Допустимые потери

Irwin Shaw

Acceptable Losses

© Irwin Shaw, 1982

© Перевод. Г.Б. Косов, наследники, 2020

© Издание на русском языке AST

Publishers, 2020

* * *

Посвящается Чарльзу Такеру

«Сэр, – произнес Адъютант, обращаясь к Командующему, – Джи-1, Джи-2, Джи-3 и Джи-4 едины во мнении, что, с учетом допустимых потерь, шансы на успех операции составляют 85 процентов».

* * *

В этом и других боевых вылетах мы потеряли сорок четыре самолета.

* * *

Согласно вчерашнему прогнозу Национального совета безопасности движения, за праздничный уик-энд произойдет пятьсот пятьдесят восемь дорожно-транспортных происшествий со смертельными исходами.

Глава 1

Когда в спальне зазвонил телефон, Деймон видел очень приятный сон. Он, еще совсем малыш, вцепившись в руку отца, шагал солнечным осенним днем на стадион Йельского университета в Нью-Хейвене, чтобы первый раз в жизни посмотреть футбол.

– Шейла, – пробормотал он, – возьми трубку, пожалуйста…

Аппарат располагался на тумбочке рядом с кроватью на стороне жены. Однако, вспомнив, что ее нет дома, Деймон застонал и с трудом потянулся через всю постель. Светящиеся стрелки маленьких часов на тумбочке показывали половину четвертого. Издав еще один стон, он не глядя нащупал трубку и поднес ее к уху.

– Деймон, – прозвучал чей-то незнакомый грубый и хриплый голос.

– Да?

– Мистер Деймон, – сказали в трубку, – я услышал хорошую новость и захотел поздравить вас одним из первых.

– Что? – переспросил Деймон, едва ворочая языком в полудреме. – Кто говорит? Какая новость?

– Все в свое время, Деймон. Я, как и многие другие, читаю газеты, и то, что узнал о вас, позволило мне заключить, что вы принадлежите к числу тех милых людей, которые всегда готовы поделиться с другими своей удачей – разделить ее с ближними, фигурально выражаясь.

– Сейчас половина четвертого – вы хоть соображаете, что делаете? Ради всего святого…

– Завтра воскресенье. Вот я и решил, что вы дома веселитесь с друзьями. Субботняя ночь и все такое. Подумал, что вы и меня, может, на выпивку пригласите…

– Заканчивайте, мистер, – устало произнес Деймон, – и дайте мне выспаться.

– Чтобы выспаться, у тебя есть еще куча времени. Ты оказался скверным мальчишкой, Роджер, и поэтому тебе для меня придется кое-что сделать. – Последние слова были произнесены с натужной игривостью.

– Что? – Деймон растерянно потряс головой, спрашивая себя, не видит ли он очередной сон. – О чем, дьявол вас побери, вы толкуете?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я толкую, Роджер. – Тон голоса из игривого превратился в угрожающий. – С тобой говорит Заловски. Из Чикаго.

– Не знаю я никакого Заловски. А в Чикаго не был уже много лет. – Деймон позволил просыпающемуся гневу прорваться. – Вы соображаете, черт побери, что делаете? Звоните посреди ночи… Я вешаю трубку…

– Не советую бросать трубку, Роджер, – сказал человек. – Мне необходимо с тобой поговорить.

– А у меня нет никакой потребности беседовать с вами. Спокойной ночи, сэр. Я прекращаю разговор.

– Как грустно быть свидетелем поступков, о которых кое-кто впоследствии пожалеет. А ты очень пожалеешь, Роджер. Как раз таким роковым шагом может стать и то, что ты не хочешь побеседовать с Заловски. Я желаю поговорить с тобой. Я настаиваю, чтобы это произошло немедленно.

– Но я не в Чикаго. Или вы, может быть, не заметили этого, набирая мой номер? – Окончательно проснувшись, он хотел как можно больнее задеть этого человека – хотя бы по телефону. – Кто вы? Один из телефонных хулиганов?

Затем ему пришло в голову, что этот придурок может оказаться одним из его приятелей, который надрался на вечеринке или в баре и теперь решил пошутить. Профессиональное занятие Деймона привело к тому, что в числе его приятелей появилось несколько весьма странных типов.

– Хорошо, хорошо, – произнес он уже спокойнее. – Что вы можете мне сообщить такого, чтобы я прислушался к вашей просьбе?

– Я вовсе не должен перед тобой оправдываться. К твоему сведению, мистер, боссом здесь выступаю я. И нахожусь я не в Чикаго, а всего в двух кварталах от тебя. Так что вылезай из своего теплого гнездышка, накинь на себя какую-нибудь одежонку и выходи на свой угол… минут через десять. Тебе хватит времени, чтобы почистить зубы и причесаться… – Человек хохотнул, но смешок этот, скорее, напоминал злобный лай.

– Я не понимаю, чего вы добиваетесь, мистер Заловски, – произнес Деймон. – Но даже если у вас есть общие дела с человеком по фамилии Деймон, то сейчас вы говорите не с тем Деймоном. Вы уверены, что не ошиблись, звоня среди ночи, и…

– Заловски не имеет привычки ошибаться. Я говорю с тем самым Роджером Деймоном, и ты это прекрасно знаешь. Поэтому тебе следует встретиться со мной через десять минут. В противном случае… – Человек откашлялся. – …Могут возникнуть последствия, Роджер, которые тебе не понравятся, очень не понравятся…

– А шел бы ты!.. – бросил Деймон.

– Давай обойдемся без грубостей, Роджер, – сказал Заловски. – И прежде чем ты бросишь трубку, выслушай мое последнее предостережение. Это – вопрос жизни и смерти. Твоей жизни и твоей смерти, Роджер.

– Имел я тебя… – ответил Деймон. – Ты, похоже, насмотрелся гангстерских фильмов.

– Ты предупрежден, Роджер. Имей в виду, я могу больше и не позвонить…

Деймон со стуком швырнул трубку на рычаг, оборвав омерзительный хриплый голос.

Разговаривая по телефону, он лежал на животе поперек кровати. Бросив трубку, Деймон резко повернулся на спину и сел. О том, чтобы попытаться снова заснуть, не могло быть и речи. Он провел руками по волосам, а затем потер глаза. Руки тряслись, и из-за этого Деймон страшно на себя злился. Хорошо еще, что жена решила провести этот уик-энд в Вермонте у матушки. Звонок ее испугал бы, а потом и рассердил. Она учинила бы ему многочасовой допрос с пристрастием, пытаясь выяснить, что он сотворил такого, что ему начали звонить с угрозами в половине четвертого ночи. В конечном итоге допрос перерос бы в одну из их редких семейных ссор, в которых она пускает в ход такие клише, как: «твои хорошо известные склонности» и «с твоим прошлым». По своей природе Шейла была женщиной спокойной, но терпеть не могла никаких тайн. В тех случаях, когда ей приходилось за него волноваться или когда чудилось, что супруг, ограждая ее от ненужных проблем, что-то скрывает, Шейла становилась вздорной бабой, способной на оскорбление. Может быть, разумнее вообще не говорить ей о звонке, подумал Деймон. До ее возвращения он изобретет предлог, чтобы поменяться с ней местами на кровати. В таком случае на телефонные звонки придется отвечать ему. Правда, это тоже вызовет у Шейлы подозрения, так как ей хорошо известна ненависть мужа к телефонным разговорам. Шейла была его второй женой. С первой он прожил меньше года и успел развестись еще до того, как ему стукнуло двадцать четыре. Вторично он женился в возрасте сорока лет, и вот уже более двух десятилетий – ровно столько продолжался их брак – Шейла измышляла (а если быть честным, то отчасти она была права) картины той мерзкой жизни, которую он вел до их встречи. Она была на пятнадцать лет моложе его, и по логике вещей ревновать следовало ему. Но разве можно искать какую-либо логику в браке?

Вероятно, это была одна из тех шалостей, которыми так любят забавляться подростки, подумал Деймон. Набрав наугад номер из справочника, они делают непристойные предложения или произносят немыслимые угрозы. А за их спиной хихикают приятели. Но голос его собеседника был не детским, и хихиканья в трубке он не уловил. Как бы то ни было, но Шейле он ничего рассказывать не станет. Этот тип сказал, что может вообще больше не позвонить. До тех пор, пока не раздастся следующий звонок, в семье будет царить мир. Оставалось лишь надеяться, что жене понравится в Вермонте и она вернется в хорошем расположении духа.

Тем временем… Тем временем что?

Он вздохнул и зажег свет. В спальне было холодно, и Деймон накинул на себя шерстяной халат, тут же припомнив произнесенные язвительным тоном слова о «теплом гнездышке». Он побрел в гостиную. Там было темно. Несмотря на то что недавно ему удалось заработать кое-какие деньги, привычка к экономной жизни сохранилась. Деймон включил все лампы. Гостиная выглядела уютной, хотя мебель была немного потертой. Все вокруг завалено книгами. Они жили на верхнем этаже особняка, превращенного ныне в муниципальный жилой дом с умеренной квартплатой, и все комнаты в их квартире были небольшими. Жена постоянно донимала Деймона, требуя избавиться хотя бы от части книг. Он со своей стороны исправно обещал ей сделать это, но книги каким-то непостижимым образом продолжали множиться.

Несмотря на теплый халат, Деймон не мог согреться, и его била легкая дрожь. Ноги у него слегка задеревенели, и передвигался он с некоторым трудом. Ему уже перевалило за шестьдесят, он был крепко скроен. Его физиономия обветрилась, как у человека, который много времени проводит на свежем воздухе. Ежедневно – при любой погоде – он совершал двухмильные прогулки от дома до офиса и обратно с непокрытой головой. А во время отпуска он один ходил в горы. Тем не менее ноги согрелись только через полчаса после того, как он выбрался из постели.

Достав с нижней полки одного из книжных шкафов телефонную книгу Манхэттена, он положил ее на стол под лампой. Деймон гордился тем, что, пользуясь очками для чтения, мог и без их помощи разбирать буквы и цифры в телефонном справочнике – при хорошем освещении, естественно.

Он открыл книгу на букву «Д» и нашел свою фамилию и адрес: Деймон, Роджер, Десятая Западная улица. Единственный Роджер Деймон, обитающий на Манхэттене. Правда, его можно было найти в справочнике и в другом месте, под другой буквой: «Грей, Деймон и Габриельсен, Литературное агентство». Грей основал фирму и пригласил Деймона в партнеры, когда тому еще не исполнилось и тридцати. Грей умер много лет назад, но, храня верность старику, Деймон не стал менять название агентства. Верность прошлому имеет свои достоинства – особенно в наше время. Фамилия Габриельсена появилась в названии агентства недавно, и произошло это благодаря весьма специфическим обстоятельствам.

Деймон закрыл справочник и вернул его на полку. Ко времени возвращения Шейлы не должно остаться никаких улик. Чтобы рассказать ей о том, что случилось, он подождет подходящего момента, если для этого вообще может быть подходящий момент.

Он отмерил себе приличную порцию виски с содовой, налив из бутылки со стола у стены, и неторопливо смаковал спиртное, глубоко погрузившись в любимое кресло. Выпивка, однако, не помогла ему разгадать то, что произошло в половине четвертого. Вообще-то в Нью-Йорке полным-полно психов. И не только в Нью-Йорке. В Америке. Во всем мире. По улицам городов рыщут убийцы. Их жертвами становятся президенты, священники, люди, ждущие поездов на железнодорожных платформах, обыватели, выходящие из церковных врат или дверей универмагов. «Жизнь и смерть, – сказал этот тип. – Твоя жизнь и твоя смерть».

Если это не розыгрыш, то где-то его поджидает незнакомец (а может быть, он его знает) с целью причинить вред. Сейчас у него нет сил строить догадки о том, кто этот человек и почему он его преследует.

Ночные мысли.

Деймона начала бить дрожь, и он вернулся в спальню, чтобы попытаться уснуть. Свет в гостиной остался включенным.

Глава 2

Деймон проснулся от колокольного звона. Перед этим он видел сон. И снова там был его отец – на сей раз один. Он весь светился. И этот свет шел от его улыбающегося, исполненного любви лица. Во сне он остался молодым, таким, каким был в то время, когда Деймону еще не исполнилось и десяти, и совсем не походил на худого, изможденного человека, которым стал ближе к кончине. Отец стоял, прислонившись к мраморной резной балюстраде, и кого-то манил рукой. В другой руке он держал маленькую пеструю лошадку. В жизни отец занимался тем, что мастерил детские игрушки, безделушки и всякие пустяковины вроде брелоков. Со времени его смерти прошло двадцать лет.

Звонил на сей раз не телефон. Церковные колокола. Воскресное утро. Колокола призывают Нью-Йорк вознести молитвы.

Придите все вы, верующие великого города, – придите прелюбодеи и клятвопреступники, шантажисты и биржевые жучки, пьяницы и наркоманы, грабители и убийцы, побирушки и психи из дискотек, любители бегать трусцой и профессиональные марафонцы. Приходите и вы, тюремные надзиратели, так же как и те, кто карабкается на самый верх или безостановочно катится вниз. Одним словом, приходите как истинно верующие, так и исповедующие ложную веру, чтобы преклонить колена перед Богом, который создал вас по Своему образу и подобию. Последнее, впрочем, вовсе не обязательно.

Деймон заворочался в постели. Из-за отсутствия рядом Шейлы он чувствовал себя несколько странно. Вспомнив о ночном звонке, посмотрел на часы. Девять. Обычно к семи утра он уже был на ногах. Природа оказалась к нему милостивой, одарив сном с четырех до девяти. Пять часов забвения. Воскресный дар.

Деймон рывком поднялся с постели, но вместо того чтобы отправиться в ванную, почистить зубы и принять душ, он босиком затопал в гостиную. Все лампы продолжали сиять. Деймон прошествовал к входной двери взглянуть, не валяется ли рядом с ней на полу конверт или какое-либо иное послание. Ничего.

Он внимательно изучил дверной замок. Хилое, простое устройство. Его без труда при помощи перочинного ножа мог открыть даже ребенок. За все годы жизни в Нью-Йорке Деймона не обворовывали, и он никогда не задумывался о замках. Дверь была деревянной и очень старой. Ее навесили еще во время строительства дома. Когда это было? В 1900-м? 1890-м? Ее давно следовало бы заменить новой – со стальной обшивкой, надежным замком, глазком и цепочкой. Консьержа внизу не было, и все обитатели дома, включая Шейлу и его самого, безмятежно нажимали открывающую нижний замок кнопку, как только в квартире звучал сигнал. Переговорное устройство, по которому можно было узнать, кто пришел, сломалось много лет назад. Насколько знал Деймон, ни один из его соседей жалоб по этому поводу не высказывал и не требовал, чтобы домофон привели в порядок. Невинные, испытывающие чувство ложной безопасности души. Их вечный девиз – «Завтра…».

Затем Деймон приготовил себе завтрак. Когда Шейла по воскресеньям бывала дома, она потчевала его отжатым из свежих апельсинов соком, оладьями под кленовым сиропом и беконом. На сей раз ему пришлось ограничиться чашкой кофе и ломтем вчерашнего хлеба.

Его обычный воскресный ритуал был несколько иным. Пока Шейла готовила завтрак, он выходил из дома, чтобы купить два экземпляра воскресного выпуска «Таймс». Две газеты покупались потому, что как он, так и Шейла любили решать большой воскресный кроссворд, не мешая друг другу. Супруги проводили утро, расположившись на противоположных концах кухонного стола и заполняя в дружелюбном молчании клеточки головоломки. Для них было делом чести вписывать слова сразу чернилами, не допуская помарок. Покупка двух толстенных пачек бумаги, напичканных новостями, мнениями, спортивными результатами, рекламой, похвалами и хулой, выглядела несколько экстравагантно. Однако почему не порадовать себя и не провести приятно час или даже чуть больше после воскресного завтрака?

Деймон оделся и спустился вниз по плохо освещенной лестнице. Похоже, что все его соседи любят поспать. «Интересно, кому-нибудь из них звонили посреди ночи?» – подумал он. В почтовом ящике ни писем, ни записок тоже не оказалось.

Ощупав карманы и убедившись, что ключи на месте и он сможет вернуться домой, Деймон вышел на улицу. От подъезда к тротуару вели несколько ступеней. Дул холодный порывистый ветер. День был промозглым и серым. Весна в этом году запаздывала. Деймон внимательно посмотрел по сторонам. В это воскресное утро машин почти не было, поблизости он увидел только полную даму с парой крошечных собачек и молодого человека, толкавшего перед собой детскую коляску. Никакой опасности для себя Деймон не узрел. Но лишь опытный взгляд способен сразу обнаружить зловещие приметы, напомнил себе он, и скривился, внезапно разозлившись, что стал таким подозрительным.

Перед киоском он немного потоптался в раздумье, не зная, сколько экземпляров купить – один или два. В конце концов Деймон взял два, испытывая при этом раздражение из-за объема и веса воскресного издания. Сомнительно, что Шейла сможет раздобыть в Вермонте воскресный выпуск «Таймс». Жена будет благодарна ему за то, что он думал о ней и запасся воскресным кроссвордом, хотя и знал, что у нее не будет времени на его заполнение. Он бросил взгляд на первую полосу. Имени Заловски на ней не оказалось. Не исключено, что это вообще вымышленное имя. Возможно, на самом деле он Смит или Браун, а Заловски всего лишь боевой псевдоним – маска, так сказать, – и на внутренних полосах газеты окажется статья, описывающая множество совершенных им ужасных преступлений, за которые его разыскивает полиция десяти штатов. Хотя выбор такого псевдонима, как Заловски, какое бы преступление или акт мести этот человек ни замышлял, даже Деймону показался чрезмерно хитроумной затеей. Эта мысль заставила его улыбнуться.

По дороге домой он уже взирал на прохожих без всякого подозрения. Утро постепенно начинало следовать обычному воскресному образцу, а когда облака на время разошлись и показались лучи солнца, Деймон, подходя к дому, вдруг обнаружил, что напевает какую-то приятную мелодию. Но, усевшись за кроссворд, он с трудом смог угадать лишь несколько слов. Или кроссворд был сложнее, чем обычно, или его ум был занят чем-то иным. Отбросив в сторону журнальное приложение, Деймон открыл секцию книжного обозрения на той странице, где публиковался перечень бестселлеров. «Надгробная песнь» Женевьевы Долгер стояла в списке под четвертым номером. Несмотря на название, книга оставалась в числе бестселлеров вот уже двенадцатую неделю. Деймон удрученно покачал головой, вспомнив, что лишь по настоянию Оливера Габриельсена он согласился работать с автором и попытаться продать опус. Из-за этого опуса они с Оливером едва не переругались окончательно.

Оливер Габриельсен был помощником Деймона и работал в агентстве пятнадцать лет. Читая все подряд, он обладал прекрасной памятью и тонким, хотя, может быть, несколько эксцентричным умом, который позволял ему разглядеть необычный материал. Оливер повстречал миссис Долгер на какой-то вечеринке неподалеку от Рослина на Лонг-Айленде. Одним словом, совсем не там, где обычно набредают на бестселлеры. Автором оказалась пятидесятилетняя дама, муж которой служил вице-президентом небольшого банка. У нее было четверо детей, раньше она ничего не писала и, как казалось Деймону, принялась за роман, утомившись от однообразного существования матроны из нью-йоркского пригорода. Роман являл собой бесхитростную фантазию о бедной девушке, сумевшей проложить путь наверх с помощью своей красоты, своего тела и тяги к мужчинам. В финале повествования героиню ожидал трагический конец. Это был древнейший из всех сюжетов, и Деймон не мог понять, почему Оливер так ухватился за роман. Их вкусы почти всегда совпадали, но когда Оливер сказал: «Деньги. Из этой книженции они так и прут. Давай для разнообразия отхватим и себе кусочек от большого пирога», – Деймон скептически покачал головой и произнес: «Оливер, сынок, боюсь, ты надорвался на работе или перебрал с вечеринками».

Однако для того, чтобы сохранить мир в конторе, и потому, что это было застойное летнее время, когда все бегут из Нью-Йорка, он согласился поработать с автором – безмятежной, лишенной всяких претензий душой. Деймон попытался придать книге более или менее пристойный вид, пригладил наиболее откровенные любовные сцены, отредактировал на удивление грубую речь персонажей и выправил грамматику. Дама легко принимала все изменения. Не согласилась она лишь поменять название. Деймон пугал ее тем, что такие заглавия, как «Надгробная песнь», гонят покупателей из книжных лавок, но миссис Долгер оставалась непреклонной, пропуская все его доводы мимо ушей. Он вздохнул и сдался. Следовало отдать ей должное: после оглушительного успеха книги она ни разу не позволила себе поиздеваться над его мрачными предсказаниями. Поскольку миссис Долгер все делала не как профессионал, она настояла на том, чтобы его комиссионные составили двадцать процентов от ее доходов, а не десять – обычный гонорар литературного агента. Деймон полушутя посоветовал ей держать этот акт непристойной щедрости в строжайшей тайне, если она не хочет, чтобы писательские организации всей страны объявили ей бойкот до конца ее дней.

Эта книга не принадлежала к числу тех, которыми привык заниматься он или его старший партнер Грей. Большую часть времени они тратили на то, чтобы найти новых авторов. Затем они начинали нянчиться с ними, доводя их труды до благожелательных рецензий и небольших тиражей. Довольно часто партнерам приходилось платить авторам из своего кармана, чтобы удержать их на плаву, пока они дописывали свою книгу или пьесу. Партнерам ни разу не удалось заработать много денег, а удручающее число молодых дарований, которым они помогали, оказавшись авторами единственной книги, либо спивались, либо садились на иглу. Впрочем, некоторые из них исчезали в Голливуде.

С творением миссис Долгер Деймон больших надежд не связывал и поэтому испытал чуть ли не облегчение, когда полдюжины издательств одно за другим с ходу отвергли ее писанину. Когда он был готов позвонить Женевьеве в Рослин и выразить вежливое сожаление в связи с тем, что книга не продается, какое-то небольшое издательство заявило, что готово принять роман, и выплатило мизерный аванс за первый пробный тираж. Очень скоро книга заняла верхнюю строчку в списке бестселлеров. Продажа только дешевых ее изданий принесла несколько миллионов долларов, а Голливуд купил право на экранизацию.

Полученные комиссионные казались Деймону астрономическими. Его имя впервые появилось в газетах, а на контору обрушился поток рукописей известных и хорошо оплачиваемых авторов, по той или иной причине разочаровавшихся в своих агентах. С большинством этих людей, несмотря на долгое пребывание в издательском бизнесе, он никогда ранее не встречался.

– Удачно выпали кости, – удовлетворенно произнес Оливер. – Наконец и нам досталось семь очков.

Он потребовал удвоения своего жалованья и пожелал, чтобы его имя в качестве партнера появилось на дверях офиса. Деймон с радостью удовлетворил обе эти просьбы и тут же изменил имя фирмы на «Грей, Деймон и Габриельсен», взамен попросив Оливера меньше таскаться по вечеринкам. Однако он решительно отказался переехать из двух комнат, которые Оливер именовал «жалкой пародией на офис», в другое, более подходящее (по мнению все того же Оливера) их новому статусу, помещение.

– Послушай, Роджер, – горячился Оливер, – каждый, кто к нам входит, наверняка считает, что мы обставили контору декорациями к «Холодному дому», и вытягивает шею, чтобы посмотреть, не пишем ли мы все еще гусиными перьями.

– Оливер, – отвечал Деймон, – изволь объясниться, хотя ты работаешь со мной так долго, что любое объяснение кажется мне лишним. Я провел почти всю свою сознательную жизнь здесь, в этих комнатах, которые ты называешь жалкой пародией на офис. Здесь я был счастлив, и мне нравилось приходить сюда на работу. У меня нет ни малейшего желания становиться крупным воротилой издательского дела. Я обеспечиваю себе вполне достойное существование, которое, допускаю, и не вполне отвечает тому стандарту, который предпочитает современная молодежь. У меня также нет ни малейшего желания видеть перед собой множество письменных столов, зная, что сидящие за ними люди трудятся на меня. При этом не только трудятся, но и заставляют размышлять, кого еще нанять, кого уволить, как рассудить их споры и каким образом оплатить социальную страховку. Одним словом, только Богу известно, какие проблемы это порождает. Удача с «Надгробной песнью» не более чем каприз судьбы, удар одинокой молнии. Говоря по правде, я горячо надеюсь, что ничего подобного больше не произойдет. Я втягиваю голову в плечи, проходя мимо витрин книжных магазинов, а мои уик-энды отравлены, потому что я вижу название этого шедевра в воскресном выпуске «Таймс». Я получаю большее удовлетворение от десятка блестящих строк в рукописи неизвестного автора, чем от банковского уведомления о перечислении очередных платежей за «Надгробную песнь». Ты же, мой старый друг, молод и алчен, что, увы, не редкость в наши дни.

Деймон знал, что по отношению к Оливеру эти слова не совсем справедливы, но хотел более ярко выразить свою точку зрения. Во-первых, Оливер Габриельсен был совсем не молод и уже приближался к сорокалетию. Во-вторых, он не меньше, чем Деймон, любил достойную литературу. В-третьих, он не был алчным, а об увеличении своей зарплаты просил чуть ли не извиняющимся тоном. Деймон знал, что если бы не работа жены, то Оливер пребывал бы на грани нищеты. Ему также было известно, что Габриельсен частенько получает приглашения от издательств поработать у них редактором с гораздо более высоким жалованьем по сравнению с тем, что платит ему Деймон. Оливер отвергал заманчивые предложения, так как считал, что издательские дома, сулящие ему королевское содержание по сравнению с мизерным рационом Деймона, пропитаны торгашеским духом. Но поток денег, неожиданно хлынувший в их агентство, похоже, временно выбил его из колеи, а комиссионные, которые он начал получать, став партнером, заметно изменили стиль его одежды и адреса ресторанов, в которые он отправлялся на ленч. Более того, Оливер переехал из грязной квартирки в Уэст-Сайде в небольшое, но уютное жилье в восточной части Шестидесятых улиц. Деймон, как и положено, винил во всем жену Оливера Дорис, которая бросила работу и появилась в их конторе в норковом манто.

– Ты, Оливер, видимо, слишком молод, – продолжал Деймон, наслаждаясь возможностью прочитать лекцию на тему, которую так обожал мусолить его бывший работодатель мистер Грин, – чтобы понять всю прелесть умеренности, получать удовлетворение от достижения скромных целей и не страдать по поводу того, какое место ты занимаешь в этом мире. Ты еще не научился ощущать своего превосходства над теми, кто своими амбициями укорачивает собственный путь к могиле. Их честолюбивые устремления пока еще тебе не чужды. Взгляни на меня. В жизни я не болел ни одного дня, у меня нет язвы, мне не известно, что такое высокое кровяное давление, и я не знаком с психиатрами. В больнице я побывал только раз, и случилось это лишь потому, что меня сбил автомобиль, когда я переходил улицу.

– Постучи по дереву, – сказал Оливер. – Немедленно постучи по дереву.

Деймон понял, что Оливер не слишком благосклонно воспринял его нотацию.

– Видит Бог, – продолжал Оливер, – я вовсе не предлагаю тебе арендовать Тадж-Махал. Но мы не сдохнем, если у каждого из нас будет по кабинету и достаточно места, чтобы посадить еще одну секретаршу, которая могла бы разобраться с этой проклятой почтой. Кроме того, мне кажется, что единственная телефонная линия при той лавине звонков, которая обрушилась на нас в последнее время, есть не что иное, как вызов обществу. На прошлой неделе один парень из Рэндом-Хауса сказал, что названивал нам два дня, прежде чем сумел пробиться. Заявил, что в следующий раз, когда ему потребуется наладить с нами связь, он воспользуется тамтамом. Если мы установим коммутатор, то никто, поверь мне, не подумает, что ты продал свою душу филистимлянам. И не будет греховной роскошью, если раз в полгода нам станут мыть окна. Пока же для того, чтобы узнать, какая на дворе погода, мне приходится включать радио.

– Когда я уйду, – с нарочитой высокопарностью произнес Деймон, – ты можешь арендовать хоть целый этаж в Рокфеллеровском Центре, а в приемной у себя посадить победительницу конкурса «Мисс Америка». Но пока я здесь, все останется по-прежнему.

Габриельсен в ответ шмыгнул носом. Он был тщедушным светловолосым блондином – почти альбиносом и, чтобы компенсировать эти недостатки, держался чрезвычайно прямо, развернув плечи по-военному. Шмыганье носом было для него совершенно нетипичным.

– Когда ты уйдешь… – сказал он. – Да ты не уйдешь и через тысячу лет.

Они были хорошими друзьями, какими обычно бывают люди, которые встречаются каждый день для того, чтобы, усевшись друг против друга, вкалывать засучив рукава. Церемоний во время деловых споров они не признавали.

– Как уже неоднократно мной говорилось, – сказал Деймон, – я намерен уйти на покой, как только позволят обстоятельства, дабы наконец обратиться к тем книгам, которые не успел прочитать, руководя данным учреждением, пожирающим все мое время.

– Поверю лишь после того, как увижу это собственными глазами, – ответил Оливер. При этом он улыбался.

– Клянусь! Я никогда не предстану перед тобой в твоем новом королевском кабинете, – произнес Деймон. – Я буду вполне удовлетворен теми чеками, которые ты, согласно нашему контракту, будешь мне высылать. При этом я стану молиться о том, чтобы ты не нанял себе жуликоватого бухгалтера, который будет подделывать счета.

– Облапошу тебя – как пить дать. Обдеру как липку! – осклабился Оливер. – Торжественно обещаю.

– Да будет так, – вздохнул Деймон, похлопывая коллегу по плечу. – А пока пусть все остается как есть. Идя навстречу твоим чувствам, клянусь: завтра же найму мойщика окон и заплачу ему из своего кармана.

Они оба рассмеялись и вернулись к работе.

Сидя с развернутой на списке бестселлеров газетой в довольно захламленной гостиной и слушая продолжающийся колокольный звон, он припомнил разговор с Оливером и слова, которые тот произнес: «Деньги! Из этой книженции они так и прут».

Оливер оказался прав. Как это ни прискорбно.

Деймон вспомнил и то, что сказал Заловски: «Я, как и многие другие, читаю газеты». Однако Заловски не мог знать того, что львиная доля комиссионных ушла на оплату старых долгов и на самый необходимый ремонт домика на берегу пролива Лонг-Айленд в городке Олд-Лайм в штате Коннектикут. Владение перешло к Шейле по завещанию ее страдавшего старческим слабоумием бездетного дяди. Они проводили там летние отпуска, а в тех случаях, когда могли себе позволить, и уик-энды. Пребывая на отдыхе, они изо всех сил старались не обращать внимания на плачевное состояние этой развалины. Теперь дому предстояло получить новую крышу, новые водопроводную и отопительную системы и свежую краску. Все работы планировалось закончить к тому времени, когда Деймон решит, что пора уйти на покой.