000
ОтложитьЧитал
Не сумел я убедить Демира и в том, что он не должен мне шесть асперов. Со своего первого жалования мусульманин вернул деньги, что забрали у меня Гера и его дружки (волею коварной судьбы они теперь являлись сотоварищами Демира по шестому отряду). На деньги мусульманина я при каждой встрече покупал вино и еду для нас двоих. Хотя бы в этом мой друг мне не перечил.
Когда мы с Демиром оставались вдвоем, то говорили друг с другом исключительно по-турецки. То, что я так быстро освоил его родной язык, Демир воспринимал не иначе как наивысшее проявление моей дружбы и как-то по-особенному ценил это. Мне же выучить новый язык не составляло большого труда. К тому же я терпеть не мог, когда не понимал то, о чем говорили вокруг меня дальние родственники и турецкие друзья Демира, которых в округе оказалось предостаточно. Мне даже показалось, что за прошедшую зиму мусульманин перезнакомил меня со всеми турками, что жили в Трапезунде.
Еще поздней осенью я набрался смелости и попросил Демира обучить меня владению каким-нибудь оружием. Нужно признать, что мусульманин воспринял мою просьбу со всей серьезностью. Он внимательно изучил мою мускулатуру, которая и в этот раз его совсем не впечатлила, и предложил мне начать с того, чтобы овладеть боевым ножом. Этого, по утверждению Демира, мне могло быть вполне достаточно для эффективной самообороны.
Конечно, я надеялся, что Демир научит меня сражаться на мечах. Однако я не стал возражать, с усердием принявшись отрабатывать замысловатые приемы, которые мусульманин показывал мне с удивительной легкостью и ловкостью. У меня же двигаться с ножом в руке получалось крайне неуклюже. А вот с метанием ножа мои дела обстояли несколько лучше. Через несколько недель я научился достаточно точно попадать в выбранную мною мишень, причем практически из любого положения.
Сегодня мы с Демиром не только праздно шатались по городу, как обычно, но и направлялись в латинский квартал. Там мне предстояло выкупить свой первый боевой нож, что был привезен под заказ из далекого Дамаска.
Стоил этот нож целую кучу денег и беспощадно съел вторую половину моих сбережений. Мне не было жаль серебряных монет, ведь дамасский нож был на редкость хорош. Он был сделан из особой невероятно тонкой и прочной стали, а его рукоять была инкрустирована серебряной проволокой и небольшим камнем молочного цвета с чуть синеватым отливом под названием кахолонг74.
Взяв боевой нож в свою правую руку, я проделал несколько несложных манипуляций, окончательно убедившись в том, что оружие идеально подходит к моей руке.
Отметить удачную покупку мы с Демиром отправились в ближайший трактир. К сожалению, провести спокойный и приятный вечер в компании друг друга нам не удалось. Завернув в обычную, ничем не примечательную улочку, мы услышали сдавленный женский крик, резко переходящий в визг, а затем увидели, как из-за угла на нас выбежала растрепанная монашка в черном балахоне. На ее лице застыла гримаса неподдельного ужаса. Неистовой фурией монахиня промчалась мимо нас, все так же продолжая вопить и отчаянно звать на помощь.
Демир сделал мне знак рукой, и мы с осторожностью выглянули из-за угла. В грязном проулке, окруженном несколькими убогими домами, мы увидели двух мужчин. Они были на лошадях, при этом один из них уже успел водрузить на круп своего жеребца большой черный мешок, который при внимательном рассмотрении едва заметно шевелился.
Мне потребовалась доля секунды, чтобы понять, что это, а точнее, кто это. Я прошептал Демиру:
– Они схватили монахиню. Ту, что не сумела от них сбежать.
– Мы должны помочь бедняжке, – уверенно заявил мусульманин.
– Да, но как? Что мы можем сделать?
– Их всего двое. Мы легко с ними справимся, – невозмутимо заявил мой друг.
– Мужчины вооружены, – предупредил я.
– У нас тоже есть оружие, – указал Демир на свой короткий меч на поясе. – К тому же ты уже вполне сносно владеешь боевым ножом.
У меня на боку висел новый великолепный клинок, но пускать его в ход в уличной драке я не особенно рвался.
– Наше главное оружие – подобраться к ним неожиданно. Мы напугаем лошадей, а потом ты, Гупин, хватай монахиню и беги вместе с ней вверх по улице. Когда я справлюсь со всадниками, то нагоню вас, – и Демир без предупреждения двинулся вперед.
Я выбежал из-за угла следом за мусульманином, внезапно возникнув перед мордами двух высокорослых лошадей. Демир издал какой-то протяжный, почти душераздирающий крик. Обе лошади вдруг дико заржали и встали на дыбы, скинув своих наездников на каменную брусчатку улицы.
Мне ничего не оставалось, как подхватить монахиню, которая легко соскользнула с лошади в мои руки. Я прокричал ей:
– Я хочу тебе помочь! Беги за мной!
Монахиня оказалась сообразительной и поняла меня правильно. Безо всякого стеснения задрав до колен подол своего черного одеяния, она резво двинулась следом за мной.
За нашими спинами раздался отчаянный возглас кого-то из похитителей:
– Вернись, подонок! Она моя, и только моя! Отдай ее мне!
Вдруг яростный голос затих, и через несколько минут нас с монахиней уже нагонял Демир.
– Направо! Бежим к заброшенной кузнице! – скомандовал мой друг.
Схватив монахиню за руку, я вместе с ней принялся двигаться за Демиром полупустыми цепочками городских улиц до тех самых пор, пока мы не приблизились к какому-то старому, изрядно накренившемуся на правый бок дому. Лишь тогда я отпустил руку монахини и невольно заглянул ей в лицо. У меня мгновенно перехватило дыхание. Передо мной был настоящий ангел во плоти, только слегка растрепанный и тяжело дышавший от быстрого бега.
Спасенной монашкой оказалась на редкость красивая девушка с по-настоящему ангелоподобной внешностью. Черный капор, что съехал ей на затылок, обнажил златокудрые локоны и ее прекрасное, словно фарфоровое, лицо. Монахиня пристально смотрела на меня своими большими бездонно-голубыми глазами, и я позабыл обо всем, что собирался предпринять. Однако девушка не растерялась и проворно прошмыгнула мимо меня в старый дом.
– Спрячемся на чердаке, – деловито заявил Демир. – Место проверенное. Я часто прятался там, когда был мальчишкой, и никто никогда не мог меня отыскать.
– Ты уверен, что нам необходимо прятаться? Я не вижу никакой погони, – отважился возразить я своему другу.
– Мы немного оторвались, но уверяю тебя, Гупин, нас ищут, – ответил мне Демир, чудесным образом извлекая старую деревянную лестницу из кучи мусора и хлама, что занимала почти половину внутреннего помещения старой кузницы. – И должен тебе сообщить, что число наших преследователей несколько увеличилось.
Мой друг приставил лестницу к бревенчатой стене и указал на дыру в потолке, что зияла над моей головой. По лестнице я ловко забрался наверх и оказался на чердаке с полуразрушенной крышей. После этого ко мне поднялась монахиня, и я вновь смутился, встретившись с ее волшебно-голубого цвета глазами.
Последним на чердак взобрался Демир. Следом за собой он умудрился втащить лестницу и плотно закрыть дыру в потолке обнаружившимся под нашими ногами деревянным люком.
– Замрите и не произносите ни единого слова, – распорядился мой друг.
Я присел на скрипучие половицы чердака и оперся о стену. Одна из досок, не выдержав моего веса, надломилась и издала характерный звук. Демир чуть слышно выругался по-турецки, и я подумал, что его сквернословие вполне заслуженно адресовано мне. Но нет. В этот самый момент внизу послышались твердые шаги, и я разобрал несколько мужских голосов.
Мой друг оказался прав. Нас преследовали и теперь настигли.
– Они должны быть здесь, – объявил кто-то из наших преследователей мощным густым басом.
– А мне кажется, что они ушли дальше по улице по направлению к морскому берегу, – предположил другой мужчина с более мелодичным голосом.
– Тот хромой старик сказал, что видел троих, входящих именно в эту халупу. Поэтому давайте перевернем здесь все вверх дном! – скомандовал голос, который совсем недавно неистово кричал нам с монахиней вслед.
– Хромому могло и почудиться. По-моему, он изрядно подслеповат, – усомнился бас, а я услышал, как люди внизу начали обыскивать дом, бесцеремонно расшвыривая все на своем пути. – Мы теряем время. Здесь даже мыши спрятаться негде.
Я продолжал сидеть в прежней позе, боясь пошевелиться и выдать наше укромное место. В широкую щель между подгнившими досками чердачного пола я хорошо видел троих мужчин, которые брезгливо отбрасывали мусор, скорее всего, в поисках погреба, которого в кузнице так и не оказалось.
– Никого здесь нет. Пока мы тут возимся, беглецы спрячутся так, что мы не сможем их отыскать, – предположил бас.
– Ты хоть знаешь, Дамиан, кто такие эти парни и откуда они взялись? – вопросил мужчина с мелодичным голосом.
– Не имею ни малейшего понятия, – раздраженно ответил голос, принадлежавший нашему главному преследователю.
– Получается, что двое незнакомцев напали на тебя и увели с собой твою девку? – нагло осведомился кто-то еще.
– Оставил бы ты, Дамиан, монахиню в покое. Она нынче дщерь Господня. Кроме того, ты сам говорил, что твой отец ее не одобряет, – миролюбиво добавил бас.
– Она моя, и только моя! – с отчаянной злобой в голосе проговорил мужчина, что больше всех других желал нас отыскать. Однако, поддавшись на уговоры своих сотоварищей, отдал команду: – Уходим отсюда!
Голоса стихли, но мы на чердаке продолжали сидеть неподвижно, остерегаясь издать хотя бы малейший звук, который мог вернуть наших преследователей в заброшенный дом.
– Семь человек, – чуть слышно заметил Демир, пристально наблюдая за улицей сквозь большую щель в стене чердака.
– Они все еще не ушли? – уточнил я.
– Четверо мужчин двинулись вниз по улице в направлении морского берега, а остальные начали осматривать близлежащие дома, – пояснил мне Демир.
– Значит, нам повезло и все обошлось, – с облегчением выдохнул я.
Вечерело, и я искренне надеялся, что прятаться на чердаке старой кузницы нам придется недолго.
– Благодарю вас, добрые христианские братья, – раздался кристально чистый голос, что мог принадлежать только спасенной нами монахине. – Вы помогли мне, сестре божьей. Да пребудет с вами Господь!
– Как тебя зовут? – обернулся я к девушке, стараясь не смотреть в ее прекрасное лицо.
– Я сестра Ефросинья из монастыря Богородицы Теоскепасти, что стоит у подножия горы Митры75, – поведала монахиня.
Я назвал сестре Ефросинье наши с Демиром имена и продолжил ее расспрашивать.
– Тебе известно, сестра, почему эти мужчины преследуют тебя?
– Да, – тихо ответила мне монахиня и потупилась.
– Ты их знаешь?
– Одного из них, – кивнула монахиня. – Того, что зовут господином Дамианом.
– Это, случаем, не тот господин, что попытался увезти тебя силой? – высказал свою догадку я.
– Именно он.
– Почему он кричал, что ты принадлежишь ему?
– Господин Дамиан так полагает.
– Но ведь ты же монахиня. Как такое может быть?
– Ты прав, брат мой. Я приняла постриг почти два года назад.
– И как звали тебя в миру? – полюбопытствовал я.
– Ирис, – едва слышно поведала мне девушка.
– Тихо! Они возвращаются! – с беспокойством прервал Демир наш с монахиней разговор.
Я замер. С улицы был отчетливо слышен шум, что перемежался с громкими мужскими голосами. Похоже, что наши преследователи не собирались сдаваться и упорно продолжали свои поиски.
– Что мы будем делать, Демир? – спросил я у своего друга, когда улица вновь затихла.
– Ночь на дворе, – размышлял мусульманин вслух. – Если мы выйдем отсюда сейчас, то рискуем в темноте нарваться на этих храбрецов. Боюсь, что сбежать от них во второй раз у нас вряд ли получится, поэтому предлагаю заночевать на чердаке.
– Как? Мы останемся здесь на всю ночь? – возмутилась Ефросинья-Ирис. – Но я должна вернуться в монастырь.
– Боюсь, что если ты, сестра, не останешься на чердаке вместе с нами, то рискуешь угодить в лапы к господину Дамиану и никогда не увидеть своего монастыря, – согласился я с Демиром.
– А нас с тобой, Гупин, они точно захотят прирезать, – с невеселым смешком заключил Демир. – Буду с тобой честен, с семью противниками зараз мне не справиться.
– У меня есть хлеб и немного вина, – примирительно заговорила монахиня и, зашуршав тканью, достала из своей сумки, которая удивительным образом все еще оставалась при ней, большую круглую буханку хлеба и почти полную бутылку сладкого медового вина.
– У нас будет ужин! – обрадовался я, успев изрядно проголодаться.
Девушка разделила хлеб на три части и поделилась им с нами. После этого она, ловко придвинувшись ко мне, оперлась спиной о стену чердака и начала чуть слышно жевать свою подсушенную краюху.
– Так почему тебя преследует господин Дамиан? – возобновил я свои расспросы.
– Мой отец обещал меня ему.
– Но ведь ты же монахиня. Как такое может быть?
– Это случилось за год до того, как меня принудили облачиться в монашеское одеяние, – пояснила девушка.
– Разве не ты сама решила посвятить себя Богу?
– Сейчас я вполне довольна своей судьбой. Однако я оказалась в монастыре по воле своего отца, – и девушка поведала нам с Демиром свою историю целиком.
Монахине Ефросиньи, или в мирской жизни Ирис, было восемнадцать лет, и происходила она из семьи местного зажиточного купца по имени Христофор. Торговые дела у ее отца шли хорошо и со своей женой, матерью Ирис, он жил в любви и полном взаимопонимании. В их счастливой, на первый взгляд, семье была лишь одна беда: все дети, рожденные после Ефросиньи-Ирис, появлялись на свет мертвыми.
Глава семейства не находил себе места от печали, продолжая надеяться на рождение сына, которому он сможет передать свои успешные торговые дела. Будучи глубоко верующим человеком, отец Ефросиньи-Ирис испросил совета о том, как ему быть, у местного священника. Тот призвал Христофора к молитве и принятию обета, заключенного в том, что в случае рождения у него долгожданного сына он отдаст свою ликом подобную ангелам дочь в услужение Господу.
Отец Ефросиньи-Ирис внял совету священника и принес жестокую клятву, а год спустя в его семье родился живой и здоровый мальчик. Родителям Ефросиньи-Ирис ничего не оставалось, как со слезами на глазах выполнить обет и отдать любимую дочь в монастырь. Однако прежде девушку где-то успел увидеть сын важного императорского чиновника по имени Дамиан и, воспылав к ней безумной страстью, решил взять в жены, несмотря даже на недостаточно благородное происхождение невесты.
Конечно же, сначала купец Христофор с радостью дал свое согласие на свадьбу. Но когда у него родился долгожданный сын, отец Ефросиньи-Ирис передумал и, сдержав обет, данный церкви, отправил свою дочь в монастырь, а не под венец. Получив отказ, богач Дамиан будто сошел с ума. Он принялся разыскивать свою нареченную повсюду, однако долгое время его поиски не приносили никаких результатов, ведь больше года Ефросинья-Ирис была заперта в монастыре Богородицы Теоскепасти и не могла покидать стены священной обители.
Только месяц назад Ефросиньи-Ирис вместе с другой монахиней назначили послушание. Трижды в неделю она должна была ухаживать за больными детьми в городской лечебнице, на пути из монастыря в которую ее случайно увидел несостоявшийся жених Дамиан. И он решил во что бы то ни стало забрать девушку, уже постриженную в монахини, себе.
– А какой жизни хотелось бы тебе? – спросил я монахиню, внимательно выслушав ее рассказ.
– Мое самое заветное желание жить вместе с маменькой, папенькой и маленьким братишкой, но это, к сожалению, невозможно, – с грустью в голосе проговорила девушка.
– Почему ты так думаешь? Завтра утром мы с Демиром вполне можем отвести тебя к отцу.
– Папенька однажды уже отдал меня Богу и не примет обратно, нарушив священный обет, – пояснила Ефросинья-Ирис. – А если и примет, то выдаст замуж за богатого господина Дамиана.
– А ты не хочешь за него замуж?
– Конечно же, нет, – вздохнула монахиня. – Наша настоятельница говорит, что мужчины вроде господина Дамиана не иначе как одержимы бесами.
– Ты очень красивая девушка, и не удивительно, что господин Дамиан влюбился в тебя без памяти, – смущаясь и оттого невольно ерзая на одном месте, отважился сказать я.
– Настоятельница нашего монастыря уверяет, что моя красота искушает лишь мужчин-грешников, а истинные христиане не поддаются соблазну, – уверенно продолжила свою проповедь Ефросинья-Ирис и неожиданно спросила у меня. – Ты ведь не поддался искушению?
– Как я мог, сестра Ефросинья, – выдавил я, поблагодарив Бога за то, что на чердаке стало темно и девушка не видела моего взволнованного и слегка зардевшегося лица.
– Вот видишь, это означает, что ты – истинный христианин, – сделала смелый вывод монахиня.
– Что там, на улице, Демир? – решил я прервать наш ставший довольно странным разговор с Ефросиньей-Ирис.
– Все спокойно, – заверил мой друг. – Нам следует немного вздремнуть, если мы хотим уйти отсюда с рассветом.
Под нещадный скрип половиц чердачного пола я на ощупь приблизился к Демиру.
– Куда мы завтра отведем монахиню? Господин Дамиан теперь запросто отыщет ее в монастыре, а отец девушки едва ли ей поможет, – очень тихо спросил я у своего друга.
– Есть одно место, – после недолгой паузы поведал мне мусульманин.
– Какое место? – заинтересовался я.
– Мой дом.
– А твоя мать? – искренне удивился я предложению Демира.
– Она не будет против.
– А что если сама монахиня откажется пойти в твой дом?
– Она обязана согласиться, – последовал уверенный ответ моего друга. – Ты видел ее лицо при свете дня?
– Да, она красавица.
– Настоящий ангел, спустившийся на землю, чтобы озарять нашу жизнь, – романтично проговорил Демир, чего я прежде никогда не замечал за турком.
Я присвистнул от неожиданного открытия.
– Мы должны ей помочь, Гупин, любым возможным способом, – горячо заявил мой друг. – Я не дам ее в обиду.
Я промолчал. Похоже, что Демир так же, как и господин Дамиан, не смог устоять против чар ангелоподобной монахини. Однако об этом мне стоило поговорить со своим другом завтра. Так сказать, на свежую голову.
Глава 12. Враг внутри
Демир разбудил меня на рассвете.
– Нам пора выбираться отсюда, Гупин, – негромко проговорил мусульманин, толкая меня в бок.
– Где монахиня? – спросил я, сонно потирая свои глаза руками.
– Ирис спит, – немногословно ответил мне Демир, и я бросил взгляд на черный комочек, что свернулся у противоположенной стены чердака.
– Так что мы с ней будем делать?
– Я уже сказал тебе об этом вчера вечером, – решительно заявил мой друг.
– А как же твоя Хара? – с шуточной издевкой напомнил я Демиру о трактирной девице, к которой повадился захаживать турок после моего разгульного дня рождения с вином на лавровых ягодах.
– Это совсем другое, – хмуро отозвался Демир.
– Нам следует узнать, что сама монахиня думает о твоем предложении, – обреченно выдохнул я.
– О каком предложении идет речь? – застала меня врасплох Ефросинья-Ирис, которая, как оказалось, уже проснулась.
Как ни в чем не бывало монахиня сидела напротив нас с Демиром и отчаянно пыталась спрятать под черный монашеский капор свои непослушные золотые локоны. Даже после ночи, проведенной в старой кузнице на грязном полу чердака, девушка была невероятно хороша. Удивительно бездонные голубые глаза Ефросиньи-Ирис манили и завораживали. Я решил не смотреть монахине в лицо, чтобы избежать излишней неловкости и смущения, которые в молодые годы мне были свойственны при встрече с красивыми девушками.
– Демир предлагает тебе, сестра, убежище в своем доме, – заговорил я после небольшой паузы, поняв, что мой друг не собирается открывать рот и предоставляет ведение переговоров с монахиней мне.
– Я благодарю брата Демира, но я хочу вернуться в монастырь, – без лишних раздумий высказала свое пожелание девушка.
– В этом случае господин Дамиан с легкостью отыщет тебя, и боюсь, что настоятельница и сестры не смогут тебя защитить.
– На все воля Божья, – пожала плечами монахиня, но, как мне показалось, призадумалась над моими словами.
– Мы можем поговорить с твоим отцом, – предложил я другую возможность.
– Нет, не стоит, – не согласилась со мной Ефросинья-Ирис.
– Тогда дом Демира для тебя – самая лучшая возможность, чтобы скрыться от преследования господина Дамиана. По крайней мере, на какое-то время. Поверь мне, матушка Демира – замечательная женщина и сумеет о тебе позаботиться.
– А как насчет твоего дома? – без стеснения спросила у меня монахиня.
– Моего дома? – не сразу нашелся, что ответить, я. – У меня, сестра, нет дома в общепринятом понимании этого слова. Я живу во дворце.
– То есть в Цитадели?
– Да.
– Так ты богатый и влиятельный господин? – с надеждой вопросила девушка.
– Нет, это вряд ли, – разочаровал я Ефросинью-Ирис.
– Как жаль.
– Тебе известно, какой чин имеет отец господина Дамиана при дворе? – предпринял я попытку оценить серьезность угрозы, исходящей от преследователя Ефросиньи-Ирис.
– Мой отец говорил, что он какой-то высокопоставленный императорский чиновник, – неуверенно отозвалась монахиня, и это могло означать все, что угодно, ведь для купца практически любой императорский служащий мог казаться важным человеком.
– Пока мы не знаем, насколько влиятелен отец господина Дамиана, тебе, сестра, будет лучше всего принять приглашение Демира и отправиться в его дом, где ты сможешь спокойно поразмыслить о том, что тебе делать дальше.
– Если ты так думаешь, то я, пожалуй, соглашусь, – неожиданно уступила моим уговорам Ефросинья-Ирис.
– Нам пора идти, – наконец подал голос Демир. – Я пойду впереди и подам вам обоим знак спрятаться, если замечу опасность.
Если я всячески избегал смотреть в лицо ангелоподобной девушки, то мой друг был не в состоянии отвести от прелестницы своих миндалевидных глаз. Вероятно, именно этим, он изрядно насторожил и даже несколько напугал Ефросинью-Ирис, которая старалась держаться поближе ко мне и подальше от мусульманина.
Следуя за Демиром, мы с монахиней спустились с чердака старой кузницы. Мне удалось убедить Ефросинью-Ирис полностью спрятать свое прекрасное лицо под широким капором черной монашеской рясы. Теперь девушка не отвлекала на себя ни нас с Демиром, ни редких прохожих, что уже начинали попадаться на улице.
Благодарение богу, мы быстро и спокойно добрались до дома Демира. Похоже, что к рассвету преследователи Ефросиньи-Ирис окончательно выбились из сил и сделали перерыв в своих поисках.
Войдя в гостиную госпожи Дуйгу, я привычно уселся на мягкий диван и с удовольствием вытянул на нем свое усталое от долгого лежания на голых холодных досках чердака тело.
– Какая необычная комната! – с восхищением воскликнула Ефросинья-Ирис, с интересом разглядывая многочисленные вещицы госпожи Дуйгу. – Мне нравятся вон те бусы, – указала мне монахиня на ряды блестящих бусин, висевших над широким окном.
Я заметил, что Ефросинья-Ирис успела снять свой нахлобученный на лицо черный капор и теперь беззаботно уселась на диван рядом со мной. Под неусыпным взглядом Демира я слегка отодвинулся от девушки. Монахиня же, напротив, не замечая пристального наблюдения со стороны моего друга, только ближе придвинулась ко мне.
– Демир, думаю, что твоя матушка еще спит, но у нее наверняка найдется что-нибудь на завтрак? – спросил я у мусульманина, решив, что пришла пора хоть немного отвлечь его от Ефросиньи-Ирис.
– Я посмотрю, – ответил Демир и нехотя скрылся в соседней комнате.
– Твой друг такой странный, – заметила монахиня. – Как и его дом.
– Демир – очень хороший человек. Это была именно его идея спасти тебя от господина Дамиана, – постарался я выставить своего друга перед девушкой в самом лучшем свете.
– Разве не ты спас меня? – удивилась Ефросинья-Ирис.
– Один бы я не справился, – честно признался я. – Твое спасение полностью заслуга Демира.
– Твой друг – язычник? – спросила монахиня, и я понял причину ее возможной отстраненности и даже страха перед Демиром.
– Нет, он крещен христианским священником.
– Крещеный турок? – с сомнением переспросила монахиня. – А его матушка?
– Не знаю, – пожал я плечами, хотя и догадывался, что госпожа Дуйгу является истинной мусульманкой, как, в сущности, и сам Демир, но я пока решил умолчать об этом.
Из глубины дома послышались голоса: женский и мужской. В гостиную стремительно вошла мать Демира. Мой друг следовал за женщиной по пятам. Мне показалось, что госпожа Дуйгу даже не заметила моего присутствия, пристально уставившись на Ефросинью-Ирис.
– Так это та, которую ты вздумал притащить в мой дом? – продолжила возмущаться мать Демира по-турецки.
Похоже было на то, что ожидания Демира не оправдались и госпожа Дуйгу была против присутствия Ефросиньи-Ирис в своем доме.
– Если ты не заметил, сын, то девушка – христианская монахиня, – рьяно продолжала ругать женщина своего сына по-турецки.
Признаюсь, что в таком гневе обычно спокойную госпожу Дуйгу мне видеть прежде не приходилось.
– Я тоже христианин, – упорствовал Демир, и мне стало интересно, кто из этих двух знатных упрямцев одержит верх.
– Нет, Демир, ты – мусульманин, – все сильнее распалялась женщина.
Ефросинья-Ирис оказалась полностью сбита с толку от разворачивающейся перед ее глазами крайне эмоциональной сцены. Не понимая ни слова из речи, что велась на неизвестном для нее языке, девушка жалась ко мне и отчаянно теребила за руку.
– Госпожа Дуйгу, не будете ли вы столь любезны, чтобы предложить нам завтрак? Мы все очень сильно проголодались, – обратился я к матери Демира по-гречески, пытаясь своей наглой просьбой хоть как-то разрядить накалившуюся до предела обстановку.
Госпожа Дуйгу повернулась ко мне, слегка кивнула и вышла из гостиной. Мой друг последовал за матерью, продолжая что-то разгоряченно ей объяснять.
– Что это была за женщина? – испуганно спросила у меня Ефросинья-Ирис.
– Матушка Демира.
– Она мне не рада?
– Не бери в голову, сестра Ефросинья. Они с Демиром говорили о другом, – пришлось соврать мне.
– Ты знаешь их язык?
– Да, – подтвердил я. – Госпожа Дуйгу была удивлена, что ее сын привел гостей так рано.
– Так я могу здесь остаться? Или нет?
– Скоро узнаем.
В гостиной на столе появились холодный пирог с овощами и горячий чай. Госпожа Дуйгу присела к нам за стол и долго наблюдала за тем, как монахиня с аппетитом уплетала большой кусок щедро отрезанной ей Демиром выпечки.
– Девочка, ты хотя бы умеешь шить? – со вздохом спросила турчанка у монахини по-гречески.
– Да, госпожа, – устремила Ефросинья-Ирис свои небесно-голубые глаза в лицо матери Демира.
– Ладно, девочка, может остаться у меня на какое-то время, – скрепя сердце, согласилась мать Демира по-гречески, а затем продолжила говорить на своем родном языке. – Но я не спущу глаз ни с тебя, сын, ни с монашки. Надеюсь, что ты меня понял, ведь никаких глупостей в своем доме я не потерплю!
Госпожа Дуйгу сделала мне жест рукой, и я понял, что она хочет поговорить со мной наедине. Я немедленно последовал за турчанкой в соседнюю комнату.
– Филат, ты самый разумный человек из тех, что я знаю из христиан, – начала тараторить госпожа Дуйгу по-турецки. – Объясни мне, что все это значит?
Я не знал, что именно Демир успел поведать своей матери, поэтому коротко описал события минувшего дня и ночи.
– Демир заявил мне, что эта девчонка ему очень дорога, и, будучи главой нашей семьи, требует от меня заботиться о ней, как о своей невесте, – ошеломила меня госпожа Дуйгу своей откровенностью.
– Демир несколько очарован сестрой Ефросиньей, – осторожно ответил я, ведь мне казалось, что мой друг не настолько глуп, чтобы с ходу заявить матери о своих намерениях относительно девушки, которую едва знал. – Я не уверен, что монахиня знает о его намерениях и вообще отвечает ему взаимностью.
– Хорошо, Филат, – одобрила мои слова мать Демира. – Моему сыну нужна жена-турчанка.
– Сестра Ефросинья всего лишь отчаянно нуждается в вашей помощи, госпожа Дуйгу.
– Да, я уже сказала, что бедная девочка может у меня остаться, – подтвердила турчанка. – Я позабочусь о ней, и ни одна живая душа не узнает, что монашка находится в моем доме. Но ты, Филат, должен дать обещание. Ты поможешь мне держать Демира подальше от девушки и подумаешь над тем, как пристроить ее куда-нибудь в другое место.
– Я сделаю все, что в моих силах, – неуверенно пообещал я, осознавая, что переубедить Демира в чем-либо, если мой друг твердо решил, практически невозможно.
После завтрака госпожа Дуйгу поспешила выставить нас с Демиром из дома, несмотря на рьяные протесты своего сына, который не собирался так скоро покидать отчий дом и оставлять монахиню Ефросинью без присмотра.
Почти всю дорогу, что мы шли по городу, мой друг молчал. Я первым не выдержал и заговорил:
– Ты сумел всерьез напугать свою матушку. Такой встревоженной я никогда ее прежде не видел.
– Я сказал ей все как есть, – мрачно отозвался Демир. – Когда я увидел Ирис, то сразу понял, что она и есть та единственная, с которой я хочу прожить всю свою жизнь.
– А самой Ирис ты об этом говорил? – благоразумно поинтересовался я.
– Нет, – отвернулся от меня парень. – Рядом с ней я сам не свой и будто теряю весь свой разум, понимаешь?
– Да, – кивнул я, вспомнив об Элени, ведь в ее присутствии у меня появлялись подобные ощущения. – Такое чувство мне знакомо.
– Ирис тебе тоже нравится? – спохватился мусульманин.
– Только как друг, – попытался я успокоить своего ревнивого друга. – Ты же знаешь, что у меня есть Элени и никто другой мне не нужен.
– Слава Аллаху! Я надеялся, что Ирис не разрушит нашей с тобой дружбы.
– Я тебе не соперник, – уверил я своего друга. – Однако тебе, Демир, не приходило в голову, что ты ведешь себя так же, как господин Дамиан, и своим поведением пугаешь девушку?
– Это еще почему? Я спас Ирис и хочу ее защитить!
– Если девушка тебе небезразлична, как ты говоришь, то в первую очередь тебе следует заботиться о ее, а не о своих чувствах, и спрашивать о ее желаниях, а не слепо следовать своим.
– Я понял, Гупин. Я сделаю все для того, чтобы добиться от Ирис взаимности, – горячо пообещал мне Демир.
На этом мы расстались с моим другом. Мусульманин направился в казармы, а я – в Цитадель. Нужно сказать, что я совсем не узнавал Демира. Сколько ни пытался, я не мог припомнить ни единого случая, когда парню приходилось испытывать малейшее стеснение при общении с девушками. Намного чаще краснеть и смущаться приходилось мне. Таким нерешительным и молчаливым я наблюдал Демира впервые. Мысленно я пожелал ему удачи с Ирис, но что-то подсказывало мне, что завоевать девушку, являющуюся к тому же христианской монахиней, моему другу будет нелегко.
Вернувшись в Цитадель, по дороге в свою комнату я столкнулся с Ливадином. Сначала мой учитель было пожурил меня за поздний приход, но потом с горечью вспомнил, что я отныне служу в другом месте. Тем не менее это обстоятельство никак не повлияло на то, что мой учитель всучил мне целый ворох каких-то свитков, которые нужно было срочно доставить в ведомство великого доместика Луки Чаничея. Я, откровенно болтаясь без дела, сгреб бумаги своего учителя в охапку и быстрым шагом направился в соседнее с архивом здание.