За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников

Поначалу я даже не мог определить, жив этот альпинист или нет. Это оказалась женщина, она лежала на склоне и, казалось, не могла даже двинуться. Очков на ней не было – я осмотрелся, но так и не увидел их. Возможно, ей уже было так плохо от горной болезни, что она отбросила их, не понимая, что делает, либо потеряла. Женщина находилась в полубессознательном состоянии и почти не могла говорить, пульс едва прощупывался. Спуститься она смогла бы только с посторонней помощью, но и это надо было делать быстро.

К счастью, я чувствовал себя достаточно сильным, чтобы дотащить ее до лагеря IV, где, как я надеялся, ей помогут. Но пока время работало против нас. (Я также помнил о своем далеко не идеальном состоянии после проблем с легкими, кроме того, акклиматизироваться надлежащим образом так и не удалось.) Если не найдутся очки до момента, как солнце начнет светить в полную силу, у пострадавшей может начаться снежная слепота. Это ожог сетчатки вследствие интенсивного солнечного излучения – очень болезненное состояние, человеку кажется, будто ему в глаза насыпали песок. Я нащупал вентиль кислородного баллона, который был у женщины, и увеличил подачу кислорода.

– Эй, с тобой все будет в порядке, – крикнул я и легонько встряхнул ее. – Как тебя зовут?

Она стала что-то бормотать, и я придвинулся ближе, чтобы расслышать.

– Сима…

Это уже кое-что. Сима. Если получится ее разговорить, есть шанс на спасение.

– Откуда ты?

– Индия, – прошептала она.

– Хорошо, Сима, я помогу тебе добраться домой.

Она как будто кивнула и снова что-то неразборчиво заговорила. Я не мог понять, бредит она или пытается что-то сообщить. Связавшись по рации с лагерем IV, где отдыхала команда спасателей, работавшая с членами съемочной группы Everest Air, которая недавно спасла человека на склоне, я сказал:

– Ребята, это Нимс. Здесь наверху женщина, Сима. Вы можете помочь?

Ответили сразу:

– Нимс, ты же в курсе, вчера ночью мы спускали альпиниста с Южной вершины и смертельно устали. Тебе удастся спустить ее в четвертый лагерь? Отсюда мы сможем ее вытащить. Но если кто-то из нас снова полезет наверх, это закончится гибелью.

– Конечно, нет проблем, – ответил я.

В данных обстоятельствах ребята были правы. Такова жестокая реальность. На высоте восьми километров человеческие отношения предстают в истинном свете. Здесь каждый сам за себя. Человек поднимается на гору, что-то начинает идти не так, и он погибает. Получивший тяжелую травму в какой-то момент осознает, что его смерть неизбежна и что те, кто рядом с ним, это понимают. Альпиниста может доконать истощение сил, или из-за начавшегося отека мозга он перестает адекватно мыслить и критически оценивать ситуацию. Бывает, что в таких ситуациях восходитель вдруг чувствует жар и начинает раздеваться. Но стоит оставить ненадолго открытое тело на морозе, и смерть неизбежна.

Я также слышал о том, как альпинист может оторваться от группы, думая, что он уже недалеко от лагеря, а затем следует срыв. Порой альпинистские экспедиции становятся похожи на зону боевых действий. Многие восходители не хотят оставлять погибающих друзей. Это нормальная человеческая реакция – не бросать товарища, чтобы в последние минуты он чувствовал, что с ним рядом кто-то есть. Однако часто на такой шаг люди идут, не осознавая, что сами истощены или что заканчивается кислород, и в этом случае задерживаться рядом с умирающим – самое плохое, что только можно придумать. С каждой минутой шансы выжить становятся меньше, и вот вместо одной смерти будут две, или три, или больше. Поскольку один погибший всегда лучше, чем два, самое правильное, что можно сделать, – оставить умирающего. Звучит ужасно, но если один человек не способен спасти другого, самое лучшее – спуститься и попросить о помощи по рации. Быть может, выше на горе есть достаточно сильный альпинист, способный помочь, либо спасательная команда сможет добраться до пострадавшего снизу. Я предположил, что в случае с Симой так и случилось – ее оставили.

До лагеря IV было примерно 450 метров по вертикали. Там состояние Симы можно будет оценить точнее, поскольку все же кислорода там чуть больше. Кроме того, у команды Everest Air имелся запас искусственного кислорода. Если бы она могла идти с помощью или хотя бы более-менее держалась на ногах, я бы смог спустить ее до базового лагеря.

Как вариант, можно передать ее спасателям в лагере IV, а самому поторопиться со спуском в базовый лагерь, пока у меня не закончился запас кислорода. Однако дотащить Симу до лагеря оказалось весьма непростой задачей. Но я кое-что придумал. Конечно, этот способ не самый удобный ни для пострадавшей, ни для меня, но зато наиболее эффективный и быстрый.

Увидев старые веревочные перила, я отцепил веревку и завязал ее на талии Симы, крепко стянув. Затем потащил индианку за собой по склону вниз, к лагерю. С каждым толчком Сима стонала от боли.

– Знаю, знаю, – кричал я ей через плечо, – это тяжело, но поверь, это наилучший способ безопасно спуститься. Если мы не сделаем это сейчас, будет поздно.

Так мы двигались где-то около часа, я протащил ее порядка двухсот метров, и потом стало понятно, что Сима может держаться на ногах. Я потянул за веревку, побуждая Симу сделать несколько шагов, затем еще несколько, и так мы продолжили двигаться вниз. Спуск давался тяжело.

Наконец, когда до лагеря осталось не более двадцати пяти метров, стало понятно, что Сима больше идти не в состоянии. Я тоже едва держался на ногах, что неудивительно, так как мы преодолели весь путь примерно за полтора часа. Навалилась усталость, адреналин, вызванный успешным восхождением, закончился. Я упал на колени и попросил помощи по рации. Из ближайшей палатки появились несколько шерпов. Они быстро поднялись и довели нас до палаток. Укрывшись от леденящего ветра, я собрался с силами и связался с базовым лагерем.

– Это Нимс. Я в лагере IV с Симой. Она в плохом состоянии, но сейчас ею занялись спасатели…

На том конце поначалу слышался лишь треск от помех в эфире. Затем я услышал, как один из приятелей Симы закричал, потом послышались голоса других – люди собрались возле рации.

– Нимс, это потрясающе! Спасибо! Ты сам как, в порядке?

А у меня как раз наступал переломный момент. Кислород подходил к концу, и задержаться на высоте означало верную смерть. У Симы оставалось достаточно кислорода в баллоне, кроме того, без помощи ее не оставят. Я сделал все, что мог.

– Ребят, если просижу тут еще немного, то вам придется спасать меня. Я иду вниз.

Через несколько часов я добрался до базового лагеря, уже еле передвигая ноги, забрался в палатку и тут же провалился в сон. Проснувшись на следующее утро, получил хорошие новости – Сима жива, ее спустили с горы. По мере того как об этом узнавали люди в базовом лагере, всем хотелось выяснить, кто спас ее. Руководители экспедиций, любопытствующие, даже члены семьи Симы пытались понять, кто я и откуда.

В какой-то момент даже поступил запрос от СМИ – журналист захотел взять интервью. Однако я не мог ничего сообщить, поскольку состоял на службе в спецназе, кроме того, мое начальство не знало, чем я занимаюсь во время отпуска. Чтобы избежать нежелательного внимания за пределами Гималаев, оставалось лишь немного рассказать о себе сейчас и попросить не распространять информацию.

– Я служу в спецназе Великобритании и потеряю работу, если эта история всплывет, – сказал я журналисту. – Пожалуйста, не сообщай ничего.

После истории с Симой стало понятно, что спасение удалось только потому, что я шел с кислородом. Будь это бескислородное восхождение, шансов не было бы. Поэтому отныне я всегда на восьмитысячниках имел при себе баллон на больших высотах, несмотря на то что некоторые альпинисты не считают такое восхождение полноценным. Ну и что с того? Никто не может диктовать мне, где и как восходить, равно как и я не имею права указывать другим.

Я взошел на Эверест не ради славы и не для повышения репутации гуркхов. И хотя я в тот момент не служил непосредственно в гуркхском полку, тем не менее я оказался единственным гуркхом, побывавшим на высочайшей вершине. Если об этом напишут в газетах, не исключено, что тогда гуркхскую экспедицию на Эверест отменят. Необходимо было сохранить все в тайне, и я обязал родных и близких друзей, кто знал о восхождении, хранить молчание.

В течение недели я внимательно просматривал все газеты – не случилось ли утечки информации о спасработах на Эвересте, но мое имя нигде не упоминалось. Так что анонимность сохранить удалось. Через несколько дней я вернулся к жене, счастливый оттого, что и на гору ходил, и никто не узнал об этом. И вскоре вновь началась работа: я вышибал двери, обезвреживал плохих парней, считая дни до нового восхождения.

6
Плавание на Луну

Май 2017 года наступил неожиданно быстро, однако на этот раз планы не сорвались, и меня назначили инструктором в экспедицию гуркхов на Эверест. И не пришлось брать кредит в банке – экспедиция финансировалась британской армией, все расходы оплачивались, и я намеревался получить максимум удовольствия от этого приключения.

Возникла мысль сходить на Эверест, а затем на соседний пик Лхоцзе. А после подняться и на близлежащий Макалу. На все про все две недели времени. Точнее, несмотря на то что все три эти горы – восьмитысячники, я предполагал, что управлюсь за неделю после подъема на Эверест. Но тут требовалось действовать без ошибок и задержек.

Экспедиция состояла примерно из двадцати человек, помимо собственно гуркхов была пара представителей элитных воинских подразделений, а также армейские офицеры, один из которых являлся руководителем.

Если я доберусь благополучно до вершины Эвереста в этот раз, то потом придется оторваться от группы, чтобы быстро спуститься на Южное седло ^[14]. Оттуда я мог бы в хорошем темпе сходить на Лхоцзе, вернуться в базовый лагерь и отметить успех с моими братьями-гуркхами в Катманду. А уже после отправиться к Макалу. Я был готов к этому. Имевшиеся в активе восхождения на Дхаулагири и Эверест укрепили в мысли о том, что я сильный высотник. Но дело не только в физической составляющей, я и думал иначе, чем другие альпинисты. Мне казалось, что я значительно более целеустремлен, нежели большинство восходителей, с которыми доводилось встречаться. Возникает вопрос, что, быть может, дело в целеполагании? В моем понимании в альпинисты, как и в военные, идут не для того, чтобы потешить честолюбие или заработать славу. Это служение.

На спецоперациях я постоянно помнил о своих обязательствах перед гуркхами, британским спецназом и Соединенным Королевством. Я обязан делать так, чтобы ими гордились. Более всего я боялся испортить их имидж тем, что провалю задание. То же и в экспедициях. Если взойду на три восьмитысячника, репутация всех организаций, с которыми я связан, станет лучше, и это задаст новую планку тем, кто в них работает. Кроме того, хотелось узнать собственные пределы, подобно бегуну, который утром собирается пробежать пять километров, но пробегает десять просто потому, что может. И сейчас есть три горы, на которые нужно подняться. Хватит ли у меня сил сделать это?

Перед началом гуркхской экспедиции я сказал своему командиру:

– Хочу взойти на Эверест, Лхоцзе и Макалу, пока будем в Непале, и для этого не понадобится отпуск. Я схожу на остальные два восьмитысячника, пока ребята будут отмечать успех в Катманду, и вернусь с ними на одном самолете.

– Вряд ли это получится, Нимс, – безапелляционно возразил он, – звучит нереально.

Пессимизм командира нисколько не обескуражил, и я продолжил готовиться к восхождениям.

Я должен сделать все возможное, чтобы получилось.

Команда прибыла в Непал в апреле, в базовом лагере всех участников поделили на две группы. В мои обязанности сначала входило руководить одной из групп – нужно было совершить акклиматизационные выходы. Этот процесс проходит постепенно, сначала вы отправляетесь в лагерь I, затем через Западный цирк в лагеря II и III. После этого следует спуск в базовый лагерь на отдых. К этому моменту все участники должны быть физически готовы к штурму вершины.

По сравнению с моей первой попыткой в этот раз все выглядело продуманным, тактически правильным, да и я чувствовал себя прекрасно. Уверенность в себе росла как на дрожжах, чему способствовало то, что некоторые члены моей группы очень хорошо работали на большой высоте, были целеустремленны и физически подготовлены. Однако у некоторых все получалось не настолько хорошо, а несколько восходителей, в том числе офицеры, выглядели не очень, когда мы первый раз дошли до первого лагеря. Они медленно привыкали к высоте, что заставило меня задуматься, как у них получится руководить, если они оказались позади на сравнительно простом акклиматизационном выходе ^[15].

Так как было очевидно, кто из членов команды делает успехи, а у кого проблемы, я решил взять наиболее сильных в лагерь II, а затем подняться с ними в лагерь III, в то время как остальные задержались в лагере I, чтобы лучше акклиматизироваться.

После этих выходов обе группы спустились на пару дней в селение Намче-Базар, перед тем как вернуться в базовый лагерь для финального инструктажа. Здесь произошло окончательное распределение.

Согласно плану, группа А поднимается первой. Группа Б начнет восхождение, когда члены первой группы окажутся на вершине. Однако тут же выяснилось, что в первую группу включили наиболее медленных, то есть офицерский состав. (Мне это показалось несколько странным, потому что многие офицеры, с которыми довелось служить в спецназе, ставили интересы своих подчиненных выше своих личных.) Во второй же группе по неизвестной причине оказались наиболее сильные участники, в том числе и я. Нас попросту отодвинули в конец, хотя мы заслужили право быть впереди. И я разозлился.

– Почему самые сильные должны идти в хвосте? – спросил я, когда инструктаж подошел к концу. – Ведь цель, которую поставило британское правительство, в том, чтобы гуркхи поднялись на вершину.

Воцарилась тишина, поскольку возразить было нечего. Все прекрасно понимали, почему так поделили членов экспедиции. Это было политическое решение – команда состояла из наиболее медленных лидеров экспедиции и лишь нескольких гуркхов. Один из членов группы А попытался положить конец спору, заявив, что теперь все получили достаточную акклиматизацию и находятся в равном положении. Но это меня не убедило.

– Я видел всех участников в лагере I во время акклиматизационного выхода, – сказал я. – И вы были измотаны и старались изо всех сил, чтобы не отстать. Как вы поведете за собой более сильных участников, если вы идете медленнее их? А что будет, если на горе начнутся проблемы?

Я очень разозлился тогда и добавил:

– Если хотите играть в политику – играйте. Это не моя битва. Удачи!

В ближайшие несколько дней напряжение росло, поскольку росла неуверенность в том, что удастся совершить восхождение. На Эвересте установилась плохая погода. Выше лагеря II бушевал сильный ветер, и в течение недели ожидалась серия штормов. Затем за сутки до штурма вершины выяснилось, что команда, занимавшаяся провешиванием веревочных перил, не смогла обработать участок маршрута – их провесили только до балкона – небольшого выступа, который находится на высоте 8400 метров ^[16].

По всей видимости, погода ухудшилась настолько, что провесить перила выше стало невозможно. Как следствие, наша экспедиция оказалась под угрозой срыва. Настроение у всех упало, особенно с учетом того, что это была уже вторая попытка подъема на Эверест после 2015 года. Если и на этот раз ничего не выйдет, не исключено, что шансов больше не представится. Будучи гуркхом, я знал, что не смогу жить, если мы не покорим гору, которая тем более находится у нас дома.

Проанализировав ситуацию, я пришел к выводу, что являюсь единственным в данный момент человеком на Эвересте, способным взять ответственность и обработать оставшийся участок маршрута. Многие опытные альпинисты решили отменить восхождение, собирались и уезжали домой. Так что самым сильным высотником на горе оказался я – имел опыт и мог работать при низких температурах, а будучи спецназовцем, обладал запасом прочности и упорством, чтобы справиться с задачей. Плюс к этому я пер вперед, как локомотив.

На кого еще могли положиться мои товарищи по команде?

– Я пойду наверх и провешу перила, – сказал я, когда стало известно, что маршрут не обработан.

Большинство ребят считали, что экспедицию придется завершить, и потому были приятно удивлены, хотя уже все знали, что я побывал на двух восьмитысячниках, в том числе на Эвересте, и спас человека.

В военных операциях моя роль сводится к тому, чтобы выполнить поставленную задачу, не задавая лишних вопросов, при этом личные планы и политические соображения всегда отодвигаются на второй план.

И в этой ситуации – в гуркхской экспедиции я занял такую же позицию, игнорируя любой негатив.

– Доверьтесь мне, я могу это сделать.

В конце концов руководители экспедиции согласились с предложенным планом: я возглавляю группу из двух спецназовцев-гуркхов и восьми шерпов, которая провесит перила; график восхождения также меняется – если мы вопреки всему сумеем обработать маршрут, большинство восходителей войдут в группу А, а группа Б будет ждать в базовом лагере и отправится на восхождение, только когда первая группа достигнет вершины.

Ответственность была большая, но я чувствовал себя уверенным и стабильно поднимался, тропя, чему научился на Дхаулагири. Мы без проблем добрались до лагеря II, где заночевали, а потом двинулись к лагерю IV. Немного передохнув там, вышли на штурм вершины. Желая подать пример, я в одиночку рванул вперед и быстро прошел 450 метров до балкона. Важно было, чтобы товарищи поняли, что тяжелая работа мне в радость и что я не стану просить гида-шерпа идти впереди. Именно в таких ситуациях зарабатываются уважение и авторитет.

Начался рассвет. Пока мы обрабатывали маршрут на Южной вершине и выше – на ступени Хиллари, – невозможно было не любоваться открывавшимися видами Непала и Тибета. Однако времени созерцать было не так много. Будучи лидером команды, я прекрасно понимал, что, если не удастся провесить остающиеся веревки, экспедиция окажется под угрозой срыва. Из сеансов связи мы знали, что группа А уже подошла к лагерю IV. Если мы сейчас развернемся, то придется идти в базовый лагерь, так как запас кислорода и продуктов в нижних лагерях ограничен. И тогда нужно будет вновь поднимать во все лагеря все необходимое и потратить много времени и физических усилий. А с учетом того, что весенний сезон подходил к концу и другого «погодного окна» не предвиделось, вся экспедиция зависела от нас.

К счастью, сил у меня хватило. Не доходя примерно десяти метров до вершины, я остановился, чтобы подождать остальных ребят, которые поднимались чуть медленнее. «Братья, – подумал я про себя, – мы идем на Эверест вместе, мы – команда». И когда все собрались, мы добрались до вершины, обняв друг друга за плечи. Мы вошли в историю. Мы обработали маршрут до самого верха, и тринадцать гуркхов из нашего полка наконец побывали на Эвересте (а перилами пользовались другие экспедиции до конца сезона). Для некоторых товарищей по команде это стало наивысшим достижением, которое ничем не перекрыть. Куда им еще идти? Однако для меня все только начиналось. Я смотрел на горные хребты с вершины и знал, что впереди новые приключения. Начало было положено.

* * *

Я был готов. Однако, чтобы взойти на Лхоцзе, а затем снова на Эверест – вместе с группой Б, для которой я тоже являлся единственным инструктором, требовалась помощь. На каждом из этих восхождений я шел в сопровождении шерпа, и на обоих пиках для меня оставили запас кислорода ^[17]. Однако вскоре все пошло прахом. Когда я готовился отправиться вверх по склону Лхоцзе с Южного седла, пришла новость о том, что маршрут к вершине тоже обработан не до конца. В условиях плохой погоды те, кто провешивал перила, не поднялись выше лагеря IV. Мало того, шерп, который должен был сопровождать меня, заболел и, как оказалось, уже спускался в базовый лагерь. Я переходил из палатки в палатку, пытаясь убедить хотя бы одного гида отправиться на вершину, но никто не соглашался лезть на вторую гору за такой короткий отрезок времени.

Я был разочарован и зол. Вероятно, мне не удастся подняться на Лхоцзе в одиночку, а неудачная попытка наверняка негативно повлияет на возможность группы Б попасть на вершину Эвереста. Ребята сидели в базовом лагере и ждали меня – инструктора, который поведет их наверх. Подводить их было нельзя. И я собрал вещи и отправился вниз.

К моменту, когда я проснулся в лагере II на следующее утро, стало известно, что группа А поднялась на вершину. Это произошло примерно через восемнадцать часов после моего восхождения. Радость от того, что ребята смогли, тут же была омрачена известием о том, что экспедицию решили свернуть. Несколько гуркхов побывали на вершине, и руководители считали, что этого достаточно. А парням, сидевшим в базовом лагере в ожидании команды на восхождение, которые пожертвовали своим временем, а кое-кто еще и деньги заплатил, вместо исполнения мечты пришлось отправиться домой. Это был чистой воды эгоизм. Когда я спустился в базовый лагерь, картина была просто душераздирающей: некоторые ребята даже плакали.

Почему с ними так поступили? Кто-то может возразить, мол, стоит ли рисковать жизнью еще нескольких человек, если цель экспедиции достигнута? Но гуркхи из группы Б пусть были не самыми быстрыми, но, во всяком случае, сильнее многих альпинистов, побывавших в тот сезон на вершине. И они прекрасно осознавали риск, которому подвергались на восхождении.

Но потом меня осенило, что все происходило согласно плану. Если бы команда шерпов обработала маршрут до вершины и группа А совершила бы восхождение, то моя роль в группе Б тоже свелась бы к тому, чтобы быть дублером, и я бы застрял вместе с остальными.

Пару дней спустя мы праздновали в Катманду успех экспедиции. Однако парням, которые так и не побывали на вершине, веселиться не хотелось. Они, понятное дело, были в ярости, экспедиция закончилась на печальной ноте. Я пил пиво – бокал за бокалом, и в голове постоянно крутился один вопрос: можно ли достичь большего? Да, можешь ли ты сделать больше, брат? Первая попытка восхождения на Лхоцзе не удалась, но уже в Катманду я узнал, что веревочные перила все-таки провесили до вершины. Это означало, что план подняться на три восьмитысячника за две недели по-прежнему осуществим, хотя временные рамки теперь были очень жесткими. (Получалось, что вновь надо подниматься на Эверест, но я подумал: какого черта?) Я спланировал все три восхождения с учетом того, что повезет с погодой, – это позволило бы не выбиться из расписания. Можно пойти сразу на Лхоцзе, затем спуститься на Южное седло, взойти на Эверест, а затем отправиться в базовый лагерь Макалу на вертолете.

Это серьезное испытание на выносливость, но с логистикой зато никаких проблем: кислородные баллоны уже занесены в верхние лагеря, и я мог просто подниматься на гору, зная, что кислород будет под рукой. Кроме того, шерпы, которых я нанял для первой попытки, по-прежнему горели желанием сходить на гору. Конечно, я уже немного отставал от расписания, но на паре восьмитысячников побывать довелось, и опыт показывал, что много времени на восстановление после очередного восхождения мне не требуется. Поэтому, двигаясь быстро, я бы вошел в график. Все, что нужно, – это вера в себя.

А затем случилась катастрофа.

Целую книгу можно посвятить случившемуся. Прибыв к подножию Эвереста, я увидел кучу пустых использованных кислородных баллонов нашей экспедиции. Вместе с ними с горы спустили несколько неиспользованных баллонов. Приглядевшись, я понял, что это мой кислород. Шерп, решив, что я тоже отправляюсь домой с остальными гуркхами, спустил часть моего кислородного запаса. Я пришел в ярость. В этот момент зазвонил мобильный телефон. Это был мой брат Камаль. Когда я снял трубку, он буквально закричал на меня:

– Какого черта ты по-прежнему торчишь там наверху? Ты уже дважды был на вершине Эвереста. В прошлом году ты спас кому-то жизнь, а в этот раз – целую экспедицию от провала. Тебя уже все знают, о тебе только и говорят. Что ты еще хочешь доказать?

«Братья, – подумал я про себя, – мы идем на Эверест вместе, мы – команда».

Поначалу я пытался объяснить. Он наверняка бы понял, что дело не во мне и не в известности. Но время оказалось неподходящее, да и брат не собирался слушать, что я говорил. Я и так переживал по поводу кислорода, и не стоило усугублять. Поэтому я повесил трубку – Камаль и его нотация могли подождать.

Надо все хорошенько обдумать. Я нес снаряжение и кислород для следующего восхождения и не мог брать лишний груз. Мысль о том, что в двух лагерях на горе лежат баллоны для меня, успокаивала. Однако когда я поднялся в лагерь II на Эвересте, а затем в лагерь IV на Лхоцзе, выяснилось, что почти весь кислород пропал. Клокоча от злости, я рылся в свежевыпавшем снегу, перетряхивал содержимое палаток, пока наконец меня не осенила простая мысль: кто-то украл кислород.

Я просто был вне себя. Бескислородное восхождение противоречило принципам, которых я решил придерживаться после спасения Симы. Да, я по-прежнему был в состоянии подняться на Эверест, Лхоцзе и Макалу, но если перестать выполнять данные себе обещания, это войдет в привычку, и достичь поставленных целей не получится никогда.

Это мое кредо – следовать плану. Если я встаю утром и решаю, что сегодня отожмусь от пола триста раз, то обязательно это сделаю. Не делаешь усилия – нарушаешь обязательство. Нарушаешь обязательство – жди провала. Но сейчас я прекрасно понимал, что злиться на случившееся бессмысленно. Работа в спецназе научила оставаться эмоционально стабильным. Научиться находить что-то положительное в негативном событии – единственный путь не терять из виду главную цель.

Соберись, Нимс. Будь собой. Ты найдешь решение проблемы.

Глубоко вздохнув несколько раз, я постарался переосмыслить эту хреновую историю и представил, как мой кислород переносится в другое, более подходящее место. Я заставил себя поверить в то, что баллоны взяли, чтобы спасти жизнь другого альпиниста. Кто-то выжил благодаря твоему кислороду, Нимс. Перезагрузившись эмоционально, я скорректировал план и вновь отправился к Южному седлу. Теперь я планировал взойти сначала быстро на Эверест, затем на Лхоцзе – я заранее договорился с другом, чтобы он поднял немного кислорода в лагерь IV. После чего предстояло пойти на Макалу.

Вокруг завывал ветер, и на мгновение возникло чувство неуверенности. Я собирался сделать действительно трудную вещь. Получится ли?

Я взял себя в руки.

Да. Ты сможешь.

И я взошел на Эверест в непогоду – на вершине дул ураганный ветер, несущий ледяную крошку, которая била меня, подобно пулям. Условия были столь суровы, что в тот день несколько альпинистов погибли на горе. Но я верил в успех и знал, что скорость – мое преимущество, и шел все выше со своим шерпом. Мы оба боялись, что отморозим пальцы на руках и ногах, когда пришлось в очереди на ступени Хиллари около сорока пяти минут ждать, пока пройдут альпинисты. Одни из них шли вверх, другие уже спускались. Наконец я добрался до вершины и поспешил на Лхоцзе уже с другим шерпом. На вершине восьмитысячника я посмотрел на часы. Восхождение длилось уже десять часов пятнадцать минут. Теперь оставался только Макалу.

В тот момент я и понятия не имел, что побил рекорд скорости восхождения на Эверест и Лхоцзе. Я не задавался такой целью, а просто планировал подняться на три вершины. И когда в базовом лагере мне сказали, что наилучшее время до сих пор – двадцать часов, было чему удивиться. Получалось, что случайно удалось улучшить рекорд на десять часов.

И в перспективе было еще одно достижение. Если удастся взойти на Макалу в ближайшие дни, я побью рекорд по скорости восхождения на все три горы. Затем мне сказали, что еще никто не поднимался дважды на Эверест, Лхоцзе и Макалу за сезон. Я прикинул шансы и понял, что, наверное, получится, хотя на вершине Макалу ранее бывать не доводилось, а это пятая по высоте гора в мире. Сев в вертолет, который пилотировал мой друг Нишал – один из лучших пилотов, я чувствовал волнение от того, что ждет впереди, и от того, что задуманное вполне мне по силам.

– Брат, ты только что побил мировой рекорд! – воскликнул Нишал и хлопнул меня по плечу.

– Знаю. И могу побить еще один – на Макалу.

Я торопился, но Нишал сказал:

– Слушай, ты собрался пройти три восьмитысячника за четырнадцать дней. Так что есть еще несколько дней, чтобы подняться на Макалу, и ты еще успеешь попасть на рейс домой с гуркхами из G200. Так чего торопиться? Расслабься немного!

Он напомнил, что скоро наступит 29 мая – известная в Гималаях дата – День Эвереста.

В 1953 году в этот день состоялось первое в истории успешное восхождение на гору, которое совершили шерп Тенцинг Норгей и новозеландец Эдмунд Хиллари.

– Будет выпивка, и можно хорошо повеселиться, подумай об этом, – сказал он.

Действительно, можно отметить эту дату, и останется еще время на восхождение. И я решил не спешить. В конце концов я в отпуске. Мы с Нишалом полетели в Намче-Базар, где оторвались по полной. Я развлекался – пил и танцевал, но ни на минуту не забывал о горе. А Нишал рассказал, что придумал, как сэкономить еще больше времени:

– Нимс, ты не выглядишь уставшим. Давай задержимся здесь подольше, а потом я заброшу тебя не в базовый лагерь Макалу, а сразу во второй? И дополнительной платы не возьму.

Полет на высоту лагеря II обычно обходится в невероятную сумму – в несколько тысяч фунтов стерлингов. Предложение Нишала было очень щедрым, и он почти не пил, чтобы на следующий день сесть за штурвал. Но все же это не для меня. Он удивился, когда я отказался. Взойдя на вершину Макалу из базового лагеря на следующий день, я побил два мировых рекорда и узнал еще больше о своей психической и физической выносливости. Не хотелось потом выслушивать обвинения, что я где-то как-то сжульничал. Стоило сделать все как надо.

– Спасибо, друг, но нет, – сказал я. – Я буду восходить как полагается.

Нишалу это не понравилось. Как и его друзьям. Отказ они, очевидно, приняли за бестактность или посчитали, что я неблагодарная сволочь.

Через несколько часов все они были здорово пьяны и еще больше не желали понимать, почему я не воспользовался таким щедрым предложением. Разгорелся спор, который грозил перерасти в драку. Нишал сделал последнюю попытку убедить меня: