Меч, подобный распятью

V. Секрет сапожника

Так крестоносцы овладели Акрой. За этот клочок прибрежной земли они бились более двух лет, и за это время под стенами Птолемаиды погибло множество отважных рыцарей. Потери мусульман тоже оказались огромны. И теперь обе стороны вдруг неожиданно поняли, что Акра как таковая никому и не была особо нужна. Принадлежащая мусульманам или захваченная крестоносцами, крепость не заслоняла Иерусалима и не приближала его. Ни Ричард Львиное Сердце, ни Саладин, наверное, не смогли бы ответить, почему так упорно боролись за обладание ею. Освобождение города почти ничего не дало и никак не изменило хода войны. Но здесь нашлись запасы продовольствия и немного вина. Крестоносцев очень радовали эти трофеи, и они не так плохо проводили время в завоёванной Птолемаиде.

Войско христиан оставалось здесь еще месяц, ожидая, пока Саладин выполнит условия капитуляция, по которым он обещал обменять пленных крестоносцев на магометан, захваченных в Акре. Однако султан медлил исполнять договор. Тогда король Ричард велел казнить мусульман. Чуть позже крестоносцам стало известно, что Саладин еще ранее приказал убить всех христиан-пленников.

Века изящных витражей и фресок были, увы, и временем вероломной жестокости. К счастью, Дик с товарищами не имели никакого отношения к убийству пленных и их честь осталась не запятнанной.

Все это время Дик жил у Фатимы, разделяя с ней дни и ночи. После Божьего суда никто не сомневался в невиновности Ричарда, и девушка тоже находилась в относительной безопасности. Ее скромное жилище сделалось настоящим домом для молодого рыцаря. Дик не говорил на ее языке, но она могла понимать его без слов. А после освобождения Акры их переводчиком стал Артур Бэртон. Иногда он проводил с ними время и мог перевести то, что они хотели сказать друг другу… Так проходил день за днем…

***

Однажды у Ричарда порвался сапог. Дик не имел замены и отправился искать мастера, чинящего обувь. Пройдя пару кварталов, рыцарь вспомнил, что несколько дней назад на рассвете в Акру пришел человек. Это был странствующий сапожник по имени Иосиф Картофил. В то утро Ричард повстречал его у городских ворот. Картофил скитался по свету, зарабатывая своим ремеслом, и какое-то время собирался провести в Акре. Вспомнив это, Дик решил обратиться к Иосифу.

Ричард шел длинными улицами, ища лавочку Картофила. Птолемаида, освобожденная христианами, выглядела по-иному, мечети были превращены в церкви, на крепостных стенах развевались знамена крестоносцев. Дик с интересом наблюдал преображение города, перешедшего из одной веры в другую. Вскоре рыцарь отыскал мастерскую, где обосновался сапожник. Это было неприметное здание, спрятавшееся между двумя большими домами. Оно помещалось в их внутреннем дворе, но все же его можно было заметить с улицы.

Иосиф Картофил сидел на порожках дома. В руках он держал выделанную кожу, порезанную на заготовки для обуви, но он не смотрел на нее, его взор был обращен к небу. Картофил был уже немолодым евреем лет шестидесяти, в его волосах поблескивала седина, а во внешности сквозило что-то бродяжное. Старик был облачен в поношенную дорожную одежду, и казалось, будто он отдыхает на привале, только что отмахав миль десять-пятнадцать, и вот-вот опять отправится в путь.

Ричард не торопясь подошел к крыльцу и остановился рядом. Он только собирался поздороваться с Картофилом, однако еврей внезапно перебил его.

– Вот точно так, – медленно заговорил Иосиф, мельком взглянув на крестоносца и вновь подняв глаза к небу, – точно так много лет назад Спаситель подошел к порожкам моего дома, на которых сидел я в тот злополучный день…

Ричард изумленно посмотрел на мастера, только теперь заметив, что тот пьян. Картофил словно погрузился в глубины памяти. Немного помолчав, Иосиф тихо продолжил, говоря кажется, самому себе:

– На Его плечах лежал крест, а на голове был терновый венец. Его вели на Голгофу, и Он остановился у моего порога… Фарисеи… Впрочем, зачем ты пришел? – вдруг громко спросил он.

Удивленный таким вступлением, Ричард не сразу вспомнил, что пришел к нему как к сапожнику. Его слова показались рыцарю бредом безумца.

– Я пойду… – начал было Дик.

– Я пойду, а ты останешься и подождешь, пока я вернусь… – заплетающимся языком вымолвил Картофил. – Так Он сказал мне тогда… и с тех пор я жду… так что тебе нужно?

Ричард растерянно протянул Иосифу рваный сапог и без особой надежды сказал, что хотел починить его.

– Хорошо, – ответил мастер, – приходи за ним завтра. Я починю сапог.

В недоумении Дик ушел. Старик произвел на него впечатление сумасшедшего. Впрочем, подумал рыцарь, чего не скажет человек спьяна.

На другой день Ричард вновь отправился к Картофилу. Из-за приоткрытой двери мастерской доносилось сухое покашливание и звуки маленького молоточка, какими работают сапожники. Крестоносец поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Молоточек стих, но никто не ответил, и Дик без приглашения вошел внутрь. Там было пыльно, на полу беспорядочно валялись вещи, в комнате имелось только одно окно, но света хватало. В дальнем углу возле верстака стоял невысокий человек и вырезал из войлока стельки.

Увидев Ричарда, он прервал работу и подошел к нему. Иосиф не сразу смог вспомнить Дика.

– Приветствую тебя, – сказал он, – что ты ищешь в скромной мастерской убогого сына Израиля?

– Старик, – ответил Дик, протягивая ему монету, – я принес тебе плату и хочу забрать свой сапог…

Теперь еврей-сапожник узнал клиента.

– Золотой… – проговорил он, пробуя монету на зуб. Картофил положил плату в карман и, взглянув в окно, окинул улицу взглядом.

– Снова Акра христианская… – ни с того ни с сего вымолвил он. – Возможно, скоро вы вновь возьмете Иерусалим… Так ведь, крестоносец?..

Иосиф стал тереть глаза, будто они слезятся.

– Как же давно все это было… – вдруг пробормотал он себе под нос.

– Что было давно? – не понял Дик.

– Много чего было, – рассеянно ответил Иосиф. – Первый крестовый поход, освобождение твоими предшественниками Священного города, а еще раньше, – вдруг горячо зашептал старик, – в Палестине правил римский наместник Понтий Пилат. Тогда в Европе не было королей, а Мухаммед еще даже и не родился…

– О чем ты? – растерялся рыцарь.

– Говорю, было время, когда на земле еще не существовало ислама и христианства, давно это было – только и всего… – ответил Картофил и сменил тему. Он стал болтать о политике, о ценах на зерно и кожу. Иосиф многое знал и о многом слышал и все это был, кажется, рад рассказать. Сегодня трезвым он показался Ричарду вполне вменяемым.

– Да, юноша, чуть не забыл, – сказал он, прощаясь, – вот твой сапог. Забирай и носи на здоровье. И не обращай внимания на то, что я иногда говорю, особенно когда выпью.

Поблагодарив сапожника, Ричард отправился к Фатиме. Она ждала его на крепостной стене и смотрела вдаль, в ту сторону, где за горизонтом находился Иерусалим. Поднявшись на стену, Дик стал рядом с ней. Фатима грустила. Девушка знала, что скоро крестоносцы продолжат поход и Ричарду придется покинуть ее. Может быть, навсегда. Эта мысль разрывала ей сердце. До встречи с Диком она никогда не любила и вряд ли полюбит еще. Ей хотелось сказать об этом ему, но разве передашь такое через Бэртона, а арабского Ричард не знал…

***

Спустя несколько дней поздним вечером Ричард шел по одной из улиц, а впереди него понуро брел пьяный и шатался, словно высокое дерево в бурю. Хмельной опирался на стены домов, но ноги его все равно не слушались, и беднягу заносило то в одну, то в другую сторону. Тем не менее пока ему удавалось сохранять равновесие. Однако Дик понимал, что это не сможет продолжаться долго, и, проходя мимо очередной лужи, пьяный упал в нее. Он лежал равнодушно и бесчувственно, не шевелясь и не пытаясь подняться. Ричарду стало жаль человека, который, как ему показалось, был уже не молод и не богат. Вытащив пьяного, Дик положил его у обочины и вдруг увидел, что перед ним Картофил.

Старый сапожник смотрел на Ричарда мутным взором. Его красные от хмеля глаза остекленели и слезились. Он с трудом приподнялся на локте и попытался протянуть рыцарю руку.

– Это ты, сынок? – заплетающимся языком проговорил Иосиф. – Отведи меня домой, я так устал…

Ричарду не хотелось с ним возиться, но бросить старика на улице ему не позволила совесть. Дик поднял Картофила с земли и, кое-как поставив, повел, поддерживая, к его мастерской.

Иосиф с трудом переставлял ноги. Временами он начинал бессвязно бормотать.

– Как вовремя ты появился, сынок, – еле выговаривал сапожник, – я никогда, слышишь, никогда не дошел бы сам…

– Полно тебе, старик, – произнес Дик, – я не твой сын, я Ричард Корнелий, крестоносец из Йорка.

– Что ты говоришь, сынок? Ты крестился? Да ведь и мне пришлось уверовать в Христа…

– Старик, говорю тебе, я не твой сын, – повторил Ричард.

Иосиф остановился и вгляделся в лицо Дика. Даже сквозь хмель он осознал, что ошибся.

– И правда… – с пьяной грустью произнес Картофил, – ты не похож на моего сына, только роста примерно одинакового… да и сын-то у меня был лет девятьсот назад…

Крестоносец не придал значения его словам, сочтя их очередным пьяным бредом. Он уже почти волоком тащил Иосифа, который больше не мог идти.

– Если ты не мой сын, – снова заговорил мастер, – почему ты не бросил меня в той луже?

– Я решил, что это будет неправильно, – коротко ответил Дик.

– Значит, ты добр… – пробормотал сапожник.

Картофил замолчал. Они почти пришли к его лавке.

– Я знаю великую тайну, рыцарь, – вдруг снова сказал Иосиф, – и я открою ее тебе…

Дик с сомнением взглянул на него. Что мог знать этот пьяный старик, с трудом ворочающий языком? Его одежда была в грязи, а мысли бессвязны, и Ричард еле тащил его, но Картофил продолжал настаивать, что обладает великим секретом.

– Никто больше не знает этого в целом мире, – бормотал Иосиф, – никто не может знать… один я, из ныне живущих, все видел и все сохранил…

Дика утомлял пьяный бред Картофил. Он хотел поскорее отделаться он него, но это было не так-то просто. Иосиф что-то шептал, он говорил про Христа и Пилата, про еврейских книжников и про Священную кровь. До Ричарда доходили лишь обрывки сказанного, но он особо и не прислушивался к странным словам. Вдруг голос мастера обрел четкость.

– Ты думаешь, я обычный сапожник? – говорил он. – Ты заблуждаешься, рыцарь. Я многое видел и многое испытал. Я давно живу на земле и уже без малого тысячу двести лет скитаюсь по свету. На моих глазах вершилась история. Я видел, как Мухаммед сотворил ислам и как рухнул Рим, я присутствовал при распятье Христа и знаю один секрет, связанный с теми событиями…

– Уж не хочешь ли ты сказать, что ты библейский праотец? – усмехнулся Дик.

– Нет, – ответил он, – я – Агасфер, и хочу сказать иное…

Помимо воли Ричард прислушался. Он знал легенду о Вечном Жиде, паломники часто рассказывали ее в придорожных трактирах после нескольких кружек эля, однако рыцарь никогда не предполагал, что это может быть больше чем просто сказка. Слова Иосифа казались вздором, но все же Ричард поколебался, а что если сапожник говорит правду?

– Когда Христос проповедовал в Галилее, – начал Картофил, с трудом подбирая слова, – я жил в Иерусалиме… В те времена Палестина принадлежала Римской империи… Имперский наместник, прокуратор Понтий Пилат, правил железной рукой и казнил многих преступников… Быть может, он по-своему искал правды… Но однажды евреи решили убить невиновного… Был один Человек… Когда Его вели на казнь, Он нес тяжелый кипарисовый крест на плечах и остановился у моего дома, чтоб отдохнуть. Я верил синедриону, постановившему, что Он преступник, и, чтоб показать свое рвение власть имущим, велел Ему убираться… Он внял моим словам, однако, уходя, сказал, чтобы я подождал Его возвращения… Я лишь рассмеялся, но с тех пор обречен жить вечно и вечно скитаться по свету, нигде не имея порога, где я мог бы приклонить голову… Я тот, кто бесконечно мыкается по городам и странам и на всех дорогах спрашивает: «Скажите, не идет ли еще Человек с крестом?»…

Ричард слушал Иосифа с неподдельным вниманием. Он сомневался в правдивости его слов, но удивительная история не могла не заинтересовать. А Картофил продолжал:

– Когда Христа распяли, один из апостолов собрал Его кровь в чашу… Это был Иосиф Аримафейский. Он не хотел, чтобы Священная чаша досталась евреям или римлянам, и потому он спрятал ее, закопав в Гефсиманском саду. Случайно я все видел и все узнал. В ту же ночь, повинуясь непонятному наитию, я выкрал Грааль. Я не мог объяснить, для чего он мне, может быть, я верил, что обладание этой чашей способно исцелить душу… Долгое время Грааль пролежал на дне моего дорожного мешка, пока однажды судьба не забросила меня в Бретань. С каждым месяцем я чувствовал, что Грааль становился все тяжелее и тяжелее. И однажды наступил день, когда я уже почти не мог поднять его. Тогда я решил вновь спрятать чашу. Среди стоячих камней в Кельтском лесу я зарыл ее у подножия одного из них. И поскорее покинул то место, никогда больше не возвращаясь туда. Поэтому некоторые легенды говорят, что Грааль – это чудесный камень…

Ричард был в замешательстве и не знал, как отнестись к услышанному. Ему с трудом верилось и, вместе с тем, хотелось поверить.

– Теперь тебе известно все, – закончил повествование Агасфер.

Они, наконец, добрались до его лавки. Дик затащил Иосифа в мастерскую и оглядел комнату, выбирая для него место.

– Положи меня на пол, рыцарь, и оставь так, – пробормотал Картофил.

Ричард отволок Иосифа в угол, где валялся войлок. Над Агасфером, если верить рассказанному им, была не властна смерть, но не хмель, и когда Дик опустил его на пол, сапожник уже спал тяжелым забытьем пьяного.

С минуту рыцарь стоял над спящим, размышляя над его словами. История Вечного Жида и Легенда о Святом Граале, так странно соединившись, неожиданно вплелись в судьбу Дика в лице этого старика. Ричард не понимал, кто перед ним на самом деле: обманщик, сумасшедший или действительно Агасфер? Вглядываясь в его лицо, Дик пытался разгадать истинный смысл сказанных слов.

Картофил не храпел и не шевелился. Притворив за собой дверь, Ричард вышел, оставив мастера отсыпаться.

За порогом был тихий вечер. Мир хранил множество загадок и тайн, возможно, где-то существовал Грааль… Возможно, но так далеко… Отогнав все мысли прочь, Дик отправился к Фатиме, предоставив рассвету решать, правдива ли сказка сапожника…

***

Прошло еще несколько суток, и наконец настал день, когда крестоносцы должны были покинуть Акру. Им предстоял бросок к Иерусалиму.

Все это время рассказ о Граале не шел у Ричарда из головы. Он не мог поверить, что такая сказочная история может оказаться реальной. Но что-то будто подталкивало его поехать в Бретань и воочию убедиться в своей правоте или в словах сапожника.

Крестоносцы сворачивали лагерь. За прошедшие месяцы эти места стали привычны для них. Многие, если это слово, конечно, применимо к военному лагерю, обжились и даже обзавелись семьями. Бан тоже жил с какой-то женщиной и не хотел уходить из Акры. Он просил оставить его с гарнизоном в городе, но получил отказ, и вынужден был, скрепя сердце, продолжить поход.

В Акре Ричард оставлял Фатиму. Сарацинская танцовщица, спасшая его жизнь и подарившая столько любви в этих разоренных войной краях, оставалась в Птолемаиде. Благодаря помощи Джефферсона, Дик выхлопотал для нее гарантию безопасности, подтвержденную храмовниками, а их слову тогда еще можно было верить.

На закате они стояли на краю города и смотрели, как садится солнце. Ричард говорил Фатиме, что вскоре вернется, что освободит Иерусалим и завоюет для нее в Святой земле какое-нибудь княжество, а она безмолвно слушала, грустно смотря на Дика.

– Ты пришел с запада и уходишь от меня на закате, – наконец сказала она.

– Но придет день, и я вернусь, – пообещал Дик – когда Священный город станет свободен.

Они не понимали слова друг друга, но говорили и думали об одном. Какое-то время Фатима молчала.

– Я буду ждать тебя… – произнесла девушка.

Дул ветер, развевая знамена. Армия вновь выступала в поход, и слепящее солнце сверкало на копьях и мечах. Оставив в Акре небольшой гарнизон, крестоносцы покинули город.

Войско медленно шло по каменистой равнине. Отряды мусульман, постоянно нападая, замедляли продвижение крестоносцев и изматывали их. В этих небольших схватках рыцари вязли, словно в зыбучих песках. Сарацины старались как можно сильнее ослабить армию христиан, пока она только движется к Иерусалиму.

Вокруг снова расстилалась пустыня. Месяц, проведенный в захваченном городе, заставил воинов отвыкнуть от переходов через пески. Но рыцари не утратили боевого духа, и Дик с друзьями шли в составе войска, не унывая, несмотря ни на что.

– Я сейчас представляю, будто лежу на зеленом пригорке под яблонькой, пью сидр и смотрю, как сельские девушки выпасают козочек на лугу, – сказал на одном из привалов Джек.

Друзья с завистью посмотрели на него. Они видели лишь барханы и змей…

Саладин приготовил свою армию для большого сражения и шел навстречу христианам. Он рассчитывал в открытом бою разбить крестоносцев и не допустить их осадить Иерусалим. Ему удалось собрать под своими знаменами значительные силы, и его войско представляло серьезную угрозу.

Возле крепости под названием Арсуф армии крестоносцев и мусульман встретились, и здесь разыгралось одно из самых больших сражений Третьего крестового похода.

…Как неистовый вихрь, христианская конница, сметая все на своем пути, врубилась в гущу врагов, уничтожая их без пощады. Но черная волна, поднявшаяся в ответ, рухнула тяжелым убийственным молотом, сбивая с ног летящих по ветру коней. Всадники падали наземь, и кровь проступала на белых плащах крестоносцев, однако, даже умирая, они обращали взор к небу, где восходящее солнце горело над миром подобно золотому кресту, стоящему над алтарем. Кавалерия гибла, и лошади с бешеным хрипом рвали удила, ложась на песок. Враги сомкнули кольцо, и казалось, что все потеряно, но в этот критический момент кто-то подхватил упавшее знамя с крестом и, подняв его вверх, вернул твердость в ряды христиан. И крестоносцы перешли в наступление и смяли строй сарацин. Пронзенный стрелой, упал воин, поднявший знамя, но стяг подхватили другие, и враги обратились вспять, и полчища мусульман рассеялись по палестинской равнине…

Так полной победой закончилась битва при Арсуфе. Войска мусульман бежали в смятении и беспорядке, многие сарацинские военачальники были захвачены в плен, и сам Саладин спасся чудом. После боя крестоносцы молились за павших, втыкая в песок мечи с простыми перекрестиями и уподобляя клинки распятьям, просили скорейшего освобождения Иерусалима, благодаря Бога за эту победу.

VI. Святая кровь и кровь грешная

Ричард Корнелий был раздражен. Армия толклась чуть ли не в нескольких милях от Иерусалима и не продолжала поход. Получая тревожные вести с родины и разбираясь в междоусобных распрях внутри христианского войска, король медлил освобождать Святой город. Вместо этого он решил строить крепость в Асколоне и ждать.

Подобное промедление ввергло войско в уныние, многие крестоносцы роптали, усомнившись в храбрости своего короля. Меж тем Саладин укреплял город. Помня осаду Птолемаиды, он тщательно готовился к обороне, копая рвы и возводя башни.

Ричарда Львиное Сердце омрачали вести с родины. Говорили, будто его младший брат узурпировал власть в королевстве, надеясь, что законный правитель не вернется, и теперь королю приходилось выбирать между Иерусалимом и родиной. Львиное Сердце должен был оставить Крестовый поход и отправляться домой, чтоб удержать трон и восстановить порядок. Об этом он, скрепя сердце, объявил войску.

Крестоносцев поразили его слова. Мысль о прекращении похода в тот момент, когда Иерусалим был уже так близок, наполнила их души отчаянием, и рыцари открыто заявили протест. Но король, слушающий только свое настроение, принял решение оставить войско и уезжать.

Вместо Львиного Сердца во главе христиан было решено поставить маркиза Конрада Тирского, избранного иерусалимским королем. Его не слишком любила армия, но храбрость и искусство в делах снискали ему заслуженное уважение.

Король направил к маркизу послов и стал готовиться к отъезду из Святой земли. Конрад Тирский, обрадованный и удивленный неожиданной удачей, представившейся ему, тотчас согласился принять высокий титул и повелел людям праздновать и веселиться в свою честь. По приказу маркиза прямо под открытым небом ставились столы и откупоривались огромные бочки с вином. Конрад не скупился на торжество, желая вызвать расположение подданных.

Среди празднующих были и Ричард Корнелий с товарищами. Они от души радовались возможности развлечься, а кто стал королем, их мало интересовало, тем не менее, каждый высказался по этому поводу. Бэртон был недоволен Конрадом, но этот амбициозный человек, втайне, наверное, считающий достойным трона только себя, скорее всего осудил бы любого; кроме того, он мало знал маркиза. Джефферсон, напротив, хорошо его знал, но выразился неопределенно. Ричард считал, что маркиз может достичь успеха, а Джек и Бан ничего о нем не знали и потому просто пили за его счет.

Переходя от стола к столу, друзья изрядно захмелели и собирались уже разбредаться отдыхать, как вдруг Бэртон неожиданно заметил небольшую группку людей, о чем-то переговаривающихся в стороне. На вид в них не было ничего необычного, шестеро бедно одетых воинов стояли возле бочонка с вином и вели беседу. Но Артур напрягся, чутко вслушиваясь в их слова, и его лицо помрачнело. Он потянул Джефферсона за рукав и молча указал в сторону вызвавшей его тревогу компании. Кристофер вопросительно глянул на Бэртона.

– Что в них не так? – не понял он.

– Ты что, не слышишь? – удивился Артур.

Джефферсон покачал головой.

– Они очень тихо говорят по-арабски, – пояснил Бэртон. – Сначала я не обращал внимания на этих людей, но вдруг до меня донеслось несколько сарацинских слов, и я стал прислушиваться к их беседе. Они переговариваются шепотом, чтоб никто случайно не услышал их. И я не все разобрал, но кое-что понял. Они замышляют убийство. Я почти уверен, что это исмаилиты, и мне кажется, они здесь, чтобы убить Конрада Тирского.

Из истории известно, что исмаилитами назывались последователи зловещего ордена ассасинов, основанного хитрым политиком и авантюристом Гассаном ибн Саббахом в горах Ливана. Создав на основе ислама собственную религию, он нашел немало последователей, уверовавших в его странную философию. Из них он создал орден, подчинивший своей власти весь горный Ливан и наводящий ужас далеко за его пределами. Крепости ассасинов Аламут и Ламазар находились на вершинах высоких скал, и Гассана ибн Саббаха стали называть Горным Старцем, произнося это имя лишь шепотом, чтобы случайно не навлечь его гнев. Он учил послушников, что для того, чтобы попасть в рай, нужно исполнять его волю, и лучший способ следовать этому пути – умереть за него. Опираясь на своих верных последователей, мечтающих отдать за него жизнь, Старец Горы, не имея армии, держал в страхе великие державы и блистательных государей. Ни бдительная стража, ни мощные крепости не спасали от его шахидов. Рабы Гассана ибн Саббаха в совершенстве разбирались в ядах, владели любым оружием и искусством маскировки. Создав особую систему подготовки убийцы-мученика, он организовал разветвленную террористическую сеть по всему миру, главной целью которой было убийство политических противников и просто неугодных Старцу Горы. В своей практике он широко применял опиум, и потому его последователей называли гашиитами, а в европейских языках слово превратилось в «ассасины» и во многих странах поныне используется в значении «профессиональный убийца».

Сгущались сумерки. Переодетые крестоносцами ассасины, похоже, заметили, что привлекли к себе внимание, и поспешили уйти.

– За ними, – сказал Артур.

Сарацины шли в сторону городских ворот, не торопясь. Их спокойное поведение почему-то еще больше уверило Бэртона, что это убийцы.

Быстро темнело. Возле крепостной стены сарацины остановились, не оборачиваясь к крестоносцам. Артур окликнул их.

Один из ассасинов вдруг резко развернулся и взмахнул рукой. Холодная сталь со свистом рассекла воздух. Нож, брошенный убийцей, просвистел в миллиметре от Дика и вонзился в дерево. Мгновенно Артур выхватил из-за пояса свой кинжал и метнул во врага. Клинок попал сарацину в горло, и тот мертвый упал на землю. Вынув оружие, ассасины, как гончие псы, бросились на крестоносцев. Они нападали яростно, почти не заботясь о защите. Их клинки мелькали в сумерках, со звоном скрещиваясь с тяжелыми мечами рыцарей.

Ричард рубился вдумчиво, не желая погибнуть от рук наемного палача. Его противник стремительно и легко орудовал одноручным мечом, а в левой руке держал длинный стилет и неожиданно колол им исподтишка. Уворачиваясь от его выпадов, Дик бил в ответ, стараясь не напороться на острый кинжал.

Бэртон как всегда сражался блестяще. С каждым ударом продавливая оборону врага, он наступал на сарацина, но тот в последний момент уворачивался и сам переходил в атаку. Очутившись возле убитого ассасина, Артур, улучив момент, стремительно нагнулся и вынул из него свой кинжал. Переняв их манеру драться, Бэртон взял кинжал в левую руку и, крепко сжав меч, со всей силой навалился на врага.

Джефферсон не был великим фехтовальщиком, который мог что-то противопоставить искусным убийцам, но в том бою он держался достойно. Бан, как всегда, лучше защищался, чем нападал, однако достать его убийца не мог. Зато Джек почти сразу пропустил удар и теперь пятился от врага, истекая кровью.

Раненный в плечо Джек с трудом отбивался, ассасин атаковал нарочито небрежно, издеваясь над противником. Рыцарь отступал, пока не уперся в стену. Здесь сарацин прижал его, не давая возможности увернуться, однако не наносил решающего удара, продолжая играть с ним, как кошка с мышью.

В это время Бэртон наконец прикончил своего противника и бросился на помощь другу.

Джек прижался к стене, а перед ним, спиной к Артуру, стоял сарацин, уже занесший меч для последнего удара. В таких ситуациях беспринципный до безнравственности, Бэртон, не колеблясь, ударил его в спину. Убитый сарацин свалился на землю. В характере самого Артура было что-то от ассасинов: фатализм, умение обращаться с оружием и готовность пускать его в ход придавали ему некоторую схожесть с исмаилитами. Тем не менее, как всегда, когда дело касалось Бэртона, он творил зло лишь во благо – Джек был спасен.

В это мгновение двое сарацин, с которыми бились Ричард и Джефферсон, стали вдруг отступать и неожиданно покинули поле боя, растворившись в сумерках. Дик присоединился к Бану, и вместе они быстро покончили с последним врагом. Друзья перевели дух. Джек, зажимая ладонью рану на плече, отошел от стены.

– В этот раз нам повстречались достойные противники, – сказал Ричард. – Определенно, нам повезло, что мы легко отделались.

– Если бы те двое сарацин не сбежали, неизвестно еще, чем бы закончилась эта история, – начал Джефферсон.

При этих словах Бэртон вздрогнул.

– Исмаилиты не дорожат жизнью, – сказал он, – и не бегут с поля боя, чтобы спастись, смысл их веры в том, чтоб погибнуть за Старца Горы, здесь другое… я совсем забыл про этих двоих! Они ушли, чтобы убить маркиза! Скорее, может, мы еще успеем им помешать!

Джек ослабел от потери крови и не мог бежать. С ним оставили Бана. А Ричард, Бэртон и Джефферсон спешили к пиршественным столам, где люди все еще чествовали нового иерусалимского короля.

Когда крестоносцы подбежали к столу Конрада, он, поднявшись, говорил речь. Возле него друзья с ужасом увидели ассасинов. Сарацины сразу заметили рыцарей и стали приближаться к маркизу. Дальше события развивались стремительно.

– Это убийцы! – на бегу что есть силы крикнул Бэртон.

Конрад повернулся к нему, но в этот миг ассасины взмахнули кинжалами, блеснул металл, и убитый маркиз повалился под стол. Тотчас стража ударила сарацин алебардами, но, исполнив веление Старца Горы, они даже не пытались спастись. Люди отпрянули от стола, со всех сторон сюда бежали ненужные уже охранники.

Друзья понуро побрели прочь. Бэртон казался мрачнее грозового неба.

– Мы сделали все, что могли, чтоб спасти маркиза, – попытался подбодрить Артура Ричард.

– До Конрада мне, в сущности, нет дела, – отозвался Бэртон, – но я убил человека ударом в спину, Дик! Хотя у меня и не оставалось другого выбора…

Таков был Артур Бэртон.

* * *

Убийство маркиза так и осталось непроясненным. Многие могли желать смерти Конраду, и все обстоятельства тех событий до сих пор неизвестны. По своей ли прихоти велел убить его Старец Горы или исполняя чью-то просьбу, выяснить не удалось.

Но, так или иначе, гибель маркиза расстроила планы короля Ричарда, спешно собиравшегося домой. Ему пришлось отложить свой отъезд и остаться в Святой земле. Известие об этом обрадовало крестоносцев, мечтающих идти на Иерусалим.

Тем не менее, ситуация, сложившаяся в собственном королевстве, требовала от Львиного Сердца действий, и оставлять ее без внимания он не мог. Необходимо было предпринять хоть что-то. Тогда король продиктовал писарю длинное письмо для своего брата, в котором увещевал его вспомнить о чести и подумать о благе родной страны. Послание было скреплено сургучной печатью с тремя львами, и король стал думать, с кем направить письмо. Выбор монарха пал на Ричарда Корнелия, зарекомендовавшего себя отважным и честным рыцарем. Тотчас его привели к королю.

– Окажите мне услугу, Дик, – проговорил Львиное Сердце, – передайте моему брату это письмо. И на словах скажите – пусть заканчивает делать глупости, не то я вернусь домой и надеру ему уши.

– Но, сир, – сказал Дик, – я так хотел принять участие в освобождении Иерусалима…

– Не переживайте, мой друг, – произнес король, – если не будете мешкать, вы вернетесь к этому времени. Отправляйтесь сегодня же.

Король дал понять, что аудиенция окончена и дальше обсуждать здесь нечего. Ричард Корнелий взял письмо и отправился прощаться с друзьями.

Он разыскал их сидящими у котелка, в котором варилась похлебка. Джек вновь достал где-то брагу, на что у него был редкий талант, и пока варился обед, друзья пили ее для возбуждения аппетита.

– Присаживайся, Дик, – проговорил Джефферсон, сунув ему в руки кружку, – как прошла встреча с королем?

Ричард пересказал им свой разговор с Львиным Сердцем и сообщил, что сегодня уезжает из Палестины.

– Ну и дела, – промолвил Джек.

– Да, неожиданный поворот, – согласился Бэртон.