000
ОтложитьЧитал
Клетка, думала Хизер. Клетка в клетке в клетке. Она воображала себя под куполом в летающем городе – хотелось дойти до края и взглянуть вниз.
Она воображала себя под куполом, в запертой квартире. Стекло под стеклом под стеклом. Она терпеть не могла стекло.
В её шарике собственный и чужой свет искажался. Хезер наблюдала, как вспыхивают окна, – то ли иллюминация, то ли пожар, а фальшивые снежинки озаряются желтовато-красным. Проволочки издавали тонкий певучий звук.
Однажды Хизер спросила у робота-репетитора: что там? Внизу, под небесным городом? За стеклом купола? Я знаю только три улицы, папа мне не разрешает гулять там, где могут увидеть люди. Расскажи.
Робот помолчал и выдал что-то о некорректных данных, и всё это стекло, тонны и тысячи тонн, стиснуло Хезер, а она – свой шарик, и руки её стали теплеть, и глаза тоже.
Свет капал из глаз и скатывался по округлой глади, сначала гас, а потом просочился внутрь с белым дымом.
Огни отвечали – и ладони Хезер тоже, они покрывались быстро вспухающими пузырями, в пузырях закипала полупрозрачная жидкость, словно множество маленьких городов.
Это было больно, но она не могла остановиться, держала шар, пока – дзеньк! – тот не взорвался, а вместо осколков кондиционированный воздух заполнили сполохи рыжего света.
Вязкая снежная жижа вытекла и испарилась. Город под шаром оказался проволокой, а снег – чем-то вроде ваты.
Хезер наступила на то, что осталось от игрушки. Раскрыла ладони – покрытые пузырями, они по-прежнему походили на целый мир с куполами городов, и она прикоснулась языком к самому крупному ожогу. От боли выступили слёзы – уже настоящие, без света.
Папа рассердится, подумала Хизер. А ещё подумала: ей всё равно. Стекло можно разбить, вот что значит свет.
Тогда она не знала, что папа тоже стеклянный и легко разбивается.
Она ушла из летучего города, но теперь научилась летать, свет и стекло царапали изнутри. Хезер хотела заплакать. У неё не получалось.
«Папа».
Стекло, думала она. Стекло и свет. Если всё из стекла, то…
«Покажи свет», – сказал папа, а теперь он рассыпался на осколки. Неважно, что он там лежит на плотной зелёной траве, ногами в ручье, ноги шевелятся, словно он пытается убежать; папа всё равно что разбитый шарик, папа теперь из проволоки и ваты и останется в воде навсегда.
Покажи, думала Хезер.
Нет, нельзя, отвечала она себе же.
Кто-то подошёл к ней и попытался взять за руку. Она не летела, она шла медленно, но отдёрнулась, а этот «кто-то»… Хезер невидяще уставилась на женщину с лицом, похожим на кусок сублимированного теста для кексов с малиной или вишней, который только что сунули в нанопечь. Та отшатнулась с коротким криком.
Вы все стеклянные, сказала Хезер. А ещё из ваты, фальшивого снега, блестящих проволочек, намотанных друг на друга, и полых трубок.
«Верните папу», – но она понимала, это невозможно, как нельзя было собрать тот шарик. Папа тогда не стал её ругать, только вздохнул и потом приказал роботу уничтожить осколки без следа. Хезер хотела оставить на память один или два, но он запретил.
Теперь можно. Покажи свой свет.
Она остановилась посреди этого места, которое ей так понравилось по сравнению со скучной квартирой. Она устала от однообразия и тоскливых часов ожидания – когда же папа вернётся с работы. Здесь всё менялось так быстро, что Хезер едва успевала запоминать, слушать, смотреть. Столько людей с ней играли, болтали, кормили едой и показывали, как разделывать живого зайца. Сначала Хезер было немного жаль его, а потом Рысь объяснила – он же съедобный, вкусное мясо. Она дала Хезер кожистое крыло – поиграть, и Хезер что-то вспомнила из уроков робота о природе за куполом и о том, что настоящие зайцы летать не умеют. Хезер поделилась своим откровением с Рысью и Тинни, маленькой женщиной, которая была взрослой, но казалась не старше самой Хезер, а ещё у неё было странно перекошено плечо на правую сторону. Рысь промолчала, а Тинни не поверила.
Папа говорил, что здесь они будут в безопасности. Что всё хорошо.
Теперь он в ручье – разбитое стекло. Дырка в глазу похожа на вату. Отвёртка Айки – на проволоку.
Свет капал с кончиков пальцев, точно Хезер сама нырнула в ручей с головой, но вода испарилась или стала чем-то другим. Кто-то ещё кричал, она едва разбирала слова – «Не подходи к ней». Мимо пронёсся зазубренный арбалетный болт. Он почти угодил в руку Хезер, но расплавился на подлёте и стёк на покрытую примятой травой землю.
Крики заполняли голову и поднимались в небо. Хезер посмотрела вверх, почему-то ожидая увидеть тушки зайцев – без шкурки, одно голое мясо и тёмные кожистые крылья, зато почему-то с пушистыми хвостами (как вата). Небо оказалось голубым и пустым.
«Папа в ручье».
Он останется там. Хотелось спросить робота – а дальше что с ним будет? Вообще-то Хезер представляла: наверняка его найдут какие-нибудь рыбы, насекомые или ящерицы, заберутся в дырку на голове и будут там жить. Папа их не выгонит.
Хезер закрыла уши и глаза, чтобы не слышать криков. Но могла и не делать этого – она словно отдалилась от лагеря, от людей. Кто-то ещё стрелял в неё, двое других пытались набросить ржавую грохочущую сеть. Она различила голос Айки: не трогайте её, надо успокоить! – и мотнула туго заплетёнными косичками.
Потом было: «Осторожно! Она опасна, чёрт подери!» – и Хезер фыркнула, отворачиваясь от испуганных людей. Человек, которого называли Тараканом, рванулся наперерез остальным и упал, едва коснувшись её, покатился по притоптанной земле, оставляя на камнях куски тлеющей кожи. Опять выстрел.
«Утихомирьте вы её!»
Можно не слушать, какая разница, что они там говорят или делают.
Хезер вяло подумала про Рысь, которая её кормила, умывала, нашла одежду. Рысь тоже среди них – Хезер не видела, все как будто отдалились и сжались до шарика. Она пыталась заплакать, но по-прежнему ничего не выходило, даже шмыгнуть носом не получалось.
«Вы все стеклянные», – думала Хезер. Но они здесь, а папа там – со смешно дрыгающимися ногами и большой красной дыркой вместо глаза.
«Покажи свой свет», – говорил он из осколков. Не так, как прошлый раз, по-настоящему. Это они, люди из лагеря, разбили меня, но ты сумеешь ответить тем же. Просто сделай то, что я говорю, доверься. Мне из ручья виднее.
В её поле попала оторванная рука. Хезер отмахнулась, как от большого насекомого. Голова Красной Нины сгорела дотла, пришлось наступить на почерневший хрупкий череп. Впереди стояла железная бочка с передатчиком, а потом она испарилась сероватым дымком. Палатка Шона и Айки громыхнула перегретой консервной банкой – Рысь показывала такую штуку с добытыми из какой-то черепахи жестянками горошка, маринованной свёклы и картофеля с мясом. Бух – и всё.
«Папа, прости, что я так делаю».
Он не возражал.
Покажи свой свет.
Хезер показала; а когда всё было кончено, наконец-то заплакала.
У Таннера была фляга – настоящая, рапторская, она поддерживала температуру и обеззараживала любую грязную воду из ручья, работала на ионах серебра, умела нагреваться внутри, оставаясь прохладной снаружи до получения драгоценного кипятка. Это Леони ему когда-то подарила, причём он не знал, расценивать ли подношение как знак дружбы, внимания, флирта или просто как ничего не значащее «У меня тут лишнее завалялось, забери», как она сама сказала. Сегодня он налил во флягу самое крепкое пойло, которое нашёл в своем баре, – «Кристальная Пыль», так назывался напиток из кактусов-агавы с добавлением вытяжки модифицированных слив. «Пыль» пользовалась популярностью в барах и клубах, насколько знал Таннер – но он не то чтобы часто посещал злачные места Интакта. Очищенный продукт, никакого запаха.
«То, что надо».
Он выпил залпом два глотка по дороге в лабораторию, ещё столько же – когда они с Сореном молча вышли из глайдера и направились к входу Башни Анзе. Таннер предложил коллеге флягу, тот поморщился было, потом передумал и сделал всего один, но огромный глоток. Лишь бы мелкий тощий Сорен не вырубился прямо в приёмной Энси, подумалось Таннеру, и он ответил себе же: да ладно, куда уж хуже.
«Пыль» не просто опьяняла, а перемыкала биоэлектрические импульсы нейронов, работала как ингибитор обратного захвата серотонина ускоренного действия. Перестаёшь паниковать, немного расслабляешься, одновременно мозги прочищаются, и среди зданий-конструкторов и фальшивого сияния Интакта начинают прыгать розовые пони. Этих пони можно выгнать, если они тебе не нравятся, забраться на верхушку купола с парой кусков гриба и рассуждать о тщете всего сущего, но потом спуститься, приготовить ужин и поддержать светский разговор. Таннер понимал популярность «Пыли».
Подошвы стучали по мрамору. В Башне был приглушён свет.
– По-моему, всё плохо, – весело сказал Сорен.
– Ага, – согласился Таннер. Рапторскую флягу он достал ещё и в лифте. Оба добавили по глотку. Всё, достаточно. Они должны изображать адекватность.
– Даже интересно, что он скажет, – Таннер и сам говорил едва не игриво, он засёк свою интонацию, откашлялся. Перебор.
– Будет в бешенстве.
– Ты его когда-нибудь видел в бешенстве?
Сорен пожал тощими плечами.
– Нет. Ну вот у нас и появилась возможность посмотреть.
– Он может приказать убить нас на месте. Или сделать это собственными руками.
– Не догонит, – пробурчал Сорен и расхохотался. Таннер искоса посмотрел на него, но шутка категории «Б» неожиданно показалась смешной до колик, он закрыл себе рот, чтобы не огласить коридор, пустой и снова тёмный, с далёким жёлтым прямоугольником открытой двери, дурацким хихиканьем. Над головой вспыхнула подсветка, лампы почему-то подчеркнули чьи-то древние портреты – картины на стенах чередовали непонятное искусство с грубыми мазками, полосами и пятнами и странно реалистичные образы, более объёмные, чем любое тридэ с максимальным погружением. Женщина со строгим лицом наблюдала за Таннером и Рацем, едва не качая головой. На руках она держала белого горностая, животное казалось умнее хозяйки и тоже осуждало визитёров.
– Ты на что там засмотрелся? – фыркнул Сорен, опередивший Таннера шагов на десять.
– Да я… Здесь только женские портреты, ты обращал внимание? Ну, плюс всякие пятна.
– Возможно, – Сорен вздёрнул бровь. – Это важно именно сейчас?
– Нет, конечно.
Таннер просто тянул время. «Пыль» во фляге манила, но больше он пить не стал. Ладно уж, будь что будет.
Обычно они приходили раньше. Энси давал им время осмотреться, занять места поудобнее – мягкие кресла, диван, который всегда оставался нетронутым. На стене стереовизор с пейзажами. Можно съесть пару канапе, пирожное с лимонным кремом и шоколадной крошкой, выпить кофе, вина. Таннер как-то давно находил очень старые записи о дрессировке животных: собаку, слона и тигра можно научить плясать, кататься на колесе по канату, если вовремя награждать куском мяса, сахаром или бананом. С тех пор он не мог не думать, что Энси их попросту дрессировал. Таннер предпочитал верить, правда, что тот создавал «комфортную атмосферу» – в своём понимании прежде всего.
Сегодня человек по имени Энди Мальмор ждал их сам. Неизменной была еда и выпивка. Судя по бокалу с коричневой жидкостью, который Мальмор держал в руке, затянутой в перчатку, не одним учёным пришла в голову простая мысль надраться. На столе рядом с ним стояла зелёная стеклянная бутылка с содовой.
Боковым зрением Таннер отметил, что на экране вчерашние «подвиги» их с Сореном экспериментального объекта.
– Добрый день, – сказал Сорен первым. – А, Мари. У неё почти получилось.
Таннер хмурился. Он это видео смотрел раз десять, на первый раз ругался, на второй – едва не разбил Рацу смазливую физиономию. Там была Леони, какого чёрта она там делала – отдельный вопрос, но она была там.
– Простите, сэр, – проговорил Таннер сейчас, снова думая о своей смешной «разноцветной» девчонке-рапторе. Эмоциональная привязанность – атавизм, реликт древности, подобно всем этим портретам на стенах.
Запись оборвалась, когда трансформированная фигура повалилась грудой мяса. Судьба людей осталась за помехами разбитой камеры, вмонтированной в тело Мари.
– Итак, вы попробовали, и у вас не получилось, – сказал Мальмор. На «бешенство» его интонация походила ещё меньше, чем обычно, скорее так мог говорить человек, который работал физически трое суток без единого часа сна.
– Неучтённые факторы, – Сорен сел на диван и сразу же схватился за бутылку с тёмно-рыжей жидкостью. Дроид мягко отстранил его паучьими лапками, организовал лёд и содовую. – Рапторов набежало, как крыс на кусок сыра. Не думаю, что Норт их специально прихватил, скорее, у кого-то инициатива взыграла.
– Знаю, – Мальмор скривился, залпом проглотил напиток из своего бокала. Таннер получил такой же из лапки дроида, убедился: виски. После «Пыли» – прямо-таки обычный лимонад. – Вы собирались захватить Монстра, а вместо этого погибло несколько рапторов.
– Они не…
– Может, и «не», – тот пожал плечами. – Может, кто-то и выживет. Мальчишка вроде почти не ранен, чего не скажешь о Роули. Запись с камеры, вмонтированной в тело модификанта, выхватила несколько кадров – Шон Роули с арбалетом, рука с искрой. Роули рухнул под ноги, глаза пустые, изо рта пошла пена после удара «электричеством».
– Он дышит, – сказал Сорен.
– Надеюсь, что это так. Может, он просто сбежит в очередной раз, мы ведь именно этого и добивались, а ещё – оборвать все контакты с его прежней жизнью. Да, но у него есть шанс. В отличие от этой бедной… Мари. Я разрешил вам сделать из неё чудовище вовсе не для того, чтобы угробить в первой же битве. Эшворт, а этих двоих вы узнаёте?
Два стоп-кадра: снимали в почти полной темноте, зернистая картинка превращает изображение в наложение цветовых мазков. Таннер подумал о портретах в коридоре.
– Дрейк Норт, на него и была ставка. Он когда-то работал вместе с Роули. И… Леони Триш, да. Я её рекомендовал. Толковая девочка.
Таннер поджал губы, внезапно осознавая: никакой толку от «Пыли». Он потерял своего агента, свою девочку.
– Они могут быть живы, – снова влез отвратительно оптимистичный Рац. И осёкся после второго кадра, направленного на Дрейка Норта: раптор-альбинос лежал в неестественной позе с перекрученной шеей. – Ну… хотя бы эта ваша Триш.
– Могут быть живы! – Мальмор поднялся, тяжело опираясь на подлокотники. Дроид-костыль подлетел ближе. Мальмор схватился за рукоять, перенося свой вес на антигравы устройства. – «Просто полевое испытание новой армии против рапторов». «Никто не пострадает». «Мы вернём Роули самым щадящим способом». Вы оба относитесь к рапторам, будто они ваши подопытные крысы, а не люди. Я разрешил вам эксперименты, но не бессмысленную бойню, на которую вы отправляете и ваши «усовершенствованные модели», и обычных охотников. Чёрт вас подери.
Таннер вжался в кресло. Он представлял себе Энси в бешенстве совсем не так: Мальмор не кричал и даже голоса не повысил, просто казалось, будто его мутация на сей раз выбрала целью гортань и голосовые связки, речь стала невнятной, как у паралитика. Потом он рухнул на своё место, достал салфетку из кармана, чтобы стереть со лба выступивший пот.
– Нам правда жаль, что так получилось, сэр, – сказал Таннер. Но требовалось что-то добавить. – Предполагалось, что Мари заберёт Роули, телепорт там более или менее рабочий с тех пор, как они с Нортом зачистили зону аладов. Самого Норта собирались вырубить, но ничего критичного. Всё просто пошло не так. Я… попытаюсь связаться с Леони. Надеюсь, с ней всё в порядке.
– И испытание прошло нормально, – встрял Сорен. – Первый образец редко срабатывает на сто процентов. Мари показала себя неплохо. Мы продолжим.
Он уставился в упор на Мальмора.
– Вероятно, понадобится ваша личная помощь. Всё-таки ни у кого из нас нет таких возможностей доступа и исчерпывающей, как бы так выразиться, информации обо всём – от рапторов до аладов.
Удачно он устроился на диване – Таннер не мог дотянуться и пнуть его.
– Хорошо, – сказал Мальмор. – Вернётесь позже.
– Нет, – Таннер допил виски. – Если Леони жива, я отправлюсь к ней. Мы собирались в Лакос – мы туда попадём так или иначе. Прошу предоставить мне полномочия на самостоятельные действия и доступ к материальным и информационным ресурсам по мере необходимости.
В ответ ему достался скептичный взгляд поверх очков, но это больше напоминало того Энси-Хозяина, которого Таннер знал больше двадцати лет.
– У тебя всегда был такой доступ. Имей в виду, Лакос – твой приоритет. Действуй. Ты можешь идти.
Сорен такого распоряжения не получал. Таннер едва не оглянулся на выходе, но счёл за лучшее ускорить шаг. «Пыль» ещё действовала, даря лёгкость и оптимизм – у них всё получится, то есть у него лично. Всё будет хорошо.
Глава 15
Вокруг были камни, сырость и холод. Камни кололись, впивались под рёбра и в спину. Один, узкий, треугольной формы, насколько она могла разобрать, погружался в черепную ямку; если пошевелишься – накроет болью и тошнотой, но и лежать смирно не легче, пирамида-камень сверлит дыру в затылке.
Сумрак поднимался до длинного и узкого пятна света – словно положили поверх чёрной ткани голубую ленту неба. Солнце дотягивалось до дна ямы с трудом, теряло силу на половине спуска в черноту сырых камней, но это было хорошо, от света единственный глаз болел и жмурился. Второй ослеп. Вторым она ничего не видела, только чувствовала дрожащую склеру, веко поверх глазного яблока, расплывающиеся пятна искр; они наслаивались на камни, рахитичное солнце и мглу. Пахло мокрым песком и кровью. Хотелось лежать так вечно, но боль мешала – она циркулировала с кровью, по мере того, как боль нарастала, примешивался и страх, кислый на корне языка.
«Я здесь умру».
«Остальные… что с ними?»
Она дёрнула рукой – той, что не чувствовала боли. Механика и бионика сплетись воедино, торжествуя над плотью. Удалось убрать камень-пирамиду. Пальцы блеснули. Голова упала во что-то мягкое, может, в глину.
Запах крови стал сильнее. Она дотронулась до уцелевшего глаза и не ошиблась: снова железо, инфравизор с линзой увеличения спас если не жизнь, то половину зрения. Не доверяй живому. Доверяй бионической руке и нашлёпке поверх глазницы.
Она даже засмеялась, только хватило на два коротких фырка, а потом вернулась боль и пустая спазматическая тошнота «от шеи» – позвоночник посылал желудку какие-то сбоящие сигналы. Её не вырвало, но рот наполнился кислотой и слюной. Пришлось перевернуться. Плевок впитался во влагу грунтовой глины, воды и мелких камней.
Она попыталась уточнить источник боли: помимо головы, ещё ноги, живая рука – всё тело, чёрт бы его побрал. Огромный синяк вместо задницы, спины, живота; в кишках кровоподтёки, а в ушах ещё и то ли звон, то ли вопль.
«Может, остаться тут?»
Голубой кусок ткани сиял так же ярко. Прошёл час или меньше. Умирать придётся долго, да и не хотелось просто валяться перевёрнутым верху тонкими лапками тараканом, что беспомощно дёргается и не может перевернуться. Не дождутся.
Кто именно – боль в голове мешала уточнить. Зато можно схватиться за ближайший выступ и сделать рывок куда-то к синей ленточке наверху.
«Хрен я выберусь».
Это точно. Не со сломанными рёбрами и всем остальным. Медицинская подготовка вяло сообщала о сотрясении мозга, вывихе лодыжки – хорошо, если не о переломе. Болезненная пульсация то концентрировалась в одной точке, то взрывалась и заполняла до последнего нерва, заставляя глухо стонать.
«Давай, делай что-то».
Бионическая рука держала надёжно. Рискни – вцепись второй за другой камень, здесь не так уж глубоко, если не свалишься – выберешься.
«Обрыв трёшек», – называлось это место; Дрейк и Шон его так прозвали, а другого имени не было, только на карте «координаты такие-то». Обрыв – это точно. А теперь ползи наверх.
– Леони, – услышала она наверху, но сил ответить не нашла. Собственное лёгкое и гибкое тело как будто наполнили камнями. Она волокла его вверх. Если переносить вес аккуратно, если включать бионику, то можно удержаться. Обрыв не отвесный, хотя и пологим его не назовёшь; гравитация будет утаскивать вниз, но вот это – окровавленное, с содранными ногтями и сбитыми костяшками годится поддержать немного. На бионической руке даже краска не ободралась, поблёскивая в темноте неоновыми полосами и мазками.
Леони почему-то снова засмеялась.
Её позвали. Сквозь звон в ушах она на сей раз распознала голос – Рыжий. Нейт, короче. Жив, это хорошо.
Камни царапали грудь и живот. Большой кусок одежды оборвался и остался на белом кварцевом выступе. Если закрыть глаза – глаз, – начинала прыгать зловещая зелёная мгла, тошнило сильнее. Леони всхлипывала, висла на своей спасительной руке, карабкалась дальше. Синий клок превращался в небо, солнце жгло – во рту страшно пересохло. Леони останавливалась, чтобы лизнуть влажный камень, но облегчения это не приносило. Фляжка висела на поясе, но отпустить – скатиться вниз; приходилось делать выбор.
Постепенно из-за кромки обрыва выступала полыхающая и непримятая аладова трава. Леони жмурилась.
Ей оставалось всего каких-то полметра, когда под бионические пальцы попался круглый и нестойкий камень. Он вывернулся из своего ложа. Она взмахнула рукой, хватаясь за этого лжеца, как за последнюю надежду.
Падение заняло меньше секунды.
А потом Леони осознала, что её держат всё за то же механическое запястье. Рыжий тащил её изо всех сил; он был тощим пареньком, но и она – миниатюрной женщиной.
– Леони. Ты жива, – уже наверху он кинулся обнимать её, и она ответила неуверенным жестом, похлопала бионическими пальцами по плечу. Аладова трава колыхалась, не замечая новых обрывов, крови на земле, густого запаха мяса – словно заживо освежевали целого бизона. Леони с усилием вспоминала: неизвестная тварь со способностями демона, Роули и Дрейк сражались, а потом…
«Ох, чёрт».
Ей придётся задать вопросы, а потом и получить ответы; но не прямо сейчас. Она отвернулась от солнца и пронзительной яркости аладовой травы, уставилась в сумрак, будто собираясь прыгнуть обратно в обрыв.
– Н-нейт. Спасибо.
Леони закрыла единственный теперь глаз. Ей хотелось потерять сознание и вырубиться— но нельзя. Она сделала глоток из подставленной Нейтом фляги. Затем тот вколол стимулятор с регенерантом прямо в открытую рану на плече. Леони зашипела, зато почти сразу ощутила приятное тепло; боль отступала, как сырость и холод под лучами солнца.
– Сейчас, – попросила она. – Две минуты.
Нейт кивнул. Лицо у него было в корке грязи, на щеках пролегли светлые полосы – от пота, слёз или того и другого. Леони снова взяла его за руку, теперь уже живыми пальцами.
Она посчитала до десяти. Ей представилась симуляция, одна из тех, какую проходил каждый раптор – моделирование ситуаций, риски и возможности выжить. В симуляциях тебе всегда кидали камень и верёвку, образно выражаясь: ты мог уничтожить противника или выбраться из опасной ситуации. В реальности – ни того, ни другого. Зато были друзья.
Леони с усилием разлепила веки. Ослепший глаз всё так же неприятно дёргался, внутри что-то напрягалось и расслаблялось, нервы пульсировали на уровне жёлтого пятна. Лопнувшие сосуды затопляли лоб, ухо и затылок боли. Тянуло сунуть в глазницу механическую руку, выскрести источник боли вместе с куском мозга.
– Леони? Леони, ты же… – она сидела на траве, а Нейт прыгал рядом. Леони забрала у него флягу и сделала большой глоток холодной воды. Заметила упаковки от регенерантов и стимуляторов – ярко-красные, они напоминали капли артериальной крови.
– Где Дрейк?
Нейт сглотнул.
– Я… я вколол ему всё, что мог. Прости, я сначала пытался ему. Но тут… Леони?
«Две минуты. Ах да, уже всё».
Она кивнула и огляделась.
Останки твари возвышались всего метрах в десяти от обрыва, из чего Леони сделала вывод, что существо откинуло её последним рывком. В ночи существо напоминало гигантскую женщину с третьей рукой, мощной и ядовитой, как скорпионий хвост, зелёное свечение аладов било молниями, но лицо казалось почти нормальным, ну или Леони так запомнила. Теперь осталась просто груда плоти, мышц и костей – её как будто кто-то разрывал на куски, перемалывал в мясорубке, превращал в фарш.
– Взрывом долбануло, – Нейт поправил грязную прядь волос. – Я еле отскочил, а ты…
– Понятно.
Леони отвернулась.
– Дрейк там, – добавил Нейт и заглянул ей в лицо.
– Идём. Есть еще регенеранты?
– Парочка. Этот парень, рейдер, он тоже куда-то убрался, что ли. Исчез. Оно меня вырубило, ну не очень надолго, на полчаса, может. Но когда очнулся…
– Монстр сбежал, – закончила за него Леони и вздохнула. Они шли десятый, одиннадцатый и двенадцатый шаг. Регенерант срастил связки и мышцы, но ноги всё равно кричали, что им нужно отдохнуть, не наступай на нас, пожалуйста, не наступай. Леони послала их нахрен – если бы желания были кредитами, она бы купила себе собственный дом в полисе, верно?
– Леони, помоги ему, – Нейт всхлипнул, впервые за всё время сорвался. Он прикусил язык и отступил. – В смысле… я всё сделал, он же сейчас очнётся, да? Сбегал к раптору. Достал аптечку. Там его раптор тоже, его открыть не смог, и Бабку, но у меня хватило. Только… Леони, он не двигается. Он, кажется, не…
Леони подошла к Дрейку. Тот лежал затылком на камне – на остром камне, похожем на пирамиду, близнеце гадкой помехи со дна оврага. Бледное лицо казалось ещё светлее, совсем призрачным из-за землисто-серых оттенков. Леони прикусила губу. Она ощутила влагу в живом, не закрытом механизмом глазу.
– Леони?
Нейт кричал над ухом. Это отзывалось звоном, а ему вторили какие-то то ли птицы, то ли насекомые, то ли просто слуховая галлюцинация из-за сотрясения мозга. Леони осознала себя стоящей на коленях рядом с телом Дрейка, трогала его шею – пульса нет, кожа ещё немного тёплая, но он не дышит. Металлическая рука провела по коротко стриженным белёсым волосам, бионические нервы сообщили: влага. Леони осторожно попробовала перевернуть Дрейка: на затылке у него зияла дыра, внутри поблёскивала какая-то плотная красная плёнка, а за ней бороздчатый выступ.
– Чёрт, – сказала Леони. Ей пришлось отвернуться и сделать глубокий вдох. Сердце колотилось. Холодная тошнота наполнила пищевод.
– Он же не умер, Леони?! Леони?!
Нейт мельтешил – туда-сюда. Если не прекратит, меня вывернет прямо на Дрейка, подумала она.
– Давай дотащим его до раптора.
Нейт кивнул.
– Я пытался, но…
– Не смог поднять, знаю. Моя рука… ну, поможет. Подключим его…
Нейт быстро кивал, рыжие волосы рассыпались пожаром по лицу, липли к губам. Он сам сел рядом с Дрейком, погладил по лицу, зачем-то взял неподвижную ладонь – Леони отметила синевато-белые пальцы, словно уже началась посмертная мацерация. В рапторах есть системы жизнеобеспечения, в такой самого Нейта дотащили до базы. Может, что и выйдет.
– Давай поторопимся, – сказала Леони.
Она с помощью Нейта подняла Дрейка; бионическая рука удержала невыносимо тяжёлое тело, но голова свесилась набок, демонстрируя дыру. Из неё пахло сырым мясом и чем-то сладковатым. Леони сжала зубы, во рту было кисло от тошноты. Нейт подлез с другой стороны, помогая тащить, но Дрейк всё равно ощущался тяжёлым, не просто неподъёмным – каменным или железным, как вещь, а не живой человек.
«Уже не живой».
«Брось его здесь», – шептало что-то Леони. Он мёртв. Потом можно будет вернуться или прислать технику, просто отметим место на карте. Такое случается. Рапторы редко доживают последние годы в собственных виллах на «обитаемых» берегах Аквэя или где-нибудь в лесах Итума, обычно тебя сжирают алады, или… та тварь была чем-то ещё, но сейчас думать о ней у Леони не получалось. Дрейк наваливался то на плечо, то на грудь. Сломанные рёбра вспыхивали и воспламеняли нервы. Леони вскрикивала и ругалась.
Слепой глаз дрожал, как кусок лимонного желе в тарелке. Леони его ненавидела.
Нейт подстроился удобнее, закинул вторую руку Дрейка на себя. Ноги того волоклись по земле, взмётывали клубы пыли. Аладова трава сияла нетронутая, равнодушная ко всему, что происходило с людьми. Один или два раза Дрейк почти сполз – голова нырнула вниз, открыв свою дыру. Над ними уже реяли насекомые. Она дула на пленку мозговой оболочки, пытаясь отогнать насекомых. Кровавая корка была тёмной, а свежей почти не вытекало.
«Он давно мёртв, может, с ночи».
Нейт всхлипывал и кусал губы. Леони знала, что не сумеет сказать ему это: оставим Дрейка здесь, ему больше не помочь. Прости, мне жаль. Он сам решил встретиться с этим Роули, а тот, вероятно, и призвал эту дрянь, чем бы она ни была.
Сладко-солёный запах крови и пота пропитал их собственные волосы и кожу. Они всё тащили Дрейка по шагу, по полшага; бионическая рука не сдавалась, чего Леони не могла сказать о сплошной гематоме остального тела. Регенеранты сработали, ноги шевелились нормально – ей повезло, обошлось без переломов конечностей. Рёбра – ерунда, не проткнули лёгкое – и ладно.
Раптор Дрейка блестел вдали, словно невыносимое обещание надежды.
– Уже близко. Дрейк. Мы тебе поможем, – Леони осознала, что Нейт давно шепчет что-то своему наставнику, уговаривает потерпеть, умоляет остаться в живых. У него капали с носа слёзы и сопли, он был почти смешным с раздутым носом и красными глазами, грязный мальчишка из деревни.
– Всё хорошо, честно. Чуток потерпи. Ты меня вытащил, знаю, и я тебя вытащу. Сукин сын этот Монстр. Мы ещё с ним встретимся. Морду набьём и всё такое. Только потерпи.
Он начинал плакать и добавлял:
– Пожалуйста.
Раптор опознал хозяина по отпечатку, а чтобы сфотографировал сетчатку, пришлось задрать веко и сдвинуть глазное яблоко. Нейт замешкался, прежде чем решиться, но Леони держала Дрейка бионической рукой, так что выбора не оставалось. Он сунул грязные пальцы в глаз, пробормотав очередное «Прости».
– Всё нормально, – буркнула Леони. – Он бы разрешил.
Места внутри было мало, но она забралась с Дрейком и подключила его к полной системе жизнеобеспечения. Аппарат искусственного дыхания вошёл в горло, заставив рот широко раскрыться. Сломанный череп зафиксировали в стерильном прозрачном колпаке, похожем на большую шляпу гриба. Отвратительная рана преломилась в этой слизи и стала ещё больше. Леони отвернулась.
Система пискнула: нет признаков жизни. Леони стукнула кулаком по сенсорной доске.
– Ты уж давай, выжми.
Нейт тоже хотел залезть и проверить, но Леони его отпихнула.
– Нечего там смотреть. Давай-ка сделаем то же самое. В смысле, вон там Бабка, а дальше – твой. И на базу.
Нейт ещё раз попытался заглянуть ей за плечо. Писк «Нет признаков жизни» повторился, Леони оттолкнула парня:
– Давай-давай. Шевелись.
Тот шмыгнул мокрым носом и мотнул головой.
Нейта впервые укачало в собственном рапторе; механизм шёл на автопилоте, как умный козовер, волочащий пьяного хозяина к дому. Даже тихонько пофыркивал: что-то внутри работало, дышало, телеметрию он отключил, оставив простую и скучную картинку за окном. Пару раз хотелось остановиться, открыть люк, сдвинуть стекло или даже высунуться из распахнутой двери, чтобы стошнило, но потом отпускало, как будто оседал песок на дне бутылки с мутной водой. Умом Нейт понимал: в рапторе воздух чище, обогащён кислородом, всякие тут фильтры, в которых он неплохо научился разбираться благодаря Дрейку.