Режим гроссадмирала Дёница. Капитуляция Германии. 1945

Также следует добавить, что Дёниц давно был убежден – возможно, еще до того, как стал главнокомандующим кригсмарине, – что военным путем эту войну вряд ли можно выиграть. Даже после Французской кампании 1930 г. он чувствовал, что война будет затяжной и в лучшем случае закончится всеобщим истощением сил. По его мнению, победа будет зависеть от того, кто дольше продержится. Очевидно, Дёниц не мог озвучить это мнение. Он надеялся на то, что возобновление морской войны с новыми типами подводных лодок заставит британцев «созреть для переговоров».

В своей ссылке на «неожиданные политические события» Дёниц рассчитывал на раскол во вражеском альянсе. Однако всерьез рассчитывать на это он стал только после капитуляции. В оценках штаба кригсмарине от 20 мая и 20 августа 1943 г. делается упор на разногласия во вражеской коалиции, особенно между Великобританией и Соединенными Штатами. Боевой дневник штаба кригсмарине 13 апреля 1945 г. отмечает возможные далекоидущие последствия смерти Рузвельта. Однако как оценки, так и запись в боевом дневнике – это работа начальника штаба управления боевыми операциями адмирала Майзеля и его штаб-офицера капитана Пфайфера. Сам Дёниц в своем приказе 11 апреля 1945 г. предупреждал против такого принятия желаемого за действительное: «Капитуляция наверняка означает оккупацию всей Германии союзниками с соблюдением границ раздела, обсуждавшихся ими в Ялте. Поэтому это также означает и уступку России значительной части Германии к западу от реки Одер. Или все полагают, что на этом этапе англосаксы не будут придерживаться своих соглашений и воспрепятствуют дальнейшему продвижению русских орд в Германию с вооруженными силами и начнут войну с Россией ради нашего блага? Рассуждение типа «Давайте впустим англосаксов в страну, и этим, по крайней мере, не дадим войти русским» является также ошибочным».

Этот аргумент он использовал просто для того, чтобы бороться с опасностью истощения войной.

В качестве дальнейшего объяснения своего поведения Дёниц приводит данные о количестве солдат, которые в случае капитуляции зимой 1944/45 г. попали бы в руки русских и, вероятно, были обречены на жалкую смерть от голода и холода. Это не выглядит аргументом, добавленным позже ради самооправдания. Дёниц, вероятно, использовал этот аргумент поздней осенью против любой идеи окончания войны; в то время также он говорил об огромных территориях, которые отойдут к России (под советский контроль. СССР получил от Германии не так уж и много – Калининградскую область. Остальное досталось Польше. – Ред.) в соответствии с планами союзников, известными германскому Верховному командованию. Тут, конечно, напрашивается вопрос, а разве не было бы больше жертв среди солдат и гражданского населения, если бы война продлилась еще несколько месяцев. Однако фактом является то, что в течение своего краткого периода пребывания на посту главы государства Дёницу удалось спасти многие тысячи людей от советского плена и неизвестной участи.

Все эти соображения, несомненно, сыграли какую-то роль в формировании его позиции. Однако решающим фактором было его почти беспредельное доверие Гитлеру. Дёниц никогда не скрывал своего восхищения диктатором. В уже цитировавшемся ранее своем секретном приказе 11 апреля 1945 г. Дёниц утверждает следующее: «Самое позднее в следующем году, а может быть, даже и в этом году Европа признает, что Адольф Гитлер – единственный значительный государственный деятель в Европе», и вновь: «В Гитлере я увидел могучую личность, обладающую необычайным интеллектом и энергией, а также практически универсальными знаниями, из которого как будто излучается энергия, и эта личность обладает замечательной мощью внушения». Поскольку Дёниц, вероятно, никогда не получал от Гитлера такого приказа, «который бы каким-то образом нарушал воинскую этику», он не видел «никаких причин вообще, чтобы порывать с фюрером». Эта ремарка, сделанная в Нюрнберге, не до конца правдива, потому что Гитлер приказал расстреливать людей на воде с тонущих кораблей (торпедированных или пораженных огнем артиллерии) и разорвать Женевскую конвенцию. Дёниц, всегда настаивавший на соблюдении справедливых методов ведения войны, отказался выполнить оба приказа. Кодекс чести, однако, запрещал Дёницу чернить человека, которому так долго служил, даже когда полностью распознал истинный характер Гитлера: «Конечно, сейчас мы все знаем лучше, но не можем отрицать, что тогда следовали за ним. Вот почему я не хотел бы нападать на Гитлера».

В принципе Дёниц был совершенно не политической личностью, признававшей примат политики, для него концепция обязанности солдата подчиняться приказам была абсолютом; соответственно Дёниц не сумел разглядеть различие между преданностью своему долгу и безусловной верностью начальству, между послушанием и патриотизмом, особенно при том, что он считал национал-социализм скорее программой возрождения Германии, а не какой-то партии, а Гитлера – личностью мифической величины.

«Я – твердый сторонник идеи идеологического воспитания. Для чего это надо в принципе? Выполнение своего долга – это нечто само собой разумеющееся для солдата. Но исполнение долга будет не таким, каким оно должно быть, если человек выполняет свою обязанность буквально, послушно и преданно. Вот почему для солдата необходимо исполнять свой долг со всей своей ментальной, всей своей духовной энергией; а для этого необходимы убеждения и идеология. Вот почему нужно обучать солдата единообразно и всесторонне, чтобы он мог быть идеологически адекватен нашей Германии».

Еще несколько фраз, и становится ясно: Дёниц уравнивает идеологию – то есть национал-социалистическую идеологию – с патриотизмом: «Солдат воплощает в себе государство, в котором он живет; он – представитель, выраженный образец своего государства. Поэтому он обязан всем своим весом поддерживать это государство». Поэтому для него понятия «Гитлер», «национал-социализм», «государство» и «Германия» являются одним и тем же понятием. И поэтому он может заявить: «С самого начала весь офицерский корпус должен быть настолько проникнут доктриной [национал-социализма], что обязан ощущать себя несущим совместную ответственность за это национал-социалистическое государство во всей его полноте. Офицер – это представитель государства. Пустая болтовня по поводу того, что офицер должен оставаться вне политики, – сплошная чушь».

По причине отождествления Гитлера с Германией и морского кодекса чести, предусматривающего безусловную верность власти предержащей (большую роль в этом играла также память о мятеже 1918 г. на военном флоте), Дёниц был категорически против немецкого Сопротивления, и прежде всего попытки переворота 20 июля 1944 г. Это событие он рассматривал просто как измену, и тем более серьезную, что она была совершена в разгар войны, которую он считал сражением за судьбу Германии. По этому случаю его воззвание гласило: «Моряки! Священный гнев и бесконечное возмущение наполняют наши сердца из-за этого преступного покушения, которое могло стоить жизни нашему обожаемому фюреру. Провидение решило по-иному, оно присматривало и уберегло нашего фюрера и не покинуло наше германское отечество в этой борьбе за его судьбу».

В мемуарах Дёниц излагает свое отношение к этой проблеме уже далеко не столь экстремистски. Политически он все еще считает путч 20 июля ошибкой, поскольку тот таил в себе слишком большую угрозу гражданской войны и мог привести к росту еще одной легенды «предательского удара в спину». Тем не менее Дёниц уважает моральные мотивы заговорщиков, потому что «они знали о массовых убийствах, которые совершались гитлеровским режимом».

Поэтому до конца апреля 1945 г. Дёниц и словом, и делом поддерживал тупое упрямство Гитлера, отказывавшегося признать факты военного и политического поражения. Более того, точное знание вражеских планов укрепляло фюрера в своем бескомпромиссном поведении. Во время наступления в Арденнах вермахт захватил копию плана «Операция Эклипс», выдававшую намерения союзников и подготовку к оккупации Германии. Сюда входило «уничтожение военной мощи рейха на все времена» и «полная ликвидация НСДАП»; о поведении союзных войск там говорится следующее: «С самого начала немцам должно быть ясно, что они – побежденная нация».

Когда Дёниц покинул Гитлера 21 апреля, он намеревался организовать оборону северной зоны страны до самой последней детали. Дёниц работал по принципу максимального упрощения и отказывался сотрудничать со слишком многими органами власти. Всеми гражданскими делами занимался Пауль Вегенер, гаулейтер Бремена; 23 апреля он был назначен Гитлером, по настоянию Дёница, верховным комиссаром обороны рейха и приступил к своим обязанностям 24 апреля. Его подчиненными были гаулейтеры, работавшие в самом тесном контакте с командующими группами армий и армиями в обход рейхсминистра. Некоторые из министров только уехали из Берлина в Ойтин (город севернее Любека и юго-восточнее Киля. – Ред.) в ночь с 20 на 21 апреля, и на совещании, созванном в местном муниципалитете Ойтина в 15:00 25 апреля они выразили протест против этих перемен, указывая Вегенеру, что «неограниченные полномочия, возложенные на гроссадмирала, несовместимы с прерогативами правительства рейха, поскольку его обязанности ограничиваются обороной и его районом в «Северной зоне». В конце концов было достигнуто соглашение о том, что работа министерств будет продолжаться, а инструкции, касающиеся «Северной зоны», должны передаваться гаулейтеру Вегенеру через доктора Штукарта, государственного секретаря в министерстве внутренних дел. Несколькими часами спустя (17:00) министр финансов Шверин фон Крозиг (с 1 по 23 мая рейхсканцлер, а с 8 мая также и министр иностранных дел) информировал Дёница об этой договоренности, по случаю чего адмирал подчеркнул важность в интересах сохранения порядка, чтобы «все военные, государственные и партийные органы получали указания только из одного источника».

Таким образом, даже в этот момент Дёниц требовал для себя полномочий действовать как фюрер («вождь») – то есть политическое и военное право командовать должно находиться в руках одного человека. В разговоре с Шверином фон Крозигом он сделал еще одну важную оговорку. Чуть ранее Вегенер сообщил министрам, что должны начаться переговоры с британцами – для того, чтобы все наличные силы можно было использовать против русских, – точка зрения, которую, как он говорит, представил Гитлеру в предшествующую ночь; Дёниц, однако, придерживался другого мнения: он был, как заявлял, солдатом и выполнял определенную задачу, порученную ему высшими органами государства. До тех пор пока политическое руководство считает это правильным, он будет удерживать Западный фронт против британцев и посылать свои подводные лодки против Англии. Если же будет отдан другой приказ, он будет действовать в соответствии с этим приказом. Это было тогда, когда министр финансов встретил Дёница только во второй раз – первая встреча была в 1943 г. по случаю назначения Дёница главнокомандующим кригсмарине; Шверин фон Крозиг отмечал, что ввиду жестоких сражений в Берлине, по его мнению, скоро Дёницу понадобится действовать в политической сфере, опираясь на собственную инициативу.

В то время Дёниц как будто отвергал такую идею. Он все еще главным образом стремился не более чем добиться точной формулировки своих полномочий. Приказ Гитлера, пришедший в течение ночи с 24 на 25 апреля, гласил, что оперативные полномочия Дёница еще не вступили в силу, он отмечал это как серьезный недостаток и назначил обсуждение этого вопроса с ОКВ на 27 апреля.

Тем временем ОКВ переехало из Крампница в Ной-Роотен, к юго-западу от Фюрстенберга. Кроме того, той же самой ночью, с 24 на 25 апреля, Гитлер перевел Генеральный штаб сухопутных войск под командование начальника ОКВ, тем самым возложив на ОКВ ответственность за операции на Восточном фронте и положив конец вечным разногласиям в отношении организации командования вермахтом. Но из-за общего рассредоточения власти и путаницы командных каналов его приказ, однако, не имел практического результата.

На совещании 27 апреля в ОКВ было принято решение, что, поскольку Гитлер осуществляет командование из Берлина, ОКВ должно взять на себя ответственность за операции в «Северной зоне»; неограниченные полномочия гроссадмирала в отношении организации обороны в этой зоне остались, однако, неизменными. Был также поднят вопрос о преемственности власти после Гитлера. Гиммлер вел себя так, как будто уже был утвержденным преемником, и постарался ничего не сообщать о своем предложении капитуляции перед Западом. Он спросил Дёница, сможет ли он служить у него, если Геринг станет главой государства, а он (Гиммлер) станет рейхсканцлером, как это ему обещал Геринг. Дёниц ответил на это, что предложит свои услуги в распоряжение любого правительства, назначенного фюрером. Этот ответ показывает, что Дёниц был все еще тверд в своем убеждении, что солдат обязан беспрекословно подчиняться политическим лидерам. Это заверение было сделано тем более легко, что сейчас он уже не верил в то, что какие-либо действия могут принести пользу. Дискуссии последних нескольких дней впервые дали Дёницу общее представление о ситуации и показали с ужасающей ясностью неизбежность крушения.

24 апреля статс-секретарь в министерстве транспорта Ганзенмюллер заявил, что железнодорожные локомотивы придется перевести на дрова, поскольку запасы угля сократились до минимума. Все пассажирские перевозки были отменены, чтобы дать возможность продолжения транспортировки войск, вооружения и продовольствия.

На флоте катастрофическое положение с топливом уже привело к суровым мерам экономии. Все тренировки экипажей подводных лодок были прекращены. Осуществлялось передвижение только самых важных конвоев. Большие пассажирские суда, перевозившие до этого беженцев и раненых по Балтике, также были поставлены на прикол. Продовольственная ситуация была более чем критической. Запасов мяса, жиров и сахара в «Северной зоне» на короткое время было достаточно, но ситуация должна была быстро ухудшиться с потерей Мекленбурга, которая сейчас четко представлялась неизбежной. 25 апреля Дёниц заявил, что решение вопроса о том, следует ли продолжать борьбу или прекратить, – «исключительно дело государственного руководства, представляемого фюрером, и никто не имеет права отступать от курса, проложенного фюрером», добавляя при этом: «Поскольку капитуляция, по сути своей, означает уничтожение германского народа, с этой точки зрения правильным будет продолжать борьбу».

После его посещения ОКБ, после которого состоялось совещание с генерал-майором фон Трота, начальником штаба группы армий «Висла», оно, вместе с жалким зрелищем бесконечных колонн беженцев, должно быть, погасило последние надежды и иллюзии Дёница и привело его к горькому осознанию, что враг победил и что Германия – «побежденная нация». Вернувшись в Плён, Дёниц пригласил к себе своего зятя, капитана Гюнтера Тесел ера (Хесслера), и сухо и без эмоций сказал ему, что все сопротивление скоро станет невозможным, а поэтому бесполезным. Зная ситуацию в Берлине, Дёниц не думал, что у Гитлера будет какой-либо преемник. Он предполагал капитуляцию всех соединений, находящихся под его командованием, а сам намеревался искать смерти в бою.

Гесслер осмелился спросить, а не будет ли лучше для адмирала при этом надвигающемся хаосе вмешаться в ситуацию в плане дисциплины и порядка всей силой своего авторитета. На это Дёниц ответил, что поражение грядет настолько полное, а крах настолько велик, что они принесут с собой крушение всех ценностей. Германии понадобятся годы, чтобы оправиться от этой катастрофы, и в дальнейшем для народа будет важным знать, что даже в столь безнадежной ситуации были люди, у которых хватило мужества сделать правильные выводы, не думая о себе. Его смерть должна стать актом искупления, и она поможет снять с кригсмарине пятно, которое могло пристать к нему, если бы они просто капитулировали. Затем Дёниц отпустил Гесслера, попросив его с этого момента считать себя главой семьи и позаботиться о своих жене и дочери. Гесслер никогда не сомневался в искренности Дёница в тот момент. Для любого военного в те дни смерть была настолько близкой, настолько знакомой, что решение его тестя выглядело почти как самое обыденное дело.

Дёниц никому больше не говорил о своих намерениях, даже своему помощнику, с которым обычно они обсуждали все. Среди экипажей подводных лодок у Дёница было прозвище Лев – из-за его мужества, его умения и его боевого духа; для того, чтобы поднять боевой дух, он был готов воспользоваться пропагандистским жаргоном Геббельса (даже при том, что у него могли быть сомнения); он излучал уверенность в победе даже тогда, когда оставался лишь маленький лучик надежды на улучшение ситуации; но в том, что касалось его личных чувств и интересов, он был молчалив и сдержан. Дёниц требовал многого как от себя, так и от других.

Последние дни апреля могли только укрепить Дёница в его решении. 29 апреля он принял фон Грейма, главнокомандующего люфтваффе, который покинул Берлин раненым перед тем, как было составлено последнее завещание Гитлера. Грейм все еще питал иллюзорные надежды – новое доказательство как отказа от восприятия реалий, царившего в бункере фюрера, так и мощи гипнотического внушения, которое этот тиран все еще мог излучать, даже будучи физически и духовно больным человеком. Дёниц, не подвергавшийся в последние дни прямому влиянию Гитлера, был более способен к объективной оценке общей ситуации.

29 апреля британцы захватили плацдарм на Эльбе. Группа армий «Висла» и 12-я армия были разгромлены русскими и отступали на запад, поэтому Дёниц решил, что будет правильным не давать им больше подкреплений, а использовать все наличные войска против британцев, чтобы держать дверь на запад открытой. Затем пришла весть, что запасов угля для морских перевозок и судоверфей хватит всего лишь на десять дней, и никаких дальнейших поставок не предвидится. Совещания с фельдмаршалами фон Боком и фон Манштейном завершили эту картину нищеты.

30 апреля Дёниц решил посетить Гиммлера в Любеке, где тот устроил свой штаб в полицейских казармах, чтобы показать тому телеграмму Бормана о его, Гиммлера, измене и предательстве и прояснить ситуацию. Незадолго до ухода Дёница показали сообщения по телетайпу от Кауфмана, гаулейтера Гамбурга.

Рейхскомиссар и рейхскомиссар обороны Карл Кауфман в дискуссии с Гитлером 3 апреля отказался превращать Гамбург в крепость и на этом основании был освобожден от своей должности рейхскомиссара обороны побережья Северного моря и рейхскомиссара по морскому транспорту. Все торговые морские перевозки были переданы Дёницу, который 18 апреля назначил контр-адмирала Энгельгардта главой морского транспорта. Кауфман, бывший другом Шпеера, намеревался передать район побережья Северного моря западным союзникам и пытался подключить к этому плану гаулейтера Северной Германии и фельдмаршала Буша. Ему удалось добиться частичного успеха, и в конце концов он ограничился тем, что попробовал договориться о независимой капитуляции Гамбурга. С помощью Дюквица, эксперта по перевозкам из Копенгагена, в качестве посредника через датское Сопротивление, он попросил британское министерство обороны ускорить продвижение британских войск к Гамбургу и Любеку. Даже лидер «Вервольфа» (германская партизанская организация) обергруп-пенфюрер СС Прютцман, похоже, пытался вступить в переговоры о мирной сдаче города британцам. Параллельно этому, но частично самостоятельно Ринсберг, еще один эксперт по морским перевозкам, начал мирные переговоры в Стокгольме в отношении района Северной Германии. В конце концов действия Ринсберга и Кауфмана объединились.

Дёниц узнал о деятельности Кауфмана через фельдмаршала Буша и главу III управления РСХА Олендорфа (внутренняя СД), отдельные части разведслужбы этого управления функционировали в «Северной зоне». Несколько раз Дёниц приглашал Кауфмана на совещание, но тот все отказывался, опасаясь, что его арестуют. Однако на этот раз попытки Кауфмана спасти город Гамбург от последнего бессмысленного сражения – чего он в конце концов и достиг, – похоже, оказались противоположными цели Дёница, состоявшей в том, чтобы сохранить район Шлезвиг-Гольштейна свободным от наплыва беженцев с Востока. Поэтому Дёниц поручил своему помощнику составить телеграмму Кауфману с изложением своего видения ситуации и проистекающих из него требований. Пока Дёниц вел дискуссию с Гиммлером в Любеке (Гиммлер заявил, что его переговоры с графом Бернадотом – это просто слухи), Людде-Нейрат подготовил ответ Кауфману. Из-за задержек в радиосвязи эта радиограмма была передана только в 21:00; в ней подчеркивалось, что главной заботой военных властей является «спасти германскую территорию и немецкий народ от большевизма». Чтобы дать возможность людям уйти от русских войск, последних необходимо как можно дольше удерживать в районе Мекленбурга и держать открытой «дверь на Запад» на демаркационной линии, согласованной в Ялте. Из этого следовало, что позиции на Эльбе против Запада необходимо по-прежнему прочно удерживать и город Гамбург должен внести в это свой вклад. Уничтожение имущества может оправдываться только в случае, если это способствует решению указанной задачи.

Дёниц и его помощник вернулись на командный пункт в Плёне к концу дня 30 апреля. Адмирал Куммерц, командующий Балтийским флотом, дожидался их с докладом о ситуации в его районе и текущих передвижениях по морю. Также дожидался Дёница и Шпеер, которого Дёниц считал своим другом и который имел к нему доступ в любое время. В 18:35 поступило первое радиосообщение от Бормана, известившее Дёница о том, что он стал преемником Гитлера.