000
ОтложитьЧитал
– Здесь нет времени. Это что-то… вроде застывшего парадокса. Для телепортации необходимо состояние квантовой запутанности, но мы вошли в дверь без выхода.
Она сглотнула.
– Может, ещё можно вернуться.
– Я… я не знаю, – Хезер смешалась. Впервые после гибели Патрика она выглядела не как какое-то злобное божество, предсказанное деревенскими-рейдерскими авгурами и прочими мракобесами с амулетами из шестерёнок, а обычной девочкой. Растерянной, готовой расплакаться. Она даже шмыгнула носом. – Рысь, ты обещала, я тут папу найду.
– Она тебе соврала, – Айка с вызовом уставилась на ещё сильнее ссутулившуюся девицу. Та надвинула капюшон, грязная одежда, ссадина на щеке и дико блестящие светлые глаза соединились в какую-то почти картинную гармонию. «Картина. Статичное фото. Точно, вот мы где».
– Нет! – крикнула Рысь. – Это… это другое. Здесь Лакос не погиб. И ты не убивала Патрика.
– Я его вообще не убивала, – очень спокойно сказала Айка. – А как насчёт тебя?
– Ты хотела попасть в Лакос.
– Не так. На руины то есть… – Айка пошевелила пальцами больной руки. – Ну, в обычном смысле. Я не знала, что вот так можно.
– Да ладно, ты же Техник. Ты шаришь в таких вещах, не чета всяким рейдерам. И ты хотела спасти Шона от того, что с ним сделали в Интакте.
Рысь напряжённо пригнулась: того гляди, бросится. Прозвище ей удивительно подходило, даже губа вздёрнулась в оскале, клыки казались звериными.
– Замолчите! – вдруг закричала Хезер. – Замолчите. Замолчите.
Она показывала пальцем в сторону одного из зданий, поменьше других, на нём мигала надпись «ГОСПИТАЛЬ». Из здания выходили двое: очень высокий мужчина-альбинос и рыжеволосый парень лет восемнадцати. Мужчина был настоящим атлетом, а парень – тощим и костлявым, но именно он вёл своего спутника, как послушного вьючного козовера.
– Там люди. Настоящие! Люди!
Хезер побежала к ним.
Леони выпрыгнула из Кислотной Бабки и угодила по лодыжки в ил. Когда-то здесь было самое настоящее озеро, одноимённое с городом – Лакос, не слишком-то долго тянули из шляпы варианты с названием. Наверняка до Катастрофы это место называлось как-то ещё; и самого озера с его идеальной биосферой для гигантского древовидного ГМО-камыша тоже не существовало. Ме-Лем Компани спасала людей, меняя ландшафт наряду с животными и растениями. Зачем они насоздавали всяких тараканов – хороший вопрос, впрочем, Леони подозревала, что тараканы стали ГМО самостоятельно.
После Падения озеро Лакос ушло вниз, в расщелину. Заросли древовидного камыша погибли, они до сих пор догнивали – повсюду, сколько хватало глаза, лежали чёрные остовы, не осталось ни «щёток»-наверший, которые ценились как самая мягкая и податливая древесина, ни листьев, только толстенные, в три-пять обхватов стволы. Они напоминали какой-то огромный костёр для великанов, только огонь ещё не разожгли, а может, он уже и погас. Влага ушла, остались глина и песок, под ногами попадались скелеты рыб, панцири черепах, хрустели пресноводные ракушки – кальцинированные структуры пережили мягкую плоть, которую защищали когда-то давно. Здесь до сих пор воняло гнилью, не очень противно – затхлой водой, медленно гниющей камышовой древесиной. Ещё полсотни лет потребуется, чтобы от обширных пространств гигантского озера совсем ничего не осталось, чтобы долетели семена вездесущей и способной жить как в воде, так и на голых камнях ряски. Это кладбище однажды станет таким же, как остальные Пологие Земли.
Или её не станет, подумала Леони, с неприязнью заметив проросшие прямо на тёмно-коричневых камышовых трупах противно-яркие сгустки аладовой травы. Её аж передёрнуло, словно она достала из сумки бутерброд с сыром и ветчиной, а тот замахровел сине-зелёной плесенью.
– Вылезайте, – крикнула она Таннеру. – Тут болото, боюсь, Бабка завязнет.
Рапторы могли пройти где угодно, даже по кабину в грязи, но антигравы повышенной мощности всё-таки не ставили. Встроенный анализатор почвы выдавал повышенный риск потери мобильности. Если бы Леони спросили напрямую, она бы честно ответила: да, я боюсь за Кислотную Бабку.
Тот высунулся и, как всегда, неловко повис в проёме кабины. Леони помогла ему спуститься. Таннер прихватил пожитки во главе со своим «особым рюкзаком-ловушкой» для аладов.
– Жаль, – вздохнул он. – Использовать мощность встроенного дизруптора раптора против аладов – всё ещё отличная идея. Леони, а вы не могли бы…
Она поняла.
– Снять дизруптор?
В горле пересохло, словно не в сырости они торчали, а она наглоталась сухого песка.
– Да, – с усилием проговорила Леони. – Пожалуй, могла бы. Эта штука весит не так уж много – ну, килограммов пять-семь, тащить смогу.
– Вот и отлично.
«Нихрена не отлично», – Леони шмыгнула носом. Таннер не очень понимающе смотрел на неё, у него намокли ноги, и он активизировал портативные мини-антигравы из «типового набора» раптора. Они не позволят лететь в небесах и остаться с чистыми ногами, но помогут против зыбучих песков и этого зарождающегося камышового торфяника – впрочем, торфяникам, насколько знала Леони как уроженка аграрного Итума, требуется несколько тысяч лет, чтобы сформироваться.
– Не уходите без меня.
Она вскрыла Кислотную Бабку. С оголёнными внутренностями механизм казался почти непристойно и неуместно уязвимым. Внезапно Леони подумала, что они, быть может, никогда не вернутся, а Бабка останется здесь, на границе Павшего Города, словно какой-то вечный страж. Со временем даже суперстойкая краска полиняет, неуязвимые сплавы проржавеют, и когда-нибудь раптор упадёт на колени перед болотом и мёртвым камышом, а поверх зацветёт… хорошо, если ряска, лишь бы не аладова трава.
Сухое от «песка» горло сжало спазмом. Леони поймала взгляд Таннера издалека и ответила ему особо свирепым оскалом, чтобы не воображал, будто она тут сопли распустила. Ещё чего.
Дизруптор как деталь раптора был похож на конус – отсек для собственной «вечной батареи Ме-Лем», сам механизм под изолированной бело-хромированной защитой металла, острие конуса – сложная система линз и настроек. Крепления – два провода, красный и синий, она просто выдернула их из своих пазух. Все рапторы модифицировали то, что было их механической частью – в отношении Леони это звучало очень двусмысленно, конечно; она улучшала Бабку не только росписью на корпусе.
– Триггер остался внутри, – предупредила Леони. – Сама по себе эта штука не сработает. Её надо к чему-то подключить.
Таннер показал свой рюкзак:
– Триггер есть у меня. Только, – он замялся. – Я не уверен, что…
– Сможете тащить. Ага, ну я всё равно бы не доверила. Это, в конце концов, одна из главных деталей Кислотной Бабки.
Если дока Таннера и забавляла манера Леони называть боевой меха-транспорт прозвищем, он не умничал прежде и сейчас не подал виду. Кивнул, осторожно вышагивая на своих антигравах, напоминая длинноногую цаплю в болоте, Леони видела цапель в «живом уголке» Итума. Она выставила максимум на собственных. Здесь батареи совсем не такие мощные, но сойдёт – даже с дизруптором.
– Всё ещё не очень понимаю, что мы там должны найти, – протянула Леони, вглядываясь вдаль. Остатки озера лежали на расстоянии километрах в тридцати-сорока, с «берега» даже толком видно не было, где заканчивается камышовое кладбище и начинается то, что уже никак не могло носить гордое имя «Лакос». В лучшем случае – Лужа, в диаметре не больше сотни километров. – В смысле, вся вода ушла в разлом после Падения. Там дико глубоко и вряд ли можно действительно спуститься, а ещё вроде направляли беспилотники, ну и выяснили – ничего нет, рыба – и та сдохла.
Словно в подтверждение, из-под ила выступил скелет пресноводного дельфина Platanistoidea. Существо до сих пор выглядело испуганным, будто перед смертью видело невыразимый ужас, а умерло от разрыва сердца. Леони посочувствовала дельфину: говорят, они разумные, почти как люди, а может, и умнее.
Таннер задумался.
– Поначалу я тоже не совсем понимал, потому что у меня аналогичные данные о состоянии этого места. Хотя и предполагал, что нам выдадут какие-то скафандры, специальные батискафы и так далее. Но затем я провёл определённые вычисления на основе… – он кашлянул. – Скажем так, намёков и выкладок. Тут дело не в спуске вниз, а в некоем феномене, и мы должны попытаться как будто бы отыскать какую-то дверь.
– Звучит как бред, док.
Леони вздохнула.
Они прошли аж целых сорок шагов. Или тридцать пять. Леони сбилась со счёта.
«Мы с голоду раньше подохнем, чем доберёмся».
Ещё спустя полчаса Таннер остановился.
– Это бессмысленно. Мы не сделали и полукилометра.
Леони развела руками, точнее, одной – живой, в бионической она держала дизруптор.
– Предлагаю вернуться к Бабке и подумать, что можем сделать ещё.
Она ожидала возражений, но Таннер с тяжёлым вздохом согласился. Феномен, мысленно фыркала Леони. Может, хватит феноменов? Может, мы уже вернёмся домой?
«Сначала надо найти Нейта и Дрейка».
Леони знала, что они мертвы. Труп Дрейка разлагался у неё на глазах, Нейт превратился в какое-то взбесившееся аладоподобное чудище.
Она закрывала глаза и представляла, как с корнем выдирает аладову траву, и та лопается, поддаётся, оседает беспомощным терпковатым соком.
«Мы их найдём».
Глава 20
Пологие Земли – так прозвали безымянные территории; когда-то здесь поднимались на сотни и тысячи километров горы, на их вершинах лежал снег. Каньоны срывались в пропасть, холмы и равнины предлагали десятки видов биогеоценоза и климата, от высокогорья до пустыни. Алады сожрали не только города, они и сам мир упростили до плоскости грубоватого детского рисунка или условной древней карты: кусок бумаги, вот на ней зелёное, вот синее, немного коричневого – разнообразие. Банки генов охраняли наследие, как Подземный Интакт – информацию о прежнем мире, любой желающий мог её узнать, но далеко не все хотели; зачем и кому это надо? Жизнь под куполами слишком отличалась от той, что была до рубежа-Катастрофы. Дикари тем более отказались от привилегии наследия.
Пологие Земли оправдывали своё название: равнина, поросшая ряской, кусты ядовитой вишни, невысокие деревья. Поля охряной пшеницы или просто охрянки указывали на близость человеческого жилья, всё тех же дикарей. От однообразия хотелось то ли заснуть, то ли выть с тоски.
«Правильно я не хотел покидать полисов, ровным счётом ничего не потерял», – Сорена тошнило от мерного шага раптора. Механизм выжимал максимальную скорость, но по сравнению с «настоящими», как не уставал напоминать Роули, «полз беременной варанихой». Сорен несколько раз огрызнулся, что это определение некорректно, вараны откладывают яйца, хотя самки действительно несколько недель после спаривания вынашивают созревающие «плоды любви».
Расскажи ему кто-то ещё несколько дней назад, что он будет со своим подопытным Шоном Роули обсуждать варанью биологию – посоветовал бы меньше наркотиков употреблять в барах.
Энди в спорах не участвовал. Он почти всё время молчал, следил за виртуальной картой и отслеживал расстояние. Рука у него по-прежнему плохо двигалась из-за дурацкого арбалетного штыря. Под рукавом постепенно образовались наросты. Шон на это косился: Кэррола он явно помнил и примерно представлял, что происходит. Они ничего не обсуждали, Энди односложно отвечал: «Всё в порядке».
Пологие Земли всё не заканчивались и заполнили тысячи километров. В «рапторе-варанихе» – привязалось же! – заканчивалась вода и концентраты. Роули скалился: мол, ещё немного, и тебе придётся просить меня добыть пару тараканов на ужин. Сорен опрометчиво заявил, что скорее умрёт с голоду, чем согласится пожирать гигантских жуков, на что Шон только сардонически расхохотался.
– Так говорила Айка, правда? – спросил его Сорен, обернувшись на сиденье раптора. Он устроился рядом с Энди (то есть Эвери, главное – не забыть выдуманное имя). Шон расположился позади, но перегибался через спинку чужого кресла и только что пальцем Сорена не тыкал. Мелковато для мести, но все знали, что у рапторов психика зачастую незрелая, мышление – инфантильно; рейдеры ничем не лучше. Если когда-то их предки поняли, что пахнет жареным, и сбежали от зацикленной ошибки «кода» – лучше пустыня, чем превращаться в колонию битых логов из собственных клеток и органов, – то теперь понимание выродилось в суеверие, а рейдеры только и могли, что «черепах» грабить.
Сорен подумывал рассказать ему правду, но рядом всё-таки сидел человек, который всё это устроил на пару со своей жутковатой сестрицей-близнецом. Он точно не оценит откровений посреди Пологих Земель.
– Айка просила тебя о защите, и ты пообещал, правда? – продолжал Сорен, заметив, как смешался и скрежетнул зубами Роули. – Но ты всё испортил, она пропала. Может, вообще навсегда.
– Иди ты…
– Помолчи для разнообразия и подумай о том, что я сказал.
Шон схватил его за горло и прижал к спинке.
– Да я тебя…
– Прекратите, – очнулся от своей летаргии Энди. – Немедленно.
Сорен не ждал, что Шон послушается «тыловой крысы» или кем он там считал Мальмора – то есть Миэ. Он сам вцепился коротко стриженными ногтями в загрубелую кожу, пытаясь отодрать от себя Роули.
Тот неожиданно смирился.
– Ублюдок.
– Прекратите, – повторил Энди, а потом открыл панораму обзора в окне. Сорен забыл о стычке, уставился в окно: Пологие Земли изменились так резко, словно они пересекли какую-то неведомую границу. Привычная ряска стала болотом с огромными остовами древовидного камыша. Чёрно-бурое кладбище Лакоса заставило цинично хмыкнуть, пряча какое-то неприятное покалывание, подозрительно сродни мурашкам по спине. – Мы почти на месте, – добавил он.
Шон показал пальцем вперёд:
– Эй, поглядите. Там раптор… и я знаю, чей. Кислотная Бабка, ею Леони Триш управляет. Леони была там, с Дрейком. Вы всё-таки из-за меня всё затеяли? Опять хотите какие-то эксперименты проводить?
– Нет.
Энди всматривался, щурясь в очках. Шон мотал головой, отросшие тёмные волосы хлестали Сорена по шее. Омерзительно – так и тянуло его оттолкнуть: держись подальше и не дыши, пока не помоешься три раза в дезинфекционных растворах.
– Мы приехали, – сказал Энди. Сорен едва успел схватиться за поручень: раптор остановился так резко, что он едва не влетел своим и без того пострадавшим лицом в приборную панель.
– Что, будем торчать на болоте? – не удержался он. Они с Роули переглянулись, когда Энди выбрался нарушу. Шон спрыгнул следом. Сорен покинул раптор последним: его укачивало и тошнило в топающей машине, он успел возненавидеть разом все пустыри за пределами куполов, неважно, ряска или болото, но до сих пор путешествие казалось безопасным. Даже та братская могила не произвела на Сорена особенного впечатления: просто много сгоревших людей, их жалких жилищ и пожитков. Огонь давно утих на пепелище, а койоты не приближались настолько, чтобы встревожить Сорена.
«Приехали», – мысленно повторил он и попытался перехватить пустой, отсутствующий взгляд.
Энди Мальмор безумен, внезапно осознал Сорен. Рационально, логично безумен, потому что нельзя остаться в своём уме после того, как стал причиной конца света, даже если пытался остановить, даже, даже.
«Он и его сестра. Оба сошли с ума, и вот что из этого получилось: выродившаяся пустота земель, мёртвый ГМО-камыш. Объединённые Полисы Ме-Лем, Пологие Земли. Рукотворный мир, неумелая поделка».
Сорен тронул свою поддельную, как целые города и километры модифицированных растений, челюсть, которая ощущалась совершенно живой и тёплой, и только чувствительность пропала, а по ночам ему снился ледяной жар, кипящая цитоплазма клеток. Дана Мальмор с её поцелуем.
«Ты можешь остановить это?»
«Нет, – ответил себе Сорен. – Я буду держаться рядом, и… если что попробую».
Рядом с раптором, который Роули смешно обозвал Кислотной Бабкой, стояла молодая чернокожая женщина в униформе най-рисалдара. У неё были короткие, окрашенные в разные цвета волосы, бионическая рука – тоже в пятнах краски. Вместо одного глаза – протез. Сорен почти не удивился, когда следом из «Бабки» выскочил Эшворт Таннер.
– Как это мило: все в сборе, – только и проговорил он.
Технические чудеса базы приводили Нейта в восторг, а Леони почему-то всегда ухмылялась немного свысока; однажды он обиделся, а она сказала: «Да потому что тут почти ничего нет, пять бараков, десяток ангаров и тарелка полигона, вот и все достопримечательности. Небось, когда в полис попадёшь, штаны намочишь от восторга». Нейт тогда почему-то тоже обиделся, но потом, после того, как объявили о переводе в Ирай (об изгнании, думать иначе он так и не научился), решил – зато хоть полис увижу. Пускай Ирай – последний рубеж, Ирай – защита мира от пустыни Тальталь и скопища аладов, не совсем то же самое, что другие, «настоящие» города.
Сейчас, стоя на улице из очень гладкого камня – полимерного бетона, может, как на полигоне, – и рассматривая сполохи огней, высоченные дома с тонкой резьбой ракушечных граней, замершие на улицах глайдеры и автомобили на антигравах, какие-то столбы и знаки, Нейт думал лишь о пустоте, о том, что этот полис – самая неприятная и неправильная штука на свете, и он готов умолять Дрейка: забери меня отсюда, ну пожалуйста.
Ему ухмылялась отовсюду голограмма с серебряными волосами, словно какой-то навязчивый и злобный призрак. Каллисто, прочитал Нейт на какой-то анимированной трёхмерной афише, где эта «русалка» выступала с «советами горожанам». Зубы у неё были из речного жемчуга – мелкие, белые, с перламутровым блеском. Нейту они казались заострёнными, не как у койотов, а скорее как у рыб-хищников, в деревне их называли «кусачками» – блёклые тени, живущие на глубинах и способные обглодать бизона до костей минут за пять. Каллисто обещала беду и насмехалась.
«Пошла ты».
«У нас всё нормально. У нас с Дрейком».
Вот только Дрейк молчал и как будто терял цвета. У Нейта не получилось бы объяснить – в смысле, Дрейк всегда был не очень-то «цветастым», чёрт его подери, с этой его белёсой кожей, розовыми веками и ушами, с блёкло-голубыми глазами. Теперь он становился ещё и каким-то прозрачным; Нейту вспомнились картинки, уцелевшие в другом городе, древнем и погибшем во время Катастрофы: выцветшие и погасшие, местами прочная бумага уцелела и показывала буроватую изнанку, местами сверхстойкие чернила просто растеклись, потрескались, потерялись.
Дрейк был картинкой, Дрейк был куклой. Нейт взял его за руку – она оставалась тёплой, но тоже неправильно, как будто внутри уже начала остывать, и этот процесс скоро дойдёт до верхних слоев кожи.
Нейт едва не орал.
А потом увидел людей: трёх девушек, вернее, двух девушек и одну мелкую пигалицу. Две старшие смотрелись похожими друг на друга, как сёстры: невысокие, худые; они цапались, одна – в комбинезоне, – болезненно баюкала явно раненую руку. Вторая натягивала капюшон чёрного балахона и сжималась, как озлобленный хищник. Девочка вряд ли была их сестрой – смуглая, темноглазая, кудрявая. Обе упустили мелкую, та кинулась к Нейту и Дрейку, крича: «Люди!»
– Ну люди, и чо, – пробурчал Нейт, а сам потянул Дрейка, снова замершего сломанными часами – еще одной находкой из старого города. – Смотри, там какие-то девчонки. Это хорошо, да? Значит, полис не…
«Не вымер».
Ну, или не совсем.
– Щас их спросим, чего куда. Потом вместе выберемся, ага? Всё нормально, Дрейк. Дрейк?
Тот с усилием кивнул. Взгляд Нейта соскользнул на руки: свою и Дрейка. Собственная – розовая с веснушками, была особенно живой на фоне тусклой серости. В какой-то момент Нейт осознал, что видит сквозь ногти Дрейка: витки капилляров, мышцы, крепления фаланг.
«Прекрати, пожалуйста, прекрати».
– Дрейк.
«У меня дыра в голове», – почти ответил он, почти заорал в ответ Нейт, когда девчонка до них добежала и сама вцепилась грязными пальцами в переплетение «настоящей» и «неправильной» кистей.
– Свет, – сказала девочка.
– Чего? – две девицы бежали к ним.
– Ты тоже свет.
– Эй, в смысле? – пигалица была лет на десять младше Нейта, а вела себя нахальней козовера в чужом огороде. – Чё?! Какой ещё нахрен свет?!
– Ты.
Пигалица закатила глаза.
– Ты тупой. Покажи свой свет, – она явно кого-то цитировала, потому что голос менялся и начинал дрожать. – Должен знать же, как. Мы разбили стекло и теперь влипли. Пойдём отсюда…
– Нет.
Одна из девушек – та, что в капюшоне, – вцепилась в розовую футболку пигалицы.
– Хезер, перестань. Ты обещала вернуть меня домой. Мы дома, Хезер. Всё хорошо, мы сможем теперь…
– Папа мёртв, – пигалица Хезер вырвалась. Она зарыдала почти без всякого перехода, как умеют только дети. – Из-за вас обеих! Ты вообще его убила! – это она адресовала раненой.
– Я не… слушайте, вы ещё кто такие? «Свет».
Раненая уставилась в упор на Нейта:
– Ты тоже поубивал кучу народу, да? Ещё и вон труп с собой таскаешь, это какой-то сраный жест раскаяния?
Когда она проговорила слово «труп», Дрейка передёрнуло, как от судороги или мучительного спазма. Рот распахнулся, по подбородку, стекая на грудь, поползла слюна. Вокруг глаз появились чёрные круги; обоняние Нейта уловило тонкий запах гнили – немного кислятины, немного сладкого.
– Дрейк, нет, – Нейт панически вцепился во второе блёклое запястье. – Вы, отвалите нахер! Понятия не имею, что это за дыра и какого хрена творится. Дрейк! Не слушай их, ты живой… ты живой. Всё хорошо, мы щас выберемся. Эй, мелкая. Хезер? Что там надо делать? Какой ещё свет?!
– Ты знаешь, – повторила та.
Нейт собирался было сказать: «Нихера я не знаю», но прикусил язык. Кукла на поясе качнулась в сторону Хезер. Он снял «талисман», чтобы протянуть его «пигалице»; та приняла подношение с видом авгура, который собирается устроить грандиозный ритуал. Искажённое лицо – оплавленный пластик, пустые глазницы, чёрная деформированная резина вместо большей части скальпа; кукла мелькнула в руках Хезер и зажглась изнутри, словно маленький фонарик. Дрейк глухо застонал, а Нейт ответил пересохшим ртом:
– Да. Знаю.
«Та ещё компания», – Шон даже нервно засмеялся, но понял: он ничуть не удивлён. Леони Триш – кого же ещё могло занести на край света, к огромным мертвецам-деревьям и чёрно-буроватой жиже с кроваво-ржавым запахом. Здесь даже небо почему-то выглядело тёмным, сумеречным, хотя внутренние биологические часы подсказывали – сейчас полдень или чуть за полдень, может, ближе к обеду. Леони Триш с её яркими красками и фальшивой рукой – теперь ещё и глазом, – на своём месте, напарница Дрейка и одна из тех, кто дрался с трёхруким порождением Интакта на обрыве трёшек. Спутник Леони – худощавый мужчина лет сорока с короткими волосами мышиного цвета и в тяжёлых квадратных очках – выглядел знакомым, но смутно, по повадкам Шон определил очередного городского умника, но только мельком скользнул в его сторону взглядом.
Он помахал Леони – не драться же, – мол, привет. Та таращилась, широко распахнув единственный глаз и рот: Шон успел подумать, что на него, Монстр же, и открыл рот, чтобы объявить: «Расслабься, я не кусаюсь», но проследил направление взгляда.
Леони таращилась не на него; на этого типа, спутника Сорена, Миэ или как его там.Городской приятель потрепал её по плечу, шепнул что-то на ухо, а Леони резко вывернулась.
– Какого хрена, док?
И снова уставилась на типа:
– Кто вы?!
Тот всматривался в тускло бликующее озеро на горизонте. Шону доводилось видеть фото прежнего Лакоса: бескрайнего, как море, и прозрачного, несмотря на десятки тысяч гектаров камышовых плантаций. Сейчас разлитая поодаль вода напоминала счищенную с рыбьей туши чешую – тусклую, уже немного подтухшую.
«Миэ» пожал плечами – плечом, левое у него так и не двигалось.
– Судя по вашей реакции, вы хорошо знаете историю. И на зрительную память не жалуетесь.
– Вы… Да к чёрту! Вы умерли чуть не двести лет назад.
– Вы тоже побывали на том свете, насколько я понял из отчёта Таннера.
Леони открыла рот ещё шире – неизвестно, как у неё получилось, – и отвесила мужчине по имени Таннер пощечину; била она ладонью из плоти и крови – явно не пытаясь причинить вреда, просто выместив на ближнем своём то ли гнев, то ли страх, то ли непонимание. Сорен Рац как раз с шипением открыл банку подслащенной арбузной воды. Он забрал последнюю из запасов и сделал было глоток, но поперхнулся и выплюнул жидкость прямо в грязь. Шон сложил руки на груди.
«Добро пожаловать в города и их интриги. Я по вам не скучал, ребята», – смутно хотелось решить всё предельно простым жестом, например, встряхнуть Леони и сказать, чтобы не придуривалась и говорила нормально, или свернуть толстую шею типа, в которого она тыкала пальцем.
Он шагнул к Леони – хоть её-то он знал, и тоже ткнул пальцем в «Миэ»:
– Да, валяйте, рассказывайте правду: что с Айкой, почему мы заехали в эту вонючую тину, и при чём тут гнилые камыши.
– Роули, не тупи, – Леони перебила его. – Ты с ними приехал….
– …у нас перемирие с Рацем.
– К чёрту Раца. Ты вообще знаешь, кто этот человек?!
«Мне обязательно отвечать?»
Однажды Шон надрался «синькой» пополам с добытой у деревенских охрянковой бормотухой. Пили все вместе, отмечали сразу три удачных охоты – каждому удалось поймать по «двойке», однако Шон тогда не рассчитал собственные силы. Проснулся он в собственной кровати, выбрался, пошатываясь, в столовую, а все отводили глаза, смотрели с лёгкой жалостью, а он всё шевелил сухими губами, не решаясь спросить: чего я натворил? Что случилось, когда я вырубился?
Сейчас вернулось то самое идиотское ощущение: все вокруг что-то знают, а ты – нет. Сорен ржал в кулак. Таннер пытался гладить Леони по плечу. Шону вдвойне мечталось кому-нибудь врезать.
– Хорошо, хорошо, – Миэ вернулся по собственным следам, как обычно, опираясь на костыль. Чёрные брюки с серебряными вставками оказались заляпаны илом по лодыжку. Казалось, он собирался идти к «чешуе» в одиночку, а его отвлекали, задерживали, задавали глупые вопросы. – Шон, ничего страшного, что ты меня не узнал, фотографии в хрониках не лучшие, я не очень-то на них похож на себя. Наверное, следует ещё раз представиться. Энди Мальмор, создатель Ме-Лем Компани, Объединённых Полисов Ме-Лем. Родившийся в мире до Катастрофы, или что вы там читали обо мне в учебнике по истории. Давайте пропустим ту часть, где вы оба не верите, спрашиваете, какого чёрта я жив, сомневаетесь в собственном рассудке и посылаете меня нахрен, и перейдём туда, где мы уже обсуждаем способы попасть в квантовый разрыв Лакоса. Моё предложение в ваших интересах, Шон: Айка там. Леони – Нейт и Дрейк тоже там. Сорен, Эшворт – от вас жду помощи, как всегда.
Наверное, от Шона ждали, что он запротестует или вытворит нечто столь же импульсивное, но до того, как превратиться в Монстра, он был най-рисалдаром Роули. Он даже не сопротивлялся экспериментам поначалу, как и многие другие, веря: так нужно, это для блага и охотников, и обычных людей.
«Мы принесём себя в жертву, – потом говорил Кэррол, уже меняясь, уже с этими своими ранами, из которых торчали лепестки кожи, отслаивающимися костями, пальцами в глазах и ногтями на кончике языка. – Но всякая жертва имеет смысл».
Наверное, сейчас можно было это спросить у человека, который точно знал.
Шон лишь пожал плечами и отвернулся.
Вязкая топь тянулась до самого «зеркала», «тусклого стекла», которое напоминало один из брошенных телепортов. Гниющие стволы древовидного камыша напоминали Шону пепелище лагеря Синих Варанов – много мертвецов на одном месте, вот как это выглядело.
– Фото в учебниках вам льстят, – заметил он, принимая предложение «пропустить». – Но вообще-то лично мне наплевать.
– Зато мне не плевать, – перебила Леони. – Это вы же создали все полисы, верно? Тогда почему сейчас всё рушится?
Энди Мальмор посмотрел на неё поверх очков:
– Кто сказал, что «сейчас»? Вам, рапторам, как никому, известно: наш мир почти не развивается, в основном выживает. Конечно, современные технологии показались бы чудом тем, кто жил в прежнее время, но фундаментальная наука застыла в стагнации. Мы ограничили себя куполами, а самый большой купол – вся территория Пологих Земель, включая города. Когда мне было лет пятнадцать, люди начинали покорять космос и состоялся первый полёт на Марс. Что осталось теперь? Каждые лет тридцать-сорок я выбираю нескольких, кто ещё способен продвинуться дальше, но и они не могут заниматься ничем, кроме проклятых аладов, как вы их называете, и…
Энди осёкся, будто обрывая сам себя. Сорен и Таннер стояли теперь рядом. Сорен улыбался уголком рта. Таннер хмурился.
– Предлагаю вернуться к насущным проблемам, – сказал Рац. Шон хмыкнул: надо же, в кои-то веки он совершенно соглашался с мелким мерзавчиком; пускай тот и выпил последнюю банку арбузной воды.
– Я хочу вернуть Айку, – сказал Шон.
– Вы сказали, что Нейт там, – добавила Леони.
Энди Мальмор молчал, зато снова заговорил Рац, его мягкий негромкий голос воспринимался какой-то ватой, в которую Шона заворачивали и укутывали – не продохнуть, не ухватиться:
– Не буду никого обманывать, мы здесь не ради спасательной операции, однако и вы, коллега, – Сорен помахал Таннеру, – и ты, Роули, уже убедились, насколько небезопасны «светящиеся» с их способностями. Сейчас они в изначально нестабильной точке времени и пространства, в Лакосе, вероятно, в том моменте, что известен как «Падение Лакоса». Чем это опасно? Да тем, что может возникнуть квантовый парадокс и уничтожить даже то жалкое подобие мира, которое некоторые из присутствующих поклялись защищать…
– Самодовольный ублюдок, – тихо произнесла Леони. Шон кивнул. Если Сорен и слышал, то не подал виду:
– Необходимо открыть разрыв. Дизрупторы, которые есть у каждого, выполняют это на самом примитивном уровне, способны «штопать дырки» реальности, отправляя "на место" «сбоящие» квантовые частицы – чаще всего это фотоны или протоны, вы их называете аладами. Феномен «сияющих»… Энди, честное слово, я не знаю, хороший ли термин подобрал, – получив кивок, Сорен кашлянул в кулак, приободрился и продолжил. Он умудрялся в грязи выше лодыжки расхаживать точно так же, как в своей лаборатории, вдохновенно делиться мыслями и идеями, и Шону, как никогда прежде, хотелось свернуть ему шею.
«Крысёныш».
– Если обычные рапторы – это своего рода «программные ошибки», то «сияющие» – самые настоящие «дыры» в программе вселенной. Или «трояны», способные подстроиться под течение квантовых потоков, изменять их на уровне струн.
– Короче, – Шон перебил его. – Что нам делать?
– Не «нам», – поправил его Энди Мальмор. – Тебе, Шон. Сорен не очень верил в свою теорию, но у него получилось с тобой, и именно ты – такой «троян», который откроет нам путь в Лакос. В настоящий Лакос. Карабкаться по грязи не придётся, чему лично я очень рад.