Похмелье

Эти пельмени чем-то напоминали меня: разваливались на ходу, выглядели потрепанными и уставшими. Пришлось набраться храбрости, чтобы не выплюнуть обратно первую партию, которая отправилась внутрь.

Несмотря на это, я все же вернулся к тарелке и осилил еще один. Он был уже теплым и еще менее приятным, чем первый. На большее меня не хватило. Я отнес тарелку на мойку, не съев даже половины. Живот жалостно заурчал – я сделал вид, что этого не заметил.

Отправился в кладовку, где по-прежнему меня ожидал чай, смешанный с водкой. Чай зашел в меня намного лучше, чем вкусный, но такой противный обед.

В кладовке Игорь оставил свою книгу. Я взял ее и начал читать на случайно открытой странице.

«Война сделала нас никчёмными людьми. Мы больше не молодёжь. Мы уже не собираемся брать жизнь с бою. Мы беглецы. Мы бежим от самих себя. От своей жизни. Мы отрезаны от разумной деятельности, от человеческих стремлений, от прогресса. Мы больше не верим в них. Мы верим в войну».

Красиво. Умел все-таки дядька Ремарк писать про войну. Про боль и грусть, которая ее окружает.

Интересно, какую войну вел я? Я победил похмелье, но проиграл в борьбе с алкоголем, опять. Я постоянно боролся с самим собой и раз за разом терпел поражение.

Я знал, что мой противник был выдуманным и сидел где-то глубоко в моей голове. Но от этого понимания не становилось ни капельки легче.

Я закрыл книгу и положил ее обратно на стол. Выпил еще одну порцию чая и закрыл глаза, чтобы попробовать уснуть хотя бы на минуту, пока зал не наполнится очередной ротой воскресных гостей.

Веки опустились, глаза окунулись в разноцветную мглу. В этой темноте заиграла музыка. Давно знакомая песня звучала где-то внутри меня. Пришлось изрядно напрячься, чтобы вспомнить, откуда я ее знаю.

Вспомнил свою квартиру, вспомнил ее, вспомнил даже день, когда эта песня играла в последний раз. Интересно, помнит ли эту песню она?

Она постоянно пыталась уйти. Собирала чемоданы, неряшливо заталкивая в них свои вещи. Вытаскивала эти чемоданы в подъезд, громко плакала и кричала что-то еле различимое. Я же всегда шел в подъезд и затаскивал чемоданы обратно. Каждый раз.

Со временем это наскучило и казалось бессмысленным. Не помню, что за погода стояла за окном, но помню, что эта песня звучала где-то на фоне, в телевизоре. Леонид Агутин – «На сиреневой луне» – название крепко отложилось в памяти.

Она ходила по комнате и спокойно укладывала вещи, аккуратно и медленно. Я не обращал внимания – видел это уже тысячу раз. Она снова собрала чемоданы, вытащила их в подъезд и ушла. А я продолжил заниматься своими нелепыми делами. Больше мы не виделись.

Не знаю, может, ей эта песня не нравилась. Может быть, Агутин был виной всех моих проблем и несчастий. Вряд ли так было на самом деле, но нужно было рассматривать все возможные варианты.

Я убежден, что запой – состояние не физическое, а максимально духовное. Не нужно сильно стараться, чтобы в него войти, но для того чтобы выйти, необходимо докопаться до самой сути. Я рыл все глубже и, казалось, вот-вот должен что-то нащупать.

Время 18:00.

Не знаю как, но я все-таки уснул. Видимо, тело устало настолько, что решило перезагрузиться самостоятельно. Но через секунду после пробуждения я понял, что сон не прибавил мне сил. Даже наоборот – я будто второй раз за день проснулся с похмелья. Голова гудела, во рту и в горле пересохло настолько, что я еле мог шевелить челюстью. Конечности продолжали слегка подрагивать.

Разбудила меня Лена. Она же накрыла пледом и сидела рядом, когда я проснулся:

– Почему ты не разбудила меня завтра? А лучше во вторник.

– Подъем. К тебе стол пришел.

– Может, хватит? Это так мило, что ты накрыла меня пледом. Но было бы просто прекрасно, если бы ты отпустила меня домой.

– Нет, так не пойдет. Сегодня доработаешь до конца.

– Ты смерти моей хочешь? Зачем ты меня разбудила? Лучше бы тихо перерезала мне горло кухонным ножом. Здесь нечего делать. Если я пойду домой, то у других будет возможность хоть что-то заработать.

– Пока ты спал, я отпустила Иру домой. Вы остались вдвоем с Игорем. Так что вставай и иди в зал.

– Прекрасно. Просто прекрасно…

Я взял паузу, чтобы помолчать. Хотел, чтобы Лена ушла, и я смог выпить чая, который позволит побороть новую волну похмелья.

Чай стал совсем холодным и противным. И вообще, от этого напитка меня уже откровенно тошнило. Чай с водкой. Как я вообще додумался начать это пить. Понятно, что в моем положении разницы уже особой не было, но в баре такой огромный выбор…

Сухость во рту подсказала, что я хочу пива. Пришлось немного побродить по ресторану в поисках Ромы. В зале пахло каким-то неприятным движением. Новые гости рассаживались по столам. Если вечером будет много народу и я словлю запару, это может привести к трагедии.

Сейчас я мог потеряться даже с одним столом. Признаться, и вообще без столов я чувствовал себя достаточно потерянным. Благо нашелся Рома, который всегда готов помочь мне себя найти:

– Роман, а пива много у нас?

– Ты себе?

– Ага.

– Да, вполне. Опять в чайник что ли?

– Нет, это же пиво… Налей мне как человеку. В обычный пивной бокал.

– Че, прям так собрался пить?

– Да. Вроде есть план. Если что, вали все на меня.

Кроме кладовки, в ресторане было еще несколько мест, где я мог бы оставаться незамеченным. Не хотел я пить пиво из чайника или другой посуды, которая для пива не предназначена.

Я пошел в каюту – она закрывалась и на ее окне можно было повесить табличку «Reserved», чтобы этот стол не заняли случайные гости. Я убедился, что в зале из персонала никого не было, направился в каюту, повесил табличку и закрыл за собой дверь. Даже если бы меня заметили, мне было плевать. Я слишком хотел пить и слишком хотел пива.

Первый глоток. Очередной приступ мимолетного счастья окатил меня с ног до головы. Рука, которая тряслась, когда я подносил бокал к своим губам, перестала трястись. На секунду мне даже показалось, что в ресторане стало светлее. Лампочки стали гореть ярче и как-то веселее.

Я вернулся в зал и спросил у Лены, какой стол пришел в мою очередь. Она указала на лысого мужичка, который сидел в самом углу зала.

– Он один?

– Один. Нажмет кнопку, когда выберет.

– Отлично.

Через 30 секунд кнопка загорелась. Я уверенно направился к одинокому мужичку, при этом ударившись боком об стол. Меня нехило шатало, потому что холодный глоток был достаточно солидным. От пива настроение поднялось, я улыбался и не обращал внимания на свою очередную неудачу.

Когда приблизился к мужчине, почуял странный аромат. Это был ясно уловимый запах перегара. И запах был явно не моим.

Я облокотился на угол его стола, чтобы не пошатнуться и случайно не выдать свое состояние, но по ходу это было необязательно. Мужику было плевать. Он даже не поднял голову, когда я подошел, а что-то тихо бурчал себе под нос, вглядываясь в меню.

– Мнвна лстна есть?

– Что?

– Мрновна лсятна есть?

Со второго раза я понял, что мужик спрашивает про маринованную лосятину.

– Да, есть.

– И пиво можно. Срочно.

На этой фразе его голос заметно приободрился, а слова стали четкими и ясными.

– А какое пиво? Светлое, темн…

– Дружище, любое. Прошу тебя.

– Хорошо.

После слова «срочно» я на автомате подумал, что пиво ему придется подождать. А затем резко передумал, так как понял, что передо мной сидел собрат по несчастью. Бедолага, который, как и я, сражался с похмельем. Ему требовалась помощь, и я почти побежал к Роме, снова задев своим и так больным боком угол стола. Кто вообще додумался поставить здесь этот гребаный стол?

– Рома! Налей пива светлого 0,5.

– Какого именно?

– Да любого. Человеку помощь нужна.

– Ты опять про себя?

– Нет, теперь я здесь такой не один.

Пока Рома наливал пиво одинокому мужичку, я отправился в каюту, чтобы сделать свой глоток. Отлично. Вернулся как раз в тот момент, когда свежий бокал появился на барной стойке.

Через несколько секунд пиво было уже на столе у моего гостя. Он быстро схватился за бокал и начал жадно глотать пенный газированный напиток. Его кадык пульсировал в бешеном и отрывистом ритме, а капли пива стекали с губ на шею. Он сделал гигантский глоток и почти осушил 0,5, а после – с грохотом поставил бокал на стол и мощно выдохнул. Было заметно, как на его лице засияла еле заметная улыбка, а кожа посветлела и покрылась румянцем.

Теперь он стал говорить вполне внятно и адекватно.

– Дружище. Там лосятина готовится уже?

– Почти. Можете еще что-нибудь заказать, лосятину скоро принесу.

– Отлично. Слушай, хочу вискаря. Только какого-нибудь хорошего. Ты про островной виски че-нибудь слышал?

На полках ресторана было много алкоголя. Бутылок виски из разных стран – более ста. Когда я только пришел сюда, приходилось зубрить их названия, вкусы, происхождение, изучать тонкие различия. Поэтому я научился делать вид, что разбираюсь в дорогом алкоголе.

На самом деле я знал, что островной шотландский виски – полная дрянь и мерзкая гадость. От него пахло копчеными карасями и болотом, но почему-то этот напиток очень ценился среди любителей красиво побухать. Обычно мне было почти плевать, что именно пить, поэтому я предпочитал более простые и понятные напитки. Высокое алкогольное меню я знал только в теории и на запах. Попробовать на вкус удавалось крайне редко.

– Да, конечно.

– Можешь посоветовать?

Я перечислил названия, указал на некоторые отличительные черты. Мужичок определился. Он сказал, что ни разу такой виски не пробовал, но очень много про него слышал. 50 грамм этого виски стоили около тысячи рублей – примерно столько я трачу на стандартную пятничную попойку, а тут за одну стопку. Надеюсь, когда он его продегустирует, не плеснет содержимое бокала в мое лицо. Слишком уж его вкус был специфичным.

Я подал виски своему лысому гостю. В его глазах наблюдалось пьяное отупение, что не помешало ему покрутить бокал в руках с достаточно умным видом. Он понюхал вискарь, с сомнением приподнял бровь и сделал глоток. Глоток этот был немного больше, чем глоток типичного ценителя дорогого виски.

– Фу, блять. Ну и гадость.

– Да, специфическая штука. Может, другое что-нибудь принести? Обычный виски какой-нибудь?

– Не, пускай будет. Может, постепенно прочувствую.

Да, высокие ценники иногда заставляют нас обманываться, верить в исключительность товара, который нам за эту цену преподносят. А виски и правда был полным дерьмом.

– Слушай, дружище. А выпей со мной, – сказал он, отдышавшись от первого глотка.

На самом деле гости предлагали выпить не так часто. Намного реже, чем это показывают в кино. По крайней мере, редко предлагали выпить именно мне. Наверное, дело было в неприветливой и неулыбающейся внешности. Конечно, я не мог просто сесть с ним за один стол и разделить его виски. Но выпить я, конечно, хотел, поэтому от предложения решил не отказываться.

– А нам нельзя. Меня могут не понять.

– Да ладно, дружище. У меня сегодня праздник.

– Какой?

– Да хрен его знает. Давай присаживайся, я тебе тоже закажу.

Еще 10 минут назад по его лицу нельзя было сказать, что он что-то праздновал. После одного бокала холодного светлого пива он выглядел одним из самых счастливых людей на свете. Как будто у него только что родился сын или ощенилась любимая собака. Капля алкоголя с похмелья творит с людьми чудеса. К одному из таких чудес относилось и то, что я до сих пор мог стоять на ногах и хоть как-то существовать.

– Я выпью с вами, обязательно. Но я не могу сесть с вами за стол, работа и все такое, понимаете.

– Эх, работа. В жопу ее.

– Если сильно хотите, можете меня угостить. Я выпью где-нибудь в другом месте так, чтобы никто не видел.

Так мы и договорились. Он решил меня угостить тем же гадким виски, который заказал сам. Отказываться было бессмысленно. Мне было без разницы, что именно пить, лишь бы в этом чем-то был алкоголь.

Я пробил виски за его счет. Попросил Рому его налить и отнес в каюту, чтобы поставить рядом с бокалом пива, которое было уже не таким холодным, пенным и газированным, но все еще желанным.

Я уже давно не имел ничего против смешивания алкоголя. Переживают по этому поводу в основном школьники или люди, которые пьют реже, чем раз в неделю. Давно не испытывал никаких проблем с этим и не замечал никакого влияния на свое опьянение или уровень похмелья. Я запивал водку и другие крепкие напитки пивом, после этого мог выпить бутылку невкусного вина и чувствовать себя так же дерьмово, как если бы алкоголь не мешал.

Тем более этот виски был настолько противным и копченым, что запивать его пивом было не самым плохим вариантом.

Я сделал слабый глоток шотландского односолодового, почти пригубил. Виски был гадким. Как будто я достал горящее полено из костра и засунул его себе в рот. Но ощущения были приятными. Тепло от напитка постепенно разливалось по венам.

Пришлось остудить пыл и выпить прохладного пива, иначе терпеть этот вкус было невозможно. Пиво после виски – это как контрастный душ. Только этот душ меня ни черта не взбодрил, но сильно ударил по голове.

Я вернулся в зал и понял, что меня начало пошатывать. Признаков похмелья я больше не ощущал. Я снова одержал над ним победу и запустил новую пьянку.

В голове что-то щелкнуло. Было одновременно хорошо и немного волнительно. Нужно было стараться держать себя в руках и делать то же самое, что делал до этого. Хотя бы немного создавать видимость трезвого человека и человека вообще.

В это время одинокий мужик в углу снова нажал кнопку. Я захватил с кухни маринованную лосятину, которую только отдали, и направился к нему.

– Вооо! Лосятина. Это хорошо. Дружище, ну че, ты попробовал эту гадость?

– Да, штука странная, но все равно спасибо.

– Слушай, а давай поговорим. Я с женой не разговариваю уже 4 года. Давай хотя бы с тобой, садись.

Теперь от мужика пахло не только перегаром, но и мягким сочетанием грусти и одиночества. Такие люди меня почему-то всегда притягивали. Я бы бросил все, снял фартук и просто сел напротив него. Но пришлось отказаться:

– Работа, нельзя.

– Ладно, забей.

– Я бы правда с радостью, но…

– Да не парься ты. Лучше скажи. Ты вот счастливый человек?

К таким вопросам редко можно быть готовым. Тем более от пьяного гостя, одиноко сидящего в углу ресторана.

– Даже не знаю.

– Тогда в чем вообще заключается твое счастье?

– Официантское?

– Нет, человеческое.

Он снова застал меня врасплох. Я все время размышлял над тем, почему продолжал барахтаться в этом озере, почему начались эти 5 или 6 дней и почему они не хотели заканчиваться.

Я всеми силами скрывался и бежал от реальности, потому что нынешняя реальность мне не очень нравилась. Мне не нравилась моя работа, не нравилось, как я зарабатывал деньги, и не нравилось, как их тратил. Я понимал это, но по каким-то причинам не мог ничего с этим поделать. Я продолжал ломать голову над тем, почему несчастлив, совершенно забыв подумать о том, что делает меня счастливым.

Дядька освободил меня от груза ответа на этот вопрос. Сделал еще один большой глоток и сказал:

– Фу. Гадость все-таки редкостная. Я знаешь, че думаю. Счастье-то – оно в спокойствии, в балансе. А вот Толстой, мудак блять, говорил. Что стремление к спокойствию – это блять душевная подлость. Или трусость, хер его знает. Так вот, сижу и думаю теперь. Это я трус или все-таки Толстой сраный мудак?

После этих слов мужик поднял палец вверх, резко выдохнул и почти залпом допил свой бокал виски. Я всегда думал, что его нужно пить немного по-другому. Видно, что ему было плевать. После такого глотка мужичок раскашлялся и стал жадно глотать воздух.

– Даже не знаю, – вставил я свои тихие 5 копеек.

– Как это не знаешь? Ты че, хочешь сказать, что я трус, получается?

– Не в этом смысле…

– Ладно, проехали. Шучу я. Давай все-таки нормального вискаря с тобой попьем. Без всяких там ноток торфа, бензина и прочего.

Говорил он как-то оживленно и почти радостно. Может, увидел во мне родную душу. Я выглядел уставшим, был достаточно пьяным и иногда, как и многие, считал себя одиноким. Может быть, поэтому мое лицо выглядело так, словно в него можно было много и с энтузиазмом говорить.

Я выбрал виски по своему вкусу. Попросил Рому, чтобы он налил два рокса. Поставил бокал с виски мужику на стол и чокнулся с ним своим бокалом. Он подмигнул, можно было нести виски в каюту и устроиться поудобнее, чтобы забить свою голову очередной порцией самокопания.

Вряд ли меня можно было назвать одиноким. Были вполне здоровые родители, которым я мог позвонить. Оставались какие-то ошметки друзей, которым я мог написать.

Не знаю почему и зачем, но чувство одиночества периодически прилипало ко мне. Выливалось на голову какой-то липкой, густой массой. Внезапно и почти незаметно. В очереди в супермаркете или в толпе людей перед вагоном метро. В пивном ларьке или на работе.

Может быть, дело в ней и в том, что она ушла? Но эти мысли я откинул сразу, так как унылое ощущение тоски не покидало меня, даже когда она была рядом.

Может, я просто добился того, чего хотел – ощущения мнимой свободы. Что делать теперь со всей этой свалившейся свободой, я толком не знал. Но было в этом чувстве что-то неуловимо приятное.

На работе оно всегда окутывало с двойной силой. Здесь было очень много людей. Толпа поваров мельтешила на кухне, официанты, гости – они были повсюду, и мне становилось дико тесно. В ресторане было не так много мест, где можно было спрятаться от всей этой суеты. Кладовка была одним из них, но спокойно и здесь было только по воскресеньям.

Так или иначе жизнь превратилась в сплошной общепит. Выходные я проводил либо один, либо с коллегами из ресторана. Мы постоянно что-то праздновали. Вроде и праздника не было, а что-то постоянно праздновали. Праздновали окончание очередной 14-часовой смены. Праздновали и тратили деньги, которые подняли с чаевых и скидок.

На этом празднике я был не самым выносливым. Не очень нравился человеческий шум, и я просто хотел домой. Дома меня никто не ждал, но я все равно постоянно желал там наконец оказаться.

В баре или клубе все пили и танцевали. Я старался уйти пораньше. Постоянно придумывал отмазки и все-таки уезжал. Дома я делал тоже самое, но один. Я продолжал пить и танцевать, но в одиночку и мне это нравилось.

Казалось, что двигаюсь я вполне красиво. Вряд ли так было на самом деле, но кого это могло волновать. А еще я мог танцевать под музыку, которая нравится мне, а не под ту, которую включает непонятный парень с заплывшим лицом.

Я не любил одиночество, но мне нравилось побыть одному. Она не всегда могла этого понять. Я и сам иногда понять не мог, почему одиночества избегал, но всеми силами к нему стремился.

Время 20:00

Да, второй виски был намного лучше. Мягкий и приятный на вкус. Опьянение чувствовалось все больше. Я понял это, потому что идиотская ресторанная музыка начала тянула в пляс. Хотелось пританцовывать и щелкать пальцами в такт. До конца рабочего дня оставалось не так много времени и это добавляло оптимизма.

Оптимизм уменьшился, когда я услышал новый шум в ресторане и незнакомые голоса. Видимо, пришли новые гости и их было много. Я глотнул виски, запил пивом, слегка поморщился и вышел в зал.

Я был прав – пришел новый стол. Но людей оказалось не так много, как мне показалось – это была парочка с двумя детьми, просто ребятня создавала столько шума, будто в ресторан завалилась веселая свадьба.

Я нормально отношусь к детям, по крайней мере, не имею ничего против них. Но когда они появлялись в ресторане, это превращало работу в сущий ад. А когда в ресторане появлялось несколько семей с детьми, то мелкие собирали целые банды и носились по залу как будто на сраной школьной перемене.

Родители приходили в ресторан отдохнуть и почему-то считали, что все проблемы по вниманию за их чадами должны ложиться на плечи официантов и

другого персонала.

Обычно же дети становятся предоставлены сами себе. Бегают по ресторану, как будто так и желают, чтобы ты споткнулся, перевернул поднос и уронил его содержимое на маленькую головушку.

Дети еще не вошли в ресторан, но уже начали громко что-то заказывать. Кричали про картошку фри и пиццу. Глава семейство с угрюмым лицом усадил задницу на диван и хмуро начал изучать меню. Мамаша плелась где-то сзади, разговаривая по телефону.

Типичная семейка, которая притащилась в воскресенье вечером в ресторан. Для подобных персонажей этот выход в свет не является чем-то важным и торжественным, а воспринимается как рутинный выход из дома с возможностью не готовить еду самим.

Выглядели они вполне обычно, но этот стол истощал нотки негатива и усталости. Усталости от жизни, которая свойственная родителям и разным госслужащим.

Весело было только детям и их беспочвенная радость начинала постепенно действовать на нервы.

– Это твой стол. Дети, как ты любишь. – подбодрила меня Лена.

– Да уж. Я думал, этот день уже не сможет меня ничем удивить. Кстати, скажи им, что картошки фри и пиццы у нас нет.

– Сам скажешь. Слушай, а какого хрена от тебя пахнет перегаром еще больше?

– Еще больше, чем от кого?

– Чем утром. Ты до сих пор пьешь что ли?

– Разве это уже имеет значение?

Наверное, говорил я очень медленно. Язык мой немного заплетался, а глаза приятно слипались. Виски и пиво подействовали незамедлительно, я и правда чувствовал себя достаточно пьяным. Достаточно пьяным, чтобы отработать еще несколько часов и не сойти с ума.

– Нельзя работать пьяным, понимаешь! И нельзя пить на работе, это же каким больным надо быть?

Я и правда был болен, правда пока не мог придумать название своему диагнозу. Лене было плевать, она продолжала громким шепотом на меня орать

– Короче, я задолбалась. Завтра скажу управляющей, чтобы делала с тобой, че хочет. Пусть штрафует или увольняет. Мне насрать.

Нельзя сказать, что ее слова меня как-то задели или заставили задуматься. Я не понимал, зачем мы так долго сражались за демократию, а потом за нее еще и голосовали, если я даже не мог выпить, когда этого захочу.

Да уж, виски с пивом и правда неплохо работали. Я постепенно терял контроль над ситуацией, которого изначально было не очень много. Я пил во время работы и перестал бояться последствий, инстинкт самосохранения постепенно таял где-то внутри меня. Мотивации перестать пить было слишком мало, а похмелье было слишком сильным, чтобы его терпеть.

Пока Лена терроризировала меня своими нравоучениями, загорелась кнопка. Нажал ее одинокий мужик. Я двинулся в его сторону, но в этот момент на кнопку нажала и семейка. Мужик был первым, так что я продолжил идти к нему. Нужно было быстро от него отвязаться, чтобы принять заказ у папы с мамой и их белокурых детишек.

Я подошел к мужчине-одиночке. Второй виски ему понравился больше, потому как улыбался он шире, чем до этого.

– Слушай, дружище. А ты литературу любишь?

– Да, наверное.

– Писатель. Какой писатель тебе нравится?

Мужик на меня почти напирал. Приподнялся на своем диване и почти поднес свое лицо к моему, настолько близко, что я снова почувствовал его перегар.

– Не знаю, Ремарк, наверное.

Другие писатели вообще вылетели из моей головы. Да и вести диалог на эту тему не было времени. В другой день, я бы с огромной радостью поддержал с ним беседу, но сейчас нужно было поскорее подойти к семейке и принять у них заказ.

– Вам виски еще принести?

– Ай, ладно, не хочешь разговаривать. Иди работай.

– Я чуть позже к вам подойду.

Видать семейка уже сильно заждалась. Глава стола крутил своей длинной шеей по сторонам в поисках официанта. Я подошел и поздоровался.