Картины Италии

Итальянцы сделали многое для нас понятным не в схеме жизни, за этим мы шли к другим народам, а в самой жизни, в искусстве извлекать из нее главное: смысл каждого дня. И если получается итальянский миф, то, значит, так оно и есть – только он особый: приземленный и внятный.

Петр Вайль

Предисловие

Название сборника «Картины Италии» было придумано Петром Вайлем, когда он собирался написать книгу об итальянских художниках кватроченто:

Возникла охота написать нечто вроде муратовских «Образов Италии» с взглядом из XXI века – приблизительно через 100 лет после его замечательного сочинения. И взгляд этот изменился, и рама – совсем другая. Другой мир («Образы Италии» вышли в 1911–1912 гг.), другая Италия, другая Россия, другой русский человек, по Италии путешествующий. Беру итальянских живописцев Раннего Возрождения – только тех из них, которые были повествователями, рассказчиками (то, что в искусствоведении именуется narrative paintings), внятными и доступными излагателями историй. И проезжаю-прохожу по их путям: где они жили, где выполняли заказы, где сосредоточены их работы. Попутно описываю, что делается вокруг – с природой, городами, едой, вином, лицами и пр. По сравнению с Муратовым, упор значительно больше на жизнь, чем на искусство: по-другому мне и неинтересно. Но поскольку всегда нужен организующий композиционный стержень, главы сориентированы на художников в их среде обитания: т.е. как из всего этого получается Италия. Живописцев по первому наброску выбрал двенадцать – на десять глав (может быть, будет меньше).

Преждевременная смерть не дала осуществиться этой мечте. Из задуманного написаны только три главы: «В начале. Джотто»; «Последний трубадур. Симоне Мартини»; «Наглядное пособие. Пьетро и Амброджо Лоренцетти».

Но почему бы не поставить этот заголовок ко всему, написанному Петром Вайлем об Италии? Эссе, статьи, разбросанные почти в 120 изданиях в течение 30 лет, главы из собственных книг – все окрашено интересом и любовью к стране, ее культуре, людям, климату.

Началась эта любовь в 1977 году, когда Петр с первой женой Раей четыре месяца ожидал в Остии разрешения на въезд в США. Вайль писал большие общие письма своим друзьям в Ригу и посылал их на адрес родителей. Все свои письма Петр забрал из дома, когда в 1996 г. умерла его мать. Какую-то часть собственных посланий Вайль печатал под копирку, когда еще не было компьютера.

Через 40 с лишним лет читать их чрезвычайно интересно – первые впечатления 28-летнего будущего писателя, объездившего с друзьями автостопом половину страны. Эти первые впечатления не всегда совпадают с тем, что было понято и прочувствовано зрелым Вайлем. (Например, ему очень понравилась Венеция, но в письме к своему лучшему другу Володе Раковскому, он восклицает: «Несуразный оперный город, но уезжать из него не хочется, хотя и непонятно – как там жить!» Позже, приезжая в Венецию, Петр говорил: «Вот здесь я хотел бы провести старость!». Не прошло и 30 лет, как мы купили квартиру в городе его мечты). Также с годами изменилось отношение к опере, особенно итальянской. Мы собрали на дисках все 27 опер Верди, оперы Россини, Беллини, Доницетти, Пучини и др., слушали их в Метрополитен-опере в Нью-Йорке, в Опера Бастиль в Париже, в Венской государственной опере, в Ла Скала и, конечно, в Лa Фениче в Венеции. С годами изменилось также отношение к итальянской кухне, к кофе.

Описания в письмах касаются музеев, рынков, еды, вина, живописи, людей, то есть всего, что будет привлекать Вайля в его дальнейших итальянских путешествиях. Он с воодушевлением пересказывал мне позднее ситуации, истории, приключения, которые нашли место в его письмах. Несмотря на новые и интересные впечатления, заметно, как Петр скучал по оставленным родителям и друзьям юности (через все послания проходят шутливые просьбы, почти заклинания – пишите, отвечайте!). Эти письма публикуются впервые.

Начиная с 1982 года мы стали путешествовать по Италии вдвоем. Сначала – из Нью-Йорка, затем из Праги, позже из Венеции.

Невозможно представить, как Вайль готовился к этим поездкам. Скрупулезно изучалось расписание поездов, автобусов, дни работы музеев, выставок, часы открытия и закрытия выбранных ресторанов, где и когда начинают функционировать рынки и т.д. Обязательно в каждой главе или статье уделяется большое внимание местной еде:

На флорентийском рынке возле базилики Сан Лоренцо мы с Сергеем Гандлевским обследовали первый этаж с мясом, сыром, рыбой, поднялись на второй, фруктово-овощной – и обмерли. Среди разноцветных лотков высились шесть пирамид высотой метра четыре каждая из отборных белых грибов. «Что же нам-то остается?» – задумчиво спросил Сергей. И то: водка – скандинавская, икра – иранская и азербайджанская, лосось – норвежский, грибы – тосканские. Ну, духовность, конечно. Хотя итальянцы тоже кое-что понимают. Ножки нарубить и потушить с луком, в конце добавив полстакана густых сливок, потом вывалить всё на широкую пасту – лучше всего папарделле. Шляпки целыми обжарить по минуте-две с обеих сторон с петрушкой и чесноком. Так делал Петрарка, а он знал, что делал.

30–35 лет назад сервис в Италии был намного хуже, чем сейчас. Вайль добродушно подсмеивался над этим «бардаком», любил страну не меньше, хотя и нервничал, будучи сам человеком обязательным и дисциплинированным, когда планы нарушались из-за разгильдяйства или неторопливости местного населения. В таких случаях я называла его «остзейской немчурой».

Сергей Пархоменко рассказывал на Радио Свободы, что поразило его в авторе задуманной книги о художниках кватроченто:

Тогда я был издателем в «Колибри», издававшим методично все книжки Вайля, начиная с «Гения места». Шли нормальные деловые переговоры, это довольно дорогой проект, он требовал денег (не Вайль, а проект), причем вперед. У него должен был быть бюджет, потому что он был связан с разъездами. Потребовалось описание книжки, некий бизнес-план. «Автор, пришлите, пожалуйста, в чем заключается проект и какие деньги вам нужны». Я получил совершенно поразительный документ, который был деловым, но он демонстрировал подход автора к делу и знание предмета. И конечно, демонстрировал какие-то основы этого мастерства. Потому что книжка была расписана с точностью до одной картины и времени, которое надо возле нее провести. И было понятно, что за этим есть не просто желание покататься по Италии или желание описать какой-то интересный сюжет, который у автора есть в голове, а имеется очень глубокое, очень ответственное и очень профессиональное отношение к делу – этим и объясняется многое. Вайль действительно хорошо знал вещи, о которых он пишет. И это был тот счастливый случай, который знает каждый редактор, когда у автора и за пределами написанного текста остается еще много-много таких текстов и много-много таких мыслей. И он действительно выбирает из огромного объема, из колоссального капитала, которым он владеет, то лучшее, что достойно появления на бумаге, а потом в печати.

В поездах, на длинных дистанциях между городами, мы лакомились разными региональными вкусностями, читали книги или брошюры «по теме», приезжали на место, шли в заранее заказанный отель, бросали вещи и бежали в город. Новый город – новая радость!

Таким образом мы объездили Пьемонт, Венето, Лигурию, Лацио, Тоскану, Эмилию-Романью, Умбрию, Марке, Калабрию, Сицилию и др. Около 85 итальянских городов насчитал Вайль в наших путешествиях. В некоторых главах я позволила себе дополнить рассказ, например, в главе об ограблении в Неаполе. Мой текст выделен курсивом.

В какой-то мере я была помощницей Вайлю, потому что путешествовала вместе с ним по всем местам, которые описаны в книгах, эссе и т.д. Когда в тексте был какой-нибудь темный смысл, я говорила: «Если я не понимаю, что ты хочешь сказать, я, которая видела это вместе с тобой, то почему тебя должны понять читатели?» Писатель ворчал, исправлял (не всегда!), дальше шли другие обсуждения. Особенно я любила взять книгу-альбом с описываемым художником, лупу (без преувеличения – для увеличения) и сравнивать изображение с написанным.

Он вставал в 6 часов утра, писал (утром голова работала лучше), готовил завтрак и к 10 утра шел на работу. И так пять дней в неделю. Так как в доме не было принтера, к 12 дня я подходила к зданию Радио Свобода в Праге, и Петр выносил мне листочки с распечатанным текстом.

Я бежала домой, читала и редактировала, вспоминала и находила подходящую цитату, вычеркивала, что не нравилось. Это «сотворчество» было самым любимым моим занятием, так как ничего другого я не умела и не хотела – ни готовить, ни шить, ни убираться и т.д. Он приходил вечером, включал какую-нибудь «Лючию ди Ламмермур», становился к плите и называл это самыми счастливыми часами в жизни. Так что, получается, я классическая жена писателя. Недаром мне посвящена книга «Гений места».

Ну и, конечно, мы очень много смеялись. Девиз семьи был – «Накорми и рассмеши!» Если совсем кратко – он меня кормил (буквально – зарабатывал и готовил), я его одевала (в смысле советовала, вместе покупали ему одежду, кроме обуви: предпочитал только итальянскую).

Помимо живописцев, мне показалось интересным включить в этот сборник эссе о литераторах разных эпох – Катулле, Петронии, Данте, Макиавелли и др. Ну и, конечно, воспоминания об Иосифе Бродском, нашем современнике, также беззаветно любившим Италию.

Особое место занимают в книге фотографии. Смартфонов тогда не было, а был маленький фотоаппарат, в народе называемый «мыльницей». Получилось 27 альбомов, только посвященных Италии. По этим фото Вайль потом воссоздавал описания знакомых мест, забытые детали. Иногда на одном и том же фоне он фотографировал меня, потом я – его. Иногда удавалось попросить прохожих снять нас вместе. Тогда я даже не могла предположить, что эти фотографии пригодятся.

Vita brevis, ars longa – «Жизнь коротка, искусство вечно». Оказывается, полностью этот афоризм Гиппократа звучит так: «Жизнь коротка, наука длинна, случай шаток, опыт обманчив, суждение затруднительно». Какая красота!

Надеюсь, книга Петра Вайля об Италии будет интересна тем читателям, которые мало или ничего не знают об авторе, никогда не были в Италии, а если были – то сравнят свои собственные впечатления. Ну, а читатели, уже знакомые с этими текстами, получат удовольствие, перечитывая лишний раз страницы, написанные с любовью и нежностью к самой прекрасной стране в мире.

Эля Вайль,

март-апрель 2019 г.,

Венеция

Письма Петра Вайля родным и друзьям из Италии и США в Ригу

<Письмо родным от 18 сентября 1977 г.>

Здравствуйте, дорогие родители и брат!

Как говорится, buongiorno (у нас говорится)!

Неделя в Риме была изрядно суетливая. И только сейчас, когда совершены первые (но далеко не все) формальности и найдена квартира – можно малость очухаться.

Покинули Вену вечером 8-го сентября. В 5 утра проснулись в вагоне – кругом были Альпы. Вспомнил Кавказ – несколько похоже, только горы мохнатые, с лесом. Красота несусветная.

Последовательно проехали провинции Фриули-Венеция – Джулия-Венеция, Эмилия-Романья, Тоскана, Лацио. Города Венеция-Местре, Падуя, Болонья, Флоренция. Когда пошли Апеннины, совсем свихнулись от туннелей – поезд шел, как метро. Один туннель продолжался около 7 минут – при хорошей скорости поезда.

Выгрузились под Римом, в городишке Орте, откуда нас на автобусах отвезли в Рим – в пансион «Оланда». Завтрак – смехотворный и всегда одинаковый: кофе с молоком, хлеб, масло, джем. Обед и ужин мы пользовали редко, хотя они куда интереснее. В пансионе можно жить не более 10 дней – за это время надо найти квартиру. Мы, приехав 9-го вечером, съехали уже к вечеру 13-го.

О приезде. Первое, что мы увидели из остановившегося автобуса, было семейство Генисов в полном составе. Оказывается, они регулярно справлялись в ХИАСе о нас, узнали о дате приезда, выяснили, в какой пансион нас определили (их несколько даже для одной группы), время прибытия – и ждали у дверей «Оланды».

Расположившись в номере и несколько спрыснув приезд (для Маки – «Наполеон» стоит от 1325 лир за 0,75 л, до 3500 за 2 л), отправились гулять по ночному Риму. Генисы – молодцы, памятуя о моем постоянном тосте насчет бутылочки кьянти на площади Испании, они именно это и заготовили. Мы действительно выдули всемером здоровенный пузырь на Piazza di Spagna. Потом отправились к знаменитому фонтану Trevi, месту сбора римской молодежи. Даже в половине третьего ночи там было десятка два человек. Выпивают немножко, болтают, курят.

Следующий день провели у Генисов в Остии. У молодых – отличная квартира, точнее 2 комнаты в трехкомнатной квартире. Есть терраса – 10 м × 5 м, на ней – беседка со столом. Все трапезы – там.

Мы квартиру нашли быстро и нестандартным способом. Способ стандартный – приходишь на почту, где квартирная биржа, и итальянского не слышно вообще. Там читаешь объявления, спрашиваешь, разговариваешь. Здесь же идет мелкая торговля. В целом зрелище довольно противное, хоть и не такое мерзкое, как на рынке Americano (вы о нем слышали, и писать особо нечего. Что писать о людях, которые привозят из Союза чемодан ниток в катушках, чемодан ниток мулине, чемодан матрешек? Я там был раз и больше не хочу).

Мы отправились по улицам крайне правого района. В Остии их (районов) три – крайне правый, крайне левый и нейтральный. Старшие Генисы живут во втором и стонут, молодые – в нейтральном и довольны, мы – в крайне правом и радуемся. Здесь это имеет весьма серьезное значение.

По словарю подобрали фразы и спрашивали, дескать, не сдает ли кто appartamento? Нашли быстро. Сняли квартиру – до вокзала (метро в Рим идет ~ 40 минут) – 4 минуты спокойной ходьбы, до моря – 5 минут, до Генисов – 12. 1-ый этаж.

Хата двухкомнатная, с большой кухней (~12 м²), большим коридором, ванной (правда, никак пока не справимся с бойлером) и, главное, – своим двором-садом. Именно своим, а не хозяйкиным – хозяйка, сеньора Анна живет в этом же доме выше и попросила у нас позволения держать на въезде во двор свою машину. Мы разрешили. Двор – с освещением, столом, стульями, деревьями, зеленью. Площадь – 25 м × 6 м (без въезда). Завтракаем, обедаем и ужинаем там.

Уже снимая, мы знали, что одну комнату, маленькую (~8 м²), надо будет кому-то сдать. Иначе – дорого. Вся квартира стоит 120 000 лир или, как здесь все говорят, 120 миль. Мы нашли тихого мальчика лет 22-х, Гришу, который живет тише воды, не готовит, не пьет, друзей не имеет и платит 40 миль.

Наши финансы. Получаем 240 миль в месяц (120 – я, как глава семьи, и по 60 – Райка и Котька). 80 – квартира, на еду должно уходить ~ 90 миль. Уже кое-что купил: кожаные сандалеты (впервые в жизни ношу на босу ногу). Хотим поездить. Север – Флоренция, Венеция, Пиза, Сиена – стоит по 40 миль с носа. Юг – Неаполь, Сорренто, Помпеи, Капри – по 22 мили.

Сейчас частенько (через день, а то и каждый) ездим в Рим – всякие формальности и документы. Потом начнем ходить в школу. Для дошкольников тоже есть какие-то курсы, еще точно не узнали.

Адаптируемся. К разным разностям привыкнуть трудновато – к сиесте, например. Перерыв в магазинах – с 13 до 17.30. На это время все вымирает. Все закрыто и в воскресенье. Вчера (в субботу) пошли на базар, который обычно с 10 до 13, а по субботам – до 17 без перерыва. В два часа дня он был открыт, но кроме нас – ни одного покупателя, а все продавцы спали.

Целуем всех. Будем писать.

Ждем от вас писем.

Римляне

18.09.77 г.

P.S. Сегодня идем к Игорю на день рождения. Ничего не меняется.

(Через 42 года я побывала в этом районе Остии и нашла дом, в котором Петр провел свои первые месяцы в Италии. Район действительно вполне приличный, но дом с террасой обветшал. Дворик – маленький, довольно-таки зеленый. После того, как Вайль объездил полмира, странно глядеть на это неприглядное жилище. – Э. В.)

<Письмо друзьям от 22 cентября 1977 г.>

Buongiorno, signore e signori!

Под синьорами (ж) подразумеваются Лорочка и Наташечка, а под синьорами (м) – Залман, Раковский и Цветков. Так уж получается, что только сейчас я усаживаюсь за нечто более серьезное, чем открытки с Иоганном Штраусом. Извиняться не стану – все равно прощения мне нет. Но – ей-бо – исправлюсь. Италия благотворно влияет на политес, оставляя амикошонство для парвеню (каково?!). Из всего этого, что я тут написал, следует и то, что письмо имеет столь многослойный адрес – чистый штрудель. Очухаюсь – стану писать не только всем, но и каждому. Кстати, с письмами обращаются игриво – уж не могу и догадаться где. Для справки: отправленное мною из Риги письмо Игорю от 30 июля пришло сюда пять дней назад, т. е. 17 сентября. Остальные два не пришли вовсе. Они же (Генисы) отправили нам в Ригу пять писем; как вы знаете, не дошло ничего. Поэтому извещаю (хотя, может, и зря – это же тоже письмо), что из Вены нами посланы открытки: Кацам, Раковскому, Илге, одним родителям, другим родителям, Ваське, Илье – с днем рождения, Цветкову – с днем рождения на Наташкин адрес, Маке, Аркадию – итого 10 штук. Все открытки очень красивые, с виньеточками и желудями. Жаль, если попался почтмейстер-коллекционер.

* * *

Все говорят: «Италия, Италия!», а таких дождей не бывает и в Риге. Позавчера с 6.00 до 22.00, и сегодня весь день. На Тирренское море я плевать хотел. Но не плюнул, правда, не вышло, потому как видел его, море то есть, только издали. Оно синее, небо над ним обычно тоже, песок почти черный – но не от грязи, а от какого-то, надо полагать, необходимого пигмента. Так что итальяшки прекрасно на нем лежат и не пачкаются.

Рим – город обширный, с большим количеством жителей, и по своему международному значению не уступает крупнейшим городам мира. Однако в географическом положении сильно проигрывает Вене, тоже большому, но немножко поменьше, городу. Потому что Рим стоит как бы в тупике, у самого моря, а к Вене можно подъехать со всех сторон. Мы, например, подъехали с юга, хотя приехали с северо-востока. Как это получается – не знаю. Может быть, нужно было обмануть врагов. А то, что они существуют, сомневаться не приходится: когда мы уезжали из Вены в Рим (снова с вокзала Зюйд, но это уже было по-честному), около каждого еврейского вагона стоял автоматчик. Я позвал посмотреть на них Райку, а старик Файвуш из соседнего купе сказал мне на ухо: «Не надо никого звать никуда. Их тут не один с автоматом, их тут не два. Их тут две хорошие сотни». Остальные 198 охранников, видимо, были на совесть спрятаны. На итальянской границе вышколенных и строгих австрийских жандармов сменили карабинеры, которые тут же сели в тамбуре на пол и стали с криками играть во что-то вроде подкидного дурака. Евреи их совсем не боялись и даже ругали за нечистоплотность и развязность. Одесситы, правда, не боялись и австрийцев. Когда в Вене поезд свистнул первый раз и автоматчики полезли в тамбуры, перрон совсем опустел, и все вдруг увидели у колонны одинокий, перетянутый веревкой, саквояж. Раздался леденящий душу крик: «Цей цемодан?!?!», и по коридору пронесся голый по пояс старик. Седые волосы на его груди развевались, изо рта торчало что-то вкусное. Он с маху сшиб довольно крупного капрала и уже на ходу поезда, под радостные клики единоплеменников, втащил чемодан.

* * *

Дорога Брест-Вена была довольно беспокойной: то и дело проверяли билеты, визы, декларации на доллары. Раза три за ночь заходили чехи, раз пять – поляки.

Что касается пути Рига-Брест, я думаю, вы все знаете от Маки и Васьки. В Минске нас очень хорошо встретили ребята, Гриша просто очень хорош – приятный и умный парень. Олег Павлович Молокоедов, правда, пострадал в Минске, неудачно ушиб об рельс харю. Издержки. С лица не воду пить. И даже не водку.

Таможня прошла нормально, хотя почему-то вернули все фотопленки. У второго рижанина задержали колбасу, которую у нас пропустили, но зато разрешили везти пленки. Ладно, друг Горацио, много есть всякого на небе и на земле, как говаривал покойный Гамлет.

Вырубились почти сразу, и так бы и спали, да тревожили пограничники и таможенники братских стран. Неизгладимое впечатление произвела чехословацко-австрийская граница. К Вене подъезжали поутру.

Когда поезд въехал в улицы, Илья Шнейдер, второй рижанин, стал возле меня у окна и, толкая локтем в бок и лихорадочно и мелко облизываясь, спросил: «Река какая?».

Я сказал: «Дунай». Он двинул меня локтем посильнее и сказал мне весело: «Дунай». После этого разговора он долго разглядывал деревья вдали и, понизив голос, благоговейно спросил: «Кипарисы?» Я сказал: «Пирамидальные тополя», и тут же пожалел об этом. По-моему, он разлюбил меня в этот момент.

* * *

В Вене жили, как водится, в «Zum Türken» на вполне респектабельной улице Peter-Jordan-straße. Район немного напоминает Межапарк – зелень, да особняки. Посольский район. На нашей улице были посольства Австралии, Таиланда, Филиппин, а через дом от отеля – Объединенных Арабских Эмиратов. Славное соседство. А автоматчика ни одного. Может, конечно, сотни две прятались в кустах. Хорошие.

Бросили шмотки и пошли гулять. Доехали до центра и шли кварталов восемь, прежде чем встретили живого человека. Было воскресенье, а порядочный австриец в воскресенье не шастает по улицам, а ест свой штрудель zu Hause. Зрелище жутковатое – огромный мертвый город. Красивый очень, старыми районами напоминает старую Ригу. (Так и сравниваем все время, не знаю, до каких пор будет так, ведь нет еще и месяца. Вчера ехали на автобусе в Риме мимо какой-то туристической конторы, и среди плакатов, зазывающих в Париж, Буэнос-Айрес, на Азоры, вдруг – Домский собор и Rīga. Ёкает. А еще – даже гордость: вот, мол, рядом с таким-то! Не Москва или Питер, а Рига. Хотя это, конечно, случайность – просто плакат красивый.)

Пробыли в Вене с утра 4-го до вечера 8-го сентября. Один день полностью почти провели в ХИАСе, поимев предварительную беседу с парнем из СОХНУТа. Никакого давления, только вежливое предложение, а после нашего вежливого отказа – его вежливое сожаление.

Потихоньку здесь – в Вене, Риме, Остии – каждый еврей считает, что по пересечении границы его уже, незаметно и коварно, начали объегоривать. Потому Запад, акулы. Это святое чувство великолепно уживается с плевками назад. Апогей достигается в ХИАСе, когда дают подписать бумагу о том, что ты обязуешься отдавать долг (в первый год по 15 долларов в месяц, дальше по 30). Один так и сказал: «Ну вот, началось», припомнив, видимо, кое-что о сионизме, международном империализме и ихних путах. (Подписание это – приятный акт. Помните, обсуждали не раз сомнительность существования задарма и вытекающие из этого моральные неудобства. А так – что-то вроде джентльменского соглашения.) Кроме того, каждый считает долгом сказать о том, что все дорого, что дают мало денег, что отель мог бы быть и получше, что у них могло бы быть побольше порядка. И все это – при полной готовности увидеть кипарисы на широте Вены, непуганых жирафов на улицах, золотые груши на вербе и голых девочек в табачных киосках.

Что до голых девочек, то, понятное дело, мы тут же бросились на них смотреть. Было, как я уже говорил, воскресенье. Все пустовало, музеи закрылись в 13.00 (а жаль, т.к. по субботам и воскресеньям они бесплатные), и мы, послонявшись, пошли в кино. Фильма «Verbotene früchte der Erotik», что я с легкостью перевел как «Запретные плоды эротики». Фильма шведская, с сюжетом и претензией. Дескать, школьница (зад – с двустворчатый шкаф) гуляет с парнем, никаких утех с него не имеет и через это грезит об утонченных любовных радостях. Все грезы – в натуральную величину и в профессиональном исполнении.

Билеты стоят от 25 шиллингов (1–2 ряды) до 50. Заняты были первые 4 ряда – такими как мы неимущими и пацаньем, и ряда три в конце – респектабельными старичками. Фильм оживленно комментируется вслух – жаль, непонятно.

* * *

Главная радость в Вене – ейный музей. Прорва Рубенса, Тинторетто, Тициана, Веласкеса. Целый зал Рембрандта. Довольно много Дюрера, Гольбейна, Ван-Дейка, Хальса. Впервые прочувствовал, что такое Кранах – этакой пронзительной наивности художник. Две картины Босха – правда, не лучшие. Есть отличные, доселе вовсе мне не известные – Арчимбольдо, Франческо де Монкадо, Бургкмайер. И – наконец, вершина – зал Брейгеля. Отборнейшие вещи, числом 15: «Избиение младенцев», «Крестьянская свадьба», «Вавилонская башня», «Несение креста», «Война масленицы с постом». И совершенно потрясающая – «Охотники на снегу». Если на нее долго смотреть, можно понять, как надо жить.

Съездили в Шёнбрунн. Замок – так себе для того, кто видел Зимний и Екатерининский. Парк роскошный. В парке – кафе. В кафе – пиво. Это для меня – пиво. Для Райки – кофе. (Очень вкусный. Но что вытворяют с кофием в Италии, – не передать: выдают чуть больше столовой ложки в высоком стакане, так что добрая четверть густого варева оседает на стенки – принцип папиросного мундштука. На вкус ближе всего к хинину, но, говорят, сильно тонизирует. Я думаю, затонизирует, если выпить граммов триста. А от той лилипутской дозы остается только горечь – на губах и в душе. И самое поразительное – все пьют и писаются от радости. Страх берет, когда видишь, как солидный владелец магазина, небось, отец семейства, в обеденный перерыв скачет зайчиком через лужи в бар напротив, а потом скачет тем же зайчиком, но помягче, обратно с тремя каплями этого лекарства.)

Пиво я в Вене испробовал сортов семь – здесь оно сказочное (Зяме и Цветкову – хи-хи-с) и везде холодное. Котька же пил оранжад, которого тут бесчисленное количество видов. И конечно – мороженое: в махоньком ларечке они как-то умещают сортов двадцать фасованного и еще столько же развесного: дынного, персикового, ананасового, орехового, фисташкового, черносмородинного и даже томатного (вещь удивительная, но вкусная). И вообще в Вене все было необыкновенно вкусно – гораздо вкуснее, чем в Италии.

Интересное отношение уже сейчас к этому городу. Вена была первой на пути и потому, наверное, ее никогда не забыть и не снять ее очарования. Еще и потому, что для рижан она близка и понятна – и схожестью языка, и внешностью прохожих, и общим «немецким» духом, и готикой, и узенькими улочками. И еще потому, что здесь впервые все-все стало по-другому, хотя по-прежнему остается: «как в Риге», «для рижан», «похоже». И когда мы попали в городской парк, к поразительного изящества памятнику Штрауса (он там похож на давыдовского гусара, для баловства ухватившего скрипку), а в двухстах метрах, на открытой террасе камерный оркестр без передыху играл его вальсы перед огромным открытым кафе, и все это было в цветах и зелени – было ясно, что Вена всегда, несмотря на жалкие четыре с половиной дня в ней, всегда будет особо, в одном ряду с Ригой, Грузией и хутором Арвида. И это ведь не обалдение от Запада, безумия витрин и кабаков (то тоже есть, не может не быть, слишком уж разительна перемена, но об этом говорить ни к чему, да и неохота).

В поезде Вена–Рим проснулись часов в пять утра – кругом были Альпы. Карнийские Альпы. Гигантские доломитовые скалы с лесом, узкие ущелья, с узкими речками (русло – широкое, весеннее) – все как на Кавказе. Красота тоже дикая.

Сразу начался бардак – какие-то свалки вдоль дороги, бумага, грязь. Бардак в Италии совершенно великолепный – я, действительно, просто в восторге. Пачки из-под сигарет бросаются мимо мусорников. Улицу можно перейти в любом месте в любое время – здесь пешеходов не давят. Трудно поверить, но знаменитые экспансивностью итальянцы бровью не ведут, когда ты прешься на красный свет через четырехрядное движение – тормозят и все. Если, гуляючи, устал – можно лечь на любую траву, которую увидишь, даже на газон у резиденции Андреотти. Единственная государственная монополия торговли здесь – табак, так контрабандные сигареты продаются на хорошо сколоченных прилавках в самом центре города («Мальборо» – за 450 лир вместо 650 в магазинах). Все торговые точки закрыты с 13.00 до 17.30 – сиеста. Святое дело, и не спят в это время только эмигранты, сумасшедшие и дети, еще не усвоившие смысла жизни. В субботу пошли на базар, который в этот день работает до пяти (обычно до часу). Шли около двух, с опаской, не веря. И действительно – из покупателей были мы одни, а все продавцы спали. Когда мы разбудили одного ради килограмма винограда, он вывалил на нас несколько непристойных идиом и обсчитал на 50 лир. Деньги здесь, как известно, смешные: скажем, монет по одной лире вообще нет, а вся страна забавляется идиотской игрой – сбывает друг другу мелкие бумажки (от 50, 100). В некоторых местах даже висят объявления: дескать, мини-ассигнации не берем. Они всерьез оскорбляются, если дать зараз больше одной такой бумажки, и радуются откровенно и по-детски, если всучат парочку тебе. В самих деньгах (крупных) тоже есть какая-то очаровательная несерьезность: на 1 миле (1000 лир) – Верди, на 10 – Микеланджело, на 2 – Галилей, на 5 – Колумб, на 20 – Тициан, на 50 – Леонардо. Очень трогательно почему-то.

Что до товарно-денежных отношений, то мне все равно не понять, почему килограмм мяса стоит дороже складного автоматического зонтика (или это зонтик дешевле килограмма мяса?). Единственное, о чем я с трепетом должен сообщить вам – это цены на выпивку. Литр отличного сухача – 270 лир (для сравнения: спички, или жвачка, или проезд в автобусе – 100 лир. Кстати, цены многих товаров совпадают с советскими, и можно смело, как это мы видели в письмах старших Генисов, так и считать – 27 коп.). Бутылка коньяка 0,75 – от 1.325 лир до 2.500 лир. Но все не так просто: литровая бутыль стоит, скажем, 2 мили, а двухлитровая – 3,5. Или сегодня обнаружили один сорт «Наполеона» – бутылка 0,75 стоит 1,995 лир, а три бутылки – 3,990. Как это выходит, что одна из трех получается бесплатно? Такие же финты и с некоторыми другими продуктами – тоником (одного из 20 видов), каким-то сортом кукурузного масла и пр. Водка гораздо дороже (раза в два-три) коньяка, но на дне рождения Игоря (18 сентября) под привезенную нами селедку приговорили бутылочку «Романовской».

Наблюдаются еще интересные экономические эффекты. Здесь, как и везде на Западе, очень дорог труд. И если ты берешь литр, к примеру, кьянти с собой (мы брали в кабачке, где хозяин говорит по-русски. Он долго учил язык, намереваясь работать по экспорту-импорту с Союзом, а выучив, – стал торговать вином.), то он стоит 480 лир. А если спросишь пять стаканов на месте – то есть тот же литр – это будет стоит 1 милю, вдвое дороже. Я уж не говорю о том, что одни и те же товары стоят совершенно разные деньги, только перейди дорогу. Какой-то принцип все же соблюдается – в больших супермаркетах все дешевле, чем в маленьких лавчонках. Но почему в том же супермаркете печенка стоит 1,5 мили, а рядом точно такая же печенка – 5,5?