Методика 7 радикалов. Практическая психология

Все в нем соразмерно и адекватно внешним и внутренним условиям – цвет и форма волос, глаз, губ, одежды, лака на ногтях, белья, количество и разнообразие украшений…

Чувство стиля, вкус, гармония – вот качества оформления внешности, присущие эмотивному радикалу.

Любопытная деталь: эмотивы не любят углов, ни острых, ни прямых, в том числе в одежде. Они охотно носят трикотаж – мягкие, свободного покроя свитеры, пуловеры, платья, шейные платки, при этом избегают тесной, давящей одежды, аксессуаров (галстуков, перчаток, обтягивающих джинсов и т. д.).

Индивидуальное пространство эмотива оформлено не менее гармонично и со вкусом, чем его внешность. В нем обязательно присутствуют произведения изобразительного искусства, художественной литературы (прежде всего – романтическая проза, стихи), музыкальные инструменты.

Эмотив не только искушенный и жаждущий новых впечатлений зритель (читатель, слушатель), он нередко сам рисует, пишет стихи, музыку, поет… Все эти занятия и увлечения накладывают своеобразный отпечаток на пространство, обустроенное эмотивом, овеществляются в нем^[25].

Эмотивы часто пребывают в элегическом настроении («утро туманное, утро седое»), которое отражается в их мимике. Эмотива выдают печальные глаза, задумчивые, слегка подернутые влагой, мягкий, добрый взгляд («у тебя глаза добрые»).

Жестикуляция сдержанная (в плане размаха, амплитуды движений), но экспрессивная, точно и емко выражающая искренние переживания, свойственные эмотивам. Характерны плавные женственные жесты (независимо от реальной половой принадлежности индивида). Часто мы заблуждаемся, принимая женоподобных мужчин-эмотивов за гомосексуалистов. Истинный гомосексуализм, если вы не забыли, – прерогатива эпилептоидного радикала.

В то же время широко распространено мнение, в соответствии с которым эмотивные (и истероидные) черты характера действительно принято относить к женским, а сочетание эпилептоидного и паранойяльного радикалов – к мужским. Возможно, эмотивная жертвенность, нежелание и неспособность оказать жесткое сопротивление претенденту на их жизненное пространство на самом деле предрасполагают к вовлечению в гомосексуальные отношения?

Интересно, что думают на этот счет специалисты?

Позы эмотивов удобные, свободные, при этом не стесняющие окружающих. Про таких говорят: «ловок и органичен, как зверь». Действительно, всякий раз, глядя на эмотива, кажется, что он выбрал оптимальную позу – удобную для него и для всех, изящную без наигранности, выигрышную без напряженности, красивую без претенциозности. На этом, впрочем, все звериное в нем заканчивается.

Качества поведения. Эмотив – эстет, он тонко чувствует красоту и глубоко переживает малейшие отклонения от ее канонов. Он страдает, глядя на аляповатую мазню вместо живописи или на грубую эклектику, выдаваемую за новое слово в искусстве, слушая фальшивое пение или резонерство глупца, объявляемое вершиной мудрости (при том, что он способен и в эклектике, и в гротеске уловить гармонию… Разумеется, если она там есть).

Это человек истинных, а не наигранных эмоций, сочувствующий, сопереживающий другим людям. Он всегда готов предоставить плачущему свою жилетку. По отношению к человечеству эмотив – антипод эпилептоиду. Он альтруист, человеколюбец, он воспринимает боль ближнего острее, чем свою собственную.

В отличие от паранойяла, нужды, чаяния индивида он воспринимает острее и ценит значительно выше, чем абстрактное, с его точки зрения, «благо общества». Во взаимоотношениях с окружающими эмотив тактичен, он очень внимателен, чуток к происходящему, хорошо улавливает малейшие оттенки настроения собеседника.

Он не может причинить не только физического (помните, у Высоцкого: «Бить человека по лицу я с детства не могу»^[26]), но и психологического ущерба. Он не станет говорить «в доме повешенного о веревке». Он скажет только то, что на самом деле будет уместно и поможет разрядить обстановку, и только тогда, когда придет для этого время.

Эмотив щепетилен в вопросах морали, наделен «нравственным чувством», совестлив.

Определимся, коллеги, с понятиями «мораль» и «нравственность». Мораль – это формы поведения, допустимые в обществе. Границы морали вполне разумные, щадящие, и общество вправе требовать от своих членов морального поведения. При этом мораль имеет тенденцию меняться, отражая объективные перемены, происходящие в социуме. Мораль вообще во многом зависит от условий, в которых живут люди. Мораль Средневековья и современности, бедных и богатых слоев общества, гуманитариев и естественников, верующих и атеистов разная. Сегодня она уже не такая, какой была вчера, а завтра будет не такой, как сегодня.

Нравственность же – это представления человечества об идеале взаимоотношений (как с точки зрения формы, так и содержания). Нравственность неизменна с сотворения мира, ее постулаты универсальны, одинаковы для всех людей, без исключения. При этом требовать от обыкновенного человека исключительно нравственного поведения – утопия. Эта задача из разряда невыполнимых.

Очевидно, что люди ведут себя по-разному, в том числе и по отношению к морали и нравственности. Рассмотрим это на примере известных нам радикалов.

Истероиду утешительно думать о своей принадлежности к высокоморальной и высоконравственной части человечества. Он не упускает случая подчеркнуть и продемонстрировать это на людях. На самом же деле в плане соблюдения моральных норм он весьма нетребователен – ни к себе, ни к окружающим. Он допускает многое, лишь бы не было ненужной огласки. Нравственность, замешанная на глубокой эмоциональности, истероиду вообще чужда.

Мизантропы-эпилептоиды по определению безнравственны, при этом они активно третируют окружающих, заставляя их подчиняться чрезмерно жестким моральным требованиям (эпилептоидное ханжество). Таким образом, эпилептоиды пытаются властвовать над другими от имени общества, на что, собственно, их никто не уполномочивал (мы сравнительно недавно обсуждали это, коллеги, см. главу 3).

Паранойялы избирательно подходят к решению моральных проблем. Они хорошо знают, чем индивид обязан обществу, но вторая сторона медали – чем общество обязано индивиду, для них «покрыта мраком», как обратная сторона Луны.

Есть только один радикал, заставляющий своего обладателя не разделять субъективно мораль и нравственность, и стараться достичь идеала в повседневных отношениях между людьми, стремиться к торжеству добра, милосердия. Этот радикал (тоже мне, секрет Полишинеля!) – эмотивный.

Ответственность, добросовестность – качества, которые эмотив проявляет в деятельности. Как часто мы, давая положительную характеристику своим сослуживцам, через запятую перечисляем слова «исполнительный», «добросовестный», хотя это совсем не однокоренные свойства характера. Если исполнительность замешана, скорее, на тревоге, на боязни не сделать что-то вовремя и как следует, то в основе добросовестности лежит стремление не подвести товарищей, не уронить честь коллектива, глубокое чувство долга, ответственности за порученное дело.

Лишь эмотиву по-настоящему внятны такие понятия, как «самопожертвование», «патриотизм», «гражданственность» и т. п.

Почему? Да потому, что эти понятия не имеют рационального объяснения. «С какой такой радости я должен жертвовать своим здоровьем, жизнью, благополучием, достатком? Разве что силой заставят, припугнут», – так рассуждают многие и находят это логичным.

Вообще-то, если быть абсолютно корректным, рациональное объяснение самопожертвованию существует. И природа, и общество обязаны жертвовать малым, чтобы сохранить большее. Судьба индивидуума всегда вторична по отношению к судьбе вида. Но рассуждать подобным образом несвойственно человеку, пекущемуся прежде всего о себе (пожалуй, только шизоид способен, поразмышляв недельку-другую о взаимоотношениях индивида и общества, прийти к логическому заключению, что, дескать, пора принести себя в жертву).

А вот человеку, живущему эмоциями, логика не обязательна. Он и без нее – на интуитивном уровне – осознает, как следует поступить в критический момент, когда и во имя чего нужно «броситься на амбразуру». В таких ситуациях он реализует характерные для эмотивного (и ни для какого другого!) радикала эмоционально насыщенные, «возвышенные» стереотипы поведения.

Привлекательные качества характера сопряжены с этим радикалом, кто спорит! Но диалектика вновь не позволяет нам ограничиться односторонним анализом феномена эмотивности. В каких же случаях человеколюбие, сострадательность, жертвенность, тактичность эмотива оборачиваются во вред ему и окружающим?

Как ни парадоксально, таких случаев немало. А в нашей суровой действительности они происходят, что называется, сплошь и рядом.

Когда жизненно необходимо покарать зло (не абстрактное, а вполне конкретное, одушевленное, персонифицированное), защититься от обидчика, приструнить разболтавшийся коллектив, наладить дисциплину, установить жесткий порядок, без которого рухнет организация и т. п., человеколюбие превращается в слюнтяйство, а сострадательность – в попустительство.

Добро, как известно, должно быть с кулаками, а эмотивность – добро без кулаков, непротивление злу насилием. Это, с одной стороны, открывает перспективу (весьма отдаленную, судя по всему) торжеству нравственности, но с другой – часто ставит палки в колеса реальному развитию событий.

Задачи. Где могут найти применение преимущества эмотивного радикала? В работе с людьми, разумеется. Эмотиву не нужно напоминать о том, что его коллеги, друзья, близкие, просто окружающие нуждаются в помощи, в доброжелательном внимании, в психологической поддержке. Что они – обыкновенные смертные, которым свойственно ошибаться, заблуждаться, нервничать по пустякам, болеть, страдать… Эмотив будет переживать внутренний дискомфорт, если его лишить возможности посочувствовать ближнему.

Эмотивы – хорошие воспитатели (главным образом там, где нужно смягчить от природы крутой нрав воспитанника), сиделки, домашние (семейные) или курортные врачи, психологи, социальные работники. Из них получаются неплохие официанты, служащие гостиниц, продавцы.

Следует при этом учитывать, что ничего, кроме сострадания, жалости, внимания, тактичности и т. п., эмотив подарить другим не может. И там, где требуется во благо человека проявить твердость, жесткость – эмотивный радикал только мешает.

Лучший хирург, например, получится не из эмотива, а из эпилептоида, поскольку человека, нуждающегося в экстренной помощи, нужно оперировать как можно скорее и со знанием дела, а не поливать горючими слезами^[27].

Другая группа профессионально важных качеств (и соответствующих им задач), сопряженных с эмотивным радикалом, – это эстетизм, развитое чувство гармонии, красоты. Эмотив не выносит намека на пошлость, грубость, дисгармонию (точно так же, как эпилептоид не терпит нечистоты), и это делает его незаменимым редактором – в широком смысле этого слова – любого продукта творческой деятельности^[28].

Эмотив обладает уникальным даром привносить красоту во все, чего бы он ни коснулся. Помните, спор в стихотворении Саши Черного: «Когда в хрусталь налить навозной жижи, не станет ли хрусталь безмерно ниже?.. – И лучшего вина в ночном сосуде не станут пить порядочные люди… Им спора не решить, а жаль. Не лучше ль наливать вино в хрусталь?»

Наливать вино в хрусталь – вот удел эмотивов. В широком и в узком смысле. Они – прекрасные оформители, декораторы. Без эмотивного радикала в характере немыслим художник, музыкант, архитектор, артист…

Чего нельзя поручать эмотивам? Того, что следует вверять эпилептоидам: охрану, расправу, оборону, разведку, контроль. Да уж, в разведку с ними идти нельзя!

Эмотив, несмотря на всю свою добросовестность, на этих и подобных им участках работы даст слабину, распустит нюни, развесит уши. Он пропустит на режимный объект без пропуска «милого человека, который устал ждать снаружи, замерз», он даст неоправданную отсрочку необязательному должнику, он не сможет (не позволит себе!) обвести вокруг пальца человека, с которым живет под одной крышей. Он, скорее, выстрелит в воздух, чем в заклятого врага^[29].

Особенности построения коммуникации. На первый взгляд никакие рекомендации по улучшению взаимоотношений с обладателями этого радикала просто не нужны. Эмотив сам выберет оптимальный способ общения, извинит неловкость, смирится с бестактностью, будет стараться найти в собеседнике что-то доброе, светлое, хорошее. Да, это так.

Но, прощая многое, эмотив испытывает наиболее сильный, стойкий дискомфорт от одного лишь недостатка – от неискренности.

Не пытайтесь его обмануть. Не наигрывайте дружелюбия, дружеского расположения, интереса к его персоне. Он сразу же почувствует ложь и очень огорчится. Нет, он не обидится, не затаит на вас злобу (как это сделал бы эпилептоид). Он станет думать, что его общество вам в тягость, и постарается отойти на предложенную вами (так ему будет казаться) дистанцию. Доверительность, возможная и желательная между вами, понесет ущерб. Лучше уж откройте ему ваше настроение (пусть не самое радужное), выскажите претензии.

В отношениях с эмотивом добрая ссора лучше, чем худой мир. Минутная потеря самоконтроля лучше, чем постоянное ношение непробиваемого панциря, футляра.

Вопросы и задания:

1

Назовите внутренние условия возникновения и основные качества поведения, присущие эмотивному радикалу.

2

Прочитайте отрывок из романа Л. Н. Толстого «Война и мир»:

«Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство, подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к… дому. Когда он увидел первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Деменьтева, увидал коновязи… Когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов… Выбежал из землянки, обнял его и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить».

Ответьте, пожалуйста, на реплику персонажа этого великого романа Василия Денисова: «Экая… Ваша порода Ростовская». Так какая же это «порода»? Свой ответ подкрепите примерами.

3

Раз уж вы взялись перечитывать «Войну и мир», найдите примеры проявления эмотивного радикала в поступках других персонажей: князя Андрея, княжны Марьи, Пьера Безухова.

4

Назовите профессии, в которых необходима эмотивность. В какой степени и почему она вредит или помогает вашей профессии?

5

Что подумает эмотив о человеке, толкнувшем его в метро? Когда вы найдете правильный ответ, обсудите этот пример с детьми, в воспитательных целях (только, боже упаси, не перепутайте эмотива с эпилептоидом!).

Глава 6. Шизоидный радикал

Сущность каждого радикала можно выразить одним или несколькими словами. Например, для определения основного качества истероидного радикала более всего подходит слово «демонстративный» или словосочетание «создающий иллюзорное благополучие». Эпилептоидный радикал можно иначе назвать взрывчатым, агрессивным, застревающим на негативных эмоциях, стремящимся к формальному порядку; паранойяльный – тоже «застревающим», но на конкретной цели, на идеях преобразования природы и общества; эмотивный – чувствительным, гармонизирующим…

Каким же словом (или словами) выражается сущность шизоидного радикала? Автор долго размышлял над этим, коллеги. Хотел, как поется в известном романсе, «в единое слово…». Но ничего не получилось, не пришло в голову, кроме слова «странный». Странные это люди – шизоиды. Не от мира они сего…

Общая характеристика. В основе шизоидного радикала лежит специфическая особенность мышления. Какая? Давайте сначала разберемся, что такое «мышление».

Обсудим это на примере. В качестве подспорья возьмем какой-нибудь известный, хорошо нам знакомый предмет. Скажем, стол. Внимательно рассмотрим его и перечислим качества, которые нам удалось в нем обнаружить… Позвольте, коллеги, автору вести речь о его собственном столе, поскольку за вашими столами ему сиживать не приходилось. Вы же смело используйте собственную мебель, потому что для наших рассуждений принадлежность или иное индивидуальное свойство конкретного стола не будет иметь решающего значения (если только не… Однако поживем – увидим).

Итак, у стола есть размер (в случае автора – чуть больше метра в длину, шестьдесят сантиметров в ширину и более семидесяти – в высоту), цвет (коричневый, а у вас?), качество материала, из которого он сделан (умолчим для ясности), вес (стол достаточно тяжелый, но все же его можно приподнять в одиночку), количество опор-ножек (четыре – у кого меньше или больше?) и т. д.

У стола есть еще и характерная форма – горизонтально расположенная плоскость (столешница), удерживаемая на определенном (удобном для сидящего человека) уровне посредством вертикальных опор.

Теперь вопрос: какое из перечисленных качеств является самым главным, принципиально важным, делающим этот предмет именно столом, а не роялем, телевизором и т. д.? Кто сказал «цвет»?! Разумеется, форма.

Именно форма, поскольку она и определяет предназначение данного стола (и миллионов ему подобных) – служить предметом мебели, на котором удобно располагать различные принадлежности для приема пищи, орудия труда, приспособления для игр и т. д. Изменится то, что мы с вами сейчас называем формой (допустим, плоскость-столешница расположится не строго горизонтально, а под углом в сорок пять градусов) – предмет перестанет быть столом. Но если изменится только цвет (коричневый перекрасим в черный) или материал (сделаем не из дерева, а из металла) – стол останется столом. Надеюсь, это понятно.

Среди самых разнообразных по цвету, размеру, весу, деталям формы и т. д. предметов мы легко находим столы. Да, конечно, столы бывают обеденные, письменные, журнальные. Но всех их объединяет, роднит, сближает этот главный родовой признак: горизонтальная столешница на вертикальных опорах.

Специфическая форма стола настолько врезается нам в сознание, что оказавшись (вообразим на минуту!) на инопланетном космическом корабле или производя археологические раскопки древнего города и натыкаясь на знакомую нам горизонтальную поверхность… (далее – по вышеприведенному тексту), мы уверенно определяем: это стол, а что же еще?

Пока не отдавая себе в этом отчет, мы, уважаемые коллеги, только что проделали основные операции познавательного психического процесса, именуемого мышлением.

Бросив взгляд на окружающее пространство и остановив его на столе, мы осуществили т. н. первичный синтез. В нашем сознании перестало существовать все, кроме стола. Разложив конкретный (автор – свой, вы – свой) стол на отдельные элементы-качества: форму, размер, цвет, и оценив каждое из них с точки зрения значимости, мы провели анализ. Собрав все опять в единое целое, но уже в иерархической последовательности качеств: сначала – самое главное, затем – все остальное, освоили вторичный синтез или просто синтез.

Поняв в результате, что такое стол и разделив все мыслимые столы на группы: обеденные, офисные, верстаки и т. д. (в зависимости теперь уже не от принципиально важного, которым наделены все эти предметы, без исключения, а от ряда второстепенных качеств), мы осуществили классификацию, а осознав роль и место стола в мировом пространстве, его всемирно-историческое значение и неразрывную взаимосвязь с другими предметами – поднялись до систематизации.

Таким образом, мышление – это познание предметов и явлений окружающего мира через их главные, принципиально важные качества, свойства. Результатом такого познания становится понятие об этом предмете (явлении), которым человек оперирует в своих рассуждениях и действиях.

Иными словами, для того, чтобы правильно ориентироваться в мире и продуктивно взаимодействовать с ним, вовсе не нужно знать каждый сущий в нем предмет «в лицо». Да это и невозможно. Достаточно иметь четкое представление о главных свойствах основных, необходимых для жизни и деятельности, предметов, чтобы распознавать их при встрече^[30].

Понятие о предмете (явлении) содержит информацию о свойствах не только принципиально важных, но и общих для огромного количества аналогичных предметов (явлений). В понятии, как правило, нет места частностям, сугубой конкретике. В этом смысле оно оторвано от конкретного предмета, что дало основание называть мышление отвлеченным, абстрактным познанием. Понятие, выраженное словами, называется определением, формулировкой… Ну, вот, пожалуй, и хватит теории.

Проведем эксперимент. Вашему вниманию, коллеги, предлагаются пять предметов, из которых вам предстоит, основываясь на их главных, с вашей точки зрения, свойствах, исключить один – лишний в этом смысловом ряду.

Будьте предельно внимательны. Начали: гнездо, нора, муравейник, курятник, берлога. Автор замер в ожидании ответа. Назовите лишнее.

Гнездо? Пожалуйста, аргументируйте вашу позицию. Вы говорите, что гнездо, в отличие от всего прочего, расположено высоко, на дереве, и в нем живут птицы? Прекрасно. А как же куры, они-то живут в курятнике? Курица – не птица? Хорошо. Принимается. Кто следующий?

Нора? Почему? Глубоко в земле? Ее нужно рыть, прилагая усилия, в то время как берлога – просто удобная для лежбища яма, которую находит медведь? Логично. У кого другое мнение?

Муравейник? В нем живут насекомые, а это – особый мир? Мир почти внеземных существ? Тем более – муравьи, которых некоторые исследователи вообще считают формой разума, альтернативной человеческому? Да уж. Серьезная заявка на победу в нашей маленькой викторине. И, тем не менее, какой же ответ правильный?

Курятник. Конечно, курятник! Безусловно, курятник! Ведь это – сельскохозяйственная постройка. Ее сооружают люди, а не куры. Курятник следовало бы расположить в одном ряду не с гнездом и норой, а с коровником, овчарней, конюшней…

В чем же ошиблись те из вас, кто дал другие ответы? И ошиблись ли они?

Да, с точки зрения ортодоксального мышления – ошиблись. С точки зрения шизоидного мышления – нет.

Шизоиды отличаются от всех остальных (не шизоидов, людей с ортодоксальным мышлением) тем, что понятия о предметах (явлениях) окружающего мира у них формируются на основе не только главных, но и второ-, третье- и десятистепенных по значимости качеств.

Шизоиды легко создают понятия даже на основе вымышленных, предполагаемых свойств, подчас игнорируя при этом очевидные, реальные.

И главные, и малозначительные, и реальные, и иллюзорные качества предметов (явлений) могут с одинаковой вероятностью занять в сознании шизоида место основного, принципиально важного, без которого этот предмет (явление) существовать не может. Получается, что у шизоида для каждого предмета припасено несколько равновеликих по значению понятий. Не верите? Автору, представьте, удалось это доказать экспериментально.

Со времен психологической юности, коллеги, в душу автору запал эксперимент, поставленный аспиранткой, а впоследствии – знаменитым на весь мир психологом, профессором Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова Блюмой Вульфовной Зейгарник. А было так (или почти так – память с годами слабеет, знаете ли).

По аспирантскому обыкновению, ей не хватило денег, чтобы расплатиться в кафе, и она (юная и обаятельная!) уговорила официанта отпустить ее с условием, что завтра она вернет ему долг. На следующий день, возвращая необходимую сумму, Блюма Вульфовна обратила внимание на то, что официант хорошо запомнил ее среди сотен вчерашних посетителей (кафе пользовалось популярностью). Будь на месте Зейгарник какой-нибудь истероид, он наверняка приписал бы это собственной яркой и неотразимой индивидуальности. Но не такова была наша пытливая аспирантка. Она, поразмыслив на досуге, пришла к выводу, что все дело в том, что незавершенное действие запоминается человеком лучше, чем завершенное. Этот феномен вошел в историю психологии как «эффект Зейгарник».

Всю жизнь завидуя (по-белому!) Блюме Вульфовне, автор, наконец, решился и поставил свой собственный эксперимент практически в аналогичных обстоятельствах. Не уверен, что он станет классическим, войдет в историю (куда там, не влипнуть бы в какую-нибудь историю!), но все же, все же…

Как-то раз, сидя за чашечкой кофе в дружеской компании, автор с коллегой-психологом заспорили о происхождении шизоидности.

Коллега настаивал на том, что в основе этого психического явления лежит своеобразная эмоциональность («дерево и стекло», как называл это Кречмер). Шизоиды, дескать, нередко остаются безучастными к очень важным, напрямую затрагивающим их личные интересы, событиям («дерево») и в то же время неожиданно остро реагируют на пустяки («стекло»). Автор, как вы догадываетесь, отстаивал приоритет своеобразно (см. выше) устроенного мышления, которое, кроме всего прочего, обусловливает и феномен «дерева и стекла».

Действительно, обсуждая этот феномен, мы ведем речь о высших эмоциях, являющихся производными от результатов мышления (глава 5, помните?). Шизоид потому так неортодоксально воспринимает происходящее, что он, не видя в упор того главного, в чем заключен его кровный интерес, берет во внимание нечто второстепенное и реагирует соответственно – как на малозначительное событие. И наоборот. С эмоциональностью (если рассматривать ее в отрыве от остальной психики) у шизоидов все в порядке. Замерзший шизоид в теплой ванне испытывает то же блаженство, что и любой ортодокс! Так что эмоциональность здесь ни при чем. Мышление сбивает прицел.

Так вот, уважаемые коллеги, чтобы обосновать свою точку зрения, автор взял в руки кофейную чашку и стал на ее примере пояснять окружающим^[31] сущность мышления.

«У этой кофейной чашки, – сказал автор, обращаясь к своим приятелям, шизоиду и ортодоксу, – есть целый ряд свойств: размер, цвет, вес, качество материала (увы, в подобных объяснениях не избежать повторов), форма – чашка представляет собой емкость для жидкости… Какое из перечисленных свойств является основным, принципиально важным для этого предмета?»

Два ответа прозвучали молниеносно и одновременно, как выстрелы на дуэли.

«Форма, емкость», – сказал ортодокс. Шизоид ответил (внимание, коллеги!): «Смотря… Для чего… Использовать».

Каково?! «Смотря для чего использовать». Для чего же еще, – спросим себя, – можно использовать кофейную чашку, как не для того, чтобы пить из нее кофе? Она – чашка – кем-то ведь была произведена по государственному стандарту именно как «чашка кофейная»…

Весь мир, все человечество, дорогие друзья, делится, в зависимости от ответа на подобный простой вопрос, на две неравные части: на шизоидов и на всех остальных.

Несмотря на несколько шутливый тон, выбранный автором, и на не вполне серьезные обстоятельства, в которых проходил этот эксперимент, надеюсь, вы уловили нечто принципиально важное. А именно: на что бы ни смотрел шизоид, о чем бы он ни размышлял, в его сознании складывается не один образ, не одно понятие воспринимаемого предмета (явления), а несколько (целый спектр!) – равновеликих по значению, равновероятных по возникновению и по дальнейшему использованию в поведении.

Паранойялы, если вы помните, видят в любом явлении только одну сторону, и их невозможно убедить в том, что существует еще и другая – альтернативная. Шизоиды, напротив, не могут понять, почему ортодоксально мыслящие люди с такой уверенностью останавливаются на чем-то одном, на каком-то единственном свойстве, с легкостью придавая ему наиглавнейшее значение.

Философы-материалисты, казалось бы, давно поставили точку в споре на тему кто прав, на чьей стороне истина. Практика – вот критерий. Прав тот, чья позиция подтверждается практикой, дает возможность получать значимый, осязаемый эффект. Все было бы хорошо, да только шизоиды и на результаты общечеловеческой практики смотрят по-своему.

«А кто сказал, что полученный результат – лучший, а тем более – единственный из возможных?» – спрашивают они. И не всегда легко ответить на этот вопрос.

Один умнейший человек (математик!) сказал, что в основе любой системы лежит аксиома, т. е. нечто, принимаемое на веру, без доказательств. Это, по его мнению, фундаментальный, универсальный по своему значению принцип (если не верите, попробуйте доказать, что в вашем паспорте наклеена ваша фотография и, соответственно, что этот паспорт – ваш. Тысячи людей в мире как две капли воды похожи друг на друга. Согласитесь, что без элемента веры доказательство невозможно).

Так вот, у шизоидов такая аксиома отсутствует по определению. Точнее, у них в сознании существует множество вариантов каждой аксиомы^[32].

Хорошо (по-эпилептоидному) помню, как одна студентка на лекции автора, посвященной эмотивному радикалу, заявила: «А кто решил, что гармоничным является именно такое сочетание деталей, предметов одежды, цветов и т. д., а не другое? Вам, возможно, оно нравится, а мне – не нравится. Кто нас рассудит? Сколько людей, столько и мнений». Автор пытался возразить, дескать, если бы культура оформления внешности не содержала стереотипных представлений о том, что гармонично, а что – нет, выработанных эмотивами и воспринятых социумом, то, например, каждый светский раут превращался бы в карнавал шутов. Студентка, ничтоже сумняшеся, ответила: «А разве это не так? На прием к английской королеве многие теперь приходят в полосатых брюках и кроссовках». Поскольку автор, к сожалению, не вхож в высший свет, то оставляет вам, коллеги, возможность для продолжения этой увлекательной дискуссии.

Зададимся лучше вопросом: можно ли полноценно адаптироваться к социальной среде, сформированной главным образом ортодоксами, с таким мышлением? Нет. Так жить нельзя. Даже если у конкретного индивида-шизоида высокий от природы интеллект, он позволит лишь более качественно и глубоко осмыслить каждый создаваемый шизоидным сознанием вариант образа или понятия одного и того же предмета, но не избавит от поливариантности мировосприятия и миропонимания.

Как же быть? А вот как. Мы не должны забывать, что реальный характер состоит не из одной шизоидности. В него включены и другие радикалы, за счет которых, в данном случае, и происходит постепенная интеграция человека в социум. Шизоидный радикал мешает этой интеграции. Он заставляет сомневаться в важности и полезности каждого усваиваемого в течение жизни поведенческого стереотипа, он пытается подменить один стереотип – другим. В результате формируется особая шизоидная структура личности.

На некое своеобразное ядро, представленное шизоидным радикалом, как бы наслаивается – в муках – социально ориентированная оболочка, состоящая из усвоенных (часто формально и с некоторым искажением по сравнению с оригиналом) стереотипов ортодоксального поведения. Чем больше ядро, т. е. чем более выражена в реальном характере шизоидная тенденция, тем тоньше и ненадежнее оболочка.