Последний защитник

Andrew Taylor

THE LAST PROTECTOR

Copyright © Andrew Taylor, 2020

All rights reserved

© И. Н. Нелюбова, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024 Издательство Азбука®

* * *

Посвящается Кэролайн

Не буду описывать, в каком удручающем положении находимся я и моя семья, не говоря об английском народе. Уж лучше мне пасть пред Господом ниц и заплакать…

Из зашифрованного письма Ричарда Кромвеля, бывшего лорд-протектора^[1] Англии, своему брату Генри (написано предположительно в мае 1659 г.)

Главные Действующие лица

Инфермари-клоуз, Савой

Джеймс Марвуд, клерк Джозефа Уильямсона и секретарь Совета красного сукна

Маргарет и Сэм Уизердин, его слуги

Стивен, мальчик-слуга

Дом со знаком розы, Генриетта-стрит

Саймон Хэксби, владелец чертежного бюро, землемер и архитектор

Кэтрин Хэксби, его жена, в девичестве Ловетт

Джейн Эш, их служанка

Бреннан, чертежник

Фибс, привратник

Уайтхолл

Король Карл II

Лорд Арлингтон, государственный секретарь

Дадли Горвин, его служащий

Джозеф Уильямсон, заместитель лорда Арлингтона

Уильям Чиффинч, хранитель личных покоев короля

Джордж Вильерс, 2-й герцог Бекингем

Эзра Ривс, золотарь

Феррус, работник золотаря

Прочие

Госпожа Элизабет Кромвель, вдова Оливера Кромвеля, лорд-протектора Англии (умерла в 1665 г.)

Преподобный Иеремия Уайт, бывший духовник лорд-протектора

Ричард Кромвель, бывший лорд-протектор Англии, унаследовавший эту должность от своего отца, Оливера Кромвеля

Элизабет Кромвель, старшая дочь Ричарда

Госпожа Далтон, ее крестная мать

Вонсвелл, лодочник

Господин Вил, известный как Епископ

Роджер Даррел, его слуга

Мадам Крессуэлл

Мертон, Хлорис, Мэри – у нее в услужении

Глава 1
Стены сочатся кровью

Пятница, 13 ноября 1665 года

В тусклом солнечном свете осеннего дня преподобный Иеремия Уайт скакал верхом по Линкольнской дороге, направляясь от Питерборо на север. Это был высокий худой мужчина, прямой как жердь, одетый в черное. Поскольку Уайт сумел раздобыть в харчевне лишь маленькую бурую лошаденку, его ноги чуть ли не волочились по земле, что казалось ему довольно унизительным.

Он выехал утром, в начале девятого. Ехать предстояло миль шесть, от силы семь, однако путь занял больше времени, чем он ожидал. После недавних дождей дороги размыло, да и кобыла оказалась ленивой и своевольной. Поэтому Уайт прибыл в Нортборо только в середине дня, когда время обеда давно миновало, о чем ему все с большей настойчивостью напоминал собственный желудок.

Ворота в поместье были открыты. Его преподобие въехал во двор. Из каретного сарая вышел конюший. Одной рукой он приподнял головной убор, а другой взял лошадь под уздцы.

– Она еще жива? – спросил Уайт.

– Да, сэр. – Конюший взглянул на него снизу вверх. – Но пусть Господь проявит милосердие и поскорее заберет ее душу.

Священник спешился. У главного входа в дом поднялась суета. Вышел Клейпол, а за ним двое слуг.

– Слава богу, вы приехали! – воскликнул он. – Госпожа Кромвель весь день только о вас и спрашивает. Этак она доведет себя до очередного приступа. Отчего вы задержались?

– Дороги размыло. Я, видите ли…

– Ладно, теперь это не важно. Входите же поскорее!

Клейпол так торопился, что чуть ли не втащил Уайта в дом. Он провел священника в большой зал слева от коридора с ширмами и усадил его в кресло возле камина, где догорали поленья. Один из слуг взял у гостя плащ. Другой нагнулся и стянул с него дорожные сапоги.

– Вы навестите ее тотчас? – спросил Клейпол.

– Я бы сперва перекусил, – сказал Уайт.

Хозяин дома глянул на ближайшего слугу:

– Тащи хлеб, сыр – все, что есть под рукой, чтобы быстро утолить голод. – Он снова обернулся к Уайту, потирая глаза. – Госпожа Кромвель… она снова мучилась от боли всю ночь, и… боюсь, бедняжка не в своем уме. – У него задрожали губы. – Она говорит… без конца повторяет…

Уайт взял собеседника за руку:

– Что говорит миледи?

– Она постоянно твердит, что стены сочатся кровью. – Клейпол округлил глаза.

– Возможно, у нее лихорадка. Или Господь явил госпоже Кромвель картину будущего мира, хотя, надеюсь, сие не предназначено для нее. Равно как и для вас, и для меня. Но сейчас, друг мой, мы вряд ли можем что-то сделать для несчастной. Разве что успокоить. И конечно, мы должны за нее молиться. Вы знаете, почему миледи хочет меня видеть? Опять завещание?

– Не знаю, сэр. Я спрашивал, но она молчит. Госпожа Кромвель может быть скрытной и подозрительной даже с нами, членами семьи.

Слуга принес холодную баранину и кувшин эля. Уайт начал было есть и выпил немного, но явное нетерпение хозяина умерило его аппетит.

– Еда подождет, – решил он. – Лучше я встречусь с миледи прямо сейчас.

Мужчины пошли наверх. На площадке Клейпол постучался в одну из дверей, и на пороге появилась служанка с серым от усталости лицом.

– Миледи знает, что вы приехали, – шепнула она Уайту. – Она слышала, как вы разговаривали внизу.

– Госпожа Кромвель в состоянии принять посетителя? – понизив голос, осведомился Клейпол.

Служанка кивнула:

– Да, если он не останется у нее надолго. С Божьей помощью это облегчит ей душу.

К удивлению Уайта, постель оказалась пуста, но в камине горел огонь. В комнате пахло травами и болезнью.

– Госпожа в кабинете, – кивнув на дверь в углу комнаты, шепотом пояснила служанка. – Она велела мне перенести ее туда, когда услышала, как вы въехали во двор. Проходите, сэр.

Клейпол собрался было тоже последовать за ними, но женщина остановила его:

– Простите, хозяин. Миледи хочет видеть господина Уайта наедине.

Она широко распахнула перед гостем дверь. Как только он вошел, сзади послышался лязг щеколды.

Кабинет был крошечный – не больше двух-трех квадратных ярдов – и весь заставлен какими-то едва различимыми предметами. Стены комнаты, располагавшейся над крыльцом и выходившей на север, были обшиты деревянными панелями. Сквозь узкие окна из толстого зеленого стекла проникало мало света. Здесь пахло старостью и болезнью. И было очень холодно.

На миг его преподобию показалось, что служанка сыграла с ним шутку и комната пуста. Однако потом, когда глаза его привыкли к полутьме, он заметил шевеление в углу. Старая леди лежала, обложенная подушками и закутанная в одеяла.

– Господин Уайт, да благословит вас Господь за то, что вы снова проделали весь этот путь. Благодарю от всего сердца.

Священник поклонился:

– Моя жена шлет вам привет. Она молится за вас.

– Кэтрин – хорошая девочка.

– Как вы чувствуете себя, миледи?

Госпожа Кромвель вздохнула и заскулила, как собака. Уайт терпеливо ждал: а что еще ему оставалось?

Через минуту, когда боль отступила, она вымолвила:

– До конца месяца я буду в могиле.

– На все воля Божья.

– Последние пять или шесть лет воля Божья проявляет себя довольно странным образом.

– Не нам подвергать Его сомнению. – Священник выдержал паузу, но старуха ничего не сказала. – Полагаю, миледи, речь идет о завещании? Послать за стряпчим снова?

– Нет. Я хотела поговорить совсем о другом. Пожалуйста, велите принести свечу. Становится все темнее и темнее.

Уайт приоткрыл дверь. Клейпола в комнате не было, но служанка уже зажгла свечи и принесла одну.

– Госпожа будет сейчас принимать свое снадобье? – спросила она, протягивая гостю свечу.

Слух у старухи был острый.

– Вот же глупая женщина, – пробурчала она. – Нет, сейчас не буду. Позже. Поди прочь!

Священник закрыл дверь каморки и поставил свечу на консоль на стене. Госпожа Кромвель наблюдала за ним. Ему показалось, что она сильно похудела за последние три месяца и теперь иссохшее тело под одеялами было не больше, чем у ребенка. Уайт помнил ее в расцвете лет, когда эта статная круглолицая женщина была полна кипучей энергии и ловко управляла домом. На протяжении семи лет после смерти своего мужа Оливера Кромвеля она медленно, но верно менялась к худшему. Казалось, постепенно само время пожирает ее.

– Присаживайтесь, господин Уайт.

Возле сундука стоял низкий стул. Другой мебели в каморке не было, не считая кушетки, на которой лежала больная. Когда священник сел, колени чуть не доставали ему до подбородка, а пола почти не было видно.

– Свечи мне ни к чему, – продолжила госпожа Кромвель, – когда я вижу кровь на стенах. А иногда я чувствую ее запах. Запах свежей крови. Вы понимаете?

– Это все из-за лихорадки, миледи, уверяю вас. Никакой крови на самом деле нет.

Она издала низкий дребезжащий звук, который можно было принять за смех.

– Нет, сэр. Кровь есть всегда. Слишком много крови. Но пока хватит об этом. Окажете мне еще одну услугу? А также будете моим душеприказчиком?

Уайт склонил голову:

– Как вам будет угодно, миледи. Сделаю все, что в моих силах.

– Вы с Кэтрин не будете в обиде. Когда я покину этот мир, вам тоже кое-что достанется. – Из-под одеял появилась рука, маленькая и сморщенная, как обезьянья лапка. – Возьмите.

Это оказался железный ключ длиной три дюйма, теплый на ощупь, согретый теплом его хозяйки.

– Откройте сундук, сэр. Внутри найдете связку бумаг, на самом верху. Будьте добры, дайте их мне.

Уайт сделал, как она велела. Бумаги были перевязаны широкой черной лентой. Внизу под ними он увидел темную богатую ткань. Пламя свечи сверкнуло на золотой нити, оживляющей строгую материю. Наследие былых дней, проведенных в Уайтхолле, с грустью подумал священник, гадая, что еще хранит этот сундук, какие там лежат сувениры на память о других местах, о других, лучших временах.

Госпожа Кромвель развязала ленту и велела:

– Держите свечу выше.

Она уткнулась в документы. На одном Уайт заметил знакомый почерк усопшего супруга миледи, самого лорд-протектора Оливера Кромвеля, да будет благословенна его память. Старуха замерла, гладя бумагу, словно это приносило ей удовольствие и успокоение. Ее губы ритмично двигались, как у паписта, который перебирает бусинки на четках. Бормотание превращалось в слова, а потом во фразы, достаточно связные:

– «Ты мне дороже всех на свете – и пусть так будет всегда… Милая, не могу пропустить эту почту, хоть особых новостей нет, но я и вправду люблю писать своей милой, которая всегда в моем сердце. Мне радостно от того, как расцветает моя душа. Да одарит тебя Господь Всемогущий милостью своей… Я так люблю писать тебе, родная… ты мне дороже всех на свете…»

Затем старую леди сразил второй приступ боли, еще сильнее, чем первый. Уайт сидел со свечой в руке. Он смотрел, как агония исказила черты госпожи Кромвель до неузнаваемости. Не отдавая себе отчета, он начал молиться вслух, прося Бога облегчить ее страдания на этом свете и проявить к ней милость в загробной жизни. Боль понемногу утихала.

– Миледи, вы утомились и так страдаете. Давайте продолжим позже? А сейчас пусть служанка даст вам снадобье. Оно поможет вам уснуть.

– Нет! – возразила она с неожиданным жаром. – Я потом высплюсь. – И снова взялась за документы, стала их перебирать. – Ага! Нашла. Господин Уайт, вот что нам нужно.

Госпожа Кромвель подняла бумагу, чтобы он мог ее видеть. Сложено, как письмо, но имени адресата нет. Она повернула послание обратной стороной, показывая, что складки скреплены тремя большими печатями. Священник хотел взять письмо, но старуха отдернула руку и прижала его к груди.

– Что мне нужно сделать? – спросил Уайт.

– Это для моего сына, – пояснила она. – Письмо должно дойти до адресата с невскрытыми печатями. Обещайте, что будете охранять его ценой своей жизни. Мой супруг вам доверял. И я тоже вам доверюсь.

– Даю честное слово, миледи! Если пожелаете, я завтра же отправлюсь в аббатство Спинни. – «Ох уж эти старухи! – подумал Уайт. – Вечно делают из мухи слона». Он выдохнул с облегчением, узнав, что задание совсем несложное. Конечно, дорога будет долгой и утомительной, но как только он исполнит поручение, то сможет ехать домой, к Кэтрин, не возвращаясь сюда. – Если прикинуть расстояние, то отсюда через Фенские болота не больше сорока-пятидесяти миль. В это время года путь займет больше суток, но…

Госпожа Кромвель помахала письмом, оборвав священника на середине фразы:

– Нет-нет, господин Уайт! Вы не так меня поняли. Во-первых, вы должны подождать, пока я не умру и не лягу в могилу. А во-вторых, это письмо не для Генри. Оно предназначено моему старшему сыну Ричарду. – У нее задрожали губы. – Разбитый Дик^[2]. Бедный Дик. Не его вина, что все так получилось.

Уайт смотрел на собеседницу круглыми от изумления глазами:

– Письмо для Ричарда? Но…

– Полагаю, он сейчас во Франции или в Италии. – Ее рот широко раскрылся, обнажив розовые десны: была то улыбка или гримаса боли? – Подумать только, второй лорд-протектор, наследник своего дорогого отца. Ах, будь на то воля Божья, Ричард до сих пор бы им и оставался. Но теперь у него нет ни крыши над головой, ни пенни в кармане. – Старуху снова пронзила боль; Уайт молча молился, ожидая, когда ей станет легче, и через несколько минут госпожа Кромвель продолжила: – Вам следует подождать, сэр. Если потребуется, несколько месяцев. За нами следят, как вы знаете, в особенности за Генри и за мной, ну и за женой Ричарда тоже. Они могут обыскать этот дом, когда я умру.

«Бог мой, – подумал Уайт, – все это здорово ударит по карману». И еще ему стало страшно за себя. Ибо среди всех уцелевших противников монархии не было никого, за кем шпионы короля следили бы более тщательно, чем за Ричардом Кромвелем.

– А как мне его найти, миледи?

– Искать не потребуется. – Госпожа Кромвель еще раз обнажила розовые десны. – Есть один человек, который сам вас найдет, и вы отдадите ему это письмо. С нетронутыми печатями.

Уайт наклонился вперед. Несмотря на холод, у него на лбу и под мышками выступил пот.

– А как я узнаю, что это именно тот, кто мне нужен, миледи?

– Он или она скажет вам следующие слова: «Стены сочатся кровью». А вы должны ответить: «Да, свежей кровью».

Госпожа Кромвель ускользала от него. Ее глаза закрылись. Она молчала, лишь терла пальцами одеяло, медленно и осторожно, как будто оценивая качество материи. Но через минуту или две и эти движения прекратились. Дыхание стало ровным. Решив, что больная уснула, Уайт поднялся и на цыпочках пошел к двери.

Когда лязгнула щеколда, госпожа Кромвель вдруг встрепенулась и что-то невнятно проговорила.

– Прошу прощения, миледи, что вы сказали?

– Передайте Ричарду, чтобы он был добр с бедным Феррусом.

– С Феррусом? – повторил Уайт, не будучи уверен, что правильно расслышал имя. – А кто это такой?

– Я дала ему только пенни. Нужно было дать больше.

Госпожа Кромвель еще что-то пробормотала, впадая не то в дрему, не то в забытье. Вроде бы: «Феррус ему поможет». А может быть, и что-то другое, Уайт толком не расслышал.

Глава 2
Во французском стиле

Четверг, 16 января 1668 года

Сегодня ночью Феррус спит вместе с собакой, которая охраняет кухонный двор в Кокпите. Это большой пятнистый пес с жесткой шерстью и в ошейнике с шипами. Его зовут Пустобрех, и эта кличка очень ему подходит. Феррус знает Пустобреха еще с тех пор, когда тот был щенком. Тогда он был такой крошечный, что умещался у Ферруса в ладонях.

Феррус и Пустобрех не ладят. Но воспринимают друг друга как данность – как дождь и солнце или наступление ночи. Они согревают друг друга в те ночи, когда Феррусу не разрешают спать в судомойне из-за того, что он провинился. Кухарка никогда не позволяет ему спать на кухне, даже в самые суровые ночи, поскольку от него воняет.

Когда Феррус просыпается, то чувствует, что продрог до костей. Еще темно. Он лежит, прижавшись к боку собаки, и еще плотнее закутывается в свой плащ. Он слышит, как кричат петухи на замерзших навозных кучах в Уайтхолле и Вестминстере. У него снова разболелся зуб, но он изо всех сил старается не думать о боли. Феррус голоден. Он почти всегда голоден. Иногда ему хочется съесть то, что дают Пустобреху, но он знает, что если это сделает, то пес перегрызет ему глотку.

Несмотря на боль, холод и голод, Феррусу нравится это время до рассвета, до того как проснется весь мир. Ему нравится эта пустота. Он смотрит, как растет светлое пятно в небе на востоке и слушает петухов. Он ждет, когда взойдет солнце и все опять начнется сначала.

Впервые я услышал о дуэли в тот день, когда она состоялась. И был одним из очень немногих, кто знал о ней заранее. В десятом часу утра мой начальник господин Уильямсон вызвал меня в свой кабинет в Скотленд-Ярде и приказал удостовериться, что дверь закрыта. Дверь там дубовая, добротная, а стены толстые. Но, несмотря на это, он велел мне подойти поближе и говорил вполголоса:

– Милорд Шрусбери вызвал герцога Бекингема на дуэль.

Ошарашенный подобной новостью, я воскликнул:

– А почему король их не остановит?! Он знает?

Уильямсон пристально посмотрел на меня, и я понял, что позволил себе лишнего.

– Король поступит так, как пожелает, Марвуд. А вы поступите, как пожелаю я.

– Да, сэр. Конечно, сэр.

– Они дерутся сегодня днем. Скорее всего, до крови. Милорд решил, что дуэль состоится во французском стиле, поэтому у него и у герцога будет по два секунданта.

«Трое против троих, – подумал я. – Джентльмены будут биться на шпагах во имя чести. Скорее уж это ожесточенное сражение, а не дуэль. В такой потасовке может случиться все, что угодно. Любой может быть убит». Но что особенно беспокоило меня, так это зачем Уильямсон выдал мне такой опасный секрет.

– А кто секунданты? – спросил я.

– У милорда – его кузены, сэр Джон Тэлбот и Бернард Говард, сын лорда Арундела. У герцога – сэр Роберт Холмс и некий человек по имени Дженкинс – я его не знаю. Он офицер конной гвардии. – Уильямсон выдержал паузу. – И бывший учитель фехтования.

В таком случае Бекингем тщательно выбирал секундантов. Я никогда не слышал о Дженкинсе, но его опыт говорил сам за себя. Холмс же был известен как беспощадный боец. В свое время ему довелось послужить и в армии, и на флоте. С другой стороны, и Тэлбот, и Говард имели репутацию искусных фехтовальщиков. Кроме того, Тэлбот, будучи членом парламента, на заседаниях часто атаковал Бекингема и его сторонников. Он был близким другом лорда Арлингтона, патрона господина Уильямсона.

– Но разве нельзя остановить дуэль, если уже известно так много подробностей? Может быть, король…

Уильямсон хмуро глянул на меня.

– Будь сие возможно, Марвуд, я не завел бы этот разговор, – отрезал он и продолжил более миролюбиво: – Естественно, причина дуэли вполне очевидна. Что удивляет, так это почему милорд так долго мирился с оскорблением.

Действительно, странно. Герцог Бекингем бравировал тем, что его последней любовницей была леди Шрусбери. Да и она сама, в общем-то, не скрывала, что изменяет супругу. Их связь длилась уже не один месяц, и весь Лондон знал об этом. Однако до поединка дошло лишь теперь. Я не сомневался, что дело тут не только в неверной жене и обманутом муже.

– Я хочу, Марвуд, чтобы вы присутствовали там, – объявил Уильямсон, откинувшись на спинку кресла. – На дуэли. Вы должны отправиться туда и стать моими глазами.

У меня по спине побежали мурашки. Дуэли были запрещены законом. Кроме того, когда аристократы затевают ссору, лучше держаться от них подальше. В особенности от этих двух: Бекингема и Шрусбери.

– Сэр, да они убьют меня, если…

– Согласен, Марвуд, не в наших интересах, чтобы вас обнаружили. – Он выдвинул ящик письменного стола, достал маленькую деревянную шкатулку и протянул ее мне. – Откройте.

Я сделал, как было велено. В шкатулке находился бинокль: увеличительное стекло в бронзовой оправе, которое легко могло уместиться в кармане.

– Держитесь на расстоянии. Как только дуэль закончится, как можно скорее возвращайтесь сюда. Вы представите мне полный отчет. Расскажете, кто убит, кто ранен. Я желаю знать все подробности: что именно произошло и кто там присутствовал. Не только участники поединка, а вообще.

Я предпринял последнюю попытку отвертеться от задания:

– Сэр, но разумно ли это? Герцог узнает меня, если увидит. И кое-кто из его окружения в курсе, что я служу в Уайтхолле.

– Кого из людей герцога вы знаете? – осведомился Уильямсон.

– Священника по имени Вил. По его виду и не догадаешься, что этот тип был духовным лицом. Он служил в Армии нового образца, сначала солдатом, потом капелланом. Во времена Республики получил приход в Йоркшире и ни в чем не нуждался, но позже был лишен доходной должности. Подозреваю, что Епископом его прозвали в насмешку, ибо сам он не жалует епископов. У него есть слуга, верзила по имени Роджер. Они вместе служили в армии. – Я прочистил горло. – Ни у одного, ни у другого нет причин мне симпатизировать. Как и у их господина.

Уильямсон кивнул:

– Фамилия слуги Даррел. По моим данным, Бекингем частенько использует этих двух проходимцев, чтобы тайком обстряпывать свои делишки. Чем больше я узнаю о них, тем лучше. Если оба будут там сегодня, это докажет, насколько герцог им доверяет. Но главное – сама дуэль и что произойдет с основными ее участниками. И еще раз подчеркиваю: я не хочу, чтобы наш интерес к этому делу стал известен. – Он кашлянул, отвернувшись к окну и глядя на волов, которые тащили доверху нагруженный воз с углем через второй двор Скотленд-Ярда. – Точнее, мой интерес.

– Где назначена дуэль, сэр? – спросил я.

От меня не укрылся намек Уильямсона на то, что он действует не только по своей инициативе.

– В Барн-Элмсе. – Он повернулся ко мне. – После обеда – в два часа, согласно моим сведениям. Мне сказали, что дуэлянты до последней минуты не принимали решения о времени и месте, чтобы их не выследили. Я даже точно не знаю, где этот Барн-Элмс находится. Советую взять лодку, чтобы быть на месте раньше их. Полагаю, они прибудут по реке.

И с этими словами Уильямсон отпустил меня. Однако, когда я уже был в дверях, он вновь окликнул меня и, нахмурившись, произнес:

– Соблюдайте осторожность, Марвуд! Я не хочу вас потерять.

После чего Уильямсон махнул мне рукой и склонился над бумагами. Видимо, я должен был истолковать его последнюю фразу как своего рода комплимент.

У меня было время, чтобы вернуться домой в Савой. Нынешняя зима выдалась не такой суровой, как в прошлом году, но все же было довольно прохладно. Отправив свою служанку Маргарет за фрикасе из телятины, я в ожидании кушанья поднялся в свою спальню и надел вторую рубашку и более толстый жилет.

Поев, я облачился в свой самый теплый зимний плащ и широкополую шляпу, которая, как я надеялся, скрывала бóльшую часть моего лица. Была уже почти половина двенадцатого. Я направился к пристани Савой. Вода стояла высоко, и несколько лодок сгрудились у причала в ожидании пассажиров. Тут мне повезло. Среди лодок была одна, двухвесельная, принадлежащая лодочнику по имени Вонсвелл. В прошлом году я часто пользовался его услугами, обычно когда мне требовалось попасть по реке в Уайтхолл или Вестминстер.

– Мне нужно в Барн-Элмс, – сказал я ему. – И там тебе придется меня подождать. Возможно, несколько часов.

– Никак собрались на пикник, господин? – Вонсвелла отличала довольно странная, сардоническая манера говорить, было непонятно, шутит он или глумится, догадаться по лицу тоже не представлялось возможным; от постоянного пребывания на открытом воздухе оно превратилось в красную маску, твердую, как старая кожа. – Закусить и выпить, а потом немного песни погорланить, так?

– Не строй из себя большего дурака, чем того, каким тебя создал Господь! – выпалил я.

– Могу то же самое сказать о других, сэр.

Я решил не обижаться. Лодочник был известен своей грубостью, однако при выполнении нынешнего задания я предпочел все-таки положиться на Вонсвелла, нежели связываться с незнакомым человеком. В молодости его забрали во флот, и какое-то время он служил там вместе с Сэмом Уизердином, мужем Маргарет. Они с Сэмом частенько проводили свободное время в пивной. Я спросил, сколько он с меня возьмет.

Вонсвелл сплюнул в воду:

– Семь шиллингов в один конец. Шиллинг за час ожидания.

Цена была грабительская.

– Послушай, но ведь сейчас прилив, а это здорово тебе поможет, – заметил я. – И прилив закончится не раньше, чем мы вернемся.

– До Барн-Элмса шесть, а то и семь миль. К тому же ветер усиливается.

– Шесть шиллингов в один конец.

– Семь. – Вонсвелл был не промах: он почувствовал, что я спешу, и не отступал. – Хорошо, сэр. Вот что я сделаю. Я доставлю вас туда. Но предупреждаю: как только начнется отлив, я смываюсь. И что бы ни случилось, я отчаливаю задолго до сумерек. То есть вы платите, когда мы прибудем в Барн-Элмс. Хотите – соглашайтесь, хотите – нет. Мне без разницы.

Я поторговался еще немного для видимости, но лодочник стоял на своем. В конце концов я согласился на его условия. Я верил, что он относительно, по-своему, честный человек и, будучи приятелем Сэма, не надует меня.

Мы отчалили вовремя. Ветер был на нашей стороне, как и прилив. Однако на воде и в открытой лодке оказалось чертовски холодно, и я жалел, что нет возможности укрыться циновкой. Небо было угрюмое, темно-серое, как немытая оловянная кружка. На обоих берегах реки виднелись участки земли, еще покрытые снегом.

В последний раз я был в Барн-Элмсе в разгар лета. Усадьба эта располагалась в северной излучине Темзы на стороне Суррея. Старинный особняк окружал громадный парк, ставший в теплую погоду излюбленным местом отдыха лондонцев. Зимой я там никогда не бывал, но догадывался, что, если удалиться от дома и фермы, можно найти безлюдное пространство. Участники поединка выбрали подходящее место.

Вонсвелл высадил меня на пристани, которой пользовались местные жители, а не отдыхающие из Лондона. Поблизости находилась пивная, где он пообещал ждать меня.

Время летело быстро – уже было начало второго. Если дуэлянты прибыли раньше меня, найти их в садах и лугах усадьбы будет сложно. Я решил не отходить далеко от реки.

Я побрел по тропинке, тянувшейся на север вдоль берега, в футе или двух от самой реки. За неимением лучшего плана я прошел с полмили по грязи и талому снегу. В этом месте тропинка почти подходила к воде. Я остановился у изгороди, чтобы сориентироваться и удостовериться, что за мной нет слежки. И тут вдруг увидел три лодки, приближающиеся к берегу и собирающиеся причалить в четверти мили выше по течению. В каждой сидело по четыре гребца и по два или три пассажира под тентом на корме: все мужчины, одетые в черное.

Я укрылся под сенью ясеня и достал бинокль. Пассажиры высадились на причале. Гребцы остались в лодках. Я повернул бронзовый цилиндр, чтобы навести резкость. Вся компания направлялась к купе деревьев, росших на вершине небольшой возвышенности, которую с трудом можно было назвать холмом. Я узнал сэра Джона Тэлбота, высокого, с красным лицом, и самого лорда Шрусбери, худого и сутулого мужчину, который едва поспевал за своим родственником. Третьим должен был быть Говард. Он что-то с жаром говорил его светлости, жестикулируя для пущей убедительности. Остальные выглядели как слуги.

Я собрался незаметно последовать за ними, когда на реке появилось еще одно судно, на большой скорости двигавшееся от противоположного берега. По размеру значительно превосходящее все остальные, богато расписанное, не менее чем с дюжиной гребцов и каютой, занавешенной кожаными шторами, оно составляло видимый контраст с тремя скромными лодками Шрусбери. На корме размещалась жаровня с горящими углями, и рядом, согревая руки, стояли трое джентльменов. Один был значительно выше прочих. Я догадался, кто это, еще не наведя бинокль на румяное лицо герцога Бекингема.

Среди остальных пассажиров были двое мужчин, которые стояли по другую сторону от каюты, рядом с гребцами. Их лиц под шляпами я не смог разглядеть. Оба крупные: один высокий и худой, а другой возмещал недостаток роста широтой груди и плеч. Я был почти уверен, что встречался с ними прошлой осенью, когда у меня возникли определенные трудности с Бекингемом. Это были его доверенные слуги – преподобный господин Вил и Роджер Даррел.

Пока компания герцога высаживалась на берег, я покинул убежище под ясенем и двинулся вдоль живой изгороди к роще. Я прятался за деревьями, тогда как Бекингем со своими спутниками шли от реки не скрываясь. Я слышал, как один из них громко рассмеялся, словно был на увеселительной прогулке.

К этому времени Шрусбери со своими людьми скрылся в роще. Когда Бекингем и его приспешники тоже исчезли из поля зрения, я осторожно тронулся за ними следом. Одно из преимуществ слежки за аристократами заключается в том, что они, как правило, так поглощены своими делами, настолько увлечены чувством собственного величия, что зачастую просто-напросто не замечают, что происходит вокруг. Дуэлянты или, скорее, их доверенные лица тщательно выбрали для поединка уединенное место, но, как только они прибыли сюда, им и в голову не пришло предпринять меры предосторожности, чтобы их не выследили.

Когда я добрался до рощи, дуэлянтов и их товарищей уже не было видно, но я слышал в отдалении их голоса. Через рощу шла тропинка, протоптанная на мягкой земле дюжиной ног. Я медленно продвигался между голыми деревьями – березами, молодыми ясенями и редкими дубами. На тропинке было чисто, но, судя по всему, роща здорово заросла и не знала топора.

Я ощутил тяжесть в животе, и мне вдруг не ко времени приспичило опорожнить кишечник. Я пошел еще медленнее. В отличие от джентльменов впереди, я не был создан героем. И отлично представлял, что могут сделать со мной дуэлянты и их сопровождающие, если вдруг обнаружат меня.

Голоса становились громче. Послышался низкий гортанный выкрик – команда. За ним последовал лязг стали, быстрый, яростный и невероятно резкий. Я продолжал продвигаться вперед. А потом тропинка свернула, и вдруг все они оказались прямо перед моим взором.

Роща была окружена низким кустарником, который когда-то служил живой изгородью. Тропинка проходила через широкий проход и вела в небольшое поле или загон, где раньше, вероятно, держали скот. А дальше – снова деревья и изгороди, за которыми вполне можно укрыться.

Шестеро мужчин со шпагами нападали друг на друга, быстро двигаясь, пыхтя, вскрикивая и топоча. Остальные разбились на два лагеря, расположившись по обе стороны от загона. Мне повезло, что все глаза были прикованы только к дуэли, иначе бы меня сразу заметили. Но ничего другого присутствующие сейчас просто-напросто не видели.

Вся эта картина пронеслась у меня перед глазами за долю секунды. Я отпрыгнул назад, пытаясь скрыться, и поскользнулся. Мало того, оступившись, я едва не ударился о толстое тисовое дерево, росшее у тропинки. Дерево поглотило меня, ибо оказалось полым: внутренности были съедены временем, и в результате остались лишь молодые побеги и кора, густо покрытая вечнозеленой листвой. Я медленно раздвинул две ветки тиса с той стороны, которая была ближе к полю. В этом месте дерево проросло сквозь изгородь, и из моего укрытия была хорошо видна дуэль.