Режим гроссадмирала Дёница. Капитуляция Германии. 1945

Короче говоря, отвращение Дёница к Веймарской республике и тяга к национал-социализму должны рассматриваться как одна из многочисленных иллюстраций неспособности Веймарского государства создать «единство интересов между офицерским корпусом и государством в целом». В конце 1920-х и начале 1930-х гг. общее тяготение к национал-социализму было заметно среди личного состава ВМС, особенно молодых офицеров.

Быстрое ухудшение внутриполитической обстановки после захвата нацистами власти прошло для Дёница почти незамеченным; несомненно, он не был в курсе истинной подоплеки того, что происходило в Германии. Первые шесть месяцев 1933 г. он провел в «образовательном путешествии» в Голландскую Вест-Индию (острова Суматра, Ява и Бали), Цейлон и Южную Индию – ежегодный подарок президента рейха одному офицеру рейхсвера.

По возвращении в Германию Дёниц оказался вовлеченным в проблемы и конфликты по поводу влияния в СА; похоже, даже замышлялся путч, во время которого адмирал Отто Шульце, командир военно-морской базы, и Дёниц, как его старший офицер штаба, должны были «быть обезврежены». В свете этого события 30 июня 1934 г., получившие позднее юридическое прикрытие в форме софизма «чрезвычайное положение», представились Дёницу не только оправданными, но и необходимыми. Рём был отвратительным извращенцем (гомосексуалистом); СА собрала в себе всех авантюристов и беспринципных хулиганов – фактически самые худшие элементы в национал-социализме. Поэтому для многих действия партии с целью их уничтожения показались чем-то вроде уборки в доме и стали явным поворотом в сторону рейхсвера. Только до немногих дошло, что урегулирование конфликта бандитскими методами – это показатель истинной сути нового государства; кроме того, размах зверств широкой публике был известен и к тому же сглажен обилием пропагандистских фраз, выданных Геббельсом.

В ноябре 1934 г. Дёниц отправился еще в один зарубежный круиз, на этот раз в качестве капитана крейсера «Эмден»; в ходе плавания он обогнул Африку, вошел в Индийский океан и вернулся лишь в июле 1935 г. За этот период, как он считал, за рубежом стал заметен рост германского престижа, что особенно отражалось в более дружественном отношении со стороны Королевских ВМС (Великобритании).

Когда капитан Дёниц возвратился в Вильгельмсхафен, он узнал, что тем временем – в марте 1935 г. – была введена всеобщая воинская повинность, а 18 июня 1935 г. было подписано англо-германское морское соглашение. Поскольку он был профессиональным офицером, обе эти меры неизбежно побудили его на еще более энергичную поддержку правящего режима.

На борту «Эмдена» Дёница посетил гроссадмирал Редер, главнокомандующий ВМС. После доклада о своем плавании Дёниц рассказал адмиралу о своих планах на дальнейшие плавания. К его совершенному удивлению, Редер ответил, что должен поговорить с ним о восстановлении германского подводного флота. Но Дёниц, вместо того чтобы радоваться тому, что сейчас-то он сможет опробовать свои планы новой тактики подлодок, был разочарован. Он чувствовал, что его запихивают в тупик, поскольку были все свидетельства того, что подводный флот может составить лишь очень малую толику воссоздаваемого флота.

И действительно, перспективы были весьма неблагоприятными. Было предложено строить по возможности однородный флот. Версальский договор оставил Германию ни с чем, кроме совершенно устаревших кораблей, а новое строительство подчинялось чрезвычайным ограничениям. В 1935 г. германский флот включал в себя не более чем два линкора, шесть легких крейсеров и двенадцать торпедных катеров вместе с несколькими устаревшими кораблями береговой охраны, торпедными катерами, тральщиками и вспомогательными судами, оставшимися от Первой мировой войны. Потолок численности личного состава равнялся 15 ООО человек, включая 1500 офицеров и береговую охрану.

В соответствии с англо-германским морским договором 1935 года, Германии разрешалось иметь тоннаж своего военного флота не более 35 % тоннажа британского военного флота, а для субмарин было дано разрешение на 45 %. Однако в Королевских ВМС Великобритании подводные лодки играли незначительную роль, так что чисто с точки зрения тоннажа 45 % или даже равенство, которое два правительства обсудили в дружественной атмосфере, не представляли значительного количества в сравнении с другими категориями кораблей. Кроме этого, технические достижения (позволявшие более эффективно бороться с подводными лодками) и соглашения по международному праву серьезно снизили эффективность субмарин.

В сентябре была сформирована первая флотилия подводных лодок «Веддинген» в составе 9 малых субмарин, усиленная еще 9 подлодками в следующем месяце. Ею командовал капитан Дёниц, который, несмотря на первоначальные колебания, скоро «вновь стал подводником душой и телом» и, уже не испытывая препон в виде инструкций и директив, отдался преподаванию основного курса боевой подготовки, делая главный упор на «боевую готовность». То, что разработка тактики «волчьей стаи» получила должное внимание, и обсуждать не стоит.

Обучение «боевой готовности» никоим образом не свидетельствовало о систематической подготовке к войне; оно даже не преследовало никакого агрессивного намерения; это была просто стандартная профессиональная боевая учеба. Даже в Нюрнберге Дёниц в рамках обвинения в подготовке агрессивной войны был оправдан. И действительно, подавляющая часть германского офицерского корпуса, который «в 1933 г. перестал быть важным фактором в политической жизни Германии», виновна скорее в излишней самоуспокоенности и своего рода «тупости перед лицом диктаторского правительства, чем в агрессивных намерениях. Гипертрофированный национализм и восприимчивость к тоталитаризму стали причиной того, что почти «весь верхний слой общества пал жертвой Гитлера тем или иным образом». И Дёниц не составил исключения.

Впервые Дёниц встретил Гитлера осенью 1934 г. перед отплытием «Эмдена», в ранге капитана этого боевого корабля. С тех пор вплоть до начала войны они виделись в общей сложности пять раз, а с 1939 по январь 1943 г. – даты назначения Дёница главнокомандующим кригсмарине – четыре раза. Их встречи происходили под разными предлогами, но они никогда не обсуждали чего-либо иного, кроме военных тем.

В Нюрнберге Дёниц объяснял, что привлекало его в национал-социализме. Эта система взглядов совпадала с его собственными идеями о национализме и социализме – «идеи, которые находили выражение в чести и достоинстве нации, ее свободе, ее равенстве среди других наций и ее безопасности; и социальные принципы, лежавшие в их основе: никакой классовой борьбы, но человеческое и общественное уважение к каждой личности, независимо от ее классовой принадлежности, профессии или экономического положения, и, с другой стороны, подчинение всех и каждого интересам общего блага. Естественно, я рассматривал высокий авторитет Адольфа Гитлера с восхищением и с радостью признавал это, когда во времена мира ему удавалось так быстро и без кровопролития решать национальные и социальные задачи».

Это не совсем гладко сформулированное заявление приводится здесь потому, что оно особенно типично для Дёница и выражает его истинные чувства. В те времена многие другие немцы точно с таким же доверием относились к декларациям нацистской партии по национальным и социальным вопросам. Более того, для Дёница, человека военного, понятия «честь и достоинство» не были пустым звуком; они действительно являлись ключом к пониманию его характера; они повторяются вновь и вновь во множестве его приказов и воззваний. Социальное достоинство и социальное равенство статусов были принципами, которые в ВМС соблюдались куда строже, чем в сухопутных войсках. В ограниченном пространстве корабля или в долгом плавании классовые привилегии не так-то легко было удерживать. Во все возрастающем количестве морские офицеры призывались из рядов буржуазии, верхнего и среднего классов. Решающим фактором был скорее профессионализм, нежели социальный статус.

Признавая свое восхищение властью Гитлера, обеспечившего «бескровные достижения национальных и социальных целей», Дёниц демонстрирует, каким близоруким он был по отношению к этому преступному по характеру режиму, но также свидетельствует и об определенной моральной самоуспокоенности, что можно обобщить словами: «Это не мое дело!» В качестве других причин можно добавить факт, что кригсмарине в некотором отношении держались в стороне от политики. Кроме того, тактика Гитлера была мастерски замаскирована, а Дёниц полностью поглощен делом своей жизни. Однако жестокость антисемитских мер режима, о чем свидетельствовали события «хрустальной ночи», заставила Дёница отреагировать. Он выразил протест своему непосредственному начальнику адмиралу Бему. Когда такие же протесты поступили и от других старших морских офицеров, гроссадмирал Редер, главнокомандующий ВМС (кригсмарине), сделал заявление Гитлеру. Не стоит, однако, слишком высоко оценивать моральную значимость этого шага, поскольку Редер в своих действиях основывался в основном на ущербе, причиненном такими действиями германскому престижу за рубежом, хотя, конечно, это мог быть просто тактический маневр.

Относительно мало известно об отношении Дёница к антисемитизму, но и то малое типично для позиции, которую в то время занимали многие немцы. Если их это задевало лично – в случае Дёница были затронуты кригсмарине, – они возражали против любых эксцессов и принимали меры, чтобы сохранить посты за офицерами-евреями или теми, у кого были жены-еврейки. В то же время все то, что происходило вне их собственной сферы общения, немцы игнорировали или не придавали этому значения. Поэтому они пассивно приняли принципы национал-социализма, нарушая их только в особых для каждого случаях. Практически у каждого немца был свой «приличный еврей», за которого он хлопотал. В нескольких случаях Дёниц сам успешно добивался благосклонности Гитлера в отношении морских офицеров-евреев. Сам же Дёниц никогда не использовал официальную партийную фразеологию, утверждавшую о «распространяющемся яде еврейства». Как и большинство немецкого народа, он не задумывался о последствиях такого поведения.

Однако в мае 1945 г. реакция Дёница, когда во Фленсбург прибыли корабли, перевозившие узников концентрационных лагерей, а также на фильмы о концентрационных лагерях, показанные в Нюрнберге, почти не оставляет «сомнений, что он был искренне шокирован раскрытыми фактами жестокости, которую применял Гитлер». Конечно, Дёниц знал о существовании концентрационных лагерей; он сам дал согласие на использование заключенных концентрационных лагерей в качестве рабочей силы на судоверфях. Однако он явно считал концлагеря просто более суровой формой заключения, при которой строгость должна быть обыденным делом, но не жестокость или массовые убийства.

Говорят, был случай, когда Дёниц спросил Гиммлера о его мнении по поводу распространенных слухов, и последний как будто бы ответил, что в некоторых лагерях были «недостойные» условия; он, однако, заставил провести расследование, и виновные были расстреляны. И Дёницу пришлось довольствоваться этим ответом; он не мог подозревать, что смертные приговоры были вынесены за такие преступления, как воровство, мошенничество, убийство из садистских или эгоистичных побуждений и другие нарушения кодекса чести СС, а не за систематические убийства.

Слухи о жестоком обращении в концентрационных лагерях так же очевидно и даже слишком охотно принимались за вражескую военную пропаганду. Иногда желанное подтверждение этому предоставляли ошибочные сообщения в зарубежных передачах, как, например, о том, что два командира подводных лодок, Прин и Шульц, находятся в заключении в концентрационном лагере.

Можно ли верить тому, что ведущие личности германского общества находились в «невинном неведении»?

В ответе на этот вопрос надо учитывать следующие факторы:

1. Широко распространенная привычка ограниченного мышления. Каждый замыкался, насколько это было возможно, в себе, в своей собственной области деятельности.

2. Фундаментальный приказ Гитлера (Grundzatzlicher Befehl) от 11 января 1940 г., предположительно подготовленный Шелленбергом и переделанный Гиммлером, согласно которому каждый должен держать в секрете свои служебные обязанности и знать только то, что важно для его работы.

3. Тенденция рассматривать явно сомнительные слухи и сообщения как не заслуживающие доверия – реакция самосохранения, понятная только тому, кто жил в атмосфере тоталитарного государства, и становившаяся все более доминирующей под нараставшей тяжестью войны.

В ответе на статью, нападавшую на него, Дёниц ответил, что те, кто сегодня критикуют национал-социализм, в основном думают о его преступлениях. «Эти злодеяния были мне неизвестны. Мне бесполезно сегодня пытаться заявлять, как бы я поступил, если бы был информирован об этих преступлениях. Лично я убежден, что никогда бы их не одобрил».

Поэтому помимо некоторых «поверхностных дефектов» диктатура национал-социализма представлялась Дёницу в позитивном свете. «Изнасилование» Чехословакии, похоже, не потревожило его совесть. Разрыв англо-германского морского договора он расценил как «исключительно сильную политическую меру», указывая, что «политика, состоящая в стремлении достичь соглашения с Британией, отброшена. Не только временно, но и на долгосрочную перспективу нет никакой видимости какого-либо улучшения англо-германских отношений». Заключение, к которому пришел Дёниц, доказывает, сколь тверд он был – и остается – в своем убеждении, что война есть естественное продолжение политики, и она неизбежна, а также его неспособность понять или отказ признать, что этот конфликт был вызван гитлеровской манией величия. В 1963 г. Дёниц пишет: «Разрыв англо-германского морского договора был конкретным свидетельством высокой напряженности, существовавшей в отношениях между Германией и Британией, и ни один политический лидер не мог тогда с уверенностью гарантировать, что сможет не позволить этой напряженности взорваться в любой момент и перейти в военные действия. Программа немедленного и ускоренного перевооружения, основанная на строительстве большого количества подводных лодок, сейчас была главной задачей, которая стояла перед германским морским флотом».

Единственное, что вызывало озабоченность Дёница, – это наличие весьма скромного количества субмарин, и он понимал, что в случае войны необходимый успех не будет достигнут. Дёниц проинформировал об этом своего главнокомандующего, обращаясь с просьбой уведомить об этом Гитлера. Ответ последнего, объявленный Редером офицерскому корпусу, собранному в Свинемюнде 22 июля 1939 г., гласит: «Он заверяет, что ни при каких обстоятельствах войны с Британией не будет. Ибо это означало бы «Конец Германии» (Finis Germaniae)». В тот же день Дёниц ушел в отпуск, из которого был отозван 15 августа. В конце месяца он снова акцентировал внимание главнокомандующего на этой проблеме, тревожась по поводу неадекватного количества подводных лодок, и вручил Редеру проект меморандума, который официально подал 28 августа под заглавием «Соображения по поводу расширения подводного флота».

Главная задача, как там было изложено, состояла в том, чтобы «нанести военное поражение Великобритании», поскольку Дёниц считал, что в случае войны Англия окажется в числе врагов Германии. Учитывая, однако, недостаточное количество сил и средств вермахта, он считал войну в 1939 г. нежелательной, хотя в долгосрочной перспективе полагал ее неизбежной. Дёниц не думал, что это произойдет по вине Германии: «Если до 1914 г. противоположная сторона находила существование даже небольшого немецкого национального государства Бисмарка нетерпимым, вряд ли можно ожидать сейчас, что она станет терпеть существование Великой Германской империи. Поэтому, если мы вынуждены рассматривать вооруженное соперничество между Германией и Британией неизбежным, важно вести целеустремленную и надлежаще логичную политику в области наших морских вооружений. Но наши лидеры не смогли оценить реальное положение дел». И даже еще яснее: «Британия вступила в войну в 1939 г., потому что Великая Германия, растущая в силе и объединившаяся с Австрией, становится угрозой британским имперским и экономическим интересам… Уничтожение этой политической и экономической мощи Германии было военной целью Британии, целью, в достижении которой ее поддержали Соединенные Штаты с ревностью даже большей, чем сама Британия». И тут Дёниц показывает себя сторонником старой истории о столкновении экономических интересов; одержимый теорией отношений «друг – враг» и философией власти – оба элемента являлись базовыми принципами национал-социализма, – он совершенно игнорирует огромное стремление западных демократий к миру в межвоенный период. (После Великой депрессии 1929–1932 гг., выходом из которой стали государственные заказы, особенно в военной области, возникшая в результате гонка вооружений делала новую войну неизбежной. А «западные демократии» ее успешно приблизили своей политикой по отношению к Испании, по поводу аншлюса Австрии, наконец, в ходе мюнхенского сговора. – Ред.)

Был ли Дёниц действительно национал-социалистом? Вопрос о том, был ли он членом партии, неуместен: 30 января 1944 г. он получил золотой значок члена партии как почетный член НСДАП. Его нельзя назвать «закоренелым нацистом, который совершенно отождествлял себя с идеологией, целями и поведением нацистского руководства», поскольку он ничего не знал о преступных методах этих людей и, как он заявляет, не согласился бы с ними. Он больше принадлежит к «верующим с оговорками», которые были «скорее националистами, чем нацистами». Действительно, он был заблуждавшимся патриотом, который воспринимал внешне идеалистические теории и справедливые слова за чистую монету, не понимая, что это был фасад, за которым пряталась личная жажда власти. Тут уместно замечание, высказанное теоретиком нацизма Альфредом Розенбергом: «Трагедией было то, что он в самом деле верил в национал-социализм». Топорно сколоченная программа национал-социалистов во многих отношениях отвечала его собственным довольно расплывчатым политическим идеям. Кроме того, Гитлер обладал огромной притягательной силой – он был «великим искусителем», говоря словами Перси Эрнста Шрамма (официального немецкого историка). Чтобы сформировать свое собственное суждение, Дёницу часто приходилось отрываться от гипнотического влияния Гитлера – и даже в этих случаях его собственные выводы нередко приводили его на сторону Гитлера.

Назначение Дёница главнокомандующим флотом произошло не благодаря его «политической надежности» (как утверждают многие), а по причине его профессиональной подготовленности, его интеллекта и того факта, что первоначальный акцент на большие корабли сменился у Гитлера на антипатию к ним из-за отсутствия успехов в морских сражениях (успехи были, но они «компенсировались» тяжелыми потерями – например, в мае 1941 г. линкор «Бисмарк» потопил английский линейный крейсер «Худ», но затем сам был потоплен несколькими английскими линкорами и другими кораблями. – Ред.)\ и тут он возложил все свои надежды на субмарины. Когда Гитлер решил больше не делать ставку на тяжелые корабли (разговор даже шел о том, чтобы отправить их на переплавку), Редер, чьи отношения с Верховным главнокомандующим давно были натянутыми, воспользовался возможностью и ушел в отставку. Своим преемником он предложил либо гроссадмирала Карлса, либо Дёница, хотя отношения Редера с последним были прохладными, а «его несколько самоуверенная и не всегда тактичная натура не нравилась». Гитлер выбрал Дёница, и 30 января 1943 г. – ровно через десять лет после прихода национал-социалистов к власти – в должность вступил новый главнокомандующий кригсмарине.

Дёниц подошел к своей новой задаче с типичной для него преданностью долгу. Он давно ждал возможности оказать влияние в более широкой области, ибо как морской офицер он считал германскую стратегию слишком континентальной. Наилучшим ему представлялось получить рычаг влияния на Верховного главнокомандующего вермахтом – меморандумы оказались неэффективными. Очень важно было завоевать доверие Гитлера – единственная возможность повлиять на своенравного диктатора, который любой совет воспринимал с подозрением. Дёниц сделал традицией надолго оставаться в ставке Гитлера, чтобы добиваться важных решений и противодействовать влиянию со стороны. После холодного начала близкой совместной работы эти двое установили хорошие отношения. Как главнокомандующий ВМС, Дёниц скоро пришел к убеждению, что приказ сдать тяжелые корабли на металлолом неразумен, и, к удивлению Гитлера, попросил отменить его. Гитлер занял позицию спокойного, лишенного предвзятости, мыслящего начальника, принимая нового главу кригсмарине с величайшей любезностью, и в основном предоставлял ему свободу действий. Гитлер, главным образом, был занят событиями на континенте и вначале вообще рассматривал флот как средство для блокирования континента; море всегда было для него некой загадкой, и он слабо разбирался в проблемах морской войны. Фюрера лично интересовали прежде всего тяжелые корабли и технические новинки, и в этих вопросах он поражал своих слушателей своей необычайной памятью и знаниями. Дёниц пользовался некоторой степенью независимости, несравнимой с той, что имел любой другой военачальник вермахта. Гитлер продолжал доверять Дёницу даже после того, как с апреля 1943 г. подводная война практически прекратилась из-за новых средств обнаружения, применяемых союзниками, а также из-за превосходства союзников в воздухе. (Автор неточен. Подводная война велась с нарастающим ожесточением, но немецкие подлодки добивались значительно меньших, чем раньше, успехов при катастрофическом росте потерь. – Ред.) Позиция Дёница была достаточно прочной, чтобы он мог сдерживать влияние нацизма в рядах ВМС. Однако он делал это не только из моральных соображений; Дёниц был против любого внешнего вмешательства во внутренние дела вермахта в целом и ВМС в особенности. Его предшественники также всегда были яростными противниками какого бы то ни было влияния извне, откуда бы оно ни исходило.

Например, летом 1943 г. Борман попытался через рейхсминистра юстиции доктора Тирака отобрать у вермахта юрисдикцию над политическими преступлениями и передать ее в народные суды (Народной судебной палате. – Ред.). Дёниц немедленно вмешался лично – и успешно – при поддержке Гитлера. После заговора 20 июля 1944 г. Борман вновь перешел в атаку. Ни начальник ОКВ, ни главнокомандующий люфтваффе не предприняли каких-либо действий, хотя оба считали предложение Тирака сомнительным. И хотя Дёниц протестовал и устно, и письменно, в этом случае он потерпел неудачу. 20 сентября 1944 г. Гитлер подписал указ, разрешающий народным судам и особым судам вмешиваться в дела, относящиеся к юрисдикции вермахта. Немедленно от Дёница по телетайпу пришло письмо, в котором он выдвигал серьезные возражения и требовал задержки введения закона в силу. Его абсолютно не запугали махинации Клемма, государственного секретаря министерства юстиции, который заявил ОКВ, что «перечислил ряд примеров, в которых морские суды либо расследовали дела о политической подрывной деятельности с недостаточной энергией, либо решали их слишком снисходительно; он предлагал показать ВМС, что его министерская позиция в глазах Гитлера, по крайней мере, столь же прочна, как и самого гроссадмирала». Ни этот указ, даже подписанный Гитлером, ни его исполнительные директивы в ВМС не выполнялись; их просто клали под сукно. Этот факт нельзя назвать проявлением протеста Дёница против действий народных судов в целом. Он всего лишь стремился держать своих моряков под своей собственной военной юрисдикцией. Дёницу также удалось ограничить влияние аппарата офицеров «национал-социалистического руководства» в вермахте. (Что-то вроде политруков Красной армии. Приказ о создании института «нацистских политруков» Гитлер подписал в декабре 1943 г. – Ред.) Их подчинили соответствующим морским командирам и не давали слова в операционных вопросах.

На совещаниях у Гитлера Дёниц замыкался, насколько это было возможно, на своих собственных вопросах, хотя, конечно, возникали случаи, когда ему приходилось вмешиваться в вопросы общей стратегии, касающиеся ВМС.

Начиная с января 1945 г. Гитлер все больше и больше полагался на советы Дёница, поскольку, помимо должности главнокомандующего ВМС, он тогда был назначен так называемым «угольным диктатором», отвечающим за распределение угля для всех военных нужд. В начале апреля все торговое судоходство, до сих пор находившееся под началом рейхскомиссара по морскому транспорту, было отдано Дёницу. Кроме этого, в нескольких случаях он передал в распоряжение Гитлера формирования кригсмарине для ведения войны на суше.

В Нюрнберге обвинение признало, что за период в течение более двух лет Дёниц посещал Гитлера в течение 119 дней. Дёниц утверждал, что до конца января 1945 г. у него было только 57 встреч, все остальное отнесено на счет ежедневного присутствия на совещаниях в последние месяцы войны.

«В финальный период войны, когда Гитлер находился в Берлине, Дёниц посещал совещания в рейхсканцелярии почти каждый день. Это происходило, главным образом, из-за темпов изменений ситуации на фронтах и тесной связи между морскими и сухопутными операциями. Курляндия и Восточная Пруссия (небольшие плацдармы. – Ред.) были отрезаны, как впоследствии и Данциг (Гданьск). Проблемы снабжения были при обсуждении всех морских дел на первом месте. В этом положении Дёниц являлся человеком, никогда не терявшим головы и часто выступавшим со здравым советом или решением».

Один из присутствовавших на совещаниях так описывал поведение Дёница: «На совещаниях последних недель он был неизменно полон собственного достоинства, внимателен и целеустремлен. Даже если его мнение отличалось от высказанного Гитлером, он тактично, но твердо и мужественно его отстаивал, устраивая за него драку. Гитлер настолько ему доверял, что временами Дёниц мог открыто критиковать предложения фюрера и его действия…»

Дёниц, скорее всего, считался трезвомыслящим человеком с твердым и благородным характером, обладающим врожденным авторитетом. Благодаря этим качествам он имел влияние на фюрера, тем более примечательное при том, «что это никак не сочеталось со склонностью Гитлера обходиться без советников такого рода», – когда дело доходило до принятия решения, фюрер не принимал ничьих советов.

Перечень наград Дёница также свидетельствует о признании Гитлером его заслуг: 16 сентября 1939 г. он был награжден планкой к Железному кресту 1-го класса за победы его субмарин на Балтике во время Польской кампании, 21 апреля 1940 г. – Рыцарским крестом, 7 апреля 1943 г. – дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, и 30 января 1944 г. – золотым партийным значком.

Несомненно, Дёниц всегда защищал свою точку зрения с упорством, авторитетом и компетентностью. Тогда тем более непостижимо то, что он никогда не ставил перед Гитлером для обсуждения вопрос об окончании войны. Наоборот, до самого конца апреля 1945 г. Дёниц рассылал фанатические призывы к войскам и предоставлял свои последние людские резервы.

После тщательного анализа ситуации в ее оценке штабом ВМС от 20 августа 1943 г. дается такое заключение: «В свете наличных сил и потенциалов представляется сомнительным, чтобы Германия в одиночку могла выиграть войну военными методами… С прошлого года с точки зрения общей стратегии Германия стала наковальней вместо того, чтобы быть молотом». Это равносильно тому, чтобы заявить, что военным путем никакое решение не может быть достигнуто. Эта оценка тем не менее далее сглажена ссылкой на оборонительные возможности: «Задача вермахта состоит в том, чтобы защищать Европейский театр военных действий как можно дольше, чтобы руководство смогло навязать врагу нашу политическую волю».

Хотя Дёниц и переправил эту оценку Гитлеру, он, очевидно, так и не обращался к мысли о необходимости покончить с войной. Каковы были мотивы для такого поведения? В Нюрнберге Дёниц защищался аргументом, что это была политическая проблема, а его единственной обязанностью как человека военного было подчиняться приказам. Но это заявление не выдерживает критики, потому что он всегда откровенно и прямо высказывался по любой проблеме, которая представлялась ему важной, и ссылки на безнадежность ситуации вряд ли могли подпадать под категорию «неповиновения». Однако в других случаях Дёниц утверждал, что его поведение было обусловлено вражеским требованием безоговорочной капитуляции. Вот эта мотивировка значительно более убедительная. Перспектива увидеть Германию превращенной в «пастбище для коз», несомненно, как и судьба, ожидающая нацистскую и милитаристскую элиту, не была привлекательной. Тут могли быть и личные причины. Оба сына Дёница погибли на действительной службе; его единственный брат, бизнесмен и морской офицер запаса, погиб во время воздушного налета на Берлин в 1943 г. Разве все эти жертвы были принесены впустую, во имя такого мрачного будущего?

В своих последующих мемуарах Дёниц ссылается на «неожиданные политические события и сходные случаи», которые могли иногда изменять самые безнадежные ситуации. Под «подобными случаями» он имеет в виду свои надежды на оживление подводной войны и прежние количества потопленных судов. Еще в сентябре 1943 г. он направил предложение о строительстве нового типа подлодок с более мощными аккумуляторами при более оптимальной технологии производства, позволяющей развивать увеличенную скорость в подводном положении. Предлагавшееся дополнительное оборудование состояло из шноркеля (устройство для работы дизельных двигателей при движении подлодки на перископной глубине. – Ред.) и самого современного наступательного и оборонительного оружия. 15 февраля 1945 г. он доложил Гитлеру, что строятся 237 подводных лодок, из них 111 – старого типа, 84 – XXI серии и 42 – XXIII серии. Кроме того, общее число в 450 числящихся в строю субмарин – это наибольшее количество, когда-либо достигавшееся Германией. Растущая жестокость бомбардировок авиации союзников и сопутствующие разрушения задерживали ввод в строй новых подлодок; тем не менее на момент капитуляции 120 таких субмарин были готовы и пригодны для службы.

Учитывая, что осенью 1939 г. германский подводный флот состоял всего из 57 подлодок и что Германия вступила в войну только с 23 субмаринами, способными действовать в Атлантике, с чисто морской точки зрения надежды Дёница были, возможно, не столь уж абсурдными. Но они, однако, выдают отсутствие широты кругозора, как признался Дёниц в Нюрнберге. Там он заявил, что каждый держался за свое, и только один Гитлер видел общую перспективу.