000
ОтложитьЧитал
– Я уже в который раз прихожу к вам, обо всем переговорил с вашей дочкой, уже выкупили усадьбу, кое-что сделали там с сестрами, немного обставил домик. Осталось дело за малым: благословите нас.
Аня сидела здесь же ни жива ни мертва, как будто застыла. Отец повернулся к ней:
– Что скажешь, дочка? Согласна ты идти за него? Обо всем договорились?
Девушка молча кивнула, не в силах произнести ни слова. Федор с удивлением смотрел на нее и не понимал, что с ней происходит, не выдержал и снова спросил ее:
– Анечка, скажи правду: ты согласна быть моей женой?
– Я согласна,– чуть помолчав, тихо проронила девушка.– Только никакого шума из этого делать не надо.
– Ты о чем? Что за шум? Не понимаю,– удивился парень.
– Мы с тобой просто перейдем в дом, будем жить, об этом я говорю.
– Аня, я хочу, чтобы все было, как положено: мы зарегистрируемся в сельсовете, получим свидетельство. Ты же возьмешь мою фамилию?
Аня молча кивнула. Отец смотрел на нее и понимал, что все, что она сейчас делает, – это все через силу, переступая через себя, смиряя сердце. Он был в замешательстве: знал же, что дочь не любит парня, а вынуждена согласиться на замужество, возможно, спасая себя и сестру от преследования. Но кто об этом знал, кроме них. Федор тоже ничего не должен был почувствовать. Филипп Федорович повернулся к парню и спросил:
– Думаю, что нам не до свадеб, не до пира: надо как-то помочь вам устраиваться на новом месте. Мы соберем все, что можем, посмотрим, как вы уживетесь, тогда видно будет, какая помощь от нас потребуется. Смотри, парень: ты в прошлый раз сказал, что сделаешь все для жены, я это помню. Если обидишь, прощения тебе не будет: ей и так досталось на веку, хоть и молода, но через столько прошла, что другому и не снилось. Пусть же вам будет спокойная жизнь, а мы, старые, порадуемся вашему счастью. На том и порешим, думаю? Ты как, согласен?
Федор не то, чтобы опешил, он был и рад, и озадачен напоминанием о том разговоре. И не жалел о сказанном тогда, у него сложилась уже ясная картина будущей семейной жизни, но неприятно кольнуло то, что отец задел его самолюбие. И все же он спокойно ответил:
– Я все помню. И у нас все будет хорошо. Вы сами увидите. Давайте договоримся, когда мы уже перейдем в свою усадьбу. Там все готово для жизни. На первых порах будет чего-то не хватать, так уже мы сами там разберемся: одна голова хорошо, а две – лучше. Правда, Анечка? Ты когда будешь готова, чтобы я приехал и забрал твои вещи? Будем жить семьей, все будет хорошо, я обещаю.
– Я верю тебе, Федя. Думаю, мне три дня хватит, чтобы закончить все дела здесь, помочь, собраться, а через три дня – это будет суббота – приходи сюда к обеду. Я надеюсь, пироги будут вкусными, правда, Нина Ивановна?
Мачеха заплакала и кивнула:
– Конечно, дочка. Все сделаем с тобой, ты уже многое умеешь. Приходи, Федор, как сказала Аня. Думаю, что тебе нужно поговорить со своими, что мама твоя скажет.
– Ну что вы… Так говорите, будто навсегда прощаетесь, не плачьте – это лишнее. А мама уже все знает, она давно согласна со мной, Аня ей понравилась. Я надеюсь, что никто мешаться не будет.
***
Обыкновенно женятся на надеждах и выходят замуж за обещания. Так и получилось. Но все еще будет впереди…
***
Когда Федор и его мать появились в субботний день у Зарудных, у них был готов почти праздничный обед: домашняя лапша с курицей, пироги с капустой, картошкой, компот из сухофруктов, заготовленных с прошлого года. Все присели за стол. Мать, чинно поздоровавшись, сказала:
– Не мастерица я долго говорить, да думаю, что и не надо. В народе сваты говорят: у вас товар, у нас купец. Раз я сама пришла к вам, скажу так: ваша дочка нам по нраву, и договорились они меж собой полюбовно, давайте не будем мешать им жить вместе. Благословим их.
Филипп Федорович покивал и ответил:
– Давайте благословим. Мы согласны, раз они договорились меж собой. Чем можем, на первых порах поможем, а там сами пусть строят свою жизнь. Даст бог, все будет хорошо, мы их счастью мешать не станем. Вас мы знаем, он – парень работящий, наша дочка небесталанная, все к делу, к ладу. Мы только рады будем, что все сложится. Благословляем вас, молодые, живите дружно.
Нина Ивановна поднесла икону Казанской Божьей матери, перекрестила ею вставших рядом Аню и Федора, поцеловала их и, не выдержав, заплакала.
– Ну что ж вы так-то? Мы в радости, что все складывается, как молодые хотят, что ж вы слезы льете?– с улыбкой проговорила мать парня.– Благословляю вас, дети, будьте здоровы, а богатство наживете. Родителей не забывайте и сами себя держите в чести. А мы будем радоваться вашему счастью.
***
Так началась замужняя жизнь Ани. Все свершилось быстро, она и оглянуться не успела. Переехали в свой домик, отец купил по тогдашней моде красивый сундук, уложили туда все ее вещи, собрали постельное белье, занавески на окна, которые девушка сама сшила. Сестры Федора – Настя и Тася – помогли с побелкой домика внутри, обновили немного глиняный пол, печь русскую, плиту. Аня и радовалась помощи, и стеснялась ее, поскольку сама этого ничего не сумела бы сделать. Она не видела, как это делается: то ли жила у сестры, как у бога за пазухой, то ли не придавала значения облагораживанию жилища. А может, просто молода была… Но за помощь благодарила, улыбаясь и всплескивая руками, удивлялась, как у девушек споро получается, хвалила их, а те в свою очередь посмеивались и обещали прийти с заказами, когда все устроится в домике.
Пока Федор наводил порядок во дворе, она ходила на родник, приносила ледяную воду в ведерке для чая и пыталась разжечь печку – плиту, как называли в поселке. Не сразу получалось это сделать, но постепенно она приноровилась. В чугунке, который выделила им мать Федора, она приготовила немудреный обед, но он получился не совсем таким, какой готовили они вместе с мачехой: не хватало приправ – лука, чеснока, чего-то другого. Но Федор поел и похвалил молодую жену, потому что видел, как она старалась быть при деле. А сам думал, что еще долго у них не будет уюта, хорошей еды, потому что не хватало продуктов, из которых можно готовить что-то разнообразное. Даже картошки не было, не говоря о крупах или каких-то макаронах. Поэтому претензий не высказывал, знал, что сам оплошал: не подготовился как надо к жизни. Чего ж винить девушку: не могла она с неба взять что-то съедобное.
По совету мачехи Аня вскопала небольшую грядочку, посадила укропчик, лучок, чеснок из остатков их заготовок, попыталась приспособить какую-то загородку для рассады. Но получилось никчемно, попусту только поранила руку. Федор даже заругался на ее усилия, подумав, что таким образом она хотела показать, что он несостоятелен как мужчина. Но ей же хотелось хоть что-то делать для дома. Жизнь потихоньку как-то налаживалась. Мачеха иногда приходила к ним, приносила пирожки с картошкой, свежеиспеченный хлеб. Именно она предложила Ане попробовать печь свой хлеб, принесла дрожжи из хмеля, которые делали сельчане, зная секрет их приготовления. Свекровь ни разу не пришла к ним в усадьбу, да Аня и в не претензии была.
Она знала, что Федор запасся мукой, взяв со склада несколько пустых фляг, куда можно поместить продукты и хлеб для сохранности от разных жучков и мышей, которые шмыгали по двору в поисках пропитания. Чтобы отпугнуть такую живность, взяли котенка, приручив его к дому, и назвали его Муркой. Во дворе завели собачку Сеньку, посадив на цепь рядом с небольшой будочкой. Ане было весело глядеть на игры котенка, на песика. Она словно оттаивала душой.
Потихоньку стала привыкать к Федору, а он, довольный тем, что не ошибся в девушке – она и вправду была чиста, – лаская ее, часто расплетая косу, зарываясь лицом в пушистые волосы, шептал:
– Анечка моя, женушка моя, красавица…
Аня не могла отвечать ему такой же лаской, молча прижималась к нему, сдерживая слезы. Федор чувствовал ее холодок, но думал, что она не привыкла еще к семейной жизни, что все со временем уладится и настраивал ее на лучшее, стараясь пораньше возвращаться с работы. Она старалась готовить ему завтраки, придумывая блюда из скромных продуктов, которые можно приобрести. Отец дал немного денег, чтобы смогли покупать какую-никакую еду, кое-что из домашней утвари. Женщины приходили с заказами, она с удовольствием принималась за работу, тем более что часто расплачивались провизией. Это все налаживало быт.
Первым из родни, кроме Таисии и Насти, их навестил Марк, принеся так называемую скатерть на стол: грубоватое белое полотно с оттиском нелепых цветов по краям, сделанных масляной краской по трафарету. Аня удивилась такому подарку, но ничего не сказала, только улыбнулась и кивнула в благодарность. А свекровь принесла старую выщербленную сковородку, правда, вычищенную мелким песком до блеска, сказав, что они дома ею уже не пользуются, может, в хозяйстве сгодится. И Аня нашла ей применение: поставила у будки Сеньки. Больше свекровь ничем их не одарила.
Отец и Нина Ивановна выделили из запасов новые пиалы, эмалированные тарелки, ложки и вилки, две большие чашки для замеса теста на хлеба. Когда Федор увидел, как распорядилась Аня сковородкой, поднял брови, обнял ее и улыбнулся:
– Ничего, жена, обживемся – не такая будет у нас посуда.
Она пожала плечами, ничего не сказав, только грустно вздохнула.
Некоторое время спустя пошли дожди. С одной стороны, это хорошо для урожая в колхозе, и на своем огороде начала вылезать картошка, тыква, кукуруза, растениям требовалась влага. А с другой – начала протекать крыша, которая была просто смазана глиной с соломой, как многие дома в поселке, и надо подставлять всю посуду под ручьи с потолка. Видя разочарованные глаза жены, Федор успокаивал ее, шутил, что такого они еще не испытывали, что на войне было хуже. Пришлось ему покрутиться, доставая в районе рубероид, чтобы накрыть крышу сверху, спасая добро внутри. Как-то обошлось.
Работая так же допоздна, Федор все равно старался приезжать пораньше, но так уж получалось, что Аня оставалась одна, боялась находиться в доме.
Раз, вернувшись домой около полуночи, он увидел ее во дворе сидящей возле собачьей будки с котенком на руках, ужаснулся, вспомнив, что она боится темноты, что нехотя остается одна на весь день. Они поговорили об этом, он предложил пригласить кого-то из знакомых девочек-подростков. Аня подумала и согласилась. Так в их маленькой семье появилась Надя, дочь Марейки, жившей со вторым мужем чуть выше по улице. Надя приходила вечером. Аня хоть стала высыпаться, днем не чувствовала себя разбитой после ночи. И Федору стало спокойнее за нее, хотя он недоумевал: случись что, как могла бы защитить Аню та маленькая девочка.
***
Шура снова родила мальчика, назвали Серегой, как отца. Она не приходила к Ане с Федором, и совсем не показывалась около их усадьбы, как и ее дети. Сергей только изредка днем захаживал к ним, принося нехитрые подарки: то банку молока с фермы, где он продолжал быть сторожем, то кусок мяса со свинофермы, где так же подрабатывал.
Аня наловчилась печь свой хлеб, получались булки пышные. Она делилась ими с отцом и мачехой, когда Нина Ивановна приходила к ней и хвалила за работу. Но к Шуре не испытывала ничего, кроме затаенной горечи и некоторого страха: ведь могли же быть действительно родней, дружить, помогать друг другу.
В поселке стали проводить электричество, так появилась возможность до одиннадцати вечера что-то шить, потому что свет выключался, когда переставал работать генератор в МТМ6. Но и это радовало, спать она долго не ложилась, работая до усталости, отгоняя разные мысли. А позже уставала так, что и засыпала без сил: пришла пора полоть, окучивать картофель. А перед окучиванием как раз и выпала нужда в поливе, то есть прокладка и чистка арыков. Так она познакомилась с Разводным, откуда шла горная вода.
Когда Федор понял, какую оплошность совершил с покупкой усадьбы в том месте, было поздно, приходилось приноравливаться. Аня и знакомилась с жителями в борьбе за воду, пока он был на работе. Нужно поливать посадки на грядках, огород, маленькие плодовые деревца, кустарники, которые добыли из сада, а воду приходилось прогонять почти через весь поселок, что крайне неудобно и неприятно.
В колхозе работать Аня еще не решалась, была занята домашними делами почти весь день. Работы подходящей не предвиделось.
Снова Дуся принесла письмо от Мани. На этот раз новости были более-менее приятными, хотя восторгаться особо нечем. Сестра писала, что деньги получила, приобрела в районе рубероид для крыши, купила ткани на платья дочке, заготовила дров на зиму. Писала, что в село пригнали трактор с плугом, женщин обучали пахать. Аня радовалась, что хоть как-то смогла помочь сестре. С тех пор у нее всегда была так называемая «заначка», так – на всякий случай. И о ней никто не знал.
Она задумывалась: поторопилась с замужеством или нет… Но вспоминая слова-угрозы Шуры, успокаивала себя. Жизнь налаживалась, не хуже, чем у других, но пока ничего непонятно в дальнейшем.
Неожиданным сюрпризом стало посещение – в момент отсутствия мужа – его брата Николая. С ним она еще не была знакома, как и с остальными членами его семьи. Высокий грузноватый мужчина без разрешения степенно вошел в калитку, окинул хмурым взглядом из-под низко опущенных бровей двор, собаку, прошел к крыльцу. Аня, подметавшая дворик, стала столбом около будки задыхающегося в лае Сеньки, от неожиданности не в силах вымолвить ни слова.
– Ну, здравствуй, красавица… В дом-то пустишь?
– Вы кто?– настороженно проговорила она, боясь двинуться с места.– Зачем пришли?
– Вот те раз: родню свою не знаешь?
– Не знаю… первый раз вас вижу. Какая вы мне родня?
– Мужу твоему я братом прихожусь. Деверь, значит, я тебе… Николаем меня зовут.
– Ну тогда входите, если Федин брат. Проходите.
Николай прошел в сени, остановился, оглянувшись на нее, входящую вслед за ним, прошел дальше в комнату. Встал посреди и огляделся.
–Ты, кажется, Анна? Как поживаешь?– бесцеремонно начал он.– Вроде недавно познакомились с братом, а уже окрутила его? Когда успела-то?
– А вы мне претензии предъявляете, что ли? Почему?– не испугалась Аня его слов.
– Как – почему? Незнакомая девица моего брата прибрала к рукам, а я и слова не могу сказать? Так дела не делаются. Я – старший брат, должен все знать в первую очередь. Я вместо отца ему был, в армию провожал, с войны ждал, а он тут, понимаешь, женился и молчит? Кабы мать не сказала, не знали бы… Так дело не пойдет…
Аня не понимала, шутит он или правда на что-то намекает. Она молчала, ожидая, что будет дальше. А тот прошелся в другую комнату, увидел стоящую на столе швейную машинку, потрогал ее, покрутил ручку.
– Не трогайте машинку, не надо. Вы не мастер. Разладите, потом дела не будет,– вскинулась Аня и подошла к столу, отводя его руку.
– Ишь ты, сама мастер или кто научил? Да ты меня не бойся, теперь часто видеться будем. Я тут живу, по этой же улице в самом конце, возле кладбища. Не была там?
– Там – это где? Возле кладбища? Нет, не была, не приходилось. Да я многого не знаю в поселке. И вас не видела, и никто мне из ваших не говорил, что есть брат. А как вашу жену зовут?
– Вишь ты, и этого не знаешь. Татьяной ее зовут. Ну, надо как-то знакомиться.
– Вот и познакомились с вами. Расспрошу Федю о вашей семье. А дети есть у вас?
Николай помотал головой, будто осуждая неведомо кого, сказал с усмешкой:
– Конечно, есть, а как же. Семья большая: две дочки, два сына. Еще скоро кто-то будет. Да ладно, увидел, что хотел, пойду. Федьке скажи, что приходил. А он то работал, то теперь от твоей юбки не отстает. Работяга… И давай не испорти мне брата…
Сказал, как ударил… Николай повернулся, словно какая-то машина, отодвинул Анну в сторону, на кухоньке заглянул в чугунок, стоявший на краю русской печи, вышел из дома, хлопнув дверью. Аня увидела в окно, как он прошелся по двору, заглянул на огород и вышел в калитку. Она в недоумении ничего не понимала: такие бесцеремонность и невежество не понравились ей. Одно пришло в голову, что Николай этот – опасный для нее человек и надо быть с ним осторожной. К тому времени она не знала, что все еще впереди…
***
Время шло. Огород убрали, урожай был не ахти, но все сложено в погреб, выкопанный еще прежним хозяином. Федор заложил и почти построил сарай для коровы, отдельный загон для поросенка, накосил сена, привез соломы для подстилки. Выкопали колодец, чтобы иметь свою воду, а то приходилось носить из колодца соседской бабуси Бурдюжки, как ее называли.
Таисия ходила уже беременная. Принесли с Павлом как-то две коробки: в одной сидела сердитая наседка, в другой – малые цыплята. Курица села поздно выводить – на дворе осень, а это плохо для цыплят-малышей, но надеются, что у них будет теплое местечко для молодняка. Аня увлеклась хозяйством. Все это впервые для нее – любопытно и интересно.
Наблюдая за квочкой, она стала выхаживать цыплят и всех сохранила. Поместили их в сарае, отгородив место. Во многом ей помогала Малайя, которая приносила молока от своей коровы, иногда сливок, подсказывала, как делать то или иное. Аня делилась с ней своим хлебом, предлагала ей сшить одежду. И себе тоже сшила платья попроще, юбку и кофту, чтобы управляться по хозяйству.
Когда она в первый раз надела на себя эту обнову, Федор недоуменно оглядывал ее и улыбался. Он привык видеть ее всегда нарядной, а тут увидел в почти старушечьей одежде – настолько темной была выбрана ткань. Аня глядела на его реакцию и смеялась: не ходить же по огороду в белом. Но позже сшила платье повеселее, смастерила душегрейку, потому что и вечерами, и по утрам прохладно: поселок был рядом с горами. Федор тоже потом осмыслил это, успокоился. Остальная одежда была выстирана, аккуратно сложена в сундук. Много позже эти наряды, как и туфельки, достались старшей дочери.
Федору в колхозе выдавали спецовки, в которых он и ездил в поля, работал в мастерской на ремонте техники. Часто Ане приходилось стирать ту грязную, пропахшую соляром, бензином грубую одежду, сбивая в кровь руки. Приобрели корыто, стиральную доску, которая облегчала этот процесс. Но в качестве моющего средства была кальцинированная сода, которая смягчала воду и отстирывала грязь, но она же и портила кожу рук. Редко можно достать хозяйственное и туалетное мыло.
Мылись в тазу, воду нагревали на той же печке-плитке, которая отапливала и вторую комнату, мечтали построить в будущем свою баньку. Была в доме и керосинка, но Аня просто боялась трогать, только Федор мог ее разжечь и учил пользоваться. А пока же она поливала Федору из кружки, когда он, приезжая с работы, старался ополоснуться от дневной жары, от пыли и копоти.
Аня мыла свои чудесные волосы хозяйственным мылом, не промывая их до конца, ополаскивая потом водой с разведенной содой. Волосы уже не блестели после мытья, как раньше. Но Малайя и тут подсказала, что можно ополаскивать их водой с уксусом, с крапивой, с ромашкой, потому что это позволяло не портить красивый пшеничный цвет волос. Так Аня училась жить по-новому. Но она смирялась, часто приговаривая себе, что сама выбрала такую жизнь. Главное, Федор был добр и ласков с нею – это многое решало, успокаивало, отводило на дальний план. Она видела, что он старается устраивать их быт, занимается хозяйством, как заправский хозяин, ей нравилось наблюдать за ним, когда он был дома, напрашиваясь на помощь, которую он с шутками отвергал.
***
Как-то пришел Анне в голову разговор Нины Ивановны о свекрови: вспомнила, что та будто знает разные травы. Она захотела встретиться с матерью Федора, спросить, какими травами можно пользоваться в жизни, немного научиться самой их применять. Муж посмеялся, сказав, что точно захотела быть травницей, но все же, выбрав время, как-то собрался вместе с нею к матери.
Ничего нового она не узнала, кроме того, что есть растения, с которыми можно заваривать чай, есть съедобные: луговой щавель, горный лук, мята луговая, зверобой, душица – материнка (как называла эту траву свекровь), чабрец. Но с этими видами разнотравья Аня была уже знакома и старалась ими пользоваться, набирая их вместе с Малайей на лугу, куда однажды привозил ее Федор, или выбирая из сена, которое он заготовил.
Отец пригласил набрать яблок, смородины, Нина Ивановна научила готовить варенье, выделили им несколько стеклянных банок, куда можно было закрыть заготовки, обернув горловины чистой бумагой и обвязав грубой нитью. Как радовалась Аня таким наукам, старалась запомнить все, чему учили.
Однажды Федор привез с пасеки мед, с загадочной улыбкой поглядывая на жену, налил из двухлитровой банки в тарелку, и показал ей, как можно его есть: с хлебом, с водой, с чаем, просто слизывая с ложки. Она смотрела на него и улыбалась, вспоминала, как он говорил, что «зальет ее медом», теперь же попробовала и нашла, что вкус ей нравится, но сразу много съесть не смогла – поосторожничала: побаливало в боку что-то.
***
Осень и зиму они пережили. Анна все больше привыкала к мужу, даже находила, что он красивый, добрый и ласковый. Осенью они приобрели молодую телочку, которая была летом в стаде и могла погулять. К весне сельский ветеринар определил, что должен появиться теленок. Они с нетерпением ожидали отела: все-таки это была их первая корова, Марта, которая будет кормить их молоком. Ночами часто выходили вместе в сарай, наблюдали за ней, подкармливали хлебом, поглаживая по бокам, по морде. У коровы были удивительно красивые большие глаза с длинными ресницами, Аня всегда говорила, что она красавица, только почему-то грустная.
Когда наступил апрель, по подсказке ветеринара, они почаще наведывались в сарай, чтобы не пропустить времени отела, не дать теленку коснуться вымени. Наконец эта пора пришла, Аня была так напугана, представляя, как бедной корове было тяжело и больно. Появился малыш, корова облизывала его, он пытался встать на ноги, падая и почти кувыркаясь. Аня кричала от страха за него, думая, что он переломает себе ноги, шею. Но все обошлось, теленок поселился в кухоньке на соломе, стал любимцем. Теперь надо выпаивать молоком, раздаивая вымя коровы, ухаживать за ним, убирая мокрую солому, меняя подстилку.
Аня не умела доить коров, никто не показывал, как это делается, но раньше в этом нужды не было. Пришлось просить Настю, чтобы пришла и поучила ее. Потихоньку все стало получаться, теленок рос ласковый, уже вовсю прыгал по кухне. Пора его переводить в сарай, но они терпели, ожидая наступления тепла, чтобы не застудить маленького, хотя корова своим теплом согревала и само помещение. А еще той же осенью им подарили поросенка, которого тоже приучили жить в маленьком загоне, подстилая ему солому, остатки сена.
Хозяйство росло, выросли почти все цыплята, превратились в курочек и петухов, которые дрались между собой. Аня училась потрошить забитых кур, только не могла смотреть, как Федор забивает птицу: ей все мерещились убийства. Со временем получались наваристые супы и борщи, которые любил Федор. Сама же Аня ела не очень много, оставаясь такой же хрупкой, тонкой. Свекровь часто говорила о ней: «Не в коня корм» и «Синичку – хоть на пшеничку», удивляясь, откуда бралась сила для работы.
***
Как-то Анна почувствовала, что в ней, словно что-то надломлено: уставала, не высыпалась, аппетита не было. Она не могла понять, что с нею: вроде ничего не болело. Настя спрашивала ее о состоянии, когда приходила к ним, какие ощущения были, кроме усталости и потери аппетита. Но Аня не могла толком объяснить ничего, поэтому решили, что у нее весенняя усталость: зима была долгой и холодной в тот год. Хотя молодая женщина практически ничего не делала, как она считала: не чистила снег, сарай, не убирала после коровы, поросенка, который к тому времени превратился в красивую свинку, не поила их водой – всем этим занимался Федор. Однако работы и без того достаточно, особенно непривычной: подоить два – три раза в сутки корову, напоить теленка, который тоже рос, требовал еще и подкормки, нужно сварить еду не только себе, но и свинке, испечь хлеб, постирать постельное и свое белье, вытопить печи. Кроме того, она не отказывала поселковским модницам в шитье нарядов. Видимо, все это повлияло на какой-то сбой в организме: Аня слегла.
Федор был обеспокоен, не находил себе места, просил Настю посмотреть жену, посоветовать какие-нибудь лекарства. Но сестра ничего не находила, к чему можно отнести такое состояние. Тогда она посоветовала попить витамины, выбор которых в больничке не так велик. Но Аня отказывалась от всего. Она просто лежала и молчала, иногда подолгу не могла проснуться: так была слаба. Федор уходил с работы, переживая за нее, сидел рядом, держа слабую тонкую руку в своей ладони, согревая своим теплом. Сам доил корову, поил теленка, кормил свинку, курочек, попытался даже приготовить куриный бульон, чтобы напоить жену.
– Анечка, может, тебе что-то хочется покушать? Ты скажи, я в район съезжу, куплю там что-нибудь вкусное. Может, рыбки хочется?
Аня молча качала головой, закрывала глаза и впадала в забытье. Не зная, что делать, он пригласил Нину Ивановну, чтобы поговорила с Аней. Может, жена могла бы с ней поделиться чем-то.
Когда Нина Ивановна увидела молодую женщину, ужаснулась: похудевшая, бледная, с голубыми тенями под глазами и вокруг рта, она лежала недвижно, слабо открывая глаза.
– И как долго она так лежит?– воскликнула мачеха.
– Да с неделю уже… Даже не знаю, что делать. И Анастасия была, тоже ничего не смогла сказать… Анечка просто молчит: или без сил, или говорить не хочет,– сокрушенно развел руками Федор.– Может, обиделась на что, но все было хорошо – и веселая была, и разговорчивая, и по хозяйству суетилась… Ума не приложу, что сталось с ней…
– С неделю, говоришь… Так, а кто был у вас дома с неделю назад, кто, кроме Насти, приходил еще?
– Так только Аня может сказать… я же на работе был, может, о ком не знаю…
– Ты сейчас дома будешь? На работу не торопишься? Побудь с ней, я скоро вернусь.
Федор кивнул, усаживаясь возле жены, спросил, не попьет ли она бульончика, но та покачала головой, отказываясь.
– Аннушка, ты же так совсем ослабнешь… Надо хоть сколько-нибудь выпить. Я сварил, посолил. Попробуй хоть, может, понравится и попьешь немного. Мяска поешь?
Анна снова покачала головой, слабо пожала его руку и уронила свою на постель. Федор наклонился к ней ближе, потерся щекой о ее щеку, замер так.
Некоторое время спустя вернулась Нина Ивановна.
– Федя, можешь идти на работу, я побуду с нею. Не волнуйся, позже видно будет, что надо сделать. Иди.
Федор вопросительно глядел на женщину и не понимал, о чем та говорила.
– Не могу я так оставить ее… Что работа – не убежит… Не пойду…
– Иди, Федор, иди… Так надо…
Он постоял немного у постели, погладил жену по голове, оделся и вышел. Нина Ивановна проследила за ним в окно, увидела, что он через огород прошел в МТМ, потом достала из кармана плюшевой курточки свежее яйцо, положила на тарелку и вышла во двор. Там постояла немного, потом подошла к калитке и впустила старую тетушку, провела ее в дом.
Тетушка перекрестилась, войдя в комнату, спокойно сняла такую же плюшевую курточку, положив ее на табурет, помыла руки в рукомойнике, висевшем на стене у порога, вытерла их насухо и подошла к Ане. Присев возле постели, она поглядела на молодку, взяла за руку, пощупав пульс, тихонько спросила:
– Ты меня слышишь? Тебя Аннушкой зовут, мне сказали… Крещеная ведь, да?
Аня пошевелила рукой, медленно кивнула в знак согласия, продолжая лежать недвижно, устало прикрывая глаза.
– Ты лежи, лежи… Не сопротивляйся ничему, что я буду делать… Я вреда не нанесу…
Тетушка привстала, взяла яйцо с тарелки, начала читать молитву и водить яйцом вокруг ее головы. Нина Ивановна стояла у порога, наблюдая в окно, чтобы не вернулся вдруг Федор. Тетушка некоторое время шептала что-то совсем тихо, потом отложила яйцо, вытащила из кармана курточки маленькую бутылочку с какой-то жидкостью, налила немного в кружку, намочила свои пальцы в жидкости и мокрой рукой перекрестила Аню три раза, продолжая читать молитву «Отче наш». Потом откинула одеяло, которым была укрыта молодка, снова намочила пальцы и перекрестила ее руки, ноги. Аня слышала слова, что шептала тетушка:
Как с гуся вода, так с грешной рабы Анны худоба.
Как с гуся вода, так с грешной рабы Анны худоба.
Как с гуся вода, так с грешной рабы Анны худоба.
Куда вода, туда беда, куда вода, туда беда, куда вода, туда беда.
Во имя Отца и Сына, и Святого духа – аминь. Да будет так. Так и есть.
Затем она подняла ее ночную сорочку, подолом с изнанки вытерла ее лицо крест-накрест три раза. Подоткнула одеяло, приподняла Ане голову, поднеся к губам бутылочку, прошептала:
– Надо попить немного, глоточка три. Не бойся – это святая вода.
Аня глотнула воды, вздохнула и безвольно опустилась на подушку.
– Как зовут вас, тетенька? Я вас и не видела раньше.
– Это ничего, что не видела. Я тебя сейчас покормлю, ты поешь, попей бульончика, а потом мы поговорим.
Тетушка оглянулась на Нину Ивановну, кивнула ей, та подошла к печи, налила бульона из чугунка, отрезала кусочек разваренной курицы и подала. Та поднесла молодой женщине со словами:
– Ты уже можешь покушать и попить… Давай, милая, давай… Надо это сделать…
Аня через силу приподнялась, Нина Ивановна немного поддержала ее за спину, тетушка начала поить из ложечки, отламывая маленькие кусочки мяса, заставляя тщательно пережевывать. Аня съела немного, попила бульона, устало откинулась на подушку. Глядела на мачеху и тетушку вопросительно и ждала разговора.
– Ты, девица, слаба пока… Это пройдет – сегодня уже будет тебе лучше, завтра тоже не вставай с постели… Скажи-ка, кто приходил на днях к вам домой? Приносил что-то, ты ела принесенное этим человеком?
Аня молчала, видно, вспоминала.
– Да, Мариша приходила, заказ сделала: я ей платье должна сшить. Принесла в счет оплаты сала и пряников. Я немного сала с хлебом потом поела, чаем запила. И все. Настенька была еще. Больше никого.
– Настя – это Федора сестра, медичка наша? Ну, ее можно не бояться – она светлый человек. Так-так, Мариша, говоришь… Ну-ну…
«В поселке все знают друг о друге, видать»,– при этих ее словах подумала Аня.
– Ты, девушка, вот что: если берешь продукты, надо хоть перекрестить их, молитву «Отче наш» прочитать и только потом их можно употреблять. Неважно, кто принес и что. Делай так, особенно сейчас, после этой болезни. Ты слаба, организм не выдерживает такой нагрузки: сглаз на тебе. Давай посмотрим сейчас, что тут у нас…
Тетушка взяла стакан с водой, разбила яйцо и опустила содержимое в воду: из яйца вылилась черная жидкость.