000
ОтложитьЧитал
– Давай быстренько садись ближе к шоферу, а я с краю сяду, чтоб не выпала! Ха-ха-ха!
Он подал девушке руку, помог забраться на сиденье, и только тут она увидела, что шофером-то был Федор. Аня засмущалась. Марк подтолкнул ее, сел сам, захлопнул дверцу.
– Пока я там со своими делами справлюсь, Федя тебя провезет к магазину, там выберешь что хочешь. Чего не найдешь, скажешь, я потом посмотрю в сельпо.
Федор поздоровался с девушкой, она едва ответила на приветствие. Доехали быстро, не успела Аня придумать какой-нибудь разговор, но нужно ли: одного балагура Марка слушали всю дорогу, тот рассказывал смешные истории. Аня смеялась, Федор улыбался.
Марк вышел у сельпо, сказав Федору, куда надо ехать дальше. Девушка чувствовала себя неловко, оставшись наедине с парнем. Молча она смотрела по сторонам незнакомого поселка, приглядывалась к одежде женщин, встречавшихся по дороге к магазину, запоминала детали. Но ничего необычного не приметила: одежда у сельчан была очень проста, без излишеств и изысков.
Когда подъехали к магазину, Аня осторожно спустилась с подножки, оглянулась на Федора, слегка пожала плечами, давая понять, что не знает, куда идти. Парень вышел из машины и поднялся по ступенькам здания с большими окнами, открыл дверь, приглашая ее войти.
В магазине она растерялась: такого разнообразия товаров давно не видела. Здесь было на что посмотреть, что выбрать. Ходила вдоль прилавка, присматривалась, наблюдая, как ведут себя другие покупатели. Федор молча смотрел на нее со стороны и любовался.
Аня, наконец, определилась с покупками, уложила все в сумки и оглянулась на Федора. Тот придержал дверь, пропуская ее вперед, и заговорил:
– Давай зайдем в столовую, чего-нибудь попробуем – я еще не обедал.
Аня кивнула и пошла вслед за ним в чайную рядом с магазином. Федор выбрал обед себе и ей, когда девушка согласилась перекусить, принес поднос с едой, выставив блюда на стол.
Обедали молча. Аня аккуратно ела, посматривая на парня. Тот ел с аппетитом: утром не успел плотно позавтракать, рано вызвали для поездки в район, потому что Марк попросил машину у председателя. Пообедав, они вышли из чайной и увидели, что тот уже разыскивает их.
– Ну, как дела? Нашла что хотела? Я вижу, ты с товаром. Все подобрала?
Аня быстро села в кабину, так что Федор не успел помочь ей подняться на подножку.
– А я вижу, вы быстро справились… А чего молчишь? Ну-ка, рассказывай, что купила.
– Да так, по мелочи, ткани немного, шью потихоньку, приходят с заказами девчата из поселка.
– Так это ты сшила сестрам платья? То-то они хвастают своими обновками!– проговорил Федор, заводя машину.– А ты точно мастерица! Не ожидал, честно…
Аня засмущалась, Марк погладил ее по плечу и с улыбкой подбодрил:
– Фросечке моей тоже понравилась работа, твоя вышивка. Еще хочет что-то новенькое. Ты уж не стесняйся, говори, какую ткань надо купить, чтобы и вышивка смотрелась богато, и наряд был хоть куда. Я ничего не пожалею для женушки.
– Пусть приходит, мы обговорим все. Я рада, что ей нравится,– улыбнулась девушка.
Они ехали домой, Марк снова балагурил, смешил их. Ане давно не было так весело и спокойно. Высадив Марка у его двора, Федор повел машину к дому девушки.
– Ань, мы давно не виделись – у тебя все хорошо? Ты молчишь, не даешь мне знать, что решила: не оставляешь мысль об отъезде или кто появился у тебя? Ты и в магазин не ходишь теперь? Или я точно не могу увидеть тебя в нужное время: тоже занят работой в полях. Не молчи, Анечка… Скажи что-нибудь…
Аня молчала. Она смотрела на парня и не могла определить: шутит он так или на полном серьезе говорит. А потом, не сдержавшись, спросила тихо:
– Разве у тебя нет никого, или ты так шутишь со мной? Пожалуйста, не надо об этом говорить…
– Что ты такое говоришь?– теперь уже всерьез испугался Федор. «Неужели Маришка трепанула языком, а Аня узнала?» Он даже машину остановил в переулке и, повернувшись к ней, горячо заговорил:– Ты думаешь, что я от делать нечего с тобой об этом говорю? Я серьезно спрашиваю тебя: я и с матерью говорил, она сказала, что, если ты согласна, можем сватов засылать… А вот еще что: не могла бы ты прийти к нам, чтобы снять мерку с матери? Ей тоже нужно новое платье, но она никуда почти не выходит, только по делам. Я и сам хотел ей что-нибудь купить, но у нас же нет в магазинах ничего такого, а девчата мои не могут шить, и машинки у нас нет, к тебе пошли с заказами. А ты молодец, я прямо рад за тебя… Придешь к нам вечерком, чтобы я был дома? А то мать и не согласится на обновку. Она такая – для себя ничего не хочет. Говорит, что уже скоро умирать и остальное ни к чему. Это она так шутит… Всем нужны новые одежды, и ей тоже, она еще хоть куда женщина…
Девушка молча слушала, не перебивая, покачивая головой, и он видел, что она не верит его словам.
– Ты так хорошо повернул разговор, что я даже не знаю, что тебе сказать. Я приду к вам, надо только подумать, какую ткань ей подобрать. Приду и поговорим. А тебе я так скажу: если ты всерьез со мной говоришь, то не допускай, чтобы слухи ходили вокруг тебя. Я пока ничего не решила. Работаю потихоньку, нравится, отец с мачехой поддерживают. А мне большего пока и не надо.
– Анечка, даже не знаю, что и сказать… Никто ничего не может знать плохого обо мне, люди разные, и чужая душа – потемки. Я ничего не слышал о себе, от кого бы услышать…
– Ну да: кто ж тебе плохое в глаза скажет? За глазами проще: сплели муть и разнесли в округе… Да… люди разные… Теперь меня часто обижают совсем чужие, от которых я и не ожидала такого…
– Кто это такие? Что им надо? Ты скажи – я разберусь?!
– Ты драться с ними будешь? Или ты, как на войне: автомат в руки – и вперед?! Не смеши… То на войне можно определить, что этот – враг, а тот – друг. А здесь народ не знал войны. Языками чешут и не могут понять, что не только унижают, оскорбляют, но и просто убивают. Без выстрела убивают… Понимаешь ты это?!
Аня открыла дверь кабины и спустилась на землю. Федор был ошарашен словами девушки. Он помнил разговор с Клавдией, понимал, что девушка могла иметь в виду. Но то, с каким надрывом она говорила, тронуло его душу, ему стало жалко ее до слез. Она же повернулась к нему и сказала:
– Спасибо за поездку, за обед, за все спасибо. Я приду к вам вечером, когда стадо пройдет по поселку. Я просто приду… Не жди от меня ничего. Я сама не знаю, что думать, что говорить, как жить дальше… Я просто приду… А твою маму как зовут?
– Елена… Елена Федоровна… А как твою маму звали?
– Ирина Афанасьевна она была…
Она пошла по переулку к дому. Федор был и огорчен, и рад словам девушки. Он ждал вечера… А с обновкой он придумал, как только вспомнил, что мать предложила познакомить их. Теперь надо предупредить ее, чтобы не выдала.
Аня пришла домой, устав от поездки, от впечатлений после разговора с Федором. Войдя в комнату, она положила сумки, присела и задумалась. Нина Ивановна подошла, погладила ее по голове, распушила косу, присела рядом.
– Ну, рассказывай. Как съездила, что видела, что купила? Давай разберем сумки, посмотрим покупки.
– Да что рассказывать… Все, что можно, купила – другого нет. Пока хватит и этого. Нитки для шитья, для вышивания, ткань,– показывала девушка, выкладывая из сумок приобретения.– А давайте я вам сошью красивое платье? У вас же совсем немного одежды! Другим делаю, о вас и не подумала. Посмотрите-ка эту ткань – вам будет к лицу…
– Анюта, да не надо – мне хватает. Понравилось тебе в магазине? Выбор больше, чем у нас?– ласково глядя на нее, расспрашивала мачеха.– Ты уставшая какая-то, дорога долгая или Марк заболтал?
– Немного… И то, и другое… Я тут получила еще заказ, вечером надо сходить к тетеньке одной, мерки снять с нее и сшить, если ткань у них подходящая будет. Только не знаю, где они живут…
– А кто это? Я всех здесь знаю.
– Да Федора мама – он же возил нас в район и попросил, чтобы я вечером к ним пришла. Они ждать будут, вроде она мало куда выходит, он и сказал мне. А спросить, где живут, я и не подумала.
– Ага, значит, Федора мать?! Ну хитрец! Это же Сварыгин Федя, они живут на нашей улице, ниже нас на четыре дома. Помнишь, я говорила, что ты ходила мимо их усадьбы в магазин? И Настя, и Таисия – это его сестры. Они приходили к тебе, ты же им платья шила.
– А-а-а… Так это совсем недалеко отсюда? Обещала прийти, когда стадо пройдет по поселку. Это не поздно будет.
– Ну сходи, посмотри на тетушку. Думаю, тебя там не обидят. Да ты голодная, пойдем, надо покушать.
– Меня Федор обедом угостил в чайной. Немного, правда, поела. Чуть отдохну и чайку попью.
Аня убрала покупки, разложила нитки, иглы в коробочки, ткань положила в шкаф на полку. Снова присела и задумалась.
– А что они за люди? Что вы о них знаете? Как живут, чем занимаются?– спросила она у мачехи.
– Мать давно одна, без мужа – умерли один и другой. Дочки работают в колхозе, а Настасья – медичка, одна на весь поселок. Вроде толковая девушка, хвалят люди. И роды принимает на дому, хоть ночь, хоть день – никому не отказывает. Ни курсы не окончила фельдшерские, все сама читает, узнает из книг разных, и пока не замужем. Таисия тоже одна, парня ждет с фронта. Другие все живут своими семьями – Ефросинья, ты ее знаешь, Клавдия – неподалеку от них живет своим домом. Николай – старший брат – тоже недавно отделился. Такие вот люди. Но тетушка еще боевая: запряжет своего ишачка3, ездит, хворост собирает, кизяк4 для растопки. Говорят, и грибы знает, и травы какие-то лечебные. Не могу сказать, какая она по характеру, но побаивается ее народ. Почему – не знаю, но связываться с нею мало кто хочет. И скотина у них есть: коровы две, кажется, свиньи, барашки, куры… За таким хозяйством уход нужен, держат – значит, справляются как-то. Огород большой, садик тоже. Все это рук требует,– не спеша рассуждала Нина Ивановна. Хоть она редко куда выходила, но почти все о многих семьях знала. Повернувшись к Ане, спросила:– А что тебя так интересует эта семья? Ты почти всех их знаешь.
– Меня Федор уговаривает замуж за него пойти…– как-то тоскливо проговорила девушка.– Я не могу согласиться, не зная их совсем. Не хочу очертя голову бросаться… Это он так хочет, а я слышала от Шуры, что у него кто-то уже есть. Значит, он меня обманывает? Хотя, с другой стороны, он отрицает это, я так поняла по его разговору… Нет, я вообще не хочу замуж… Слишком плохо его знаю…
Аня закрыла лицо руками и застыла в молчании. Нина Ивановна тоже молчала. А потом продолжила разговор:
– Опять эта Шура… Значит, Федор посвататься хочет? И когда вы успели поговорить об этом? Вроде никуда не ходишь… Не решаешься замуж выходить… но все равно рано или поздно все девушки хотят быть замужем. Хотят семью, детей, свое хозяйство… Здесь почти все так живут. Конечно, надо получше узнать парня. Это не дело, когда он так хочет, а ты – нет. Надо познакомиться поближе.
– Да поймите меня: не хочу я замуж! Я вам мешаю? Раз вы так говорите, может, я и тут лишняя.
– Ты это брось, дочка, ишь, что выдумала!– послышался из другой комнаты недовольный голос отца.– Я не сплю: слышу, о чем вы там шепчетесь. Верно Нина говорит: надо получше узнать, но это не значит, что ты здесь лишняя. Живи, делай свое дело в удовольствие, приглядывайся ко всем: ты девушка видная, скоро женихи закружат возле хаты. Отбоя не будет. Тебе выбирать, это не по старинке: сказали родители идти из дому, вот и шли. Так раньше было. Кто тебя неволит?! И не думай лишнего. Радуйся – жива, здорова, собой хороша, что еще надо?! Видно будет, как жизнь повернется. А сходить вечером к тетке надо. Раз просили, обещалась, сходи – не укусят.
Аня рассмеялась:
– И то правда, что это я задумалась! Давайте чай пить! Я заварю,– поднялась девушка.
***
Когда Аня подошла к дому Сварыгиных. Федор стоял у калитки и ждал ее, совсем не надеясь, что она придет. По его лицу девушка увидела, что он обрадовался ей, и смутилась от этого. «Зачем я ему: опять пристанет с разговорами, а мне и сказать нечего».
Они прошли во двор, Аня огляделась вокруг.
– Проходи в дом, правда, он не такой большой, но мы помещаемся. Мать ждет тебя. Сестры коров подоят, подойдут, тоже посоветуемся, что ей сшить.
Анна с неловкостью ступила на порог, а увидев маленькую старушку, которая неплохо выглядела для своих лет, чуть поклонилась и поздоровалась:
– Добрый вечер, тетушка Елена. Вот пришла к вам, Федя просил, чтобы я и вам платье сшила. Вы готовы? Я мерки сниму, посоветуемся, что вам лучше подобрать.
– Ух ты, какая шустрая: сразу за дело. Присядь, дай на тебя посмотреть,– проговорила тетушка.– А то девчата все уши про тебя прожужжали, а я и не видела тебя раньше. Как поживаешь? Знаю, что из России приехала. Как отец принял?
– Спасибо, у меня все хорошо, приживаюсь потихоньку, приглядываюсь. Ваш поселок не похож на мой, там, в России. Гораздо больше, и людей здесь много живет, хотя я всех и не видела. Работаю дома потихоньку. То своим помогаю, то шью. Так давайте я с вас мерки сниму?
– Ты уже домой собралась? Так быстро? Посиди, поговори с нами,– приглядываясь к девушке, проговорила тетушка.– Девчата молока сейчас процедят, попьешь свежего. А нравится тебе здесь, в поселке-то? В кино ходишь?
– А здесь и кино показывают?– удивилась Аня и посмотрела на Федора.– Нет, я не была в кино… А где его показывают – в школе, как у нас?
– Ну почему в школе? У нас клуб есть, там и крутят. Девчата вот наши ходят, особенно любят индийские,– сказал Федор.
– И ты ходишь?– смело спросила девушка.– А ты какие любишь?
– Да мне некогда ходить: приезжаю с работы поздно, когда уже кино и кончается. Вот пройдут полевые работы, можно и в кино сходить… А пока не могу.
– Ты так и девушек всех пропустишь, с тобой никто и не захочет связываться: ухаживать не умеешь, в кино не приглашаешь, там еще и танцы бывают – тоже не ходишь,– покачала головой мать.– И молодость пролетит, не заметишь.
– Ма, а вы откуда про это знаете?– засмеялся сын.– Вы ходили на танцы? Или девчата рассказывали?
– Э-э-э… Какой ты, право…– кивнула мать.– А еще парень называется… Девушку бы постеснялся. Она скоро смеяться будет.
– Не буду,– покачала головой Аня.– Если он такой работящий, ответственный, почему я буду смеяться? Таких и уважаю.
– Ну, мать, и она дело говорит: если я не буду работать в поле, кто будет? Мужиков-то почти нет в поселке. Мало кто вернулся с фронта… Технику подремонтировали. Но вдруг что не заладится у них в поле, кто поможет?.. Вот и надо быть там. Пока светло, работа идет. А пашут и по ночам. Что поделаешь – такая пора пришла. Упустим время – урожая не дождаться. Еще неизвестно, какое лето будет, уродится ли что… Если дождей не будет, не видать нам и половины того, что посеем.
– Ты так за колхоз беспокоишься,– ласково похвалила мать.– Это правильно: сколько не было урожая, все убытки да убытки. И трудодней мало кто заработал: негде. Надо, конечно, кто спорит… А гулянки подождут. Девок в поселке много, и они подождут. Аня, а ты замуж еще не собираешься здесь выходить?
– Нет, не собираюсь, пока не хочу,– покачала головой девушка, пряча взгляд от Федора. «Вот же напасть… Нарочно, что ли спрашивает? Так и о сыне заговорит… Ну не нравится мне ваш Федор, и не верю я ему, и все тут. И зачем мне замуж выходить?»– Давайте я мерки сниму, а то поздно уже?
– Не беспокойся, Федя проводит до дома. Девчата молоко несут, попьешь и снимем мерки.
В комнату вошла Настя.
– О… Какая гостья у нас!– приветливо воскликнула она.– Мам, это она нам платья шила. И вышивку такую красивую придумала…
– Да я уже знаю, познакомились, Федя пригласил, чтобы и мне что-то сшить. Как вы думаете?
– А что – вам тоже надо новенькое что-нибудь… А то уже все заношенное, старое. Давайте подумаем, какой фасон выбрать?– подошла и Таисия, подала кружку с молоком.– Аня, выпьешь молочка?
– Спасибо, я как-то не привыкла к свежему молоку. Плохо не будет?– отказывалась девушка.
– Ну смотри сама, это как организм принимает. Тася, не надо настаивать,– сказала Настя.– А то вдруг правда будет плохо… Давайте придумывать фасон.
– Да какой там фасон: просто сшить,– сказала мать.– Что мне – на гулянки ходить: чисто и ладно.
– Тетушка, давайте я вам сошью присборенное, в татьянку – вам пойдет,– придумала Аня.– Это всем к лицу: и девушкам, и пожилым. И просто, и красиво. Что скажете?
– А давай, девушка, сшей: тебе лучше видно. И Фрося тоже говорила, что ты мастерица. Я видела, какое ты ей платье вышила. Очень красиво!
Аня сняла мерки, записала в тетрадку.
– Тогда, я думаю, вам нужно купить ткань не легкую, не тяжелую, а сатин или штапель. Как вы думаете: темную или посветлее? Темная будет смотреться неплохо. Но светлая очень даже омолодит вас. Я бы выбрала светлую.
– Мам, а давайте два платья сделаем вам: одно темное – на повседневку, другое – светлое – на праздник. Тепло, весна идет, все пригодится,– уговаривала мать Настя.
– Ма, я куплю вам ткани, поеду в район с Марком, там выбор есть,– одобрил Федор.
– Ну как хотите, дети,– согласилась мать и улыбнулась Ане.– Давай, девушка, постарайся.
– Я сделаю, не сомневайтесь. Как только Федя ткань привезет, сразу сяду за работу, а пока выкройки сделаю на ваш размер. Это не так долго будет,– улыбнулась девушка.– Вот и хорошо, что вы согласились, надо иметь в запасе одежду. Скоро лето, будете надевать.
– Хорошо, я согласна. Сшей, буду носить.
Аня закрыла тетрадку, собралась уходить.
– До свидания всем. Проводите меня до калитки.
Федор вышел впереди девушки, придерживая дверь. Он пошел провожать ее до дома, хотя на улице только чуть стемнело.
Они шли молча. Федор посматривал на девушку и думал о своем: как разговорить ее, как подольше погулять с нею по улице. Аня шла рядом, посматривая под ноги.
– У вас всегда такая дорога была: пыльная, ямы да камни, не гравийная даже? А что начальство поселковое – ничего не делает?
– Ничего, обживемся, наладится все, будут и у нас дороги хорошие. Пока что так.
– А когда посевная закончится, какая работа будет в колхозе?
– Надо будет картошку садить, потом люцерну для скота сеять на новом поле, потом пшеницу будем озимую косить, потом ее сушить надо, на элеватор готовить… Да много работы будет еще… Картошку надо будет обихаживать, с нею мороки тоже довольно… Пасеку думает колхоз развести в горах, свой мед будет… Жизнь продолжается. Надо думать о будущем… Планы большие, я всего не знаю, что сверху спущено… Но, о чем слышал, что знаю, о том и говорю…
– Вот ты какой… Обо всем знаешь… Это хорошо,– проговорила Аня уже на подходе к своей усадьбе.– Мы уже пришли, до свидания, Федя. Спасибо, что довел, мне не страшно было, хоть и ночь почти уже.
– Может, еще пройдемся дальше, поговорим?– с надеждой спросил парень.– Рано же еще спать ложиться. Пойдем, а?
– Мои беспокоиться будут, я никогда не ходила ночью из дома…– со смятением ответила девушка.– Куда по темноте пройдешь, только ноги поранишь, везде такие ямы да камни…
– Я вижу в темноте, давай буду вести, так будет вернее, что не споткнешься,– настойчиво сказал Федор, беря ее под руку.
Девушка осторожно освободила руку и сказала:
– Нет, я обещала, что приду к вам, чтобы дело сделать… Гулять не обещала… О чем говорить, ничего нового я не услышу.
– А что ты хотела бы услышать? Скажи – поговорим. Ты о себе больше ничего не рассказываешь. А я хотел бы узнать, как ты жила, росла, чем занималась дома, там, в своем селе. Пойдем, хоть немного погуляем и поговорим. Или у вашей калитки постоим.
– Нет, только не у калитки, отойдем немного,– растерянно молвила девушка, соглашаясь со словами парня. Ей тоже не очень хотелось домой, где нечем заняться, кроме шитья, но при свете керосиновой лампы много не сделаешь.
Они отошли немного вверх от дома по улице и остановились в переулке у дома Малайки, молодой чеченки, тоже живущей с отцом на поселении. Аня была немного с ней знакома, та всегда веселая, улыбчивая, но, видно, жилось ей не совсем легко и радостно. Однако Малайя разговаривала с девушкой, как со своей ровесницей, хотя выглядела старше.
– Что тебе рассказывать… Я росла просто… Мне казалось, что легко и радостно… Так было до войны… Сестра меня учила понемногу всему, что сама умела, и свою дочь, Валентину, тоже приучала, хоть та мала была. И огородик у нас был, картошку выращивали, полоть училась, как все сельские. А когда угнали в Германию, определили в трудовой лагерь в Дрездене около железнодорожного вокзала, поселили в бараки, там так сыро было, темно… И работа тяжелая, грязная. Почти не кормили, так – какая-то баланда. Вот когда начали по селам возить на работы, то кое-кто подавал еду, то хлеба совали, то чего-нибудь съедобного. Я думаю, что у меня нарушено что-то в организме: много не могу есть, хочется сладкого: воду с сахаром пью, вроде легче становится. Нас там продержали полтора года, может: кто наблюдал время, оно шло, как в темноте, не могу помнить – такой ужас был во мне. Обносилась вся, одежда была старая, истрепанная, нечем заменить: ничего же не дали взять из дома. Мой номер был 336, выбит на жестянке, потерять ее нельзя было, за это строго наказывали. Потом туда приехала одна немка со своим мужем и посмотрела на нас в строю. Разговаривали с начальником лагеря по-немецки, не знаю, о чем, но он потом пошел вдоль строя и приказал, чтобы мы показывали свои руки. Наверное, мои чем-то понравились, потому что меня вывели из строя, как и нескольких других, в отдельную группу. Нам позже сказали, что эта дама отбирала только девушек, женщин не брала. Нас завели в барак, где какой-то врач всех осмотрел, а потом нас шесть девушек отобрали и повезли в усадьбу около небольшого города Кессельдорфа. Когда вывезли из лагеря, я думала: ну, всё, пропаду – увезут неизвестно куда, убьют или что дурное сделают… Так боялась, и другие девушки тоже переживали. А оказалось, хозяйка эта была спокойной, такой красивой – я таких раньше и не видела. Она сама умела и шить, и вязать, и вышивать, и выбивать… Мне нравилось ее мастерство, звали ее фрау Эльза. Относились к нам неплохо, кормили – из наших была повариха в усадьбе. Мы всегда боялись, что нас могут отослать обратно в бараки, ничему не верили, но не прекословили, делали все, что скажут. Поселили всех в просторном домике, там были все условия для жизни, на мой взгляд, очень даже хорошие после того барака, потом показали мастерскую, где работали другие. Хозяйка через переводчика сказала, зачем нас привезли. Некоторые девушки были нерусские: кто-то из Польши, кто-то из Болгарии, две девушки были немками. Это было удивительно: видно, и своих фашисты не жалели. Сначала определили, что каждая из нас будет делать: две девушки стали закройщицами, одна художником, я ничего не умела, но хозяйка сказала, что научит вышивать, шить. Так и начала учиться всему, что показывали, она тоже нередко с нами работала, наблюдала за нами, подсказывала, да там и другая надсмотрщица была, но тоже не злая. А хозяин куда-то часто уезжал и привозил парашютный шелк. Из него мы платья и блузки шили и вышивали. Это я потом узнала, что ткань была парашютная. Но много было и другой материи: крепдешина, шелка, бархата, драпа, шерсти – да всякая. И платья у меня, юбки и блузки из разного полотна. Сама шила, привезла оттуда после войны… Хозяйка была себе на уме: видно, хотела, чтобы окружали ее чистоплотные девчата, – заставляла нас каждый день мыться в душе, хорошо одеваться, сшить себе по нескольку платьев, юбок, блузок, пальто, курточки и менять каждый день одежду. Вот эти все вещи у меня здесь.
– А что такое – выбивала? Ты сказала, что она выбивала?– с интересом спросил Федор.
– О-о-о… Это настоящее искусство! Я тоже делала такое: это на специальной машинке – а их много разных было в мастерской – сначала создается рисунок, дальше по нему вышивается узорный кант, потом вокруг прорезается ножницами, получается вроде дырчатой ткани, но не просто дыры, а узорные – цветы, листья разные или кружки, угольники. Это очень кропотливая и долгая работа. Нас периодически выпускали во двор усадьбы, чтобы мы отдыхали от такого напряжения. Видно, хозяйка хотела, чтобы эти вещи пользовались спросом. Незачем иметь столько таких изделий в одной усадьбе. Наверное, все они думали, что мы там будем до смерти, что завоюют они нашу страну, будем всю оставшуюся жизнь на них работать. Мы и пальто шили, на манекенах примеряли готовое, гобелены вышивали. Видели, что приезжали к ним другие немцы, покупали, приходили смотреть на нашу работу, цокали языками, наверное, удивлялись и ценили. Видно, приезжие давали заказы разные, потому что некоторых мы обмеряли. Я всему потихоньку научилась, только что не вяжу ничего, этим не занималась… Я к тому времени немного уже по-немецки понимала, девушки все общались потихоньку между собой, хоть и на разных языках говорили, и хозяйка пыталась разговаривать с нами, а мы с нею, но это так – совсем немного…
– Да я сразу заметил, что у тебя маленькие ручки, такими и можно заниматься тонкой работой. Жаль, что столько времени ты пробыла там, у немцев. И в лагере, и у тех… какими бы они ни были добрыми, вы все равно были у них рабами. Хорошо, хоть не издевались.
– Это верно ты заметил – мы были рабами. Я так по дому скучала, господи… Хотя знала, что там ничего прежнего не осталось… Особенно, когда расстреливали мужиков и пацанов, от ужаса не знали, куда деться… Полицаи заставляли женщин закапывать траншею, куда сбрасывали всех расстрелянных… Там, может, еще и живые были… Что я могу вспомнить о своей жизни: одни ужасы… Без матери, без отца, без защиты… Деться было некуда… Как только выдержала, не знаю… До сих пор кошмары снятся…
Они молча стояли рядом, после таких откровений Федор жалел девушку, не знал, как сказать ей об этом, переживая услышанное. Аня немного погодя спросила его:
– А ты… ты боялся на фронте? Разве не было страшно, когда воевал? Был в окопах? Видел фашистов? Убивал их?
– Знаешь, всякое было: и убивал, и рад был, что сам в передрягах живым остался, даже ни ранен не был, ни контужен… И тоже скучал по дому… Страшно, конечно, особенно когда самолеты сбрасывали бомбы на окопы, когда танки шли на нас… Кто ж не боялся – хотел бы я видеть такого человека… Все хотели остаться в живых…
– Я тоже очень боялась, когда самолеты бомбили… А когда бомбили уже Германию, было ужасно попасть под бомбы своих… Это страшнее всего: пережить все и погибнуть от наших… Но усадьба почти не пострадала, когда наши пришли, немцы-хозяева уехали раньше… с чемоданами, с вещами. Нас не трогали, не прогоняли, хозяйка пришла к нам в мастерскую, через переводчика благодарила за работу, сказала, что всю одежду, которую мы себе шили и носили, можно оставить себе. Еще раньше выделила каждой по чемодану, чтобы можно уложить все… и уехала… Мы оставались там одни, потом военные нас допросили, записали, откуда мы, сколько были там, как попали в услужение. Мы же говорили все одинаково, сомнений не было у начальства. Оставили в усадьбе под конвоем наших. Мы так называли – под конвоем. Продукты были, готовили для себя и для солдат. Радовались освобождению, но тревожились за будущее. Солдаты веселые были, тоже рады, как ты говоришь, что живы остались после той мясорубки. Всем жить хотелось… Потом нас всех привезли в комендатуру, в Кессельдорф, позже, не сразу распределили на поезда, которые шли из Германии в Россию, в другие места. Не знаю, куда все поехали, а я через Раву-Русскую попала домой, в свое село, в Раевку… Пока ехали по разным станциям, с пересадками, с ожиданиями на вокзалах, это было уже в начале сентября 45-го года. Так долго мы там ждали отправки, работали при комендатуре: убирали, кушать готовили… Боялись, что недобитые фашисты могли нагрянуть, нас охраняли там. Вот и обидно, что другие не видели тех ужасов, а ведут себя так, что жить не хочется: унижают, оскорбляют…
– Ань, так кто тебя обижает? Отец? Мачеха? Кто? Скажи… Ты сама не своя… Задумала отсюда сбежать, уехать. Да кто они такие, чтобы так измываться!
– Не надо об этом, ладно? Это не отец и не мачеха – они-то как раз поддерживают, защищают. Не все люди одинаковы… А расскажи о своем детстве?– уходя от прямого ответа, перевела разговор девушка.
– Да вроде нечего особенно и рассказывать… Пацанами шкодили, как и все… Сейчас вот смешно об этом вспоминать. И в сады забирались, и в палисадниках обносили клубнику, ягоды. И на рыбалку ходили, и в горах купались в ледяной речке… И еще я помню, как строили наш дом из самана. Саман делали обычно всем миром, выкапывали за огородами большие ямы, выбирали оттуда глину, замешивали ее с соломой, закладывали в формы и сушили… Еще мал совсем был, отца почти не помню… Он умер рано… Я же здесь вырос, в других местах был только на фронте. Когда школу окончил, после седьмого класса в районе стал учиться на механика, потом армия, а тут война. Тоже практически ничего не видел: пришлось воевать, и смерть за мной по пятам ходила, и других убивал… и разрушенные города и села в тоску вгоняли… Побывал в таких переделках, тоже рад, что жив остался… Давай уже не будем о войне говорить: что было, то прошло. Мы живем, будем радоваться этому… Я снова тебя спрашиваю: подумала ты о моем предложении?
– Никак не пойму, Федя: ты серьезно об этом говоришь или смеешься надо мной? Как мне верить тебе? Хотя, кажется, ты меня не обманывал, но как знать, где правда? Почему-то я в сомнениях… Пока не уверена, что мы будем вместе… Где жить-то станем: у вас домик малюсенький, даже меньше нашего. Не знаю, где вы там все помещаетесь, но, чувствую, что мне там места не будет… Буду, как на иголках, жить…
– Почему ты сомневаешься? Разве я своими словами дал тебе повод для этого? Места всем хватит, Таисия уйдет скоро в свой дом. Останется Настя, но, как знать: и она может выйти замуж и уйти к мужу.
– Таисия – в свой дом? Но она же не замужем? Какой дом? Одна?
– Ну да, мать собирается купить ей домик небольшой, присмотрели уже. Вот она скоро уйдет – места будет больше.
– А ты, стало быть, остаешься в своем доме?
– И ты со мной будешь там жить…
– Не знаю, Федя… Не знаю… как-то не хочется мне жить в тесноте… Не решусь я…– снова с какой-то тоской медленно проговорила девушка.– А знаешь… уже поздно, пойдем по домам…
– Аня, я не понял: ты не хочешь жить в моем доме?
– Это разве твой дом? Подумай сам…
– В доме останется одна мать. Как я – самый младший сын – уйду от нее?
– Ты предлагаешь мне выбор, а выбора-то нет…– тихо сказала девушка, стараясь отойти от него, чтобы вернуться домой. Федор замер, ничего не понимая в ее словах.
– Пойдем уже по домам… поговорили… Хватит на сегодня, я поняла твои мысли: ты сам по себе, я не в счет,– грустно сказала она и пошла по дороге, стараясь не оступиться.