Мясорубка игровой индустрии. Как сохранить душу игры в мире корпораций

А что самое лучшее – у всего была причина. И не в каком-то дурацком банальном смысле. Буквально все – и хорошее, и плохое – случалось по какой-то причине, и этой причиной всегда был я. Если бы моя мама погибла в автокатастрофе, то только потому, что Бог хочет сделать меня сильнее. Если бы она оставила мне в наследство миллион долларов, это означало бы, что Господь проверяет мою веру. А если бы я потратил мамины сбережения на кокаин и шлюх, значит, волей Божьей я должен пасть, чтобы Он снова мог поднять меня со дна. Вся евангелистская вселенная вращалась вокруг меня, и, на мой вкус, это было восхитительно.

Приключения с высокими ставками и без реального риска, петля событий с постоянными наградами и эмоциональная защищенность социально приемлемого нарциссизма. Нет ничего удивительного в том, что меня так увлекла организованная религия. Она была устроена точно так же, как видеоигры.

Моя любовь к Господу привела меня в Университет Бэйлора в городе Уэйко, штат Техас – крупнейший баптистский университет в мире. Я был родом из семьи военных, поэтому закономерно подписался на учебную программу военно-воздушных сил. В обмен на оплату обучения я должен был отслужить четыре года в регулярных войсках после выпуска.

Я планировал углубиться в изучение религии и стать военным капелланом. Но жизнь в колледже способна изменить приоритеты. В неконтролируемой свободе, какую можно встретить только в идеализированной среде совместного обучения, есть нечто, заставляющее тебя поставить под сомнение все, во что ты когда-то верил. И это нечто называется случайным сексом. Будем честны: Бог, конечно, хорош, но в обнимашках явно не мастак. Наши с Ним отношения не дожили и до конца вводного курса.

Официально мы узаконили наш разрыв, когда я перешел на направление телекоммуникаций – ближайшее к ученой степени в киноискусстве из всего, что я мог найти. Судя по всему, после выпуска ВВС могли запихнуть меня на любую должность вне зависимости от моей квалификации. Так что можно было переключиться на что-нибудь, что мне действительно нравилось. Как раз на своем новом направлении в местном коммуникационном центре я разузнал о Братстве NoZe^[10] – тайном обществе паразитов и жуликов. Члены NoZe наводили ужас на Университет Бэйлора вот уже на протяжении 80 лет. Руководство университета мечтало выгнать их из кампуса, но никто толком не знал, кто они такие. Помимо редких появлений на публике, единственным доказательством существования NoZe была газета под названием «Веревка». По кампусу то и дело разлетались новые выпуски, преподносившие актуальные темы в формате занятных сюжетов под соусом из сатиры и плоского юмора.

Все, о чем я мечтал, будучи ребенком, было прямо у меня под носом. Я должен был присоединиться к братству.

В «Веревке» был описан довольно простой процесс вступления в сообщество. Нужно было лишь написать юмористическую статью. Я решил написать анализ несуществующей книги «Маленький трах: мягкий и липкий мир карликового порно», снабдив его обильными цитатами. Согласно инструкции, нужно было распечатать текст, дождаться определенной ночи, найти нужную церквушку, зайти на задний двор, где будет стоять бородач с факелом, и опустить листы в помойное ведро. Если мою заявку посчитают достойной, представители NoZe сами со мной свяжутся. Я сделал, как было велено. Примерно в три часа ночи зазвонил телефон. О том, что было после этого, я мало что могу рассказать. Помню, как катался на конвейере в заброшенном здании, наблюдая за полуголым толстяком, изображавшим, будто он курит сигарету через пупок. Все остальное как в тумане.

Членство в тайном обществе – не из тех вещей, что стоит раскрывать остальному миру. Особенно если это общество регулярно занимается взломами, кражами и вандализмом. Но поскольку у всех этих преступлений явно истек срок давности, готов признать: я действительно был в Братстве NoZe.

Армия США предсказуемо не оценила мое членство в антиправительственной организации, нацеленной на унижение руководства и попрание принципов Университета Бэйлора. За семестр до выпуска оплата моего обучения была отозвана. И в этом был виноват только я сам. Если бы я держал рот на замке, армейские никогда бы не узнали о наших делах в NoZe. Но я просто не видел смысла присоединяться к тайному обществу, если у меня не было возможности об этом хвастаться.

Я делал ставку на грядущие четыре года гарантированной занятости. Теперь они улетели у меня из-под носа, а на руках у меня был лишь диплом по специальности телекоммуникаций с 45 % посещаемости и средним баллом 2,4^[11]. И это было самое счастливое событие в моей жизни.

Видите ли, «Веревка» разожгла во мне какой-то огонек. Многие ночи напролет я копался в статьях и сюжетах – и страстно полюбил писательское дело. Это был порыв. Если бы я не писал для «Веревки», то работал бы над сценариями, рассказами и чем угодно, ради чего нужно было бы печатать слова на бумаге.

Я быстро все понял. В один момент я смотрел на слова как на простые инструменты связи и выразительности. А в следующий – я моргнул так быстро, что мозг даже не успел считать движение век – все изменилось. Я увидел в словах и буквах их истинную суть древних рун, наделенных практически алхимической силой и потенциалом. В тот момент я точно осознал, чем хочу заниматься в жизни. Я больше не хотел стать мультяшкой, проповедником, офицером и даже вором. Остаток своей жизни я посвящу служению этим чертовым незамысловатым словам.

Ровно это же я сказал своим родителям, когда позвонил им, чтобы сообщить об исключении из рядов ВВС. «Не переживайте, все будет хорошо, – сказал я в трубку. – Я стану писателем».

3
Проникновение

В отчаянии есть свои плюсы.

Сотворение искусства – тяжелый, даже болезненный процесс. В частности, писательское дело может потребовать дни или даже месяцы одиночества, сомнений и споров с голосом собственного разума. Чтобы преуспеть, необходимо вкладывать в дело время и силы. Читать чужие труды – и хорошие, и плохие. Писать, редактировать, редактировать и редактировать, пока ты сам не признаешь, что настала пора двигаться дальше. И что самое главное, каждый день необходимо бить себя по лицу в надежде, что ты выйдешь победителем в противоборстве с самим собой. Можно приучиться к такому образу жизни, но не прийти к нему естественным путем.

Комфорт, довольство и финансовая защищенность – прирожденные враги начинающего писателя. Люди инстинктивно стараются избежать страданий, такое поведение прописано в наших ДНК. Когда речь идет об эмоциональных страданиях, писательский труд может послужить убежищем. Поэтому для писателя важно испытывать страдания в том или ином виде. Все хорошее необходимо изживать, пока не останется сплошной негатив: зависть, мелочность, отчаяние. И отчаяние – важнее всего.

Спустя год после выпуска я жил в Нью-Йорке, снимая в субаренду крохотную комнатушку в районе Алфабет-Сити. Все, что у меня было, – ноутбук, набитый одеждой чемодан, потрепанный матрас, который я нашел на обочине, да еще металлический столик с деревянной столешницей и плетеными корзинами, который служил одновременно рабочим местом и комодом. На дворе стоял июнь, а комната была оплачена до конца августа. На кармане у меня было около двух тысяч долларов, которые я сумел заработать, разгребая компакт-диски в торговом центре Остина, штат Техас. Этого хватило бы, чтобы дожить до наступления осени. У меня оставалось три месяца, чтобы разгрести все дерьмо в голове, найти работу, оформить аренду и начать новую жизнь в Нью-Йорке, где я практически никого не знал.

Хотя постоянной работы у меня не было, нельзя сказать, что я бездельничал. Еще в Остине я познакомился с парой начинающих продюсеров, которые работали с режиссером, проживающим в Адской кухне на Манхэттене ^[12]. Я ни в жизнь не вспомню, как его звали, так что будем называть его просто Чуваком. Чувак снимал видеоклипы для рэперов, но собирался взяться за полнометражный фильм. У него на руках уже был сценарий: основанная на реальных событиях и разворачивающаяся в 1980‑х криминальная история про ямайских наркодилеров в Бруклине. Текст был хреново написан. Его принес режиссеру очевидец тех событий, но он не был профессиональным сценаристом. Продюсеры предложили мне причесать этот текст. Я предположил, что мне заплатят.

«Сделай так, чтобы по нему можно было что-то снять, – сказали они. – Чтобы мы могли его продать. Тогда и поговорим о деньгах».

Звучало это подозрительно, но не то чтобы мои услуги тогда были нарасхват. К июлю я подготовил сценарий и разослал его всем, кому надо. На следующий день меня разбудил звук текстового сообщения. Писали продюсеры: «Все отлично. Думаю, мы теперь официально в кинобизнесе». Странное дело. Я думал, мы уже и так были в кинобизнесе.

Я набрал свое сообщение: «Рад, что вам понравилось. Теперь давайте набросаем контракт».

Ответ: «Здорово, что ты серьезно относишься к своей карьере, но такие разговоры станут преградой на пути к большим возможностям».

Я знал, что это полная херня, но во мне еще теплилась надежда. Я хотел, чтобы эта работа стала для меня прорывной. Увы, уже прошло больше половины лета, а запас денег подходил к концу. Я не мог позволить себе занять выжидательную позицию. Нужно было найти способ превращать слова в наличку. Если написание сценариев было пиком карьерной лестницы профессионального писателя, значит мне стоило спуститься на пару ступеней вниз и попробовать снова.

Комиксы казались подходящим вариантом. Я был фанатом комиксов всю свою жизнь – с тех пор как старший брат оставил мне коробки с подборкой номеров «Болотной твари» и «Века Marvel». Но по-настоящему я подсел на это дело, когда впервые прочитал комиксы про Человека-паука, валяясь дома с простудой. Питер Паркер, человек под маской супергероя, был во многом похож на меня: умный, неловкий в общении, его часто задирали другие. Короче говоря, мы оба были задротами. Меня всегда привлекали персонажи вроде Питера. Донателло из «Черепашек-ниндзя» и Игон Спенглер из «Охотников за привидениями» были для меня ролевыми моделями. Их увлечения не мешали им стать частью коллектива, напротив – делали их необходимыми участниками команды. Впрочем, Человек-паук не был командным игроком. И он, и его реальная личность – Питер Паркер – были изгоями. Что бы они ни делали, от них держались в стороне. Не лучший пример для формирования юной психики, но определенно близкий образ. Комиксы про Человека-паука не исцелили меня от задротства, но вселили достаточно уверенности и вдохновения, чтобы мне стало на это плевать. Когда я превратился в начинающего писателя с Манхэттена, казалось абсолютно естественным найти работу в Marvel и вернуть должок, написав сюжет для очередного номера «Удивительного Человека-паука».

То был 2004 год – лишь спустя четыре года Marvel выпустит первый фильм про Железного человека и начнет перевоплощаться в мультимиллиардного киногиганта. Конечно, к тому времени уже вышли фильмы про Людей Икс и Человека-паука от студии Sony Pictures, но Marvel в первую очередь была известна по своим комиксам. Тем не менее я знал, что они наверняка получают сотни новых резюме каждый день. Мне нужно было выделиться на их фоне, выкинуть нечто радикальное. Скажем, завалиться прямо в их офис и попросить нанять меня.

Вы не поверите, насколько легко это оказалось сделать.

Сжимая в руке свежераспечатанное резюме, я заказал такси в Мидтаун. По совету отца я надел деловой костюм – слегка помятый, но ничего страшного. Всю жизнь он говорил мне надевать костюм на встречи с потенциальными работодателями. Он не раз подрабатывал летом в магазине костюмов своего брата – ему было виднее. Но то было в 1950‑е. Готов поставить солидную сумму денег на то, что никто из Marvel не ходил на работу в костюме. Казалось странным приходить к ним в таком наряде. Впрочем, не более странным, чем заявиться туда без приглашения.

После поездки на лифте, которая показалась мне самой долгой в жизни, я предстал перед входом в офис Marvel. Я подергал ручку двери – заперто. Я позвонил в звонок. Спустя мгновение дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы из-за нее на меня смог выглянуть очень высокий и мускулистый мужчина. На нем была футболка и джинсы. Мысленно я отправил в адрес отца пару бранных слов.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил мужчина. По тону было ясно, что помогать он мне явно не собирался.

Я выдал речь, которую заучивал по пути в офис:

– Привет! Меня зовут Уолт Уильямс. Я хотел узнать, нет ли у вас каких-нибудь свободных вакансий. Я недавно выпустился из колледжа и всегда мечтал работать в Marvel. Поэтому решил просто заглянуть к вам и познакомиться. Я усердно работаю и быстро учусь. Готов делать что угодно, чтобы закрепиться в вашей компании, даже если придется начать с разбора входящих писем.

Все верно: весь мой план строился на том, чтобы начать строить карьеру с разбора почты. Почему? Потому что я такое по телику видел.

Мужчина распрямился:

– Письма тут разбираю я.

Я понял намек. Но не собирался останавливаться. Я уже заплатил за такси, чтобы добраться сюда, и был готов идти до конца.

– Что ж, как я и сказал, я буду рад взяться за любую работу. Что угодно, лишь бы стать частью семьи Marvel. Я могу с кем-нибудь это обсудить?

– Все ушли на обед.

– Ничего, – я протолкнул свое резюме сквозь щель в двери. – Если вы передадите кому-нибудь мое резюме, я буду очень благодарен.

– Ага-ага, – для него разговор был окончен. Он захлопнул дверь прямо у меня перед носом.

До сих пор я не получил от них никакого ответа.

В последующие пару недель я продолжил сползать вниз по карьерной лестнице писателя. Я был чересчур многословным, чтобы ограничиться короткими рассказами, но и на полноценную книгу меня бы не хватило. Эссе и статьи были для меня слишком сухими, от их написания хотелось вонзить себе в глаз карандаш. Я предлагал журналам свои рецензии на рестораны, театральные постановки, книги и фильмы. Ни одна из них не удостоилась даже ответа, и на то была серьезная причина: я никудышный критик. Если спектакль или ресторан выводили меня из себя, я легко мог разорвать их словами в клочья. Но мне не хватало вдумчивости, чтобы проанализировать и отметить то, что мне нравилось. Хорошо еще, что в те годы не было спроса на кликбейты и набросы на вентилятор. Иначе я бы никогда не узнал, что быть писателем и быть сволочью – две совершенно разные вещи.

Мои возможности сокращались, как и деньги на банковском счете. Мне необходимо было срочно что-то предпринять, иначе бы все мое приключение оказалось напрасным. Я настолько погрузился в отчаяние, что пошел на шаг, с которого стоило начинать.

Все на свете знают: если где-то висит флаг с одной звездой, под ним точно соберутся техасцы. Я сам считаю себя луизианцем, но если говорить откровенно, то по отцовской линии во мне четверть крови месящего говно ботинками ковбоя. Этого оказалось достаточно, чтобы одной июльской ночью меня занесло в бар «Одинокая звезда» в Мидтауне.

Исходив все пути, я решил прибегнуть к оружию последнего шанса. На Манхэттене жили два представителя Братства NoZe – Зальцман и Гроверфилд. Оба выпустились из колледжа лет за десять до меня. Мы никогда не были знакомы, но я был о них наслышан. Зальцман был сценаристом, а Гроверфилд – редактором в издательстве. Если кто и мог мне помочь, то только они. Я знал, что это не гарантия получить должность или даже рекомендацию. Наше побратимство давало мне шанс пропустить несколько кружек в баре и пожаловаться – не более того.

Если бы это была художественная книга, то на этом моменте наш герой представил бы себе, какие выгоды сулит ему знакомство со старшим и более успешным наставником. Он бы со сверкающими глазами выразил готовность пойти на все ради успеха, невзирая на моральные установки. А для опытных дельцов этого оказалось бы достаточно, чтобы взять героя под крыло, осознав, что он с ними одной крови.

Но ничего такого не случилось. Ведь это не вымысел, а моя жизнь. Я не столько герой, сколько скопление неуверенностей и параноидальных заблуждений, слепленных в форме пухлого паренька. Зальцман и Гроверфилд не скупились на выпивку, были вежливы, отвечали на любые вопросы. Меня же их дружелюбность только отпугнула. Не сумев наладить со мной контакт, они увлеклись беседой между собой, оставив меня познакомиться с их общим другом Уэйном.

– Чем занимаешься? – спросил он меня.

– Сейчас? Херней маюсь, – я терпеть не мог этот вопрос. Не потому, что он казался формальным, а потому, что ответ на него будто заставлял меня соврать. – Но теоретически я писатель.

– Круто. Работаешь над чем-нибудь конкретным?

– Ничем таким, что заслуживало бы обсуждения.

– Что ж, если тебе нужна работа, возможно, я могу с этим подсобить. Слышал когда-нибудь про Take-Two?

Никогда в жизни. Уэйна это не удивило. Take-Two Interactive была третьей по величине компанией в мире издательства видеоигр. Ее название не было на слуху, но в ее подчинении находилась студия Rockstar Games, разработавшая широко известную серию игр Grand Theft Auto. Дела у Take-Two шли ни шатко ни валко. Компания заляпалась в скандале, известном как Hot Coffee. Кто-то покопался в коде Grand Theft Auto: San Andreas и обнаружил материалы, связанные с недоделанной мини-игрой, где игрок мог заняться сексом в одежде со своей виртуальной девушкой, пригласившей его попить кофейку. Игрокам эта мини-игра была недоступна, Rockstar вырезала ее из игры. Но материалы оставались на диске, и прочесывающие код продвинутые программисты их отыскали. Они создали неофициальную модификацию, проще говоря, мод, который активировал недоделанные части кода и заменял одетых персонажей на обнаженные модели. Так и работают моды: меняют содержание игры, чтобы оно отличалось от задуманного разработчиками. Моды могут менять часть графики, вводить новые игровые механики или, как в случае Hot Coffee, разблокировать недоделанную мини-игру, которая никогда не должна была предстать перед публикой. Когда этот мод вышел, далекие от видеоигр люди не поняли, что произошло, и несправедливо обвинили во всем компанию.

– Как нетрудно догадаться, ситуация в Take-Two сейчас напряженная. Но это все еще отличное место для работы. И мы как раз запустили новое издательское подразделение – 2K Games. Я знаю, что они сейчас нанимают много сотрудников на низшие должности. Отправь мне свое резюме. Кто знает? Может, это судьба.

Спустя две недели я стоял в вестибюле офиса Take-Two в своей лучшей одежке и сверкал от пота. Меня ждало собеседование на должность игрового аналитика. Эта работа требовала играть в находящиеся на стадии производства прототипы и сообщать, как их можно улучшить.

Зайдя в вестибюль, Уэйн окинул меня взглядом и замер.

– Ты в костюме, – это был не вопрос и не утверждение. Скорее он не мог поверить своим глазам и невольно описал вслух увиденное.

– Это плохо?

– Если ты хочешь получить работу, то да. Слушай, просто сними пиджак и галстук, расстегни рубашку и закатай рукава. Никто в игровой индустрии не наймет человека, который надел костюм на собеседование. Ты этим показываешь, что ни черта не знаешь о том, как делаются игры.

– Я ни черта не знаю о том, как делаются игры.

– А вот этого им, пожалуйста, не говори.

Я последовал за ним в недры здания, раздеваясь по пути.

– Ты уверен? Я тут неслабо пропотел.

Август в Нью-Йорке был суров. Летом город превращался в огромную каменную печь для пиццы. От каждого доносился знакомый тошнотворно-сладкий запах крысиной смерти. Вонь меня не беспокоила, но жара была невыносимой. Пусть я вырос на юге, но ничто не подготовило меня к городскому лету. Я постоянно потел. Не чрезмерно, но достаточно, чтобы выглядеть промокшим до нитки. Такой вид сгодится для плавания в бассейне, но не для собеседования.

– Может, они не заметят.

Мы остановились у входа в зал для совещаний, где должно было пройти мое собеседование. Я был вспотевшим и взъерошенным, из кармана брюк у меня торчал красный галстук.

– Я выгляжу так, будто по пьяни возвращаюсь домой с выпускного.

Уэйн воздержался от того, чтобы похлопать меня по плечу или пожать мне руку – разумное решение с его стороны. Но зато он искренне мне улыбнулся.

– Просто будь собой. У тебя получится, – он открыл двери в зал и представил меня Лису.

Я ничего не знал о стоявшем передо мной человеке. Он был худощав и небольшого роста, но казался сильным. Его стиль в одежде напоминал корабельные наряды Викторианской эпохи. Глаза у него были разного цвета: один голубой, другой карий. Говорил он с сильным французским акцентом, который мешал уследить за словами.

Позднее я раскопал информацию о нем в Интернете и выяснил, что он начал работать в Ubisoft в 1997 году и числился там как участник команды, трудившейся над сетевой составляющей гоночного симулятора под названием POD. Четыре года спустя он уже был вице-президентом компании с солидным портфолио: Rayman, Splinter Cell, Prince of Persia: The Sands of Time. Невозможно установить, насколько Лис повлиял на успех этих игр, но, похоже, его вклад был существенным.

За годы нашего знакомства я наслушался про него разных сплетен. Одни говорили, что раньше он был стендап-комиком. Другие – что он втайне яро исповедует буддизм, а третьи – что он отверг все религии, так как в детстве стал свидетелем убийства, совершенного церковным служащим. Кто-то утверждал, что он итальянец, но маскируется под француза, потому что очень любит Францию. Кто-то говорил, что он американец, выдающий себя за французского подданного, потому что это позволяет ему без всякой опаски говорить ужасные вещи. Учитывая мой личный опыт, я готов поверить во что угодно из вышеперечисленного.

– Так, значит, это работа по части QA?

QA, или контроль качества, – это занятие тестировщиков, которые играют в разрабатываемые игры и находят там баги, которые нужно исправить.

Лис мотнул головой и суматошно возразил:

– Не-не-не-не-не. Игровой аналитик – творческая профессия. Ты должен будешь сравнивать наши игры с разработками конкурентов и придумывать, как улучшить наши проекты. Мы выпускаем игры на все платформы. Для этой работы ты должен быть знаком с PlayStation, Xbox и ПК. Что из этого у тебя есть?

– О, у меня нет никаких игровых платформ.

Он аж пошатнулся.

– В смысле, нет никаких?..

– У меня есть ноутбук, но он довольно старый. Я даже не уверен, что на нем запустятся игры.

– И при этом ты претендуешь на должность в игровой компании.

Остатки его заинтересованности во мне быстро улетучивались. Он искал человека, который разбирается в современных играх: знает все хиты, все новинки, знает, во что любит играть народ.

– Ну, у меня были и Xbox, и PlayStation, но я продал их перед тем, как переехать сюда. Я вроде как думал, что после колледжа я должен перестать играть в игры и найти работу.

Он рассмеялся. Моя необычайно наивная прямота вновь привлекла его внимание.

– Ты готов снова начать играть в игры? Или это для тебя не обсуждается?

– Если вы захотите, чтобы я играл, я не откажусь.

– Рад слышать, – ответил Лис. – У тебя есть ко мне какие-нибудь вопросы?

Я терпеть не мог задавать вопросы на собеседовании. Мой мозг, проявляющий явные признаки синдрома дефицита внимания и гиперактивности, способен выслушивать чью-то речь не более трех минут. После этого он включает фоновую музыку и переходит в режим экономии энергии. К счастью, на выручку часто приходит моя самовлюбленность, позволяющая фокусироваться на диалоге до полутора часов, если речь идет обо мне. Подходящая комбинация для собеседования, но только не тогда, когда приходит черед задавать вопросы. Мне явно не хватало информации, чтобы сформулировать внятный запрос. Когда кто-то спрашивает, есть ли у меня вопросы, самым честным было бы ответить: «Нет?» или «А можно еще поговорить обо мне?» Ни один из этих ответов не казался уместным.

Но в этот конкретный день что-то пошло не так. Может, я преисполнился уверенности в себе или естественные французские манеры Лиса оказались слишком заразительными. Кто знает? Но мной вдруг что-то овладело, и впервые в жизни я задал на собеседовании вопрос.

– Когда вы говорите, что я должен составлять отзывы о ваших играх, вы хотите получить честное мнение? Или вам просто нужен человек, который на все поддакивает и которому все нравится?

Только на середине фразы мой мозг осознал, что именно я собираюсь произнести. Мне как раз хватило времени обо всем пожалеть к моменту, когда последнее слово слетело у меня с языка. И прежде чем Лис успел ответить, я услышал в голове голос своего отца: «Ты хоть когда-нибудь научишься держать свой чертов рот на замке?» Он повторял мне это на протяжении двух десятилетий. И в кои-то веки я был склонен с ним согласиться.

Мы с Лисом никогда прежде не разговаривали. Что он мог подумать? «Да что это, черт возьми, за вопрос такой? Кем этот пацан себя возомнил?» Он должен был рассмеяться надо мной, наорать на меня, выставить за дверь, поставить на место. Но вместо этого он предложил мне работу.

Уэйн и Лис дали мне пару дней, чтобы обдумать предложение.

Действительно ли я хотел этим заниматься? Я перебрался в Нью-Йорк, чтобы стать писателем. Но пока стал лишь неудачником. И все же, разве это был повод, чтобы сдаться? Я не сомневался, что работать над видеоиграми будет весело. Но к писательскому делу прямого отношения это не имело.

Я послал сообщение режиссеру фильма по моему сценарию про ямайцев: «Эй. Есть какие-нибудь новости о съемках?»

Ответ гласил: «Давай поговорим завтра. У меня есть новая идея для тебя. Что, если бы Тони Монтана из “Лица со шрамом” гонял на пуленепробиваемом “роллс ройсе”? Притащи травки».

С другой стороны, почему бы мне не поработать над играми, пока моя карьера писателя не встанет на рельсы? Тем более что зарплата и медицинская страховка помогут мне дожить до этого момента.

Я написал Уэйну на электронную почту: «Я в деле».