000
ОтложитьЧитал
– Мне пора, – сказал он.
– Прощайте, Нулевой человек.
– Прощайте, девушка.
– А куда же вам идти? – спохватилась Аглая, – Мы же так и не решили!
– Не беспокойтесь, я лишь искал повод заговорить с вами, – улыбнулся Нулевой человек. – Не забывайте, что я пришел из ниоткуда и уйду в никуда.
И Нулевой человек исчез.
Аглая стояла на перекрестке, кутаясь в шерстяную шаль. Кисточки трепетал ветер.
Никого не было вокруг, никто не звал ее и не ждал. Тогда она собралась было сама позвать Прекрасного принца, но тут ей в голову пришла интересная идея.
Она набрала воздуха и тихо крикнула:
– Аааа!.. – тут же засмеялась, сбилась. – Нет, ну как же они это делают?
Она глубоко вдохнула, и снова крикнула:
– Ааа!.. – получилось жалко.
Тогда она попробовала коротко и громко:
– АА! – она захлопнула рот и нахмурилась. – Нет, ну что за ерунда.
Вдруг она почувствовала, как кто-то обнял ее за плечи. Она резко обернулась – сзади стоял Прекрасный Принц. Аглая ужасно смутилась.
– А что? Говорят, нужно кричать, чтобы выплеснуть негатив.
– А у тебя что, много негатива? – усмехнулся Принц.
– Да не особо, наверное. Но надо же чем-то ознаменовать, – озадаченно проговорила Аглая.
– Во-первых это все глупости, ничего ты так не выплеснешь, проверено… А во-вторых, орать надо не так.
– А как?
– А вот так! – и он как заорет ей в ухо! – ААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
– Идиот! – Аглая шарахнулась и стукнула его по голове. – Я ж оглохну!!
Сердце ее стучало часто-часто.
– Зато эмоций сколько, – усмехнулся Прекрасный Принц. – А давай вместе? – предложил он ей протягивая руку. Она вложила свою ладонь и послушно открыла рот, но заорала уже по-настоящему – от ужаса. Мир снова изменился – они неслись прямо в черную пропасть в маленькой вагонетке американских горок. Она напрочь забыла, что это сон, в ее голове остался лишь страх смерти.
Вагонетка подпрыгивала, тряслась мелко, шаталась из стороны в сторону. Аглая всеми конечностями вцепилась в Прекрасного Принца и орала не переставая. Потом она закрыла рот и глаза и стала тихо молиться. Прекрасный Принц, сидящий рядом начал тихо хихикать.
– Чего ж ты ржООАААААААА!!! – это она почувствовала, как вагонетка снова падает в пропасть. Она вцепилась в Прекрасного принца еще сильнее, вонзая в него ногти.
– Боженька, пожалуйста, я не хочу так глупо умереть, какая я дура, я никогда больше…
– Видела бы ты свое лицо! – раздался веселый голос Прекрасного Принца. – Может для порядка глаза откроешь, последний круг остался, неужто не любопытно?
Аглая нехотя разлепила глаза и так и не смогла их закрыть. Пропасть… Обрыв… Прямой угол… Когда вагонетка все замедляя ход, причалила к выходу с аттракциона, Аглая оттуда в буквальном смысле слова, выползла.
«Земляяяяяя!!» – подумала она.
– Я… Никогда… Ни за что больше…
– Ну как, хорошее ознаменование? – спросил улыбающийся Прекрасный Принц.
– Я тебя убью.
– Я тоже тебя люблю, милая.
Пошатываясь, Аглая добрела до поручней, отгораживающих аттракцион от зрителей (которых сейчас не было) и тяжело оперлась, ожидая, когда ножки и ручки перестанут меленько трястись. И вдруг захохотала, до слез в уголках глаз. Словно сбрасывая с себя что-то, выплескивая нервное напряжение.
– Ну, – улыбнулся Прекрасный Принц, – Что ты хочешь, принцесса? Сегодня все для тебя!
Аглая прищурилась.
– Хочу машину, с открытым верхом. Юг, коричневые горы, бесконечный серпантин, солнце в зените. Темные очки, музыку, и чур ты за рулем!
Вздооох.
– Мааама!!!!! – заорала Аглая во всю мощь своих легких.
Горячий воздух ударил ей в лицо, всплеснул волосы вверх. Красный феррари-кабриолет летел над дорогой на бешеной скорости, где-то внизу слева был обрыв и коричневые пески до горизонта, и горы, горы, горы, и море за ними, блестящее темно-синей полосой.
Синяя дорога-серпантин вилась меж гор, то взмывая вверх, то опадая вниз. Кабриолет брал милю за милей, съедая расстояние словно голодный кот.
Солнце стояло на горизонте, освещая золотым светом ее волосы, его волосы, капот машины, бликовало в темных очках и путалось в переплетении золотых бус на ее шее.
«Anything you want – you got it!” – пел прекрасный Рой Орбисон.
– Куда ведет эта дорога? – громко спросила она, перекрикивая шум ветра.
Прекрасный Принц покосился на нее и усмехнулся.
– Вперед.
Она скинула золотистые босоножки. Перед носом Прекрасного принца мелькнули длинные загорелые ноги в узких джинсовых шортах – она забралась на сиденье с ногами.
Медленно и осторожно она встала сначала на колени, потом, крепко цепляясь за лобовое стекло, выпрямилась, поднялась – и встала, запрокинув голову, чувствуя, как дичайший поток воздуха выбивает, выметает все мысли из головы. Солнце грело макушку как печка, выгоревшие соломенные волосы утекали за спину. Ветер выбил слезы и унес их прочь, оставив позади.
– Аглая!
Она посмотрела на него. Он одной рукой обхватил ее за талию, прижавшись головой к ее золотистому животу. Она прижалась к его руке и, доверившись ему, отпустила стекло, резко раскинув руки.
В ладони ударил ветер, почти вырывая ее из его рук, почти опрокидывая.
Кабриолет сжирал милю за милей, мурлыча. Серпантин изгибался, уводя машину то вниз, то вверх, а Аглая ощущала себя Статуей Свободы, чувствуя, что своими раскинутыми руками обнимает весь мир.
«Anyway you want it that’s the way you need it!» – прокричали колонки.
Она закрыла глаза, чувствуя горячий жар солнца. За веками была не привычная чернота, а оранжево-желтый свет.
– Не страшно? – спросил он.
– Что? – прокричала она.
– Не страшно тебе?!
– Вовсе нет! – она наклонилась к его уху: – Это же «dream»!
– Сон?
– Нет! – она засмеялась. – Мечта!
Она снова подняла голову, раскрыла руки и прокричала громко-громко:
– Мечта-а-а!..
Она летела навстречу солнцу. Солнце пекло кожу – шею, лицо, плечи, руки, и в какой-то момент Аглае показалось, что она горит охваченная пламенем, нестерпимым жаром солнца.
Прекрасный Принц улыбнулся и… отпустил руки.
Она не успела и крикнуть, как ветер подхватил ее, словно пушинку, проволок по асфальту и кинул с горы.
Она падала, падала, падала, и кричала, громко! Одежда нитка за ниткой рассыпалась, оставаясь где-то там, наверху. Руки выпрямлялись, превращаясь в птичьи крылья, ноги срастались, превращаясь в хвост – и вот она – летит.
Феникс, обожженный пламенем солнца.
Она взмахнула крыльями, тяжело поднимаясь ввысь. Но чем выше она поднималась от земли, тем сильнее был жар пламени, жег все ее тело.
И лететь было так тяжко, словно тысячи цепей приковывали ее к земле.
Она повернулась чтобы взглянуть на свои крылья-руки и увидела огненные перья и толстые железные цепи, обвивавшие тело. Вовсе не пламя жгло ее, а цепи, увившие ее подобно гирлянде. Они уходили куда-то вниз, длинные и тяжелые и жгли ее тело, накалившись докрасна.
Она рванулась вверх, сильнее и сильнее, пытаясь вырваться, обдирая перья и кожу. Она крикнула птичьим клекотом, срывая горло, с досады и от боли.
Кровь закапала вниз, эта кровь дала ей злость, а злость дала жар пламени, которым она горела. И цепи лопнули, осыпаясь вниз… ничем.
Она взмахнула крыльями легкая и свободная, прохладный ветер омывал ее тело нежнейшей лаской.
Она взлетела выше, к самому солнцу, крылья ее закрывали полнеба, внизу были песчаные долины и горы необозримой высоты.
Увидев солнце, она посмотрела вниз и подумала:
– Там живут люди, которые всегда оставляли меня. Покину ли я их, став птицей?
Возможно ли отказаться от пьянящего, сияющего восторга свободы?
И стоит ли? Ради чего?
То, к чему она стремилась всю свою жизнь.
Она посмотрела в чистое голубое небо и сложила крылья.
Аглая почувствовала, как поток воздуха пронизывает все ее тело, превращаясь в воду, захлестывая ее с ног до головы, оплетая покрывалами и оставляя тончайшую паутинку платья. Вода прошла сквозь нее, и она шагнула вперед, ступив на безмятежные воды озера.
Она шла по воде. Голубое с розовинкой небо отражалось в зеркальной глади так, что не видно было горизонта – казалось, что небо и озеро сливаются в одно – где-то там впереди.
Взвихрилась водяная взвесь, холодными каплями упав ей на кожу, и на поверхность озера ступил Прекрасный Принц.
Аглая улыбнулась ему, он в ответ подарил ей улыбку, шагнув вперед, и принимая ее руку. Они пошли вместе, молча. Разговоры казались неуместными, настолько они оба были полны – полны чувств, полны жажды жизни, полны устремленности, силы.
– Мне придется расстаться с тобой, – первым нарушил молчание Прекрасный Принц.
«Надолго?» – хотела спросить она, но подумала, что это будет слишком самонадеянно. Вместо этого она сказала:
– Я буду скучать по тебе, – и, немножко подумав, добавила: – Хоть ты и порядочный мерзавец.
Он улыбнулся и, медленно отпустив ее руку, пошел назад. Она прошла как ни в чем не бывало пару шагов и остановилась, слушая его удаляющиеся шаги.
«Нет. Не хочу».
«Тебя поймут только если ты скажешь».
«Расправь крылья!»
Аглая резко обернулась и, увидев его удаляющуюся спину, крикнула:
– НАДОЛГО?
Он замер, остановился. Повернулся к ней, и она отчетливо различила на его лице расплывающуюся все шире и шире улыбку.
– Не слишком, – сказал он и ухмыльнулся.
«Мерзавец» – подумала она.
– Я тоже тебя люблю, – помахал он ей рукой и сказал уже серьезно: – Ты главное узнай меня. – И растворился в горизонте.
– Куда мне идти-то? – крикнула ему вслед Аглая.
«Как это куда, – шепнул ей ветер со знакомой ехидной интонацией, – Вперед!»
Аглая пошла вперед к горизонту. Вода слегка пружинила под ногами, и была непроницаемо темной, так, что кроме отражения не было видно ничего, отчего казалось, что она ступает по облакам.
Впереди показалась маленькая светлая точка. С каждым шагом Аглаи она все росла и росла, вскоре стало понятно, что это большая деревянная дверь, стоящая на воде.
Когда до двери осталось несколько десятков метров, Аглая остановилась и прищурилась, вглядываясь вперед:
– Показалось?
Однако еще через несколько шагов стало понятно, что вода и небо действительно смыкаются впереди в единую стену.
Дойдя до стены, Аглая коснулась кончиками пальцев гладкой поверхности, та мягко спружинила, отталкивая ее руку. Аглая нажала посильнее и по воде пошла рябь, отчего все вокруг пришло в движение и стремительно заколыхалось, все сильнее и сильнее, пока вдруг небо не лопнуло и вниз не хлынул огромный поток воды.
Аглая рывком распахнула дверь и впрыгнула внутрь, захлопывая ее за собой.
Она повисла на ручке, чтобы та не открылась, однако вскоре поняла, что та и не думает сопротивляться.
– …человек рождается нулем и одной десятой, а умирает единицей… – услышала она знакомый голос и обернулась.
– Где это я? – прошептала себе под нос Аглая, глядя по сторонам.
Она стояла на краю гигантского амфитеатра. Каменные скамьи спускались рядами, уводя взгляд вниз.
Тем временем обольстительные речи продолжались. Аглая вслушивалась в них краем уха, оглядываясь по сторонам.
Первое правило Ада: никто ни в чем не виноват. У всякого свое воспитание. У всякого своя правда. Понятия виноват и не виноват – бессмысленны. Наказания – бессмысленны. Ад – бессмыслен… – он сделал паузу и продолжил: –А значит и суд – бессмыслен.
– А Мир – бессмыслен? – не сдержалась Аглая.
Стоящие обернулись.
– Аглая?
Он усмехнулся, она пошла к нему навстречу.
– Я не прав?
– Прав, вот только выводы из этого можно сделать разные. Ты говоришь, что во всем виноваты обстоятельства, а мы сами совершенно ни при чем?
На его лице расползлась улыбка, совершенно Чеширская, с безуминкой.
– Я? Ничего не говорю! – лукаво сказал он.
Дьявол!
Он наклонил голову, с улыбкой глядя на спускающуюся Аглаю. Из-под длинного подола мелькали башмачки, мягко ступающие по старым крошащимся камням древнего амфитеатра.
– Даже этот разговор, сейчас, меняет наш мир, даёт нам шанс измениться, сделать что-либо с собой. И не он один, это происходит постоянно. Вопрос в том, чего в нас больше – желания измениться или лени. Мы сильнее обстоятельств, мы можем вырваться из них. Единственное, что может спасти нас от падения в эту… Бессмыслицу – это мы сами. Единственный, кто действительно может нас судить – это мы сами, так как только МЫ знаем все причины и все следствия. Пусть и не всегда до конца их понимаем. Гуманисты были чертовски правы, в человеке заложено стремление к счастью, пусть даже только к собственному. Каждый хочет быть счастливым. Каждый хочет жить в счастливом мире. И только мы можем видеть противоречие в том, каким нам хотелось бы видеть наш мир и в том, каким мы его делаем. Только мы можем захотеть измениться, чтобы вместе с нами изменился и мир, который нас окружает – просто потому, что это НАШ мир. Мы – судьи сами себе, и единственное, по-настоящему имеющее смысл наказание – это измениться, побороть свое тело, свое воспитание, свою суть – измениться и помнить – кем ты был. Но это наказание вправе устанавливать себе только мы сами. – Она с вызовом посмотрела на него, он ухмылялся. – Я закончила.
– Ну браво, – внезапно раздалось в тишине. – Прямо битва титанов, – Кристина поправила кудряшки и шагнула со сцены. – А с чего это вы взяли, что одни можете устанавливать правила игры?
– В самом деле, не пора бы потесниться с пьедестала, – согласился Димитрий.
– Как у вас тут интересно, однако, – раздался веселый голос Виктора. Все повернули голову. Он, скрестив руки и ухмыляясь стоял на противоположном краю амфитеатра, глядя на всех сверху вниз.
– Отлично, – атмосфера неуловимо изменилась, ушла гнетущая тяжесть, внезапно выцветший, словно потерявший краски Коварный Злодей, объявил: – Ну, раз все в сборе, пора отправляться на Суд.
Суд
Прямо у верхних ступень амфитеатра располагалась монорельсовая станция. Если вы когда-нибудь катались на монорельсе, то можете легко ее представить. От обычной станции метро она отличается только тем, что находится на высоте второго этажа, и вагончик едет по шпалам, установленным на высоких столбах. Стандартный перрон с разметкой, скамейками и знаками, с двух сторон рельсы (упадешь – можно и шею свернуть). На столбе табличка «Амфитеатр».
Они стояли, переглядываясь в молчании, понимая, что скоро всему придет конец. К лучшему ли, к худшему?
Наконец послышался все увеличивавшийся гул – на станцию прибывал поезд.
Двери открылись и они, с интересом оглядываясь, зашли внутрь.
Самое удивительное на монорельсе – это вид из окна – когда наклоняешься, кажется, будто вагончик едет по воздуху. Совсем не видно опоры, на которой держится дорога, ты словно пролетаешь над землей. Девушки сразу же прилипли к стеклу, а юноши развалились на кожаных сиденьях, глядя на девичьи фигуры и на голубое небо.
Поезд тронулся, все ускоряясь, и за окном поплыли пейзажи сонного мира.
Сначала вагончик проезжал среди сине-зеленых холмов, освещенных чуть просвечивающим сквозь туман солнцем. Горизонт был розовым и золотые лучи преломлялись водяной взвесью, порой взблескивая в глаза девушкам.
Кристина присела рядом с Виктором, и чуть повернула голову в его сторону, чтобы солнце не слепило. Волосы ее казались золотыми и оранжевыми с боков, из-за пронизывающих их солнечных лучей. Виктор кинул на нее взгляд, один единственный, и уже не смог оторвать глаз. Они замерли, затаив дыхание, она и он одновременно улыбнулись. Он смотрел на нее пристально, но ничего не говорил. Да и не надо было.
И тут земля под поездом сменилась серебристо-золотой гладью воды, и Аглая ахнула восторженно и позвала всех. Они ехали над водой, вода была всюду вокруг, не было видно ни единого клочка суши. Небо отражалось, напоминая Аглае как она шла по озеру, напоминая уверенную руку в своей руке.
Солнце плещется как рыбка, золотит чудесную гладь. Они едут дальше.
На воде появляются розовые цветы, распускающиеся прямо на глазах – лотосы. Розовые лепестки раскрываются навстречу жару солнца, тонкая кожица листиков просвечивает, делая их почти оранжевыми. Их больше, больше, и вот они уже заполняют почти всю водную поверхность.
Кристина поворачивается, в стремлении поделиться чудом, но Виктор, отвернувшись, что-то говорит Аглае. Тогда она окликает Димитрия, подтаскивает его, смеющегося, к окну и показывает, рассказывает, говорит что-то. Он смеется, смотрит, но не в окно, а на нее, на ее розовеющие щечки, на светлые глаза, в которые бьет солнце. Из-за солнца она ничего не видит, щурится, жмурится… А он видит, видит слишком многое, то, чего почему-то не замечал до сих пор. И смеется, улыбается ей в ответ.
И тут вид за окном снова меняется – редеют лотосы, а вода вдруг взлетает вверх и рассыпается тысячью брызг. Сотни фонтанов взмывают в воздух и Аглая, Виктор, Кристина и Димитрий забывают обо всем, поворачиваются и смотрят на невероятное зрелище. Кружащиеся танцующие фонтаны рассыпаются золотом, вышедшее из-за облаков солнце как никогда ярко и прекрасно.
Знаете такое чувство, когда замирает сердце, внутри становится больно, и слезы подкатывают к глазам от ощущения насколько прекрасна жизнь?
Золотые лучи взрывали поверхность воды, выпуская на волю фонтаны. Монорельс ехал и по ходу его бежали водяные фейерверки, догоняя его.
– Станция «Суд», – прозвучал механический голос, и вода снова сменилась зеленой травой. Поезд стал сбавлять ход, пока совсем не остановился.
Все посерьезнели, нахмурились, готовясь.
Коварный Злодей достал откуда-то большую черную сумку, из которых в электричках продают всякую ерунду, и раздал каждому по свертку.
– Что это? – спросила Кристина.
– Плащи. Они вам понадобятся на Суде.
Кристина встряхнула сверток и набросила плащ на плечи. Черный как сажа он скрыл всю ее фигуру, на спину падал просторный капюшон. Когда остальные надели свои плащи, они все стали похожи на компанию монашек, отправившихся на экскурсию.
– Накиньте капюшоны, – сказал Коварный Злодей, проделывая вышеуказанное. – И не снимайте, ни в коем случае!
Двери открылись, и они вышли на платформу. К их глубокому удивлению, из соседних вагонов тоже выходили люди в таких же как и у них черных плащах. Плащи скрывали их фигуры до пят, не позволяя разглядеть даже обувь, остроконечные капюшоны были так низко надвинуты, что казалось если их откинешь, там окажется такая же чернота, какая была под капюшоном мастера Гипноса.
Сначала наши путешественники пытались держаться вместе, но у выхода со станции случилась ужасная давка. А стоило им расцепить руки, как они были сметены в разные стороны такими же как они черными фигурами. Они оглядывались, но не находили никого знакомого в одинаковой черной толпе. Фигуры скользили мимо, не обращая на них внимания. Им не оставалось ничего, кроме как пойти вместе со всеми по дороге к замку, высящемуся на холме.
Замок был высок и суров, как и все средневековые постройки с крохотными окошками-бойницами в толстых стенах. Сложенный из бежевого камня он возвышался надо всем миром, довлел, давил на поднимающихся своей мощью, огромный, тяжелый, широкий.
Каменный крест над воротами говорил, что это не просто древний замок, а монастырь. Люди в черных плащах проходили под воротами и заходили в гостеприимно распахнутые двустворчатые двери в четыре человеческих роста, деревянные, окованные железом.
Происходящее напоминало собрание какого-нибудь чудаковатого тайного общества. По узким коридорам древнего монастыря, освещаемого светом старых факелов, скользили люди-тени. Черные фигуры шли вереницами, одна за другой, не переговариваясь, в полном молчании, они заходили в зал, по всей видимости являющийся конечной целью, и рассаживались.
Зал был огромный, темный, сложенный из древних потемневших камней. По периметру его стояли ряды скамей, в центре располагался круглый стол с двенадцатью стульями. Вокруг стола горели факелы, бросая на него отблески.
Стол был абсолютно пуст, и только перед двенадцатым местом лежали золотая пластина и золотой молоточек.
Фигуры одна за другой усаживались на зрительские скамьи, наконец, когда они оказались забиты до отказа, одиннадцать оставшихся фигур заняли свои места за столом.
Последний, двенадцатый стул оказался незанят.
Гул голосов, окружавший зрительские скамьи, потихоньку стихал. Круглый стол сидел в полном молчании, застыв как каменные изваяния, не пытаясь даже понять, кто скрывается под плащами.
Наконец дверь распахнулась, пропуская последнюю фигуру.
Голоса смолкли.
Остановившись и поведя капюшоном, фигура быстро прошла на оставшееся место.
Все замерли.
– Встаньте, поприветствуйте Суд, – объявила Двенадцатая фигура. Голос ее был невыразителен и беспол.
Все поднялись.
– Начнем.
Все сели. Молоточек три раза ударил по пластине.
– Введите свидетелей.
Восьмая фигура фыркнула. Послышался шепот:
– Любопытное начало, – однако сосед Восьмой фигуры никак не среагировал, и она умолкла.
Двери снова распахнулись и вошли четыре человека. Они приблизились к круглому столу и встали в ряд. При ближайшем рассмотрении оказалось, что люди эти были полупрозрачными. Они походили на сомнамбул – лица их ничего не выражали, как и позы. Глаза были закрыты. Кожа слегка отдавала в серый цвет – или так казалось в пляшущем свете факелов.
– Свидетели, вы признаете свою вину?
= Признаем, = хором отозвались свидетели. Голоса их были абсолютно безэмоциональны.
– Что совершили свидетели? – спросила одна из фигур.
– Убийство, – ответила Двенадцатая фигура.
– Убийство! – вновь не сдержалась Восьмая фигура. – Почему же они все еще свидетели?
– Потому что мы расследуем не убийство, – сурово отозвалась Двенадцатая фигура и постучала молоточком по столу. – Попрошу соблюдать тишину.
Все замолкли.
– Итак, – Двенадцатая фигура повернулась к свидетелям. – Свидетель номер один, кого вы убили?
Первый полупрозрачный человек шагнул вперед и открыл глаза, затянутые белесой дымкой.
– Свою девушку.
– Расскажите, как это произошло.
– Я пришел домой с работы. Она была там, от нее пахло алкоголем, а на столе стояло два бокала с вином. Я спросил, кто к ней приходил, она рассердилась и сказала мне не лезть к ней. Недавно у нее стали появляться дорогие подарки, и я решил, что у нее появился любовник, о чем и сказал тогда. Мы поссорились, я толкнул ее, она упала на кафель и разбила голову.
– Назовите причины убийства. Все причины. Все, что вы поняли за отведенное вам время.
– Мне сделали выговор на работе и нахамили в метро, я был очень зол и устал. Она слишком дерзко вела себя, я не привык, что женщины могут так дерзить, у нас так не принято. Я понимал, что она не счастлива со мной, потому что у меня нет денег и мне казалось, что она смеется надо мной вместе со своим любовником. Я любил ее. Когда я толкал ее, то не думал, что она настолько сильно ударится. Я был в ярости, мне хотелось просто сделать ей больно, как она мне, но не убивать ее.
Человек замолчал.
Двенадцатая фигура сказала:
– Спасибо. Можете быть свободны.
Человек поклонился Суду, закрыл свои белесые глаза и растворился в воздухе.
На зрительских лавках послышались шепотки. Двенадцатая фигура выждала минуту и постучала молоточком:
– Прошу соблюдать тишину в зале суда!
Двенадцатая фигура повернулась к свидетелям, безразлично пялящимся в пространство. Эти странные духи, кажется, вообще не воспринимали происходящее.
– Свидетель номер два, кого вы убили?
Второй полупрозрачный человек шагнул вперед и открыл глаза, затянутые белесой дымкой.
– Насильника.
Послышался судорожный вздох нескольких фигур, и шум зрителей.
– Попрошу тишины, – постучала молоточком Двенадцатая фигура и обратилась уже ко Второму свидетелю: – Расскажите, как это произошло.
– Я шла из мебельного магазина домой через парк. Мне навстречу вышел человек и, схватив меня за руку, наставил на меня нож. Я знала, что в парке промышляет насильник, жертвами которого стали несколько девушек. В магазине я купила зеркало для прихожей, без рамы. Я ударила его этим зеркалом, оно треснуло, а я ударила его снова, и снова, осколки застряли в шее, он умер.
– Назовите причины убийства. Все причины. Все, что вы поняли за отведенное вам время.
– Мне было страшно. Мне был омерзителен этот человек. Я защищалась – я ударила. Я знала, что уже пострадали девушки и мне не хотелось, чтобы это случалось снова, чтобы такой человек жил на свете, мне не хотелось, чтобы оставалась хоть малейшая угроза для меня. Поэтому я била до тех пор, пока не убедилась, что он мертв.
Человек замолчал.
Двенадцатая фигура сказала:
– Спасибо. Можете быть свободны.
Человек поклонился Суду, закрыл свои белесые глаза и растворился в воздухе.
– Свидетель номер три, кого вы убили?
Третий полупрозрачный человек шагнул вперед и открыл глаза, затянутые белесой дымкой.
– Своего отца.
Пауза.
Фигуры зашевелились. Легкий шепот пробежал по зрительским скамьям, но тут же смолк под грозным взглядом Двенадцатой фигуры.
– Расскажите, как это произошло.
– Я услышал, как врач говорит ему быть осторожнее с лекарством, потому что слишком большая доза может его убить. Я знал, что он пьет капли утром, разводя их водой. Я дождался пока он выпьет свою обычную дозу, налил ему в утренний чай половину пузырька и ушел на работу. Когда я вернулся он был мертв.
Зал зашептался.
– Назовите причины убийства. Все причины. Все, что вы поняли за отведенное вам время.
Человек молчал.
– Свидетель, все сказанное вами останется в умах Суда. Ни один из Судей никогда не столкнется ни с кем из вашей семьи вновь.
– Когда я был маленьким, он избивал мою старшую сестру. А я никогда не вмешивался, потому что боялся, что тогда он снова начнет избивать меня. Однажды он забил ее до смерти и обставил это как несчастный случай. Я промолчал, потому что не мог ничего доказать, но больше потому что боялся его. Сестра была единственным человеком, который меня любил, она специально принимала побои на себя. А я не смог ее защитить. Я чувствовал себя виноватым перед ней. После ее смерти он больше не бил меня. Но нам приходилось жить вместе, он постоянно пил и приводил друзей, таких же алкашей, как и он сам. Мне приходилось постоянно прислуживать ему, убирать за ним, терпеть его угрозы и постоянные оскорбления. Я хотел жить сам, без него, в своей квартире, но у меня не было денег. Тогда я решил убить его – потому что боялся, что он снова начнет избивать меня, потому что хотел избавиться от страха, потому что хотел избавиться от вины за сестру, потому что хотел жить счастливо, в своей квартире, один, потому что он неимоверно раздражал и злил меня.
Человек замолчал.
Двенадцатая фигура сказала:
– Спасибо. Можете быть свободны.
Человек поклонился Суду, закрыл свои белесые глаза и растворился в воздухе.
– Свидетель номер четыре, кого вы убили?
Оставшийся полупрозрачный человек шагнул вперед и открыл печальные глаза, затянутые белесой дымкой.
– Свою любимую женщину, – с тоской произнес он.
Зрители зашептались: это было впервые, чтобы один из свидетелей проявил какую-либо эмоцию.
– Расскажите, как это произошло.
– Это страшно. Если бы я знал то, что знаю сейчас, после смерти, я никогда бы так не поступил. – Свидетель прямо и открыто посмотрел на двенадцатую фигуру.
– И все же, расскажите суду, это поможет нам докопаться до истины в нашем деле.
– Так вышло, что я стал… другим. То, что было неприемлемо для большинства людей, стало нормой для меня. Моя мать… Мой отец ушел из семьи, а я был слишком на него похож. Она любила и ненавидела его. Ее рассудок со временем все сильнее и сильнее помрачался, дошло до того, что она не отличала меня от отца. Она резала мое тело, тушила об меня окурки и заставляла меня спать с нею. С детства для меня это стало нормой, я не видел от нее ни ласки, ни любви, кроме тех, что она дарила мне в постели. Она была совершенно счастлива только в те моменты, когда избивала меня. Я видел ее радость и принимал ее за любовь. Таким образом мои представления о любви и о ненависти оказались совершенно противоположны тому, что окружающий меня мир считал любовью или ненавистью. Для меня боль и насилие были проявлением высшей степени любви. И когда я встретил девушку, в которую влюбился и которая влюбилась в меня, я изувечил ее, так вышло, что до смерти. И когда увидел, что сделал, покончил с собой, чтобы быть с ней.
Человек замолчал.
Круг фигур сидел потрясенный в молчании.
Двенадцатая фигура сказала:
– Спасибо. Можете быть свободны.
Человек поклонился Суду, закрыл свои печальные белесые глаза и растворился в воздухе.
Никто не в силах был нарушить тишину.
– А теперь черед подсудимых, – сказала наконец Двенадцатая фигура. Зал зашумел. – Подсудимые, предстаньте перед судом.
В зале опять воцарилась тишина. Потом зрители стали шептаться.
Вдруг одна из фигур скинула капюшон. Это была Аглая, она серьезно и зло смотрела на Двенадцатую фигуру.
– Что это за фарс? – жестко спросила она.
– В самом деле, что происходит?! – вскочила Восьмая фигура, тоже сбрасывая капюшон, за ней поднялись третья и девятая. Димитрий, Виктор и Кристина смотрели на Двенадцатую фигуру.
Зрители зашумели, но теперь их никто не останавливал.
– Суд, – объявила Двенадцатая фигура. – Господа подсудимые.
– Что?
– С каких это пор мы подсудимые?! Мы – судьи! – сказал Виктор.
Двенадцатая фигура засмеялась. И вдруг резко бахнула молотком по столу.
– Тишина в зале суда!
Зал смолк.
– Слово предоставляется первой подсудимой.
– Стойте-ка, – сказала Кристина. – Вы не сказали, в чем нас обвиняют.
– Вы мне скажите, – отозвалась Двенадцатая фигура.
– Мы?! – возмутилась Кристина. – Не знаю, как насчет остальных, а у меня за душой нет никаких преступлений. Я никого не убивала, не насиловала, не избивала. Мне не в чем оправдываться.
Двенадцатая фигура хмыкнула.
– В самом деле? Никакой страшной тайны? Признаться, я не разу не встречал человека, у которого бы не было хотя бы одной маленькой грязненькой тайны.
Кристина отвела взгляд, сплетая пальцы. Потом вновь вскинула голову:
– Грязненькая тайна у меня может и есть, но судить меня не за что, я ничего такого не делала!
– Была б возможность, – пожала плечами Двенадцатая фигура.
– Мысль – это не преступление, – сердито сказала Кристина.
– А чем же они отличаются? Мысль и поступок? Может тебе просто решимости не хватило?
– Силой воли отличаются, – твердо сказала Кристина.
– Так мало?
– Так много!
– Оставьте ее, ей и в самом деле не в чем оправдываться, – сказал Виктор устало.
Фигура обвела их взглядом. Потом прищелкнула языком и умиленно произнесла:
– Вы такие забавные, честное слово! Стоят друг за друга горой, уверены, что со всем справятся, всему смогут противостоять… Вы уверены, что все поймете и никого не осудите, господа? Что вы уже ко всему готовы? А что если сделать так… Что если люди… стоящие прямо рядом с вами – что, если они… – он выдержал паузу, расплываясь в улыбке, – предатели и лжецы?..