Похмелье

Наконец они прекратили фотографироваться и все-таки решили сесть за стол. В ресторане было несколько мест, которые отличались от других и были сделаны в стиле полноценной каюты. Разумеется, все гости хотели попасть именно туда.

Я взял меню и пошел на встречу к своим гостям. Они с ходу встретили меня вопросом:

– Здравствуйте, а каюта свободна?

Дама расплылась в улыбке.

– Добрый день. Да, конечно.

Я расплылся в идиотской улыбке в ответ. Хоть я не любил все, что было связано с этим местом, все еще сохранил остатки доброжелательности и минимального воспитания. По крайней мере, мне так казалось.

Вдобавок немного действовал чай. Наверное, часа через два я буду готов эту даму обнять и поговорить по душам. Прямо в этой сраной каюте.

– Миша, пойдем.

И Миша пошел. За все время, что эта парочка находилась в ресторане, он не сказал ни слова. Молча шел за дамой, молча фотографировал, молча заходил в каюту. Во всем Мише звук издавала только газета, которая шуршала у него под мышкой.

Нужно было подать меню. Я знал, что каюта тесная, и мне было необходимо сохранять дистанцию, чтобы гости не учуяли подозрительный запах.

Приходилось стоять примерно в метре от стола. Выглядело это немного странно и неприветливо, но по-другому никак.

Я подал меню, и женщина сразу начала говорить. Громко и быстро:

– А мы к вам в первый раз пришли. Так у вас все интересно, знаете.

Про первый раз можно было и промолчать. Это было видно по Мишиному пиджаку.

– Прекрасно.

Уплыл я в идиотской улыбке второй раз.

– Может, что-нибудь посоветуете?

Не то чтобы этот вопрос застал меня врасплох. Просто советовать что-то я не очень любил. Да и слова в этот день давались мне с огромным трудом. Нужно было экономить энергию и меньше тратить ее на разговоры. На разговоры с гостями – тем более. Благо у меня всегда имелся план на такие случаи.

– У нас очень большое меню. Я оставлю его вам. Почитайте, изучите, выберите, а потом нажмите на кнопочку. Я приду и что-нибудь подскажу. Женщина согласилась.

Я ушел из их каюты обратно в зал. В зале был Игорь.

– Че, опять пехота?

Пехотой называли гостей, от которых вряд ли можно было ожидать чаевых. Вообще, почти всех гостей как-то называли. Но пехота всегда была пехотой. Человек мог быть бесконечно приятным, добрым, все время говорить спасибо, хвалить кухню и сервис. Но если он не оставлял на чай, то автоматически попадал в этот список.

– Естественно. Кто еще мог прийти в воскресенье утром.

– Но тебе вроде хорошо. Второй чайник пошел.

– Ты не пьешь две недели и уже начал презирать алкоголиков? Наверно, скоро будешь смотреть вебинары и ходить на курсы успешных людей.

– Неважно, но развиваться как-то надо.

– Игорь, ты официант. О каком развитии может идти речь?

– Лучше быть, как ты? Ты только и делаешь, что ноешь и бухаешь.

– А почему нет? Может, это единственное, что мне осталось. Меня бесят эти стены, эти кораблики. Меня даже ты бесишь, потому что тебя здесь по ходу не бесит ничего. Я пытаюсь придумать план побега. Надо валить отсюда, пока не поздно.

– Ты говорил то же самое, когда я сюда пришел. А было это полтора года назад.

– Да уж. Пойду лучше выпью.

И пошел. Меню ресторана было реально огромным. Пока моя парочка доберется до чего-нибудь не сильно дорогого, пройдет много времени. Главное, чтобы они не захотели выпить кофе. Вряд ли я сейчас справился бы с тем, чтобы его вынести.

Одна из главных проблем официанта с похмелья – трясущиеся руки. Мои конечности продолжали дрожать, как я ни пытался их успокоить. Трясло все тело – то от холода, то от жара. Но руки тряслись сильнее всего.

В принципе, я мог вполне нормально работать с похмелья, уже привык. Но руки выдавали. Самое сложное – вынести чашку кофе. Она буквально подпрыгивала в руках. Даже какой-нибудь сраный суп было тяжело нести, потому что он постоянно норовил выплеснуться наружу.

Приходилось выкручиваться. Можно было взять чашку двумя руками, но выглядел ты как стажер или просто как идиот. А ложка на блюдце все равно подпрыгивала и гремела, что сразу тебя выдавало. Часто я просто просил коллег отнести чашку кофе за конкретный стол, ссылаясь на неотложные дела. А иногда говорил гостям, что кофе-машина сломана и кофе сегодня не будет.

Чтобы руки не тряслись, нужно пить. На некоторое время эта дрожь проходит и можно работать дальше. Я выпил. Выпил залпом, чтобы не ощущать противный вкус водки, которая скопилась на самом дне чайника.

Звонок не звенел. Гости наверняка еще выбирали, так что можно было смело пойти покурить.

Сигарета сначала не хотела зажигаться, потом не хотела куриться. Вернее, я не особо хотел ее курить, но продолжал делать затяжки. Почему-то стало грустно. Вместе с похмельем за мной гонялись перепады настроения и приступы самокопания.

Зачем я вообще приехал в этот город? Это было относительно давно, и изначальная цель переезда уже как будто позабылась. Город оказался не лучше старого, новые друзья – не лучше предыдущих, диплом бесцельно пылился в шкафу вместе с какими-то справками и неинтересными документами.

Сигарету я не докурил даже до половины: в курилку ворвалась Лена и начала кричать. Она всегда кричит.

– Блять, почему я должна искать тебя по всему ресторану?!

Как будто я мог быть где-то еще, кроме кладовки или курилки.

– Иду.

Гости нажали на кнопку, значит, были готовы сделать заказ. Я был готов его принять лишь относительно. Без особого удовольствия и оптимизма. Улыбку пришлось не сильно, но натянуть. Вошел в каюту и поздоровался:

– Снова здравствуйте.

– Добрый день. Снова.

Женщина продолжала улыбаться. То ли мило, то ли мерзко и противно – я так и не уловил этой тонкой грани. Миша же продолжал пялиться в свою газету и встряхивать ее тем самым движением, чтобы страница была прямой.

– Выбрали?

– Да, мы выбрали. Только подскажите один момент. А вот бриоши с красной икрой

– это вкусно?

Я почувствовал усталость. Я хотел зайти в каюту, записать заказ и выйти из нее, но это не входило в планы женщины. Могут ли быть невкусными пирожные с икрой стоимостью 210 рублей за штуку? Я не знал ответа на этот вопрос, но ответил уверенно:

– Да, конечно. Очень вкусные.

– Ну, вы их не записывайте. Нам просто интересно было.

Миша снова встряхнул свою газету. Было заметно, как его интересовало происходящее вокруг.

– Хорошо, не записываю.

– А вот каре ягненка из Новой Зеландии – свежее?

Мне все больше начинал нравиться Миша. Нравилось, что вопросов он не задавал. Он вообще не говорил, и я так и не узнал, как звучит его голос. Он сидел, молчал и продолжал встряхивать свою газету.

Через силу, но пришлось продолжить этот диалог:

– Привозили вчера или позавчера. В общем, недавно.

– А вы можете уточнить на кухне?

– Конечно.

За время работы в общепите я привык соглашаться со всеми просьбами гостей. Даже с самыми идиотскими. Главное соглашаться – выполнять их совсем необязательно.

Я вышел из каюты, завернул за угол, чтобы парочка меня не видела. Постоял немного за стеной, поговорил с Игорем о чем-то неважном и неинтересном и вернулся. Конечно, спрашивать на кухне я ничего не стал.

– Уточнил. Каре привезли позавчера.

– Отлично. Его будет Миша, запишите…

Женщина продолжала диктовать заказ. Я что-то машинально записывал в свой блокнот. Она быстро говорила, а Миша продолжал громко молчать. От нее так вкусно пахло. Вкусно, недорого и искренне: какими-то ягодами или конфетами. Пахло настолько сильно и приятно, что я вообще не понимал, что она там диктует и говорит.

Мне нельзя было уходить в себя, выдавать свое состояние и отключаться даже на секунду. Но этот запах… Я невольно снова вспомнил о ней. Выйди из моей головы. Сейчас точно не до тебя.

Я выдохнул. Выдохнул не сильно, чтобы запах от меня не исходил дальше, чем на метр. Записал заказ и постарался как можно быстрее покинуть каюту. По правилам я должен был повторить заказ, но делал это крайне редко. Просто потому что не любил долго находиться в обществе незнакомых людей.

Когда вышел из каюты, она снова вернулась в мою нетрезвую черепную коробку, хоть ее туда никто не звал. Вспомнились истерики, крики, ссоры.

Нормальность и правда давалась мне с огромным трудом. Любые бытовые вопросы и проблемы ставили в тупик. Копились, как снежный ком, и бесконечно откладывались на потом. Пока в один из понедельников не приходила внезапная мысль о том, как все изменить и исправить. Начать очередную новую жизнь. Привести в порядок себя и квартиру.

Носки и футболки отправлялись в шкаф на нужные полки. Пустые бутылки собирались в мешки и летели вниз по мусоропроводу. Хотелось строить планы, слетать отдохнуть в какую-нибудь сраную Турцию или купить новый телефон. Конечно, это был полный пиздеж.

Хватало меня ненадолго. Проходило время, бутылки копились. Турция обещала подождать, а старый телефон казался не таким уж и плохим. Нормальность слишком быстро наскучивала, а это означало, что скоро снова вернутся истерики, крики и ссоры.

И вот я до сих пор здесь. Поддатый и в мятой рубашке. А очередная новая жизнь даже не маячит ни на одном из горизонтов.

Хотел бы я знать, где сейчас она. Спросить, позвонить или написать. Жаль, что ничем не смогу похвастаться или рассказать о том, что изменилось. Разве что пустых бутылок стало немного побольше.

Снова выкинул ее из головы, в который раз. Надо было отправить заказ своей парочки на кухню и выпить.

Я подошел к киперу, достал блокнот и начал в него пялиться. Буквы расплывались, но прочитать написанное я все еще мог. Кофе парочка не заказала, и не заказали они ничего такого, чего бы я не смог вынести своими немного дрожащими руками. Спустя пару минут заказ был отправлен на кухню.

Я почти направился пойти покурить, но прозвенел звоночек. Парочке что-то понадобилось, пришлось возвращаться.

– Молодой человек, а не могли бы вы нас с Мишей сфотографировать?

– Да, конечно.

Ради такого Михаил даже отложил свою газету. Правда, лицо его при этом никак не изменилось. Было видно, что от этой обязанности он, как и я, хотел избавиться как можно быстрее. Будто в газете писали о чем-то крайне интересном и ему не терпелось эту статью дочитать.

Дама передала мне телефон, который сильно отличался от моего. Я не смог быстро сообразить, куда нужно было нажимать, чтобы сфотографировать их лица. Еще и в глазах немного двоилось от алкоголя и от того, что этого алкоголя во мне относительно давно не было.

Женщина потянулась ко мне, чтобы показать, как пользоваться этой штукой. Я же быстро сделал неловкий шаг назад. На автомате вспомнил про дистанцию, которую нужно было сохранять.

– Там надо на кнопочку нажать, – дала мне отличный совет женщина.

– Я понимаю.

Щелк. На экране телефона проявились довольные лица гостей. Мои руки не хотели успокаиваться, поэтому фотография получилась размазанной. Женщине понравилось. Меня поблагодарили и отпустили. Можно было идти курить и заглянуть в кладовку на чашечку чая.

Интересно, чем занимались эти люди в обычной жизни. А если не люди, то хотя бы Миша. Кем он работал и как проводил свободное время? Наверное, делал то же самое, что и в ресторане: постоянно читал газету и много молчал. Он даже не заглянул в меню. Весь заказ за него сделала его спутница. Наверное, она очень хорошо его знала. А я точно знал: это были нормальные люди, и мне в них определенно что-то не нравилось.

Работа закипела, когда я вернулся из курилки. На кухне зашевелились повара, зашумели ножи и кастрюли. От этих звуков становилось неуютно. Постепенно таяли надежды на унылый рабочий день. Оставалось успокаивать себя безлимитным доступом к алкоголю и отсутствием бизнес-ланча – главного ада официанта и всех общепитовских служащих.

Ударом в левый бок организм напомнил мне о том, что я давно не пил из своего чайника. Он постоянно выкидывал эти фокусы. Иногда непонятно, что ему больше не нравится: то, что я без остановки пью, или то, что иногда останавливаюсь.

Пришлось сделать пару вдохов и выдохов, чтобы немного прийти в себя. Я начинал постепенно трезветь, чего делать было нельзя. Это был банальный вопрос выживания. Мне необходимо было продолжать пить, чтобы хоть немного соображать и попытаться протянуть до конца рабочей смены.

Я принес пустой чайник и поставил его на барную стойку. Рома понял без слов, наполненный и теплый он вскоре снова был у меня. Я отнес чай в кладовку и вернулся в зал.

Постепенно ресторан начал наполняться людьми, появление каждого из них вызывало во мне отчаяние, смешанное с гневом. Я нырнул в дебри кухни, чтобы ни с кем не здороваться и не улыбаться лишний раз.

Тем временем зрелая парочка медленно дожевала свою еду, а Миша дочитал газету. Они еще раз пофоткались на фоне корабликов и покинули ресторан. Когда я пришел убирать каюту от их посиделок, то понял, что чаевых они не оставили.

Я не удивился, но немного расстроился. Вряд ли я дал повод усомниться в себе. Хоть и был уже достаточно пьян, отработал я относительно неплохо. Просто есть люди, которые про чаевые не знают или не оставляют их принципиально.

Когда я вышел из каюты, Игорь заметил мое недовольство:

– Ниче не оставили?

– Разумеется…

– Да уж. С ними и так все было понятно.

Стандартная официантская тема – измерять качество людей количеством оставленных чаевых. Ты можешь прийти в ресторан милым, приятным человеком, а уйти полнейшим говном, если не оставишь денег в папке.

Как ни крути, но я расстроился. Моя нервная система была нехило истощена, поэтому даже мельчайшая неудача выбивала из колеи. Хотелось и выпить, и закурить, а лучше – сделать все одновременно.

Я укрылся в кладовке от чужих глаз, чтобы остаться наедине с жалостью к самому себе. Не знаю, как это работало, но определенно это чувство доставляло странное удовольствие. Вряд ли я не включал свет в квартире и без остановки слушал грустную музыку в надежде, что станет немного полегче.

Был во всей этой истории определенный мазохизм. Я это знал и не собирался останавливаться. Все ответы на мои вопросы валялись на самом дне, до которого мне еще только предстояло дойти.

 ***

Мало кто становится официантом с надеждой на светлое будущее и карьеру в этой сфере. Кто-то приходит, чтобы оплатить учебу или помочь родителям, которые ее оплачивают. Кто-то приходит отсидеться, пока не подвернется работа получше или просто нормальная.

Исключения бывают, но официант, который говорит, что любит свою работу, либо врет, либо просто очень странный. По крайней мере, я всегда таких избегал. Их заметно сразу – они искренне улыбаются гостям, следят за чистотой в зале и, конечно, никогда не работают с перегаром.

Ресторан населяли официанты-экономисты, официанты-лингвисты, юристы, даже сраные геодезисты носились с подносом от стола к столу в надежде на чаевые.

Официанта-студента можно понять, но чем дольше человек остается в профессии после окончания университета, тем обреченнее выглядит. Официанты за 30 казались нелепыми, официантов за 30 и с двумя детьми хотелось пожалеть и погладить по голове.

Эти люди продали душу дьяволу чаевых и в один момент так и не смогли остановиться. Оставили в прошлой жизни свои мечты, надежды, планы, смиренно убирали столы и выполняли просьбы гостей, даже самые идиотские.

Сам я вряд ли мог послужить примером для подражания. В детстве мечтал стать водителем маршрутки, но постепенно моя мечта, к радостью или к несчастью, отдалялась. Водителем я уже вряд ли мог стать, но, чтобы свалить отсюда до 30, времени было еще достаточно.

Может быть, поэтому я так долго этот вопрос откладывал, как и другие скопившиеся проблемы. Казалось, что если попытаться не обращать внимания, то они решатся сами собой.

Но постепенно приходило понимание, что я, как и остальные, крепко сидел на игле общепита. Я точно также продал свою душу за чаевые и уже по колено был в этом дерьме. Они дурманили, шептали на ухо о том, что не все так плохо.

Чаевые обманывали, а у меня было все меньше сил с этим обманом бороться. Я перестал находить с деньгами общий язык. Я и раньше не умел их копить, а теперь вообще разучился. Они откладывались только в том случае, если я не успевал все потратить. Это просто теряло смысл. Я всегда знал, что сколько бы денег ни спустил в баре, на следующий день они все равно вернутся в мой карман, достаточно было не забыть оставить на проезд и пачку сигарет.

Меня бросало в дрожь от одной мысли о том, что зарплату можно получать два раза в месяц. А что же делают люди остальные 28 дней? От этих вопросов я начинал потеть и волноваться. Вне этих стен меня поджидал абсолютно непонятный и неизведанный мир, к встрече с которым я явно не был готов.

Нужно было отвлечься, срочно. Мысли лезли в голову беспрерывно. Эта работа сводила меня с ума и обещала когда-нибудь доконать. Я не хотел становиться похожим на них, слоняющихся по ресторану в поиске чистых бокалов, приборов и в безуспешных поисках самих себя.

Я выпил очередную чашку, облокотился на спинку дивана, закрыл глаза и представил, что сижу за рулем маршрутки. Это не помогло – водителем я тоже быть не хотел. Только расстроился еще больше…

***

Люди постепенно заполняли ресторан. Гости радостно улыбались, официанты чуть менее радостно улыбались им в ответ. Как все они могли сохранять хорошее настроение и вести себя подобным образом, когда мне было так плохо?

Мне казалось это как минимум пошлым: улыбаться в такой идиотский день, в таком идиотском месте. В какой-то момент начало казаться, что все они улыбаются и хихикают, глядя на меня. Все эти люди глумились надо мной, не скрывая своего пренебрежения. Как будто знали о моем состоянии и знали, что трясет меня далеко не от холода.

Вряд ли я начал сходить с ума: я же не 30-летний официант. Просто с алкоголем и темпом его вливания я немного переборщил. Когда пьешь долго и почти без перерыва, он действует на организм не совсем предсказуемо. Час назад я был почти бодрым молодым человеком с легким ароматом перегара, а сейчас чувствовал себя школьником, который перепил на выпускном. Я был очень пьян, слишком рано. Я был пьян, но хотел быть еще пьянее.

В то же время я понимал, что необходимо было сделать паузу. Пришлось даже пару раз ударить себя по лицу. Так в фильмах люди приводят себя в порядок, мне же помогло не особо.

Я вышел в зал, чтобы встретить и оценить своих новых гостей. Картина была так себе: 5 пузатых мужиков быстро перемещались по ресторану, не обращая внимания на людей и ни с кем не здороваясь.

Они заняли стол, рассчитанный на 10 персон. Было заметно, что он все равно для них тесен. Наверняка к нам в гости пожаловали одни из тех персонажей, из-за которых все мы живем немного не так, как того заслуживаем.

Мне было плевать, кем они работали. Ни один из пятерых даже не подумал поздороваться в ответ на приветствие от персонала, поэтому они сразу стали мне противны.

По пути к столу они громко разговаривали о рыбалке, охоте и одновременно о том и другом. Интерьер ресторана был выполнен в морской тематике, но рыбных блюд в меню было немного. Вероятно, у создателя была очень странная фантазия.

Вместо рыбы гостям предлагалось отведать целый набор редкого мяса: оленина, лосятина, медвежатина и прочая дичь. Я знал, к чему все шло. Ресторан посетили гости, название которым я придумал сам и сам больше всех этот подвид гостей не любил.

«Охотник» разбирался во всем или, по крайней мере, ему самому так казалось. Он лучше тебя знал меню ресторана и лучше, чем повар, знал, как именно нужно готовить мясо. Даже если на охоте он был всего один раз, становился очень важным и постоянно пытался о своей важности напомнить другим.

Лена подала им меню, официанта позвали сразу. Официантом был я.

– Здрасьте.

– Ну привет, дружище. Принеси нам сразу водочки.

– Есть «Русский стандарт», «Белуга», «Финляндия».

– А попроще есть че-нибудь?

– «Русский стандарт», «Белуга», «Финляндия».

– И че, вообще другой нет? А на березовых бруньках есть?

– Русск…

– Ладно, понял. А какая из них попроще-то?

– «Стандарт».

– Давай, тащи свой «Стандарт». Только побыстрее.

Не знал охотник, что подобные приказы действуют на официанта прямо противоположно его желанию. Конечно, я сразу замедлил походку, движения мои стали еще медленнее, чем были до этого. Я снова молча протестовал. На березовых бруньках, блять…

Я о чем-то поговорил с Леной, потом с Ромой, потом попросил Рому достать бутылку водки, потом пошел ее пробивать. Встретил Игоря и о чем-то побеседовал с ним. Я бы хотел сходить покурить, чтобы нести эту водку еще дольше, но это было бы слишком нагло даже для меня и моего состояния.

Примерно через 4 минуты водка была на столе у моих не самых приятных гостей. Они даже не заметили, что нес я ее слишком долго. Все мои старания прошли напрасно.

– Слушай, дружище. Я сразу скажу, чтобы не было потом недопониманий всяких. Мы будем дичь вашу пробовать. Если это будет не дичь, я сразу определю.

Один из охотников сразу решил, что он главный за этим столом. Разговаривал как будто не со мной. Поглядывал постоянно на своих мерзко улыбающихся товарищей. Говорил хвастливо и громко, явно чтобы услышал не я один.

От стола пахло девяностыми или началом двухтысячных. Охотники громко ржали, от их смеха известка на стене тряслась и норовила осыпаться. Даже меня самого трясти начало еще больше. Рядом со столом было неприятно находиться.

– Я понял. Но вряд ли это будет не дичь.

Они стали заказывать, выбирая блюда из разных лесных животных. Херов хозяин стола пялился по очереди на меня и на бутылку водки. По всем законам ресторанного сервиса я должен был эту водку разлить по рюмкам. Чего делать я не собирался.

Мне всегда казалось, что делали это лишь официанты, которые любили свою работу. Я и так терплю здесь слишком много из того, что терпеть не особо мог: убирал столы, общался с неприятными людьми, произносил намного больше слов за день, чем хотелось. Поэтому от этой обязанности всегда старался по возможности отказаться.

Я делал вид, что не замечаю его намекающих взглядов. Через пару мгновений он взял бутылку и сам разлил ее по рюмкам своих друзей. Сработало, почти как всегда.

После этого хренов хозяин стола продолжил:

– Так, перейдем к главному блюду! Запиши там у себя – стейк из оленя. Всем.

– Какой прожарки?

– Какой-какой, нормальной!

Весь стол вновь залился смехом по не вполне понятным причинам. Заказ был сделан, и я поспешил уйти. Охотники кричали и в один голос что-то несмешное шутили мне вслед. Я не обращал внимания и прибавил шаг: хотелось побыстрее выйти покурить.

Заказали они как-то слишком много. Разбираться в своих пьяных записях становилось все сложнее, но я все-таки понажимал на нужные кнопки, отправил заказ готовиться и вышел в курилку. Сигарета снова особо не шла, да еще и олень этот.

Я видел, как туши заносят на кухню в грязных, испачканных кровью мешках. Иногда голову оленя приносили отдельно. Глаза у оленя красиво блестят, у мертвого оленя. Смотрят на голую стену с испугом и какой-то надеждой. Будто ищет свою недостающую тушу, которая ждет, пока ее порежут на стейки, чтобы какой-нибудь пузатый мудак сказал, что мясо приготовлено неправильно и вообще как-то не очень.

Алкоголь действовал, и я стал слишком сентиментален. Причем тут вообще этот олень? Переживал бы лучше за свою судьбу и свою голову, с которой явно что-то нужно было предпринимать.

Нахер оленя, нахер этих сраных охотников и нахер сигареты, от которых только тошнит. Я бросил бычок в сторону мусорки. Бросил уверенно, но мимо. Казалось, что летела она по какой-то очень красивой траектории, но не попал я почти на метр. Пришлось поднять, попасть в урну со второй попытки и снова вернуться в зал.