000
ОтложитьЧитал
Новые водомерки трогали и обнимали Сорена и в первую очередь закрыли его обожжённое лицо – ниже верхней губы всё превратилось в сплошную красно-коричневую корку, зубы торчали поверх обугленной плоти. Язык вывалился и конвульсивно подёргивался. Водомерка аккуратно вправила его и впрыснула в полость рта бело-голубого коктейля на основе стволовых клеток с универсальной модификацией.
– Он будет восстанавливаться слишком долго, – Энди поджал губы. – Не ты ли говорила, что у нас нет времени? Он нам нужен.
– Знаю, – согласилась Дана, в её голосе не звучало и капли раскаяния или сожаления. Она положила руку на плечо брата. Тот вздохнул; он успел одеться, но всё равно ощущал себя перед сестрой обнажённым до костей. И, глядя на Сорена, представлял себя на его месте – сколько раз он переживал подобное? Тысячу? Десятки тысяч? У того регенерация ещё не достигла его собственного уровня и, может, никогда не достигнет.
– Теперь он никуда не денется.
Энди скривился.
– И вообще, он разрезал тебя заживо, причинил боль…
– Дана, я ему позволил. Даже приказал.
– Он хотел этого.
– Всякое познание берёт свое начало в насилии. Ребёнок отрывает ноги муравью и крылья бабочке не из жестокости, а из стремления понять, как устроено чужое тело. Так или иначе приходится переступать через боль. Уж мы-то знаем, – Энди прикрыл глаза, а потом, словно что-то решив, активировал дополнительный вызов на своём костыле-дроне. Искорёженное лицо Сорена не придёт в норму за несколько часов, но есть в мире кое-что получше несовершенных клеток и живых тел.
В белизне «короба», последнего уровня Башни Анзе, Энди ощущал какое-то невероятное спокойствие. Он прошёл очередной цикл мутации, ближайшие пару недель он будет абсолютно здоров, до следующей фазы, и…
– Ты хотела о чём-то рассказать, – напомнил он сестре.
Дана смешалась: порой Энди замечал за ней подобное, когда она словно бы забывала слова, понятия или координаты пространства. Точка А, плоскость АБСД, третье измерение наталкивается на четвёртое, они ударяются друг о друга, словно бильярдные шары. Энди всякий раз тянуло обнять и успокоить её: всё хорошо, не волнуйся, я рядом. Даже если ты забудешь всё, включая собственное имя, я рядом; помогу тебе – сожжёшь ли ты меня до костей, до пепла, заставишь ли возродиться из собственного скелета, я помогу тебе.
– Рассказать, – неуверенно повторила за ним Дана и вскинула голову, обернулась по сторонам, словно ища подсказку. Энди следил за направлением её взгляда: сначала обугленные останки дронов, похожие на настоящих раздавленных насекомых, потом Сорен, зависший между небом и землёй в заботливых лапках «водомерок». К водомеркам присоединился ещё один дрон, белый в тёмно-серую крапинку сенсорных панелей и похожий на перепелиное яйцо. Энди просканировал лицо Сорена, достроил кривые и направляющие, наложил сетку. Бионический протез обычно делали несколько дней, но у Хозяина были свои способы, особый ускоренный доступ.
Дана всё ещё медлила с ответом. Больше ничего в крохотной комнате не было, только белые стены и белый пол. И её собственное зелёно-синеватое свечение, вспыхивающее, как нервная синусоида альфа-активности мозга.
– Я… не совсем уверена, что это было. Или будет?
Она подняла голову и вдруг закричала, как от невыносимой боли. Энди невольно закрыл лицо предплечьем – выплеск раскалённого магнитара разредил пространство.
– Дана!
– Они… их больше одного. Одной? Я запуталась. Я думала, что всё получится так, как мы хотели.
– Дана, это прошлое.
Энди вздохнул. Она до сих пор себя чувствовала виноватой – не то чтобы он не анализировал неопределённость Гейзенберга всех возможных исходов, но он давно предпочитал не ходить с камнем на шее; ему хватало боли физической, ответственности за живых, а не за мёртвых.
– Дана, это уже случилось.
– Нет, – её глаза почему-то вспыхнули оранжевым, переметнувшись к спектру красных карликов. Вероятно, это означало холод. – Это в прошлом и будущем. Он, – Дана указала на Сорена, – тоже понял… как иронично.
– Зато я – нет. Что случилось?
– Источники света. Их двое, они оба в Лакосе, возможно, в ещё не разрушенном Лакосе.
Энди не переспрашивал. Иногда парадоксы календаря были вроде детских загадок: почему мёртвый младенец переходит дорогу? Потому что сидит в курице.
Его сестра была безумием, «цветами вне пространства» и космическим ужасом, если угодно. Энди всё равно подошёл ближе, чтобы обнять магнитар, ионный вихрь, парадокс Шрёдингера, аномалию квантовой дизрупции.
Именно это она изобрела, не так ли? Дизрупция – разрыв между временем и пространством. Разделение, которое они несколько десятков лет использовали прямо по самым утопическим прогнозам, во благо человечества. Разделение миров, которое привело в их собственный мир аладов, мутации, выжрало три четверти биосферы и обрубило со всех сторон обитаемый мир.
– Я понял, – сказал Энди.
В его объятиях Дана больше не обжигала, зато мелькала и мигала, как готовая перегореть люминесцентная лампа древней модели. Сейчас таких и не осталось.
– Там что-то происходит, Энди. Я не могу контролировать и не могу… дотянуться. Это похоже на самое начало. Тебе нужно торопиться.
Он кивнул.
«Тебе».
Его бросило в жар, за которым последовала лёгкая тошнота – не того рода, какая возникает от несвежей пищи, но от излишнего волнения. Энди удивился: он не мог вспомнить, когда действительно тревожился; должно быть, трансформированные в корпускулярно-волновой дуализм чувства Даны передались ему, словно некая болезнь, от которой страдали оба в разной форме.
Водомерки работали с лицом Сорена. Бионическая нижняя челюсть будет ему непривычна; фактически новое лицо. Дана всё же перестаралась, а с ним предстоит не самый простой разговор.
– Оставь всё мне. Я справлюсь.
– Тебе нужно торопиться.
– Знаю.
Энди улыбнулся.
Его Башня и та часть собственной разделённой личности, что принадлежит всемогущему Энси-Хозяину, доложит обо всех тайнах Объединённых Полисов Ме-Лем и Пологих Земель. При желании он может заглянуть под драную юбку любой дикарке. На сей раз даже ограничен круг поисков.
Лакос. Некая точка бифуркации, в которой всё рухнуло, а теперь замыкалось снова, как в уравнении с последним неустановленным неизвестным.
– Я буду ждать, – сказала Дана.
Энди почудилось: она отводит взгляд – так было, много лет назад, когда она скрывала плохую оценку в школе, а потом делилась шоколадкой и просила помочь выгородить перед родителями. Она надеялась на его дипломатические способности лет с пяти или шести.
Вот этот самый несчастный умоляющий взгляд. Впрочем, сложно сказать о существе без настоящих глаз и лица.
Сквозь полузабытьё Сорен видел этих двоих. Они были похожи – действительно близнецы Мальморы, прямо как в книгах по истории; неважно, что женщина без капли крови и плоти, из одного света, а Энди выглядит лет на десять старше, к тому же тучен и тяжеловесно-массивен, вроде какого-то реликтового животного – мамонта, например. В обоих ощущалось нечто символичное, если бы Сорен верил в какие-нибудь сверхъестественные сущности – непременно внял бы гласу с небес.
Инанна. Энси. Владыки мира сего.
У него не было лица, голоса, рта, ничего, чтобы смеяться – или кричать.
Дроны восстанавливали его, и эти двое, близнецы, переговаривались так, словно Сорен вообще стал каким-то ещё одним дроном из арсенала Башни, неодушевлённым предметом. Впрочем, согласился тот сам с собой, разве он не превратил Энди в груду мяса, жира, костей и внутренностей? Тот повторял: я приказал ему сделать это, но Сорен даже не мог подтвердить, ткнуть женщину из света в правду. Кому она, правда, нужна, в конце концов? Справедливость не очень-то привлекательна.
«Идите к чёрту, вот что».
Сорен позволил себе отключиться, потому что дроны ремонтировали уже его собственное тело.
«Делайте, что хотите».
Когда он следующий раз открыл глаза, не осталось никакого намёка на боль. Сорен прекрасно себя чувствовал: даже выспался и испытывал приятный утренний голод – предвкушение завтрака. В таком настроении бодро соскакивают с постели и бегут покорять мир.
Вокруг была комната, которую он смутно узнавал – приглушённые тона, натуральная древесина, вероятно, специально выращенная где-нибудь в Итуме; просторная кровать своеобразной конструкции – вроде гамака, на антигравах, она обволакивает тело, словно коконом. Предусмотрительно ввинчены в стену опоры. Взгляд Сорена остановился на прикроватной тумбочке, а точнее – на единственном предмете, который он поначалу принял за какой-то планшет, но это оказалось изображение в рамке. Сорен сел на кровати – кокон послушно вытолкнул его, будто помогая выбраться, – и взял в руку находку.
Это фотография, понял он. Старинная – древняя даже, просто чудо, как она уцелела. Возможно, дело в рамке из наноматериала, не позволяющего проникнуть за прозрачное стекло ни единой бактерии, ни молекуле влаги из кондиционируемого прохладного воздуха. Фото было цветное, краски всё равно немного поблёкли от древности, несмотря на всю защиту, включая ультрафиолетовое излучение.
На этом странно-статичном изображении Энди Мальмор выглядел лет на десять младше (и килограммов на двадцать легче), чем теперь; он обнимал девушку – только благодаря характерному сходству черт лица Сорен узнал Дану Мальмор; та выглядела ещё моложе, худоба делала черты лица резкими и придавала сходство с птицей. Оба были одеты в белые лабораторные халаты с какой-то эмблемой. Сорену пришлось напрячь взгляд, но он прочёл: «Центр Эймса».
Чем бы это ни было.
Близнецы гордо улыбались в камеру. У Энди слегка сползли по переносице очки, отчего взгляд стал одновременно расфокусированным и немного глупым. Дана держала в руке прибор, в котором Сорен не без удивления узнал «нож»-дизруптор, каким вооружали рапторов. Это противоречило всему из истории: разве катастрофа не пришла раньше, а потом уже появились охотники-спасители?..
«Но им сразу же нашлось вооружение».
Сорен хмыкнул. Он не успел вернуть фото на место. Энди появился на пороге комнаты, которая была совершенно пустой, если не считать кровати, тумбочки и вмонтированного в стену гардероба, почти сливающегося с общим тёмно-коричневым фоном. Сорен его уже таким видел: без дроидов-костылей, в свободной рубашке и брюках. Целое странное мгновение Сорен представлял, что попал во временную дыру, вывалился в какое-то прошлое, но потом разглядел прозрачную нить, подсоединённую к виску Энди Мальмора, словно щупальце физалии: тот снова контролировал весь мир. Получал и обрабатывал данные.
– Это после первого удачного эксперимента, – сказал Энди, кивнув в сторону фото. – Прототип всех современных… дизрупторов, – он как будто запнулся, прежде чем выбрать слово. – Дана исследовала квантовое излучение, корпускулярно-волновой дуализм и дивергентность. Я ей помогал, хотя чёрт бы меня побрал, если я и впрямь понимал хоть что-то из этой трансцендентной чуши.
Сорен медленно поставил фотографию на тумбочку.
«Серьёзно? Его сестра сожгла меня заживо, а он теперь приходит и делится воспоминаниями».
«Ах да, сначала я его изрезал на куски, и, кажется, меня удостоили чести посетить спальню самого Хозяина».
– Что с ней случилось? – Сорену потребовалось усилие, чтобы заговорить, язык сопротивлялся, и голосовой аппарат казался чужим. Звуки прозвучали в какой-то искажённой амплитуде. Сорен коснулся нижней челюсти: на ощупь почти как кожа, упругая и тёплая, но не совсем.
«Мне нужно зеркало».
Он едва не закричал, но сдержался.
Энди ответил не сразу.
– Я не знаю. То, что ты видел – феномен, который очень легко высказать словами и практически невозможно представить со сколь-нибудь научной точки зрения. Она стала живым светом.
– Как та девочка, Хезер.
Энди кивнул.
– Не совсем, но симптомы схожие.
Он тронул свою «физалию», щупальце сменило цвет с пурпурного на синий и обратно, потом поблёкло до белого.
– Нейтронная звезда, магнитар. Сгусток фотонов. Финальная стадия трансформации. Хочешь какое-то название – выбирай любое. Я предпочитаю считать, что она всё ещё моя сестра – и теперь ты знаешь, как она «лечит» меня от фрактальной мутации.
Сорен засмеялся своим-чужим голосом. Он спрыгнул с кровати – кокон услужливо помог перенести вес на ноги. И обнаружил, что обнажён, не считая какой-то стыдливой набедренной повязки.
– Мне нужно зеркало.
– Это не тот предмет, который я люблю, – заметил Энди. – Но в ванной найдётся, активируй голосовой командой. Там же есть одежда. Потом приходи завтракать.
Сорену хотелось ударить его. Просто врезать и сломать челюсть, чтобы болезненная регенерация нарастила пару гумм поверх губи вывернутой кости. Со стороны это выглядело бы невероятно смешно: тушканчик атакует медведя, не больше и не меньше. Секундная злость сменилась весельем; Сорен засмеялся.
– Божественное откровение, которое заканчивается приглашением позавтракать вместе. Почти как после бурной ночи, да?
– Я не бог. Дана тоже.
Иронию Энди проигнорировал.
«Она что-то сделала со мной», – Сорен как будто не до конца помнил или осознавал, его разум выпускал нечто важное; а может, совершенно незначимое по сравнению с теорией фрактальных мутаций – которые никакие не мутации, а нечто иное. Что ж, он расскажет Энди Мальмору и понадеется, что это сработает круче вульгарного хука правой.
В ванной комнате Сорен подошёл к зеркалу. Оно было «умным», как он понял по покрытию, выдавало какие-то советы и пожелания, вроде «пейте больше воды» или «сегодня возможно повышенное атмосферное давление, ощутимое даже внутри купола». Зеркалу хватило такта промолчать, когда Сорен уставился на себя.
Вместо нижней челюсти – примерно от фасции жевательной мышцы, а если судить по скелету, то от скуловой кости, – оказался вставлен бионический материал. Подобрали оттенок кожи, структуру. Сорен открыл рот: язык вроде бы остался его собственный, а может, поддельный. Он оглянулся по сторонам, схватил тюбик пасты, выдавил прямо на кончик.
Вишнёвая. Вишневая сладкая паста.
– Чёрт бы вас побрал, – выговорил он, тронул подбородок с искусственной кожей, аккуратную имитацию зубов, гладкие плотные дёсны. Его восстановили с такой аккуратной заботой, что это казалось почти сожалением или попыткой извиниться.
– Чёрт бы вас побрал.
Сорен широко открыл рот и принялся проверять крепления бионики. Держалось безупречно.
Дана Мальмор сделала с ним что-то ещё. Сорен знал, что вспомнит позже, а пока забрался под душ, затем схватил поданное автоматикой полотенце – оно оказалось приятно-тёплым; а потом взял одежду с крючка. Это была его собственная одежда. Услужливые дроны пробрались в квартиру и достали брюки с тёмно-синей футболкой. В синтетику были встроены крохотные диоды, которые меняли цвет по желанию владельца, и Сорен перепрограммировал его на ярко-салатовый – почти как «ужасное сияние».
Это показалось хорошей шуткой. Когда он прошёл на кухню и сел за уже знакомую стойку, где не так давно пил кофе, Энди задержал взгляд. Щупальце в виске дёрнулось.
– Она дестабилизировала и меня, верно? – едва Сорен высказал предположение, Энди замешкался. Очень кстати пришёлся дрон – очередная вариация «водомерки», но эта никого не разделывала и не лечила, всего лишь подсунула сидящим напротив людям по тарелке яичницы с беконом, кофе, горячие панкейки с ежевичным джемом. – И что, когда ждать первых симптомов?
Пища на вкус ощущалась нормальной. Хорошая еда, чувствовал он себя тоже прекрасно. «Пока».
Он отлично знал первые симптомы: болезненность суставов, отёки. Энди даже сейчас, после своей «корректировки», прихрамывал.
– Она вас убивает всякий раз и возрождает снова, а теперь меня тоже постигнет такая участь? Вы будете водить меня к ней?
– Это не так быстро и не так… критично развивается, – неубедительно солгал Энди.
– Я даже не очень расстроен. Неограниченный материал для исследований, вот только все, кроме вас, Энди, от мутаций умирают. Это ведь и была проблема рапторов.
– Потому что…
– Вы не могли отводить каждого к своей полуреальной сестре, сжигать и запускать цикл заново. Это вызвало бы слишком много вопросов, а то и бунтов в идеальном и с таким трудом восстановленном обществе, где герои сражаются против чудовищ, а обитатели полисов боятся и нос высунуть из-за купола. Но сам принцип этого… Дикари-то знают, верно? Они были теми, кто понял – или их предки, которые ушли из городов и предпочли использовать нефтяные генераторы отвратной перегонки вместо сверхтехнологий. Инанна. Заря утренняя, заря вечерняя, ежесуточный цикл. Или, скорее, безлуние, растущая луна, полная, стареющая. Вот на что это похоже, не так ли? Но без Инанны и её сияния – билет в один конец, луна падает на землю, катастрофа, бум. Это то, что случилось с миром – на всех её не хватило?
Энди закрылся чашкой кофе. Тот пах карамелью и миндалём.
– Примерно. Сорен, мы не знали, к чему это приведёт. Дизрупторы рассекали реальность, добывали самое ценное, что могло быть – энергию. Неограниченную энергию из других… миров, если угодно. Потери минимальны. Облучение не регистрировал никакой счетчик Гейгера.
– А потом появились алады. Или мутация, что раньше? Видимо, сначала всё-таки подействовало на вас, вы испугались и создали…
– Экологический, геодезический проект на базе Ме-Лем Компани.
– Это вы уничтожили мир, правда? Ваша «заря» оказалась сверхновой.
Сорен присыпал омлет жгучим красным перцем.
– Да, – сказал Энди; его жест – снять очки, потереть указательным и большим пальцем переносицу, словно страдая от мигрени, – Сорен видел уже несколько раз. Щадить чувства того, кто недавно скормил самого Сорена своей запредельной сестрёнке, он не собирался.
– Она находится вне времени и пространства, квантовая копия без оригинала. Что насчёт вас и рапторов? Постепенно ошибки реальностей, когда-то вами разорванных, накапливаются. В некотором смысле человек не так уж далёк от куска кода, принцип строения того же ДНК почти не отличается от программы. Мутация – наслоение фрагментов «себя» из разных миров, из событийных цепочек, концентрирующихся в одной точке. Вы пересекли друг с другом даже не две, а тысячи и миллионы параллельных линий. Немного жаль, что это уничтожило – и продолжает уничтожать мир. Вы опять его пытаетесь спасти, так? Несмотря на то, что в прошлый раз получилось как-то неважно?
Сорен допил чёрный без сахара кофе одним глотком. Он обжёг язык и тронул указательным пальцем бионику.
– Да, – повторил Энди. – Примерно так всё и есть. И всё-таки я не зря сказал: не знаю, что Дана такое; может, и впрямь эта суперпозиция приравнивает её к божественности. Как бы то ни было, она теперь не единственная такая. Эта девочка, Хезер… Дана говорит, что она будет в Лакосе, и это важно для пресловутого спасения – или окончательного разрушения мира.
– Кого вы планируете отправить? Рапторов? Учёных, роботов?
Энди собирался что-то ответить, но вдруг замер. Руки задрожали, большая кофейная кружка выскользнула, выплеснув взбитые сливки с кофе, запах миндаля и карамели усилился стократно. Часть вылилась в тарелку, остальная – на стол.
– Что?
Сорен сравнил коннект Башни с ядовитой колонией дактилозоидов – физалией; похоже, сейчас щупальце действительно выплеснуло дозу токсина. Энди смертельно побледнел, пошёл красными пятнами.
«Интересно, защитит ли регенерация от инсульта или инфаркта», – Сорен и сам перестал дышать в надежде понять, что случилось.
– База… уничтожена? Фрактальная буря? Максимальный уровень, что? Это невозможно. Твою мать.
Энди посмотрел на Сорена невидящим взглядом.
– Лакос. Дана предупреждала, что туда приведут больше одного пути.
– Так кого вы заставите на сей раз разгребать дерьмо? – Сорен пересилил своё любопытство, хотя оно стало навязчивым, как паразит в кишках, и вызывало явственную тошноту. В конце концов, он даже забыл высказать всё, что думает об отвратительном способе «рассказать правду». Челюсть до сих пор немного жаль.
– Отправлюсь сам. Если хочешь…
– Хочу. С вами, – широкая улыбка далась легко, даже слишком. – Только, насколько я знаю, в окрестностях Лакоса не осталось ни единого телепорта.
Энди поднялся из-за стола.
– Телепорт не понадобится. Я же говорил: не ты один делал меня объектом экспериментов. Когда-то я стал первым раптором – и прототип механизма, если не заржавел от старости, должен ещё работать.
В темноте Леони успела испугаться, что потеряла и второй глаз. Гибель её не тревожила, слепота – гораздо хуже; можно поставить бионику, как вместо руки, но нужно время и место, а сейчас, на поле боя, она окажется бесполезной, как пластиковый обломок вирт-шлема.
Затем Леони осознала, что просто лежит ничком. Больной глаз дёргало, но она успела притерпеться даже к кровавым потёкам, второй задрожал и открылся, когда она резко села на пыльной земле.
База. Лазарет. Здание выглядело нетронутым – оно единственное уцелело, поняла Леони, озираясь по сторонам, щурясь и по-птичьи склонив голову на бок. Единственное, потому что всё остальное буря разрушила, кроме своего… «ока», вот именно.
Ей приходилось вертеть головой и наклонять её в неудобной позе, чтобы осмотреть разрушения. Невысокие приземистые здания, якобы идеально защищённые от любого катаклизма, разнесло по кускам железобетона. Фрагментами скелетов торчали вывороченные сваи, куски крыши валялись разбросанными от жилых помещений до полигона. Леони с каким-то отстранённым удивлением узнала собственную комнату: буря разрушила две стены из четырёх, и вокруг всё рухнуло в бетонный хлам – коридоры, общие помещения, но почему-то уцелела их жилая казарма, смешным пёстрым пятном маячило покрывало. Леони задохнулась и отвернулась – только чтобы увидеть свою соседку Тесс Миджай, размолотую заживо в рапторе, а дальше – остальных; большинство охотников погибли в своих механизмах – тело и машина одно, подумалось Леони, поэтому создалась странная иллюзия, что все мертвые люди – не больше, чем разрушенные дома или какие-нибудь генераторные установки с батареями. Достаточно заново проложить провода, подпаять контакты – и заработают снова.
Леони тряхнула головой. Из уцелевшего глаза выступила слеза. Второй просто щипало, уже надо было его чем-то закрыть, она рисковала заражением крови.
«Они все… вокруг меня».
Она закрыла рот пальцами, словно пытаясь поймать крик и не позволить ему вырваться. Зажмурилась, снова вызывая боль в повреждённой глазнице, а потом заставила себя смотреть – прямо перед Леони, метрах в трёх, лежал субедар Аро; она словно бы не замечала его несколько минут, пока озиралась, будто избегая и не позволяя себе осознать.
Он был точно таким же, как в «видении» с Нейтом и Дрейком – изорванные лохмотья, плоть и одежда перемешались, не отделить друг от друга. Тёмно-красное пятно расплывалось под телом и казалось очень густым, почти до нефтяной вязкости. Ветер шевелил коротко стриженные волосы соломенного цвета.
«Нет. Нет».
Аро был бессмертным, правда? Аро не мог погибнуть, а Нейт не мог его убить. Ради Дрейка – ради мёртвого Дрейка.
Нейт хороший мальчик. Нейт её друг.
Леони заорала, срываясь на рыдания, рот кривился, на грудь свесилась дорожка слюны. Упало несколько капель крови, будто ею стали слёзы.
«Я хочу проснуться. Я хочу проснуться, ничего этого нет».
– Леони, – Таннер выскочил на неё. Он был весь в грязи, с растрёпанными волосами, на щеке глубокая ссадина, правое стекло очков разбито. – Там эти ребята, они может, еще и живы.
– Дрейк? Нейт?
Таннер уставился на неё, как ненормальную.
– Тот альбинос и… аномальное явление исчезли, если ты о них спрашиваешь. Я имею в виду близнецов.
– Ох, чёрт. Калеб, Энни! – Леони вскочила за мгновение, её вывернутый наизнанку мир, с торчащими сваями, оголёнными из-за разрушенных стен покрывалами и месивом железа и крови вместо друзей и знакомых, как будто обрёл какую-то точку Лагранжа, где гравитация удерживала в оптимальном удалении, не позволяя рухнуть или разорвать все связи. – Где они?
– Да здесь. Я пытаюсь им помочь, вообще-то я врач, – Таннер усмехнулся. – Ну, почти. Лазарет нетронут. Ты можешь принести медикаменты, пока я тут пытаюсь не позволить им отправиться вслед за вот этими ребятами, – он обвёл рукой опустошённую базу, указывая то ли на Аро, то ли на Миджай, то ли на кого-то ещё.
– Конечно. Я сейчас.
– Прихвати всё, что найдёшь. Для твоего глаза в том числе.
Леони напоследок обернулась: Таннер сидел над лежащей лицом вниз Энни, а потом перешёл к Калебу – тот таращился в небо, как будто даже с ухмылкой.
«Чёрт».
Она поторопилась в нетронутый лазарет, молясь, чтобы процедурные комнаты и лаборатории, а также хранилища медикаментов не оказались заперты личным паролем доктора Ван или кого-нибудь ещё из покинувших базу медиков. Ей повезло, белая дверь поддалась; Леони ворвалась в полутёмный бокс, работающий на аварийном генераторе, схватила одноразовый пластиковый контейнер, достаточно большой, чтобы сунуть туда человеческую голову – это сравнение пришло неожиданно и заставило поморщиться. Она принялась сгребать всё: запечатанные ампулы, пневмошприцы, миниботов с программами лечения, какие-то пластыри – может, они предназначались от поноса или в роли противозачаточных, разбираться и читать надписи было некогда. Боты покрупнее в контейнер не помещались, Леони активировала их и приказала следовать за собой.
На обратном пути она не удержалась: остановилась на пороге той палаты, где словно за аквариумным стеклом лежал Дрейк, а над ним склонился рыжеволосый парень. Это было тысячу лет назад, подумалось Леони.
Палата была пустой. Леони не шевелилась несколько секунд – достаточно долго, чтобы робот с приказом «следовать» недоумевающе пискнул.
«Они исчезли».
«Они просто исчезли, и… что теперь?»
Она заметила блеск на полу. Подойдя ближе, наклонилась: это оказались те самые часы, один из талисманов дикаря-Нейта, который отобрали близнецы. А теперь они остались с ними, словно какой-то символ изменившегося и такого странного времени-без-времени.
Леони подняла часы и положила их в карман униформы. Может, она покажет их Таннеру, а тот, умник из Интакта, подскажет что-нибудь полезно – вроде того, где искать Нейта и Дрейка и что вообще случилось.
«Потом».
Сначала раненые. Пора наружу.
Спустя полчаса Таннер ещё возился с близнецами. Калебу он диагностировал фронтальный перелом черепа, но мозговая активность сохранялась: «Мозг – чертовски живучий орган при всей хрупкости», – прокомментировал сам Таннер. Энни повезло меньше: травма гортани с повреждением трахеи хоть и не убила её, но вызвала асфиксию свыше критичных пяти-семи минут. Скорее всего, останется овощем, вздохнул Таннер, а потом добавил:
– Всё-таки вы, рапторы, чертовски живучи.
– Да? – Леони слышала это не первый раз, конечно. Ей обглодали руку до скелета, а она умудрилась не умереть от потери крови и восстановиться очень быстро даже с учётом бионики. На каждой базе можно насобирать десяток баек о том, как какому-нибудь сипаю алад в живот забрался, там взорвался и выжег дыру, а тот заправил внутренности в брюхо и умудрился как-то доковылять до лазарета. Рапторы, название в честь доисторических ящеров. Вараны вон тоже живучие, хвост им отрежь – новый отрастят, а то и лапы.
Леони мрачно следила за манипуляциями дока и роботов, которые бегали туда-сюда, блестя полированными боками. Они послушно открывали нутро с ампулами, нанопреобразователями, лазерами для полевых операций. Таннер ворчал насчёт скверной асептики и надеялся только на пресловутую «живучесть».
– Остальным не помогло, – пробормотала Леони.
Она хотела пить, устала, боль в глазу вернулась. Хотелось лечь на землю – в точности как Дрейк в том странном не существующем месте за прозрачной стеной лазарета, и не двигаться, пока не прорастёт сквозь мясо и бионику аладова трава.
– Что ж, я пока с ними закончил, – спустя некоторое время проговорил Таннер. – Теперь давай с тобой что-то решим. Полноценных протезов глазных яблок не отыскал, зато есть концентратор. Вообще-то он ставится на свой собственный, но может и транслировать данные прямо в мозг. Своего рода сверхспособности.
– Ага, – отозвалась Леони.
Они раньше вроде бы общались на «вы», но после того, как вместе прошли сквозь фрактальную бурю и столкнулись лицом к лицу с её источником, официоз вряд ли имел смысл.
– Что это было, док?
Таннер наклонился над ней. Его «концентратор», найденный среди запасов-имплантов для рапторов, напоминал какую-то нашлёпку, ничего общего с настоящим живым глазом. Я смогу раскрасить эту штуку в разные цвета. Может, в розовый и бирюзовый. Только не в зелёный – никакой зелени.
– В смысле, – она вздрогнула, когда тончайшие щупы – волосы казались брёвнами по сравнению с ними – дотронулись до лица и поползли в глазницу. Это было не больно, скорее, щекотно где-то в глубине головы, то ли во лбу, то ли на уровне щёк, но с обратной стороны. Леони запуталась в ощущениях и решила оставить их в покое. – Я слышала, что возможны фрактальные бури. Одна такая уничтожила Лакос, да?
Таннер кивнул. Вместо своего разбитого стекла очков он тоже прикрутил какой-то медицинский прибор.
– Почему внутри был Нейт?
– Это скорее я должен задавать подобный вопрос. Впервые видел этого юношу.
– Нейт, ну… парень. Мы его несколько месяцев назад подобрали в заброшенном старом городе, он из дикарей. Оказался раптором, решили оставить. Выучили. Он был в ранге сипая.
Леони осеклась, поняв, что только что говорила о Нейте в прошедшем времени.
– Они ещё с Дрейком-альбиносом дружили, Дрейк его всему обучал, заботился, что ли. Я тоже, хотя меньше. Это он «сожрал алада». Помните, я вам рассказывала? Вы ещё сказали, что за ним надо следить.
Таннер замер, сжав губы в нить. Он в этот момент остановился, а роботы продолжали замыкать нервные клетки с искусственным материалом, Леони уже знала, что это можно и всё сработает. Она по-прежнему ничего не видела повреждённым глазом, но уже появились какие-то странные образы – телеметрия, цифры, концентрические круги и сложные геометрические образования. Леони отмахнулась – потом разберётся.
– Да, – выдавил Таннер. – Да, конечно. Собственно… Леони, это я виноват в том, что случилось. Мне следовало заняться этой находкой гораздо раньше.
– Да прекратите, док. Он был обычным потом. Раптор как раптор. Вон, с близнецами подрались, Аро хотел его выпнуть в Ирай – мол, пусть там перевоспитывают.
Таннер подхватывал последние невидимые стежки.
– Нет, Леони. Он нечто большее, а ещё, кажется, я знаю, что он сделал.
– Что же? – у неё получилось моргнуть. Остаточная боль заполнила череп и переносицу. Под «неживым» веком расплывались молочные пятна, меняли краски в жёлтый и алый, потом в черноту, так бывает, если надавить на глазное яблоко.