000
ОтложитьЧитал
Задуманный гениальной волей одного великого человека, начертанный совершенством большого, неповторимого прекрасного искусства, Петербург был построен на телах тысяч погибших людей. Мокрый и мрачный, теперь он словно плакал и хмурился в унисон настроению женщин, потерявших близкого и дорогого им человека, неожиданно и безвозвратно.
Но Санкт-Петербург был любимым городом Гриши, городом его мечты, и тем единственным местом на земле, к которому у него никогда не было нейтрального отношения. Никогда не молчали перед ним его неподвижные каналы, не уходили в безмолвие его разводные мосты, его золотые иглы и тёмные купола… Этот город был для него архитектурно ясен, и, казалось, просматривался во все концы навылет, не скрывая и не пряча ничего тайного и опасного, в своих дворах-колодцах, углах и закоулках…
Ирина Валерьевна воспринимала этот город несколько
иначе. Ей казалось, что светлая трезвость удивительно сочетается в нём с мистикой, и на каждом шагу оживает старая русская литература: роком вставали из петербургских туманов образы «Прекрасной Дамы», Александра Блока, «Бедных людей» Достоевского, Гоголевского Акакия Акакиевича, обокраденного в тёмном переулке …
Туроператор предложил им место в отеле, с помпезным названием «Гранд Апартаменты». Он находился вблизи Невского проспекта, в пешей доступности от главных достопримечательностей города: Эрмитажа и Дворцовой набережной, дома Зингера, Михайловского замка, Исаакиевского собора, Спаса-на-Крови и Гостиного двора.
Идя по прямым, будто насквозь прострелянным улицам Санкт-Петербурга, по которым некогда проходила с Гришей, Ирина Валерьевна впитывала в себя эту особую, величественную атмосферу древнего города, тишиной и туманом обволакивающую его набережные, проспекты, дворцы… И какое-то странное чувство не покидало её при этом: она постоянно ощущала присутствие сына.
Будто сквозь плотную завесу туч, пробивался откуда-то издалека свет, от его божественной, неповторимой улыбки…
И вот ей кажется, что они вместе сидят на лавочке, близ Инженерного замка, как сидели когда-то. И, будто из других миров, перед их взорами открываются очертания белых, башнеобразных облаков необыкновенной мощи и торжественных форм; гигантские башни стоят над горизонтом, плавно меняя свои очертания и вздымаясь, до середины неба…
Вечер медленно угасает, и молодой месяц, золотой лодочкой выплывая из пелены облаков, освещает тихим светом небесную синь…
Подойдя ближе к зданию Инженерного замка, она видят в обволакивающей его мгле нечто, поражающее воображение: огромное существо, величиной с ящера мезозойской эры, неподвижно сидит на крыше старинного замка. Прижавшись щекой к башне, оно сиротливо смотрит вдаль тёмными и совершенно пустыми глазницами. Кажется, что ему мучительно хочется кричать и выть от тоски, но рта у него нет....
Вздрогнув всем телом от этого леденящего душу видения, Ирина Валерьевна ищет руку своей спутницы.
ВЕЩИЙ СОН
Сон в эту ночь выдался для неё тяжёлым и прерывистым.
Ей опять снился сын. Как бывало прежде, они вели меж собой тихий, задушевный разговор. Темой его была настоящая жизнь Гриши, в небесных сферах.
– Я рад, что вы приехали сюда, – проговорил Григорий, ласково улыбнувшись. – Я ждал вас…
– А где ты сейчас, сыночек? Как тебе живётся? – перебила его Ирина.
– Здесь прекрасно! – отвечал ей Гриша, продолжая светло
улыбаться. – Хотя всё же скучаю по тебе, по Полине… Взгляд его становится прежним, как был при жизни: спокойным и раздумчивым.
– Здесь открывается те органы слуха и зрения, которыми ты
воспринимаешь красоту местной природы. Наверное, это и есть духовный слух и духовное зрение, – восторженно говорит он. – Такой красоты я не видел никогда, живя на земле! Отсюда можно созерцать горные вершины, но не такими, какими видятся они на земле, а в духовной славе…
Могущественный дух, господствующий здесь, изливает на нас струи своей энергии…
Кажется, что всё это Григорий читает по какому-то литературному источнику, известному ей. Но по какому, конкретно, – Ирина Валерьевна не может вспомнить.
– Одно странно, – продолжает Гриша, – здесь не чувствуется разнообразия жизни. Нет пения птиц, жужжания пчёл, а лишь одна тихая музыка… Это он уже добавил от себя, с грустной улыбкой.
– Ну, а как ты чувствуешь себя? Тебе всё это нравится?
Всё устраивает? – спрашивает его Ирина Валерьевна, и вопросы её словно зависают в воздухе…
– Да как сказать… – Гриша задумывается. После паузы, он осторожно подыскивает слова: – Здесь я чувствую себя лишь гостем. Очевидно, моя главная обитель находится где-то в иных слоях биосферы. А здесь я лишь проездом…
– Слушай, а ты здесь один? Или ещё кто-то есть? – озабочено перебивает сына Ирина Валерьевна.
– Да, конечно! – опять оживляется Григорий. – Помню, множество людей встречало меня здесь. Словно я был большой радостью для них, каким-то особым событием. Будто они ждали меня давно… Встреча проходила на холме, под открытым небом. Горы излучали удивительное свечение. Трепещущие радуги перекинулись через всё пространство, объятое лучезарным покоем; в зените проступали дивные светила, разных цветов… Я помню чувство захватывающей красоты, ни с чем несравнимого восторга и изумления!
И тут Григорий таинственным тоном добавляет: – Это был
великий праздник, уготованный каждой душе, … если ей
предстоит путь к дальнейшему восхождению!
– К дальнейшему восхождению?! А каким образом? Ты,
правда, чувствуешь это?! – сыплет градом вопросов обеспокоенная и растроганная мать.
– Я постоянно ощущаю всё пребывающее, радостное нарастание сил, словно появление крыльев; раскрытие в себе способности к беспрепятственному движению, во всех направлениях четырёхмерного пространства…
Ирине кажется, что лицо сына в этот миг становится величественно прекрасным, оно словно светится, подобно месяцу, легко и царственно скользящему по глади ночного небосклона. Но голос сына теперь доносится до неё откуда-то издалека:
– Удивительные выси и громадные цветы, размером с деревья, источающие удивительную нежность, качаются и колышутся вокруг. Это колыхание подобно музыке, полной неисчерпаемого смысла…
И всё это сулит мне нечто большее, чем я уже достиг…
Эта фраза тоже зависает в воздухе.
– И что это может быть?! – одновременно с испугом и непонятной радостью вскрикивает Ирина Валерьевна.
– Ну, возможно, меня ждут ряды Небесного Воинства…
Или Сад Высоких Судеб, – гордо и пафосно проговаривает Григорий, как ученик, получивший Золотую медаль, на выпускном вечере.
– Ну а сейчас, чем ты занимаешься? – с учительской ноткой в голосе прерывает его мать.
– Кроме общения с людьми и наслаждения природой, время
уходит на работу над своим телом…
И Гриша опять начинает излагать, словно по тексту, ранее заученному: – Надо подготовить его к трансформе, поскольку путь в иные, высшие миры лежит не через смерть, а через Преображение. Я понял теперь, что стихи Евангелия, повествующие о вознесении, Иисуса Христа, намекают на нечто схожее. Вознесение из мёртвых изменило природу физического тела нашего Господа. Оно преобразилось вторично, вместе с эфирным телом. Очевидно, подобное предстоит всем, кому назначена определённая миссия…
Эти слова звучат торжественно, как нечто итоговое. Григорий особо выделяет их, из всего сказанного.
– Ну, а вы-то как?! – неожиданно спохватывается он.
– Ну что мы… Тебя не хватает. Плачем, грустим…
– Прошу вас, не надо! Ваше счастье в этом мире ещё не прожито. Живите и радуйтесь каждому мгновению!
– Да ну, куда уж там…– пробует отмахнуться Ирина Валерьевна.
– Да-да, я точно знаю! – горячо перебивает её Гриша. – Передай это Алине. Всё прекрасное у вас впереди.
И первые признаки этого появятся, совсем скоро!
Эта фраза эхом отзывается в сердце Ирины Валерьевны.
Проснувшись, и, открыв глаза, она продолжает слышать её, откуда-то издалека…
МИСТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН
Ирина лежит в постели, изучая взглядом глянцевый натяжной потолок. Очнувшись, она отмечает, что погода кардинально изменилась: лучи солнца, пробившись сквозь шторы, весёлыми зайчиками прыгают по полу. Машинально, привычным жестом она притрагивается кончиками пальцев к голове… И вскрикивает, ощутив на коже поразительные изменения…
– Боже! Что за мистика?!
Вскочив с постели, она подбегает к зеркалу, и, словно не доверяя глазам, осторожно проводит рукой по голове…
Жалкая растительность на ней сменилась густой, шелковистой щетинкой волос!
Обнаружив подобную метаморфозу, сердце Ирины готово
было выпрыгнуть из груди наружу, не то от радости, великой и необузданной, не то от ужаса… Беда, с которой она давно смирилась, и даже как-то привыкла к ней, отступает невесть куда, и невесть почему…
– Гриша! – почему-то вскрикивает она, поддаваясь привычке моментально делиться с сыном всем поразительным, пугающим и неожиданным…
– Что это?!
И тут светлый луч солнца, в очередной раз, пробившийся сквозь оконную штору, опять напоминает Ирине светлую, чуть застенчивую улыбку сына…
– Что такое?! Что случилось? – кричит из ванной встревоженная и перепуганная Алина. Обернувшись в махровое полотенце, она стоит посреди комнаты, подобно грации, выбежавшей под струи Петергофского фонтана…
НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ
Их номер находится на седьмом этаже, в мансарде, и оттуда хорошо видна гранитная набережная реки Мойки, золотой купол Казанского собора и острый, как игла, шпиль Адмиралтейства.
Поздним вечером, вернувшись с экскурсии в Петергоф, Павловск, Ломоносов, в Кронштадт или Гатчину, они стояли на балконе, любуясь величественным блеском Невского проспекта.
– Нет лучше Невского проспекта, по крайней мере, – в Петербурге! – невольно вспомнятся страстному книгочею и книголюбу строки Гоголя, из его повести «Невский проспект».