000
ОтложитьЧитал
Обычное июльское утро
– Ой, Вик, ничего эти мужики не понимают, – мечтательно и тяжело вздохнув, Лера встала со стула и направилась к холодильнику. – Торт будешь? Со вчерашнего дня остался.
– Да не, я на диете, – ответила девушке подруга и сделала глоток уже успевшего остыть чая. – Так что там у тебя с этим, как его…
– С Колей? С Колей ничего, мы разошлись, я же тебе говорила. Ой, он вообще такой придурок, что лучше его не вспоминать.
– Да нет, про Колю я помню, этот твой, новый, с работы.
– А, Рома, – Лера мечтательно прикусила губу и закатила глаза. – Все по плану идет. Сейчас мы с ним немного общаемся, он меня иногда подвозит… Скоро он меня куда-нибудь позовет, я сначала немного поломаюсь, а потом как бы нехотя соглашусь. Я уже чувствую, как поймала его, – девушка изобразила кошачью лапу и театрально рыкнула.
– Везет, – вздохнула Вика и опустила взгляд в чашку.
– Ты еще с этим Сашкой мучаешься? Давно уже было пора найти себе кого-нибудь другого, господи. Ты ж девка ого-го, за тобой, блин, толпы бегать могут, а ты втрескалась в какого-то козла, который на тебя даже внимания не обращает, и тратишь на страдания свои лучшие годы.
– Ничего ты, Лера, не понимаешь… Да и он сейчас не абы кто, его много кто знает, он такой… такой… – Вика не находила слов, а глаза ее наполнялись торжественным сиянием.
Лера закатила глаза, вздохнула и присела на диван рядом с подругой.
– Не переживай ты так. Все будет хорошо, я тебе обещаю, – Лера чмокнула Вику в щеку и повторила, – Может, все-таки по тортику?
– Давай. Дай-то бог, чтоб было хорошо…
***
Этот день не складывался с самого утра. Обычно я всегда встаю чуть за полдень, потому что спешить мне некуда, но сегодня я вскочил в восемь часов утра и полчаса бродил по комнате взад-вперед, размышляя о том, зачем я, собственно, встал. Ответ на этот вопрос витал в воздухе и казалось, что я вот-вот смогу его поймать, но с каждым разом, с каждой новой попыткой он отдалялся, чтобы приблизиться вновь, но так и не собираясь быть пойманным. В конце концов, я решил, что так, видимо, угодно провидению, поэтому самым грамотным решением в этой ситуации будет просто пойти на кухню и чем-нибудь перекусить.
Когда я уже отдирал пригоревшую яичницу от сковородки, напевая мотив популярной некогда песни, в квартиру, будто ураган, ворвался Влад.
– Дружище, Санечек ты мой дорогой, этот день разделит нашу жизнь на «до» и «после», – Влад вальяжно растянулся на диване и закурил. Один только его вид говорил о том, что сегодня он в ударе и готов даже ограбить самые надежные банки мира за несколько часов.
Мы знаем друг друга не так давно, всего пять или шесть лет, я точно не помню. Влад появился в моей жизни очень неожиданно. Тогда я сходил с ума от одиночества, хотя в те времена я уже всегда был душой компании. В тот день я один сидел в беседке во дворе и пытался закончить очередную бездарную, как мне тогда казалось, строфу. Он подсел ко мне, не спросив разрешения и даже не пытаясь познакомиться, хотя я готов дать руку на отсечение, что мы виделись впервые!
– Чьи стихи? – задорно спросил он, тыкая пальцем мне в лист, больше похожий на кусок использованной туалетной бумаги.
– Мои. Слушай, валил бы ты…
– Спокойно, – Влад раскинулся так же вальяжно, как сейчас сидел у меня на кухне и закурил. – Я просто давно тебя видел и хотел познакомиться. Ходят слухи, что ты стихи пишешь, а я поэзию очень уважаю.
Уже тогда меня это удивило, ведь о моем увлечении никто не знал – я тщательно скрывал это, потому что все мои творения при прочтении на свежую голову вызывали у меня только приступы рвоты, острую боль в глазах и обжигающий все внутренности стыд.
– Да разве можно это стихами назвать?
– Можно.
С тех пор мы были не разлей вода и постоянно зависали вместе во дворах, подъездах, на квартире у меня или у него. В целом же он был довольно нелюдим, и я искренне не понимал, как он вообще мог узнать про меня какие-то слухи, если выходил из дома только до ближайшего продуктового. В общем, персонажем он был странным, чем мы и были похожи, из-за чего, собственно говоря, и стали дружить.
И вот, теперь этот субъект, уже изрядно постаревший и отпустивший длинную могучую бороду, курил у меня на кухне и заявлял о чем-то так, будто это действительно дело всей нашей жизни.
– Что такое? – прокашлялся я, присаживаясь на табуретку и закуривая.
– Издатель готов к диалогу и встреча назначена на завтра. Завтра мы идем договариваться за выпуск полного собрания твоих сочинений! Ты представляешь, что это значит?
– Нет, – честно ответил я и улыбнулся. В выражении лица Влада читалось полнейшее разочарование.
– Ну ты и дурак! Это значит, что тебя знают, что тебя любят, что ты скоро станешь таким же великим, как Пушкин, Жуковский, Есенин и все-все-все прочие! Тебя, может, даже будут проходить как классика в школах, лет эдак через пятьдесят. Это значит, что скоро ты сможешь не жарить себе яичницу по утрам, а завтракать в дорогих заведениях!
– Честно говоря, мне как-то больше по душе в кабаках выступать, – я сильно мялся, говоря это, ведь Влад всегда пытался добиться максимальных результатов с моими работами.
– Ты совсем что ли с ума сошел? – мой товарищ перешел на повышенные тона. – Ты представляешь, сколько мы выручим, если это зайдет народу? А оно ведь зайдет, и ты прекрасно знаешь об этом! И не думай даже отказываться, – он погрозил мне пальцем. – Этот сборник того стоит, это твои труды, блять!
Тяжело находиться под гнетом такого товарища.
Взлеты и падения
Позавтракав яичницей и выпив чашку кофе, я подумал, что дела все-таки пошли в гору. Ведь действительно, издать полное собрание сочинений – неебически круто!
Я закурил и позволил себе закинуть ноги на стол, в то время как Влад что-то писал в своем ноутбуке. С каждой новой затяжкой мне было все приятнее и приятнее осознавать утреннюю новость. Создавалось ощущение всемогущества, будто я в одно утро выебал весь этот мир. Но одна маленькая деталь все же не давала покоя и терзала изнутри, мешая полностью насладиться моментом и самим собой. Эта мелочь отвлекала от радостных мыслей и постепенно завоевывала пространство внутри головы и тела обратно, разрушая радость и высасывая счастье, будто целый полк дементоров.
Я тяжело вздохнул и взял в руки телефон.
– Привет).
Я вздохнул еще раз и отложил смартфон обратно на столешницу.
– Опять ей пишешь? – поинтересовался Влад. – Завязывал бы. Давно уже пора найти себе другую, тем более, что такому, как ты, это вовсе не сложно.
– Да ну тебя, – обиженно ответил я другу. – Ничего ты не понимаешь. Я ведь только из-за нее и пишу эти стихи.
– Ну да, ну да, слышали мы эти истории лет сто назад. Володя Маяковский, Лиличка Брик. И что он, Вовка, хорошо закончил-то? – Влад посмотрел на меня исподлобья. Выглядел он достаточно раздраженным, хотя понять его можно было.
– Да какая разница, – отмахнулся рукой я. – В этой жизни умереть не сложно, сделать жизнь – значительно трудней.
– А ты считаешь, что сделал жизнь? – он хитро прищурился.
– Ничего я не считаю.
– К чему ты вообще это сказал? – мой друг широко улыбнулся.
– Не знаю, – огрызнулся я и снова взял в руки телефон.
– Привет. Чего пишешь?
Сердце немного подпрыгнуло, а я задумался, будто собирался не просто ответить на сообщение, а выступать на важной политической пресс-конференции перед всем населением Земли.
– Не хочешь сегодня прогуляться вечером?
Выдохнул, отложил телефон в сторону экраном вниз.
– Долго не гуляй, завтра важная встреча, – не отрываясь от ноутбука, сказал мне друг. И откуда только он постоянно все знает?
– Ты – это я, – улыбнулся он мне. – Шучу. Ну алло, мы с тобой дружим уже хер знает сколько лет, я давно научился понимать тебя и без слов.
– Во сколько и где?
– Я встречу тебя у твоего подъезда в восемь.
– Хорошо.
Щеки залил обжигающий румянец. Я чувствовал себя первоклассником, наконец-то осмелившимся понести тяжеленный рюкзак девочки, которая нравится тебе вот уже целых полгода. Правда, моя девочка давно уже большая, рюкзак ее сменился на сумочку, а полгода превратились в долгие и мучительные годы…
Да мы, собственно, и одноклассниками-то не были – Она жила в соседнем дворе, и в школы мы ходили тоже в соседние. Часто уроки кончались одинаково и мы пересекались. Она младше меня на год, но уже тогда, когда ей было тринадцать лет, она пленяла всех своей красотой и характером. Я не годился ей даже в подметки: нелепый подросток с неаккуратными волосами, с которых всегда сыпется перхоть, непропорциональное тело, вечный дурной запах, ставший моим верным спутником, не желавшим меня покидать в течение всего пубертатного периода, плюющий на все попытки выгнать его, будто надоедливого гостя.
Но как-то так получилось, что все же я смог с ней заговорить. Это стоило мне огромных моральных и физических сил – я продумывал все варианты диалога несколько дней и ночей перед тем, как начать его в действительности. Это очень изматывало меня и, к слову, было абсолютно бесполезно, потому что она сразу же отклонилась от всех просчитанных мною вариантов.
Тем не менее, я подошел к этому дню основательно. С вечера я погладил самую лучшую свою рубашку, вымылся так, что даже стерильное оборудование в дорогущих платных клиниках могло позавидовать моей чистоте. Волосы были максимально тщательно вымыты и расчесаны, заснул я рано, чтобы точно быть выспавшимся и отдохнувшим в самый важный для меня день.
Все время уроков я нервничал и прокручивал все возможные варианты развития событий. Что, если она даже не станет смотреть на меня и сделает вид, что не заметила? А что, если все вовсе наоборот и я давным-давно ей нравлюсь, а она стесняется подойти или ждет от меня первого шага?
Хотя нет, это, пожалуй, самая бредовая мысль за всю мою жизнь.
Уроки тянулись невыносимо медленно из-за этого, минуты растягивались в часы, а часы в самые настоящие годы. Я чувствовал себя монахом или отшельником, смиренно ожидающим какого-нибудь просветления, ну или что еще там они ждут. Но как только прозвенел последний звонок, внутреннее состояние моментально сменилось на состояние чемпиона мира по спринту и я пулей вылетел из школы.
– П-привет, – слегка запинаясь и нелепо почесывая затылок, сказал я, подойдя к ней. Она захихикала, когда посмотрела на меня и все мое тело покрыли отвратительно холодные капельки пота. Неужели она смеется надо мной? Неужели я так плох? Может, помял рубашку или с волос снова сыпется перхоть?
– Привет. Ты Саша, да? Видела тебя в соседнем дворе.
– Да, – смущенно ответил я.
– А меня … зовут. Приятно познакомиться! – она протянула мне руку, и я тут же схватил ее своей потной от волнения ладошкой. – Проводишь?
– Конечно!
Тогда я не верил своему счастью. Мы начали общаться чаще, иногда гулять, и с каждым днем я влюблялся все сильнее.
Время шло, мы общались. Она расцветала все сильнее, а благодаря общению с ней я расцвел тоже. Я вытянулся, согнал лишний подростковый жир, научился ухаживать за волосами и в целом стал более уверенным в себе человеком, заводилой. Но только с ней я всегда был кроток и тих, как мышь, потому что только ее я любил и боялся, потому что знал, что этот человек для меня значит.
Но перейти границу дружеских отношений нам было не суждено. Вернее, один раз мы все же поцеловались, но это не считается – мы оба были в стельку пьяные: праздновали конец учебного года. Она никогда не говорила со мной об этом, а я запомнил этот момент и практически каждый день вспоминал его. И, клянусь, это был лучший момент в моей жизни.
Тем не менее, я был Ей дорог. Она могла доверить мне все свои секреты, все свои переживания. А я слушал Ее, обнимал, утешал, когда Она плакала, и радовался вместе с Ней, когда у Нее случалось что-то хорошее. Я и сам старался делать это хорошее для Нее и довольно часто у меня получалось. Она привязалась ко мне, но я привязался сильнее. К сожалению, этого оказалось недостаточно.
Потом у нее стали появляться ухажеры. Я очень ее ревновал, но она говорила мне: «Ну, Саш, ты чего? Хочешь, я познакомлю тебя со своей подружкой? Она очень даже ничего и мне кажется, что вы хорошо сойдетесь характерами». Но я не хотел, никогда не хотел.
Потом я сам разорвал с ней общение, аргументируя это тем, что не хочу, чтобы у нее были проблемы с парнем из-за меня: к тому времени они уже достаточно долго встречались и я стал замечать, что он не очень рад нашим с Ней встречам.
Но на самом деле, причина, конечно, была не в этом, потому что мне всегда было насрать на то, что чувствуют ее парни. Я надеялся отвлечься, уйти в стихи, в учебу, забыть ее, найти себе кого-нибудь еще.
И отвлекся. И ушел. И нашел. И вроде как даже забыл, но…
От снов человек убежать не может. От кошмаров – тем более.
Когда она начала мне сниться каждую ночь, я перестал спать. Упивался кофе, энергетиками, часами смотрел всякую хуйню в интернете, рубился в игры, учился, писал стихи, гулял с друзьями и другими девушками, но это все равно не помогало – через двое-трое суток без сна я все же падал без сил и мне снова снилась Она. И я ничего не мог с собой поделать.
Через год тишины в эфире наших взаимоотношений я буквально приполз к ней с извинениями, просьбами возобновить хоть малейшее общение, если она, конечно, сможет. Она смогла, но я чувствовал, что что-то в ней переменилось. Переменилось настолько сильно, что я перестал ее узнавать. Она стала больше ругаться, больше времени проводить в компаниях с парнями. Мне было безумно больно, больно и обидно, но я ничего не мог с этим поделать…
Я закурил сигарету, прикурив ее от прошлой. Столько лет прошло уже с тех пор, а ничего, вообще ничего не переменилось. Разве что мы немного подросли, нашли источники заработка, а в целом… Все абсолютно так же.
– Пиво будешь? – Влад задорно открыл банку с холодным напитком и жадно присосался к ней.
– Спрашиваешь, – улыбнулся я и поймал кинутый мне сосуд.
***
Вечером этого же дня я в назначенное время уже стоял под ее подъездом с букетом цветов и сигаретой в зубах. Черт знает, на что я надеялся каждый раз, когда шел с ней гулять или списывался в сетях – нам обоим давно было понятно, что между нами ничего не будет и быть не может. Однако ей нравилось играть со мной. Как я уже говорил, нам обоим все было понятно, но иногда она позволяла себе мелкие шалости, в которых по уши влюбленный человек может разглядеть все, что захочет: отправленное в ответ на поздравление сердечко, поцелуй в щеку, прогулки за руку. Я прекрасно, прекрасно, блять, понимал, что для нее это ничего, совсем ничего не значило, но каждый раз, когда она делала что-то подобное, я весь будто растекался и плавился, а потом изгрызал себя мыслями, а бумагу терзал строчками.
В этот раз она, как и всегда, опаздывала. Я терпеливо ждал, пока она выйдет, закуривая одну сигарету за другой. Жар от асфальта подогревал воздух вокруг, и даже несмотря на то, что был уже вечер, спина и лоб изрядно потели. Вдруг телефон провибрировал и я полез проверять сообщение.
– Прости, сегодня никак. Ко мне Никита приехал неожиданно, я же не могу его выгнать из квартиры. Если хочешь, подходи часа через два.
Я оторопел. Все внутри меня рухнуло в очередной раз. Боль бурным потоком, подобным течению горных рек, растеклась по всему телу и, пульсируя, только увеличивалась в масштабах. Казалось, что меня вот-вот разорвет. Из глаз брызнули слезы. Трясущиеся руки полезли в карман за пачкой сигарет, но она оказалась уже пуста. Я сел на лавочку, бессильно закрыл лицо руками и зарыдал.
Per
aspera
ad
astra
Неизвестно, сколько точно прошло времени – я не находил в себе силы посмотреть на часы. Самому же казалось, что прошла уже целая вечность.
Я принял решение. Оно было сложным, но я уже смог принять его однажды, значит, смогу и в этот раз.
Я медленно и немного робко, будто бы сомневаясь, пошел к двери подъезда, где жила она. Домофона тут не было, так что я без труда проник внутрь и направился к ее квартире.
Руки тряслись, голова гудела, зрение немного ухудшилось из-за опухших от слез глаз. Несмотря на все это, я был полностью уверен в своих поступках и действиях.
Хватит! Она не одна. Совсем не одна. Далеко не одна. Я заменю ее другой. А лучше – многими другими.
Квартира ее была на первом этаже, но шел я довольно долго, потому что принятое решение было очень и очень тяжелым, и это мой организм ощущал это так, как не ощущал, наверное, ничего до этого.
Добравшись, наконец, до точки своего следования, я извлек зажигалку из кармана и принялся жечь цветы, что хотел подарить ей. Гореть они не хотели, ведь были все еще живыми, и влага то и дело стекала с концов стеблей мне на руки. Но я был тверд в своих желаниях и мне все же удалось сильно опалить их. Я положил цветы под дверью, достал из рюкзака тетрадь, вырвал листок и написал: «Мертвые цветы в большую квартиру за номером три в ознаменование конца одного из самых трагичных этапов моей жизни». Не знаю, поймет она, кто это написал и что все это значит – это не важно. Важно то, что я решился все поменять.
***
На следующее утро я был уже бодр и свеж, будто ничего не произошло, а если и произошло, то точно не со мной. Я поджаривал блинчики, ловко переворачивая их на сковороде, и покуривал утреннюю сигарету. Влад еще не пришел, и я надеялся, что он придет попозже – сейчас на моей кухне царила полная идиллия. Негромкая музыка срывалась с динамика телефона, сковородка приятно трещала маслом, в голове было пусто. За всеми этими звуками и ощущениями скрывалась огромная боль в груди, которую я упорно старался не замечать и у меня даже что-то выходило.
Музыку прервал звук уведомления в телефоне, я прочел его и расплылся в улыбке. Сегодня вечером встречусь с девчушкой, которая мне вроде бы понравилась.
В дверь постучали. Я крикнул: «Открыто», потушил сигарету и бросил бычок в пепельницу.
– Эгей, готов, Пушкин? – залетел на кухню Влад, привычно дав мне краба и приобняв.
– Всегда готов, – ответил ему я, раскладывая блинчики по тарелкам. – Ты есть будешь?
– Не, брат, я завтракал. Лучше сам ешь, ведь великим поэтам России нужно хорошо питаться, – он заговорчески улыбнулся и закурил.
– Как хочешь, – пробурчал я в ответ, уже жуя блин, густо политый сгущенкой.
– Только сильно не затягивай. Нам выезжать через полчаса, а ты еще даже не одет.
– Угу.
– А ты задумывался над твоим разговором с этим редактором? Вдруг он начнет тебя как-то испытывать или вообще окажется полной мразью.
– Неа.
– Тьфу, блять, дятел. О чем ты вообще думаешь?
– О том, как сегодня с бабой пойду прогуляться, – ответил я и принялся за очередной блин.
– До кровати? – подмигнул мне Влад, туша сигарету и пристраиваясь на стуле.
– Мовэт и так, – улыбнулся я ему, обнажая открытый рот, полный пережеванных блинов.
– Ладно, казанова, надеюсь, все пройдет удачно. Собирайся уже, а то жирным так станешь!
– Как будто тебя ебет мой внешний вид, – ответил я другу, довольно вытирая покрытые жиром, блестящие губы. – Через пятнадцать минут буду готов.
И действительно, спустя пятнадцать минут я уже был помыт, выбрит, одет в свой лучший (да и единственный, на самом-то деле) костюм, и выходил из квартиры, запирая ее на замок.
– Ну что, брат, готов ехать навстречу успеху? – улыбаясь, спросил меня Влад, пристегивая ремень и надевая солнечные очки.
– Всегда готов, как пионер.
– Тогда поехали, труба зовет, – сказал он, резко дал по газам и мы помчались по полупустой дороге.
Доехали мы быстро – светофоры всегда попадались зеленые, да и Влад аккуратной ездой никогда не отличался. Иногда мне было страшно за свою жизнь, когда я сидел на пассажирском кресле, а этот тип гнал под сотку в городе, зная, что нам через сто метров заходить на кольцо. Меня буквально вжимало в спинку, когда Влад сильно разгонялся, и било головой о торпеду, когда мой друг резко сбрасывал скорость и тормозил. В этот раз без происшествий не обошлось – я пару раз ударился головой, когда перевязывал шнурки на туфлях.
– Не дрова везешь! – кричал ему я, потирая ушибленное место, на что он отвечал мне что-то вроде «Прорвемся» и раз за разом повторял все те неаккуратные и противоречащие правилам дорожного движения действия.
– Приехали, – радостно оповестил меня Влад, а я только кивнул головой и постарался скорее покинуть машину – меня сильно тошнило и я боялся заблевать товарищу весь салон.
– Вот нам туда, – он показал мне здание бизнесцентра. – Пятый этаж, павильон пятьсот десять.
– Отлично. А перекурить не успеем?
– У него и покурим, – подмигнул мне Влад и с прытью бешеного осла рванул ко входу в бизнесцентр.
– Куда же ты так спешишь, придурок, – пробормотал я, догоняя товарища.
– Сам придурок, – наигранно обидевшись, сказал он, придерживая мне дверь. – Великие умы проходят первые. Я только раздосадовано хмыкнул и вошел внутрь.
Здесь я уже бывал пару раз – этот центр был таким же, как и миллионы других, разбросанных по всем городам нашей необъятной. Павильоны тут были самыми разными – от каких-нибудь фотостудий, печатающих картинки на кружках, до мест обитания и работы серьезных компаний. Хотя, наверное, даже эти студии неплохо зарабатывают.
– Пес, нам вообще-то к лифту, – Влад показал пальцем направление движения и я покорно пошел в ту сторону.
Когда мы все-таки добрались до лифта, Влад уже насвистывал какую-то песенку и только по одному его виду было понятно, что его день удался. Я же сконфуженно пытался прятать лицо в рубашку, потому что нервы мои были на пределе – с редакторами я никогда не общался, да и мне, собственно, не хотелось этим заниматься.
– Ссышь? – вывел меня из транса голос друга. Я огляделся и понял, что уже стою в лифте.
– Ссу, – честно ответил я.
– Не ссы, – бодро ответил мне Влад и подмигнул.
– Легко сказать, – повел я плечами.
Лифт сделал дзынь, оповестив нас о том, что пора уже выходить, что мы, собственно говоря, и сделали.
– Пора, товарищ Санек, поднимать в стране культурную революцию! – Влад торжественно повел пальцем. – Давай, двигай, в конец коридора и направо.
Я покорно побрел в указанном направлении, стараясь шагать помедленнее и оттянуть момент встречи, но Влад настойчиво толкал меня вперед. Меня это раздражало, но еще больше раздражало ощущение приближающегося разговора, поэтому я терпел и продолжал тянуть. К сожалению, ничего не бывает вечным, и дверь кабинета появилась прямо перед моим носом. Влад постучался, получил ответ «Войдите» и снова открыл дверь передо мной. Я набрал воздух в грудь и вошел.
– Здравствуйте, – начал я, прокашлявшись.
Редактор был внешне чуть старше меня, совсем ненамного. Не сказать, что мне стало от этого легче, даже, скорее наоборот – от него зависела дальнейшая судьба собрания моих сочинений, а это дорогого стоит. Пожалуй, я задумался об этом только сейчас, в последний момент.
– О-о, так, Вы, значит, Александр? – обратился ко мне редактор, прервав полет моей мысли. – Здравствуйте, здравствуйте, очень рад!
Он кинулся жать мне руку, чуть ли не начав меня расцеловывать. Я растерялся от такого приема и был сильно смущен. Влад же стоял возле двери, а редактор то ли правда его не заметил, то ли делал вид. Правда, я не знаю, как можно было не заметить такую огромную бородатую дылду.
– Присаживайтесь. Вы по поводу издания на бумаге, верно?
Не успел я ему ничего ответить, как редактор начал перебирать какие-то бумажки, рукописи и документы.
– Ах, извините, забыл представиться – меня зовут Виктор Алексеевич, а для Вас – просто Виктор, – и снова стал рыться в бумагах.
– Очень приятно, – мы с Владом синхронно ответили и я улыбнулся. Мне становилось все легче и легче находиться здесь, я чувствовал себя более раскрепощенным и постепенно стал превращаться в самого себя.
– Извините, Виктор, а можно закурить? – обратился я к редактору, почувствовав, что поймал волну и больше не нервничаю.
– Вообще-то здесь не курят, – насупился редактор. – Но, пожалуй, ладно. Только быстро и пепел не разбрасывайте по комнате.
– Огромное Вам спасибо, – ответил я, уже сладко затягиваясь. Влад тоже прикурил сигарету и мы с ним задорно переглянулись.
– А, вот, нашел, – начал Виктор, прокашлявшись. – Знаете, стихи великолепные, просто отличные, это редкость для нашего времени. Но есть одно замечание – много мата, в некоторых стихах даже слишком много. Вот если бы можно было заменить его на обычные слова…
– Но постойте, – я поперхнулся дымом и крепко закашлялся. – Ведь мат придает стихам особый шарм, делает строки более меткими, чувственными. Никак нельзя, никак нельзя убрать мат из моих стихов!
– Я все же настаиваю на том, чтобы заменить слова, но с одной оговоркой.
– И что за оговорка?
– Дело в том, что мат накладывает возрастные ограничения на покупку книги, а это влияет на человека еще и психологически. Какие-нибудь родители, конечно, купят своему ребенку-подростку такую книжку, а кто-то и запретит. Я предлагаю заменить мат в книге на обычные слова, но где-нибудь на форзаце или на первой же странице, где появится нецензурщина, сделать пометку. Что-то вроде «Прим. авт.: слово заменено с целью цензуры, все подобные ругательства следует заменять на нецензурную брань». Если Вас это устроит…
– В принципе, наверное, вполне да… – неуверенно протянул я.
– Да, нас утроит, – твердо ответил Влад. Он уже вальяжно развалился на стуле и, казалось, готов был даже закинуть ноги на стол. Виктор снова игнорировал его, как и тогда, у двери. Поэтому мне пришлось повторить реплику товарища слово в слово.
– Вот и ладушки. Я займусь обработкой стихотворений и сообщу Вам, когда будет готово.
– То есть Вы готовы меня издать?
– Да, вполне, – редактор непонятливо пожал плечами и неуклюже улыбнулся.
– Отлично, отлично, как же, черт возьми, хорошо! – завопил я.
– Спокойно, друг, спокойно, – успокоил меня Влад и я сел обратно на стул, хотя и все внутри меня ликовало и орало от счастья. Странно, что до визита к этому редактору мне было довольно-таки все равно на происходящее.
– Я Вам позвоню на следующей неделе в понедельник или вторник, с девяти до часу. Тогда и договоримся о следующей встрече. Согласны?
– Да, вполне. Будем ждать Вашего звонка. Значит, до свидания?
– До свидания, – Виктор пожал мне руку и я довольный вышел из кабинета. Влад выглядел загруженным. Затем мы вышли из лифта, из бизнесцентра и сели в машину.
– Меня опубликуют!
– Да я знаю, знаю, – тот улыбался, прикуривая и заводя машину. – Только на меня, мразь, совсем внимания не обратил, будто я стеклянный какой-то.
– Меня опубликуют, – сказал я тихо, закрыл глаза и расплылся в улыбке, проигнорировав слова друга.