Харон

Тут Харон понял, что речь его была преждевременной. Они ещё не созрели для глубинного понимания произошедшего. Он тяжело вздохнул и махнул рукой, приглашая следовать за ним. И два земных туза послушно поплелись следом.

– А что нас ждёт впереди? – шмыгая носом, спросил окончательно убитый горем коррупционер.

– Честное слово, не знаю, – откровенно ответил Харон. И тут же спохватился.– Да, кстати, я чуть было не оплошал. Пустая формальность. Ты – Волосолапов Игнатий Петрович, 1970 года рождения?

– Да, – всё ещё всхлипывая, ответил тот. – Я ещё очень молод. Мне бы ещё пожить немножко?!

После этих слов вмешался финансовый воротила:

– Эх, и мне бы хоть на денёк-другой обратно! А там…

– И что бы ты сделал? – с нескрываемым сарказмом спросил проводник.

Баксов на интонацию даже не обратил внимания.

– Я бы, – задумчиво ответил он, – все свои капиталы, которые здесь и которые там, вернул бы на Родину и распределил бы по детским фондам и больницам. И чтобы неимущим делали сложные операции бесплатно.

– А ты делаешь успехи! – сарказма в голосе Харона не убавилось. – Как-то ты очень быстро смирился и перестроился?! Неужели пришло откровение и покаяние? Я хочу тебе кое-что сказать. Прежде, чем отвечать, ты должен уяснить одну простую истину – здесь невозможно укрыть ни одной потаенной мыслишки. Вы все здесь, как на ладони. Ну, так как?

Магнат усмехнулся:

– Чего там скрывать, в первую очередь, очень хотелось бы досадить всем родственникам и партнёрам. Ну а потом, конечно, раз я уже знаю то, чего не знал там, естественно, хотел бы помочь обездоленным.

– Даже если и так, то твой поступок исходит не от сердца, а от разума. И рассчитывать на снисхождение за лукавые деяния никак не получится. Как говорится, поздно каяться, сын мой. Получишь по полной!

Чиновник, утирая слёзы вместе с соплями, по-идиотски захихикал. Олигарх коварно оскалился и, повернувшись к тому, зло сказал:

– А ты-то чего ржёшь? Взяточник-неудачник! Думаешь, своими соплями разжалобить Бога? Думаешь, Его проймут твои лживые слёзы? Не получится!

Проводник вытянул руки вперёд, раскрыв ладони:

– Стоп-стоп-стоп. Вас, господа, занесло чересчур. Это же надо такое придумать – к Богу на аудиенцию захотели?! Уймите дерзость и гордыню.

Баксов резко повернул голову к говорившему:

– Не понял? Ты же сам меня всё время пугал – на суд, на суд! Что, не было такого?

– Суд будет, не переживайте. Всё чин-чинарём: и суд, и судья, и прокурор, и адвокат. Всё будет, как положено. Последний атрибут аналогичности с земной жизнью для большей восприимчивости конечной справедливости.

Бывшие злоумышленники переглянулись. Заговорил чиновник, после смерти ставший скромным и стеснительным, как первоклассник в советское время.

– Вы меня извините, уважаемый господин… простите, не имею чести знать вашего имени и занимаемой должности?

– Харон, – подсказал собрат по несчастью. – Это и имя, и должность. Легенды и мифы древней Греции помнишь? – Тот неловко замялся и отвёл глаза в сторону. – А, двоечник! Короче, он наш проводник. В прошлом филолог-студент. Вечный.

В голосе слышалась не злобная издёвка. Вечный филолог-студент на это лишь вежливо склонил голову, скрыв проскользнувшую снисходительную улыбку.

– В прошлой жизни меня называли Алексеем, – сказал он. – А здесь проводник под номером 192429697092.

– Мне столько цифр не запомнить, – опечалился Волосолапов.

Олигарх быстренько вставил свою реплику:

– Конечно! Ты запоминаешь одну-две, а потом только количество нулей. Хотя, если бы это была сумма взятки, ты бы на ходу зафиксировал в своей памяти каждую циферку. Даже если эта циферка была бы астрономических масштабов.

Чиновник обиделся. Он уже начал адаптироваться к новой обстановке.

– Я на хамские выпады не отвечаю, – довольно смело заявил он тому, на кого при прошлой жизни не смел бы даже косо глянуть. И демонстративно обратился к проводнику. – Так вот, уважаемый Алексей, я, с вашего разрешения, буду называть вас по имени. Можно? – Получив утвердительный ответ, он продолжил. – Так вот, насколько я осведомлён, души умерших должны предстать для вынесения им приговора перед Всевышним. Не так ли?

– Не так! – резко ответил Алексей. – Кто вы такие, чтобы вас судил лично Всевышний? Это там вы, может быть, ещё что-то из себя представляли, а здесь вы… Ваше дело дальше первичного суда не пойдёт и кассационных жалоб подавать возможности не будет.

Оба навострили уши. Дотошный государственный крючкотвор приторно продолжил дознание:

– А вот хотелось бы знать, какова судебная градация здесь? Какая иерархия судебных органов и общая конъюнктура уголовно-процессуального права? Кто определяет ранжир рассматриваемых дел и каковы критерии всех правонарушений?

Проводник остановился.

– Ты это брось, – сказал он строго. – Выпытываешь, как шпион какой-то. Вопросов много, а понятно мало. Привык там у себя словоблудием заниматься. – После нагоняя Алексей смягчился. – Да, честно скажу, я тоже знаю не много. Видите ли, граждане подопечные, я проводник почти самой низшей категории. Сопровождаю всяких подлецов, сволочей и гадов вроде вас. А более тяжкими преступниками занимается служба безопасности нашего уровня. Там приходится и силу духа применить, чтобы доставить клиента к месту назначения.

– А кто же, позвольте спросить, сопровождает э-э-э, как бы это точнее выразиться, добропорядочных граждан? – не унимался Волосолапов. – Такие же хорошие люди, только раньше умершие? И если сопровождаете нас вы, то, значит, вы тоже в той жизни… характеризовались далеко не с положительной стороны? Значит, вы тоже были…

Пока он подыскивал нужное слово, Баксов оказался более находчивым.

– Порядочная сволочь! – рявкнул он и тут же отвёл глаза от колючего взгляда Харона.

– К вашему сведению, сволочь не может быть порядочной. Сволочь… она везде сволочь. Правильно?

Это чиновник быстренько вступился за своего проводника, чтобы хоть немножко заслужить его благосклонность. Но сказал верно, с чем Алексей и согласился. Магнат, видя, что не последовало никаких карательных санкций, осмелел и взял на вооружение язвительную сатиру:

– Но ты же не станешь отрицать, что будь иначе, ты бы находился в совершенно другом месте? Например, вёл беседы за рюмочкой кагора с нищими философами, богословами-отшельниками, странниками – искателями истины, и прочими отщепенцами нашего мира? – Подумав, олигарх последнюю фразу изменил. – Того мира.

Проводник не стал уходить от темы:

– Это было бы большим счастьем, хотя бы находиться где-то рядом, но я действительно этого не заслужил. Тем не менее, я надеюсь когда-нибудь на повышение по служебной лестнице. А насчёт сливок общества и отщепенцев оного, по эту сторону жизни ракурс взгляда совершенно иной. И богатый может стать человеком, и среди бедных полным-полно нелюдей.

Викентий Аристархович из множества вариантов выбирал всегда только нужный ему:

– А, так здесь также предусмотрен карьерный рост?!

Харон в очередной раз снисходительно улыбнулся:

– Не обольщайтесь, методы этого роста вам будут в диковинку. Мотайте на ус: лицемерить и подхалимничать бесполезно; интриг плести не получится, потому что отсутствует интрижная паутина; денег нет никаких – ни долларов, ни евро, ни рублей, ни тугриков. Поэтому на лапу дать не представляется возможным. Да и лапы здесь тоже нет: ни лысой, ни волосатой. Понял, Волосолапов?

– А при чём тут я? – опять всхлипнул чиновник.

– Заткнись! – пресёк мокрое дело олигарх. – А что же здесь есть? Рабский труд?

– Есть служение! Служение тому, кого мы не замечали в той жизни. Путь, через служение, к самосовершенствованию и к гармонии. Не обязательно быть нищим философом, богословом-отшельником или бродягой-странником. Для начала достаточно просто жить по совести. Кто-нибудь из вас помнит, что это такое?

Магнат отмахнулся:

– Вот только не надо из нас делать врагов рода человеческого. Знаю, и что такое совесть, и где ей место быть. Давай это пока оставим. – По всему было видно, что денежного сквалыгу гложет что-то другое. – Мне вот хотелось бы уточнить некоторые нюансы влияния живущих там на живущих здесь. Например: молебны, панихиды, свечки за упокой и тому подобные религиозные натюрморты?

Проводник любил улыбаться. По всему, он и прошлом не был занудой.

– Всё имеет свой вес, – сказал он с хитрецой. – Только свечки за упокой, что мёртвому припарка. Извините за чёрный юмор. Равно, как и за здравие. Без веры и молитвы, это пустой ритуал. Лучшее лекарство, которое может дать живой человек живой душе, это искренняя ежедневная молитва.

– В таком случае, – печально вздохнув, но голосом циника с интонацией стоика, олигарх заключил, – как там, так и здесь придётся выкручиваться самому. Уж молиться за меня точно никто не станет. – Затем с пренебрежительным сочувствием добавил, глядя на Игнатия Петровича. – Не переживай, уж твоя-то жёнушка будет натурально тебя оплакивать, как потерю единственного кормильца. А вот мои, опасаюсь, как бы не пустились в пляс. Прилюдно.

Все затихли, но не надолго. Волосолапов опять стал хныкать и скулить:

– Как это всё печально. А вот хотелось бы знать, сколько нам могут дать?

Баксов был более стойким:

– О, рифмой заговорил. После смерти проснулся поэтический дар? Ты ещё про явку с повинной спроси?! И про конфискацию?! И не полагается ли амнистия по случаю каких-нибудь праздников?!

Харон ответил всем и сразу:

– Так, заткнитесь оба! Подходим к очередному клиенту.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Все притихли и остановились. Харон посмотрел на свои раритетные часы. Спутники оглядывались и ждали, их распирало любопытство. И вскоре перед ними открылась картина очередной трагической сцены. На проезжей части дороги лежал молодой человек лет 30—35. Участок видимости, имевший в диаметре метров пятьдесят, был локализован невидимым куполом, за которым царил всё тот же мрак.

Магнат настолько освоился, что уже чувствовал себя в новой обстановке довольно вольготно, и поведение его становилось бесцеремонным и даже нагловатым.

– А ты, вообще, – обратился он к проводнику, – людей, умерших своей смертью, хоть иногда находишь?

– В этом и состоит специфика моей работы, – ответил Алексей серьёзно. – Убийства, самоубийства, несчастные случаи. Сегодня мне с вами ещё повезло. Бывает, погибшие закатывают такие истерики, особенно женщины, что приходится применять всё своё красноречие, чтобы успокоить.

– Да, я заметил, – согласился толстосум, – ты красноречив, как прирождённый филолог. Прямо-таки, оратор! Цицерон! Сенека! Да, кстати, насчёт Сенеки. Нельзя ли добиться, чтобы нас, ну, хотя бы меня, защищал на суде он? Насколько я помню, он в своё время был блестящим судебным оратором?!

Мгновенно в разговор вмешался чиновник:

– И меня, и меня! Я тоже хочу, чтобы меня защищал Сенека!

Баксов парировал:

– А у тебя денег нет, чтобы заплатить! Взятку не успел получить, а то бы нёс с собою кейс с наличностью и чувствовал бы себя куда увереннее.

В Волосолапове проснулась дерзость:

– А у тебя тоже ни хрена нету! Ни копеечки! Босяк!

– Дурак, я чек выпишу.

Опять вмешался Харон:

– Перестаньте же дурачиться и не мешайте работать. Я, конечно, прекрасно вас понимаю: столько лет в напряжённой роли серьёзных и солидных людей, а здесь уже эту роль играть глупо, вот и хочется порезвиться, пока есть возможность. Но вы должны понять и меня. Учитесь понимать других. Хотя бы после смерти.

– Хорошо, – согласился олигарх. – Босс, можно ещё один вопрос?

Этим новым обращением Баксов то ли в шутку, то ли всерьёз признавал в проводнике лидера, что при жизни было бы немыслимо.

– Если не глупость – валяй, – благосклонно позволил Харон.

– А как бывает с детьми, которые погибают? Ты их встречаешь?

– Души детей, в большинстве своём, ещё не обременены тяжестью непомерной вины, и они попадают на более высокие уровни, где их встречают проводники не чета мне. Вот там может быть яркий свет. Хотя, конечно, тоже далеко не всем. Полагаю, всем известна фраза «детская жестокость»? Ладно, ближе к делу. Надо осмотреться.

Место происшествия находилось за городом. Человек лежал почти посередине трассы, а на обочине стоял автомобиль с открытыми дверками. Харон приступил к своим обязанностям:

– Молодой человек, не соблаговолите ли покинуть ваше бренное тело, теперь уже совершенно вам не нужное, и присоединиться к нашей, пусть и не совсем честной, но страстно желающей стать на путь исправления, компании? Смею вас уверить, что лежать в этом бездыханном прахе глупо и бесполезно. Давайте будем знакомиться.

Все трое смотрели на лежащее тело, в то время как голос неожиданно раздался со стороны белого «БМВ».

– Ребята, я здесь! Провожу осмотр. Да, подчистили всё!

Высокий черноволосый парень, в костюме и при галстуке, подошёл к стоявшим. Осмотрел всех и представился:

– Хватов Андрей, журналист.

Проводник дополнил:

– Игоревич, 1985 года рождения. Репортёр, охотник за сенсациями, за теневыми делами элиты бизнеса, политики и госуправления. – И при этих словах ткнул пальцем в грудь замминистра. – Это гражданин Волосолапов, знаете?

Журналист согласно кивнул и заключил:

– Да, мелкая сошка.

Чиновник недовольно поморщился, но возмутиться в полную меру не дал Алексей, представив следующего спутника:

– А это, как видите, сам господин Баксов, пресытившийся суетным миром, почивший в бонзе и почтивший нас своим не только вниманием, но и присутствием. Ну а я – скромный экспедитор ваших бессмертных, но порядком – у кого больше, у кого меньше – замызганных, заляпанных, запятнанных грязью собственной жизни душ. Несчастный случай?

Парень оживился:

– Вот в этом всё и дело! Это преднамеренное покушение! Я вёз сенсационный материал! Бомбу!

Магнат бесцеремонно перебил:

– У вас другого не бывает, охотник за скальпами. Газетные бомбисты. О чём-то хорошем и светлом вам писать не интересно. Вам подавай всё тухлое, вонючее, с гнильцой. Я нисколько не сомневаюсь, я даже знаю наверняка, что за вами стоят более влиятельные персоны, и всё же сильно удивляюсь, почему вы так долго жили?! Хотя нет. Ни один уважаемый человек не станет мараться по пустякам. Знаете, почему? – И тут же сам ответил на свой вопрос. – А потому, что никого серьёзного по-настоящему укусить так и не смогли. Помнится, и на меня несколько раз пролаяли, но вам щёлкнули по носу, и вы послушно заткнулись. Вы молодой щенок, которого натаскивали хозяева и иногда давали команду «фас». Вас всех держит на коротком поводке тот или иной хозяин, но если вы с поводка срываетесь, по глупости своей, и начинаете без команды кусать, или, чего хуже, бросаться на самого хозяина, то вы, как полноценный пёс, обречены. Никто вас не то что кормить, но и держать возле себя не станет. А если вы к тому времени подхватили вирус бешенства, то вам прекрасно известно, как поступают с бешеными собаками – их пристреливают! Что мы и видим перед собой. Санитары и экологи просто провели дезинфекцию, чтобы избежать массового заражения.

И олигарх пренебрежительно указал на труп. Остальные, включая бывшего хозяина сего трупа, инстинктивно посмотрели в указанном направлении. Харон дипломатично переакцентировал разговор:

– Вы как-то странно себя ведёте?! Необычно. Вас что, не волнует ваша гибель? Вам ничуть не страшно?

Журналист развёл руками:

– Страшно? Пожалуй, нет. Жалко и обидно, конечно, но что уже поделаешь?! Что случилось, то случилось. Меня сейчас беспокоит совершенно другое.

Наконец, подал голосок и молчавший доселе чиновник:

– Да, нас всех беспокоит наша дальнейшая судьба.

Андрей только отмахнулся:

– Да нет, меня беспокоит другое. Весь дубликат компромата: и бумажные документы, естественно, копии, и флэшка похищены. Как будто предчувствовал – оригинал спрятал в надёжном месте.

– И кто о нём знает? – осведомился Алексей.

– В том-то и дело, что никто, кроме меня.

– Вы, я вижу, репортёр до кончиков ногтей, до последнего волосика?! Зачем вам это? Каждый получит то, что ему причитается, а раз вы погибли, значит, не вы являетесь орудием возмездия. Так что, бросьте глупые терзания и подумайте о своей прожитой жизни. Именно она будет основополагающим фактором в вынесении судебного приговора. Помощник министра в некоторой степени прав – надо беспокоиться о своей дальнейшей судьбе, а не беспокоиться о пустяках. Хотя, честно скажу, от вас уже ничего не зависит. Разве что, молитесь, если умеете.

– Постойте-постойте, – вмешался Баксов. – Ладно, взятку дать невозможно, солгать тоже, но ведь каждый поступок можно трактовать по-разному?! И как насчёт адвоката, ты же обещал?!

– От меня здесь ничего не зависит, кроме доставки. А адвокат будет, не волнуйтесь, но иллюзий на сей счёт особо не питайте. Роль его в тамошнем судопроизводстве невелика, так, неотъемлемый атрибут равноправия и справедливости, а всё решать будут судья и прокурор. Но всё будет по-честному, все ваши поступки будут трактоваться с той позиции, с какой вы их совершали. Внутреннее побуждение к действию. Там уже давно изучили все ваши жизни и ждут с нетерпением. А прокурор особенно.

Андрей неожиданно погрустнел, и все на это обратили внимание.

– Успокойся, юноша, – поддержал олигарх. – Я не думаю, что ты, за свою короткую журналистскую жизнь, совершил слишком много дурных поступков. Ты никого не довёл до самоубийства, ты даже никого крупного не посадил. Так, некоторым подмочил слегка репутацию, которую, кстати, те быстренько высушили. Ну, некоторых, правда, поснимали с должностей, но и они вскоре заняли другие, не менее прибыльные места. Всё это игра, как в шахматы, где роль любого журналиста – пешка, которая никогда не станет ферзём. Разве нет? Ты же выполнял указание? Признайся! Ведь мы все кому-то служим.

Журналист меланхолично вопрос проигнорировал.

– Моя судьба меня волнует меньше всего, – без намёка на пафос сказал Андрей. – Что заслужил, то получу. У меня четверо детей осталось, да жена домохозяйка. Старшей дочери 12 лет, а младшему Артёму – три годика. Как они без меня будут жить? Вот их судьба меня действительно волнует!

Харон успокоил:

– За них не беспокойся. Господь непосильной ноши не даёт.

– И небось накопления имеются?! – вновь вмешался в разговор магнат. – На первое время хватит. А там… продаст квартиру, машину, дачу, купит в деревне домик, и будут жить-поживать, да добра наживать.

– Заткнись, народный кровопийца! – не выдержал Андрей. – Тебе, вот, кроме своих денег и жалеть-то нечего и некого! Да и тебя никто не пожалеет, а через месяц-другой никто и не вспомнит. Да и на похоронах вряд ли кто всплакнёт. Жена прикроется чёрной вуалью, чтобы скрыть радостный блеск в глазах. Жизнь твоя пуста и никчемна. И меценатство лукавое, и благотворительность лицемерное. Ты – духовное ничтожество!

Олигарх в долгу не остался:

– Может она и не насыщена великими и благородными помыслами и деяниями, зато она не была скучна и бедна. А твоя жизнь, думаешь, лучше? Ещё одна проститутская профессия! И мне кажется, древнее древней. Только первая женщина подумала о блуде, как ваш брат, сплетник – будущий журналист, растрезвонил об этом на весь мир. Платит один кровосос, как ты выразился, чтобы прищемить жало другому кровососу. И в чём смысл твоей жизни? В том же, что и моей – зарабатывании денег. Вот кому ты вёз компромат?

В рассуждениях Баксова была и здравая мысль, и логика.

– Всё верно, – согласился многодетный отец. – Разница лишь в том, сколько невинных жертв на твоей совести, и сколько виновных на моей? А каким образом я разоблачал подобных тебе подонков, не так уж и важно.

Магнат в подобных прениях также не был школяром:

– Подонки изобличают подонков, и за это платят другим подонкам. Ты же брал грязные деньги! Возможно, заработанные на наркотиках! В любом случае, на обмане – точно! Журналисты хуже проституток: те продают своё тело – вы свою душу!

Журналист от дальнейшей дискуссии уклонился:

– Вот за это я и отвечу. А продавая тело, нельзя не замызгать душу. Они слишком тесно связаны между собой.

Вмешался проводник:

– Все за всё ответите и все своё получите. Не надо попусту накалять ситуацию. – Потом добавил, обращаясь ко всем. – Что-то мне сегодня попались весьма беспокойные и принципиальные клиенты. Размахались кулаками после драки. Бой закончен, и гонг о его окончании уже прозвучал. Шли бы тихонько позади, понурив головы, припоминая дурные поступки, вспоминая близких людей, обиженных понапрасну, как и положено кающимся грешникам. А вы развели тут…

Олигарх мгновенно возмутился:

– Где их взять, этих родных и близких, если по-настоящему родные давно умерли, а близкие только потому близкие, что живут рядом. И когда опасаешься не только выстрела с крыши, но и чтобы близкий человек, в порыве любви, не подсыпал яду в стакан с утренним кофе, то о какой близости может идти речь?! Близость может быть только сексуальной, когда близкие люди голые и негде спрятать пистолет или кинжал. А дети?! Желают спокойной ночи, а в глазах читается надежда, что она окажется для тебя последней!

Опять подал голос переставший хныкать бюрократ:

– И всё время: «Папа, хочу это, папа, купи то». Тут хочешь, не хочешь, а приходится брать, потому что и у самого со временем потребности возрастают. Да и марку надо держать. Потом это становится потребностью, своего рода наркотиком, без которого трудно жить. Как без воздуха. Да и нельзя не брать! Сживут, если не со свету, то с должности точно. Чиновник, не берущий взяток, подозрителен настолько, насколько излечившийся наркоман или алкоголик. К нему никогда не будет полного доверия. – После непродолжительной паузы заключил. – Вот и сейчас очень захотелось взять. Хоть какую-нибудь мелочь.

– Что, Волосолапов, волосатая лапа зачесалась? – поддел Баксов. – Хочется взять, да нечего?

Но заместитель министра уже перестал бояться магната. Да и чего его бояться, бестелесной сущности?! Без денег и связей. Но дерзить, на всякий случай, не стал, а выдвинул новое желание:

– Жрать очень хочется. Мясо хочу!

Алексей понимающе кивнул:

– Бывает. Подсознательная память ещё даёт о себе знать. Но на суде особо об этом не распространяйтесь, здешний судья не жалует бывших ярых мясоедов. Поэтому не вздумайте на суде ляпнуть, как приятно журчат на сковородке свиные колбаски. Не поймут. Особенно, как я уже сказал, судья. Неординарная личность.

– А я вот всегда был вегетарианцем, – поддержал тему банкир. Выждав паузу, добавил. – В душе. Но тело постоянно требовало мяса, а слабовольная душа податливо уступала, отчего испытывал дисбаланс и дисгармонию. Всю жизнь страдал раздвоением личности. Но теперь, когда ненасытная оболочка отсутствует, я рад, что, наконец, стану настоящим вегетарианцем. И, может быть, даже альтруистом!

– Абсолютным, – без эмоций согласился Харон. – Шутите, пока есть возможность, потому что главная шутка впереди. От судьи.

Но слабовольный вегетарианец разошёлся, будто бес толкал его в ребро:

– А вот выпить я бы не отказался. Хоть какого-нибудь «Вермута» хлебнуть. Из прошлого, из студенческих лет.

Но и тут его ждало разочарование.

– А про алкоголь упоминать нежелательно категорически, если не хотите разозлить судью окончательно.

– Неординарную личность? – с долей иронии, но и с не меньшей долей опаски спросил Баксов.

– Именно. Просто не надо наступать на больную мозоль.

– Странный судья?!

– Обычный. Воспринимайте всё как должное, и не болтайте на потусторонние темы.

Некоторое абстрактное время шли молча, следуя за проводником по непонятному мрачному тоннелю. Каждый думал о чём-то своём. О чём думал банкир, все скоро узнали. Он спросил, обращаясь к журналисту:

– На кого компромат-то? В сложившейся ситуации скрывать что-либо глупо, не правда ли?

– Совершенно, – флегматично ответил Андрей. – На вашего собрата по денежному мешку, даже не по мешку – по вагону, Еврова Бориса Анатольевича. Я всей схемы не знаю, моя задача была получить документы, сделать копии, одну опубликовать в нашей газете, а вторую передать репортёру с телевидения. Вот на встрече меня автомобилем и сшибли. И ведь даже не глянули – жив я или умер?!

Баксов размышлял.

– Убивать тебя никто не собирался, – сказал он. – Точнее, им было безразлично твоё самочувствие. Нужен был компромат, а не твоя жизнь. Кто знал о копии?

– Точно не могу знать весь круг посвящённых, но я получал инструкции от своего главного редактора. А вот откуда он черпал информацию, меня в известность поставить не соизволили. Вся схема связи конспирирована и локализована, как в шпионских фильмах или книгах.

Лишние рассуждения Андрея магната не интересовали. Он был предельно сконцентрирован, задавая точные вопросы и отсекая всё лишнее:

– Телевизионщики про копию знали?

– Не думаю. Зачем их загружать лишней информацией? Их задача получить и показать. Каждый выполняет свою задачу.

– А какого… – Баксов ещё раз вспомнил о предупреждении на запрет упоминаний кое-кого, – рожна ты вылез на дорогу?

– Так было условлено: я выхожу и жду, он, не доезжая, мигает фарами. Когда он медленно проезжает возле меня, я через открытое окно передаю всю документацию. Один экземпляр. У всех инструкции.

Олигарх презрительно усмехнулся:

– Ну что, поиграли в шпионов? Доигрались?! Какой канал?

– БАК-ТВ. – Пришёл черёд Андрея ехидно оскалиться. – По-моему, вы имеете к нему некоторое отношение?

– А по-моему, уже только имел. Я уже ни к чему не имею отношения, даже к собственному телу, которое будут мыть, одевать красиво, некоторые особи, допускаю такую мысль, будут втихомолку поплёвывать в мою сторону. Но мне-то на это уже совершенно наплевать. Лишь прискорбная мысль о всеобщей продажности угнетает меня. Алчный человек любую профессию и любую должность превратит в ругательное слово. В вашей ситуации всё стало ясно и понятно. Весть о моей смерти уже, естественно, разлетелась, и на телевидении об этом узнали одними из первых. Меня просто списали со счетов на собственном канале, переметнувшись в стан врага. Ничего не поделаешь, это обыденность и повседневность нашей жизни. Как пошло говорится: ничего личного – бизнес. Это понятно, это ладно. Король умер! Да здравствует король!

Олигарх вздохнул и, незаметно для себя, перешёл с журналистом на «вы»:

– Вы, молодой человек, лучше ответьте на такой вопрос. Как бы вы, лично, распорядились копиями, узнав о моей смерти, и не погибнув сами? Не думаю, чтобы кто-то рискнул взять на себя смелость их обнародования?! Это мёртвый груз. Причём, очень и очень опасный. Он у вас в редакции?

– Нет. Я его собирался туда отвезти после встречи. Но теперь я передал бы в совершенно другие руки.

Последнюю фразу Андрей произнёс твёрдо и убеждённо, на что Баксов улыбнулся хоть и иронично, но добродушно.

– И те руки, полагаете, чище остальных? – спросил он.

– Надеюсь. Мой хороший друг работает в спецслужбах, и у меня нет оснований ему не доверять. Но как он поступил бы, я, конечно, точно знать не могу. В любом случае, я выполнил бы свой долг. Может быть, впервые в жизни.

– Красивые слова, красивые фразы, за которыми обычно либо пустота, либо ловушка. Как бы там ни было, – философски подвёл итог магнат, – но всё это в прошлом, которое нас должно интересовать меньше всего. Но я рад, что такой журналист, как вы, не утративший ещё окончательно понятий о долге и чести, работал на меня. Жаль, что нашей встречи не произошло раньше?!

– Внимание, джентльмены! – прервал разговор Харон. – Входим в зал правосудия, которое здесь, как бы вам от этого не было грустно, не продано. Вас ждёт беспристрастный судебный вердикт, а моя миссия на этом закончена.

– Вы нас покидаете? – с льстивым сожалением поинтересовался помощник министра. Видимо, за долгие годы службы лесть впиталась в душу.

– Вы переходите под опеку другой юрисдикции, и с этого мгновения я не несу за вас никакой ответственности. – Харон оглядел своих недавних подопечных. – Но, если не будет срочных вызовов, на заседании я всё же поприсутствую. Из чистого любопытства. Каким бы грубоватым я вам не показался, но равнодушия во мне нет. Я переживаю за всех своих клиентов, а с вами даже я почти сдружился.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Они вошли в сравнительно небольшое помещение, в котором на столах стояли, а по стенам висели, канделябры с горящими свечами. А на потолке, вместо люстры, висел газовый фонарь. Все с интересом завертели головами. Магнат и здесь не удержался от сарказма, тихонько спросив:

– Вам что, электричество отключили за неуплату?

Проводник ответил утвердительно:

– Да, только не за неуплату. Однажды наш судья, по глупости и неосторожности, схватился за оголённые провода, после чего так здорово пропитался электричеством, что его тёмная аура начала ярко светиться. А это ему по статусу не положено. Теперь, пока весь персонал нашего отдела не пройдёт курс физики по разделу «электротехника», мы вынуждены пользоваться свечами и газовыми рожками.

Это объяснение немного разрядило ситуацию, и все засмеялись. Впрочем, весьма скромно и незаметно. Даже чиновник по-детски захихикал.

Весь судебный консилиум был в сборе и, как видно, ждали именно подсудимых. Судья привстал, развёл руки в стороны, и неискушённому наблюдателю могло показаться, что он несказанно рад видеть вошедших и желает их обнять. Это был пожилой, тучный мужчина с мясистым, красным лицом и крупным носом, точно такого же цвета, с ярко алыми прожилками. Он был облачён в чёрную мантию, а на столе, с горящими свечами, по одну сторону лежал деревянный молоток, а по другую – головной убор, именуемый цилиндром. Судья был стар и, судя по внешней атрибутике, родился ещё в веке девятнадцатом. Впрочем, в нём же, по всей вероятности, и помер.

– Ну, наконец-то! – воскликнул он. – Ты в своём репертуаре, любитель непринуждённых бесед. Тебя только за смертью посылать! И то можно умереть, не дождавшись.

– К счастью, только за результатом её работы, – скромно ответил Харон. – Она всегда на шаг впереди меня, и я успеваю узреть лишь взмах её чёрного крыла.

– Вот видишь, как она быстра, а подчас – молниеносна, в отличие от тебя. Ты не должен забывать, что заставляешь ждать других. Или ты полагаешь, что у меня нет более интересных занятий?

Проводник всё так же скромно ответил:

– Я осведомлён, Ваша Честь, о том, как вас сильно притягивает электричество, но если бы вы изучили его взаимодействие с другими энергиями, то…

– К вашему сведению, достопочтенный дальнобойщик, – сказал судья и метнул из под густых бровей огненный взор, будто действительно электрический заряд, ранее полученный и не весь израсходованный, – все разделы, связанные с электричеством, я изучил досконально и основательно. – И добавил не без самодовольства. – Теперь перешёл к ядерной физике. Весьма увлекательное чтиво!