000
ОтложитьЧитал
Он стал ухаживать за ней. Все время старался быть рядом. Она благосклонно принимала эти ухаживания и скоро привыкла к тому, что этот большой, сильный и безумно влюбленный в нее парень всегда где-то здесь, под рукой. Это было удобно. Поэтому, когда он сделал ей предложение руки и сердца, она не задумываясь сказала: «Да».
Куст малины был просто огромным. С одного края он уже собрал почти все крупные ягоды. Мелочь брать не хотелось. А там, дальше, в глубине веток висели, перезревая, такие огромные и такие сладкие на вид! Стараясь выбрать самые лучшие, он неосмотрительно – одно слово, городской, что с него взять! – схватился рукой за ветку, чтобы отодвинуть ее. И вдруг десятки маленьких, тоненьких, но ужасно острых шипов вонзились ему в ладонь.
– О, ч-черт! – выругался он вполголоса, посмотрел на руку. Боль была адская.
Но хуже всего то, что какая-то довольно крупная игла проткнула кожу насквозь. Тут же выступила капелька крови. Стараясь никак не показать, что ему больно, он с невозмутимым видом продолжил рвать ягоды. Но тут пришла мысль: «Ой, чего ж это я! Не понесу же эти, испачканные кровью ягоды своей дорогой и любимой Наташке»! И с этой мыслью он отправил ягоды себе в рот. Вкуснотища! Тщательно вытер руки чистейшим носовым платком, надавил на ладонь. Нет, крови, вроде, больше нет. Еще больно, но крови нет.
Уже осторожно, стараясь прикрыть руку от шипов листьями, раздвинул ветки, снова набрал горсть. Подошел к гамаку, встал на одно колено, протянул ягоды любимой. Та резким движением ударила его руку, ягоды рассыпались по земле.
Он опешил. Наталья легко выпорхнула из гамака и, не оглядываясь, ушла в дом. «Не понял! – подумал он, – ладно, остынет, тогда и разберемся. Нет, но все же интересно! Что не так?».
Идти в дом не хотелось. Там сердитая – и с чего вдруг? – Наташка, ее родители, с которыми ему почему-то никак не получалось наладить добрые отношения и взаимопонимание. Он вернулся к малине. Натки нет, значит, можно и самому теперь полакомиться. Он не торопясь срывал ягодку за ягодкой, наслаждаясь вкусом. Нет, не сказать, конечно, что отношения с родителями жены были плохими или трудными. Нет. Все усиленно делали вид, что очень хорошо к нему относятся. Но в том-то и была загвоздка, что именно делали вид! Он это явственно чувствовал. Никто ни разу не сказал ему плохого слова, всегда они были гостеприимны и радушны. Но… Все время он чувствовал какую-то фальшь, какую-то натянутость, неестественность, что ли.
«В конце концов, это же мелочи! Мелочи жизни! – думал он, глотая малину, – главное, что Наташка со мной! Эта маленькая, чудная девочка! Как я люблю ее! А родители… Ну, так что ж! Мне же не с ними жить, а с Натусиком. И потом – всем мил не будешь! Перебьемся».
Пора было собираться домой. Он зашел в дом. Наталья, нахмурившись, сидела у телевизора. Он подошел, опустился возле нее на колени, попытался приобнять.
– Лапушка, что с тобой? Почему ты такая грустная?
Она небрежно и даже, как показалось ему, несколько брезгливо оттолкнула его руку, бросила зло:
– Сколько раз тебе повторять? Не называй ты меня этим дурацким словом!
– Хорошо, Натусик, хорошо, не буду.
– И Натусиком не называй!
– Так что ж мне теперь, по имени отчеству к тебе обращаться что ли? – улыбнулся он.
– А не помешало бы иногда! Чтоб эгоизм свой попридержать, – вставила вдруг теща, войдя в комнату и услышав его последние слова.
– Простите, Ираида Аркадьевна, я не очень понимаю… – начал, было он, но теща прервала его:
– Да куда уж тебе понять-то! О себе только думаешь если!
Он растерялся окончательно. Действительно, он ни черта не понимал, о чем это они? Снова повернулся к жене:
– Наташ, ну, хоть ты мне объясни! Что не так?
– Ты еще спрашиваешь! – сердито ответила она, – то есть мелочь всякую с края куста ты мне несешь, а что покрупнее, да повкуснее – так сам лопаешь! Как это назвать? Эгоизм и есть! И вообще, мужчины так не поступают. Ты хоть и большой, вроде, с виду, а не мужик! Тряпка ты, а не мужик!
Антон слышал от жены такое впервые, поэтому был просто ошарашен. Пытаясь найти хоть какую-то логику, хоть какой-то здравый смысл во всем происходящем, он решил, что его разыгрывают. Что это шутка такая. Странная, неприятная, но шутка! Объяснять что-то про свою неуклюжесть и пораненную руку? Что ягоды в крови испачкал, поэтому и не понес ей, а съел сам? Чушь какая-то получается! Он улыбнулся и обратился к теще:
– О, как! Значит, с утра был мужик, а к вечеру уже перестал мужиком быть? Как непостоянны женщины!
– Зато ты у нас очень постоянный, – возразила Ираида Аркадьевна, – действительно, нехорошо так делать. И вообще, коль уж взялся за малину, так нормально надо было собирать, в ведро, или хотя бы в касрюльку. А то сам наелся и даже спасибо не сказал! А собирать ее кому? Опять мне? Все за чужой счет выехать норовишь?
– Ну, простите! Я действительно, не подумал как-то… Хотите, я прямо сейчас быстренько всю малину вам соберу. Куда ее собирать? В какую кастрюлю можно?
– Вона, засуетился. Какое уж теперь собирать. Домой ехать пора, – махнула рукой теща, выходя из комнаты.
– Наташ, – Антон сел на диван рядом с женой и снова попытался ее обнять, – ну, Наташ, ну, чего ты?
– Отстань, – вырвалось у нее, она вскочила с дивана и вышла.
Антон отправился на улицу. Там во дворе Владлен Олегович укладывал вещи в багажник машины.
– Вот, получил по первое число. А за что? Так и не понял, – как бы разговаривая сам с собой, произнес Антон.
– Да уж, – отозвался тесть, – этих женщин порой очень трудно понять.
Владлен Олегович вообще был человеком необщительным и неразговорчивым. Антон никогда не мог понять ни его отношения к себе, ни его мыслей, ни настроения. С таким шибко-то и не поговоришь…
Домой ехали молча. Тесть за рулем, теща рядом. Антон с Натальей на широком заднем сидении. Он больше не пытался ее обнять, чувствуя ее враждебное к нему настроение. На въезде в город, в довольно крутом повороте и на приличной еще скорости, Наталью качнуло, она невольно оперлась рукой о плечо супруга, но тут же, словно обжегшись, отдернула руку. Антону показалось, что в это место, в плечо, вонзились сотни шипов маленьких, острых и очень болезненных. Точь-в-точь, как те, что были на ветке малины. Но укололи эти шипы плечо, а ныло у Антона почему-то сердце.
16.04.2021 г.
Альтруист
Маленький, уютный городок энергетиков, затерянный в горах Среднего Урала, вихри и штормы лихих 90-х почти не затронули. Народ здесь жил относительно спокойно и стабильно. И своеобразным символом этой стабильности была шикарная городская баня. Здание монументальное, с лепниной и колоннами. Парилочка – что надо! Самое то для истинных ценителей.
Михаил шел в баню в приподнятом настроении. И без особых на то причин. Просто весна, солнышко, теплынь, птички поют! Много ли человеку надо для счастья? После рабочей недели выходные он решил начать именно с баньки. Предвкушение доброго пара в сочетании со свежим веничком и парой бутылок пива, что лежали у него в сумке, добавляли весеннему настроению дополнительный шарм.
Войдя в раздевалку, он сразу приметил знакомую личность. Его коллега и такой же любитель бани, Василий, не торопился обнажаться. Прогуливался по раздевалке взад и вперед, лицо его сияло, как лакированный ботинок. И было отчего! На Васе был новенький, с иголочки, спортивный костюм «Адидас», что по тем временам, да еще для маленького городка – все одно, что «Ламборджини» последней модели для жителя мегаполиса.
– Привет, Василий, где обнову такую отхватил?
– А вот! Места знать надо, – с неподдельной гордостью и самодовольством изрек тот, – нормальный прикид? Зацени!
– Круто, – откровенно признался Михаил, – ну, что, пошли попаримся? Или так в костюмчике и в парилку пойдешь?
Вася с явной неохотой разделся, взял свой ощипанный, не первой свежести веник, зашли вместе в парилку.
– А давай-ка, покуда ты без костюмчика, я тебя попарю, – предложил Миша.
– Давай, родной, постарайся уж, – вытянулся на полке размякший Вася.
Попарились они от души, ополоснулись, вышли в раздевалку. Миша сел на скамейку, достал пивасик.
– Будешь? – обратился он к товарищу.
Но тот стоял словно окаменевший, выпучив глаза и издавая нечленораздельные звуки, больше похожие на болезненное икание.
– Вась, что такое? – отглотнув пивка насторожился Михаил.
– Ак… Дык… – Вася ничего не мог выдавить из себя, только тыкал пальцем в направлении своей сумки. Миша заглянул во чрево котомки. Она была пуста. Новеньки «Адидас» исчез бесследно!
– Вот те и на-а, – только и смог вымолвить ошарашенный Михаил, – сперли!
Василий бессильно опустился на скамью, обхватил голову руками:
– Людка меня убьет, – почти шепотом, – вот суки!
Вдруг он, как в озарении, взглянул на приятеля:
– Миш, а как же я домой-то пойду теперь, а? В одних трусах что ли? Что делать-то?
Михаил открыл вторую бутылку пива.
– На, глотни. Сообразим что-нибудь.
Вася залпом, в три глотка, опрокинул бутыль внутрь.
– Слушай, братан, дай мне свою одежду, а? Я домой смотаюсь мигом, переоденусь, пока Людки нету. А потом придумаю что-нибудь. Скажу, мол, в гараж заходил. Там забыл, – пряча пустую тару под скамейку, обратился он к Михаилу.
– А из гаража что, голым ушел?
– О, черт! Точно! А, нет. Скажу, дескать, в робе гаражной пришел, не заметил. Забыл, типа, переодеться.
– Ага. А потом?
– Потом? Ну, не знаю. Потом – это потом. Дай одёжу, а? Сейчас-то надо как-то выбираться. Да я ж мухой!
– Ладно, бери. Я покуда еще разок в парилочку… Да! Литр «Жигулевского» с тебя!
– Не вопрос, Мишаня, не вопрос! – засуетился Василий, напяливая одежду приятеля.
Васин путь к дому проходил, как на грех, мимо местного пивбара. Одна бутылочка пива – это хорошо. Но мало. А затравка-то уже есть! А нервы? «Да тут любой согрешит, если мимо пройдет», – так решил Василий. В общем, ноги сами занесли его в пивнушку. И только тут он обнаружил, что одёжа-то на нем не его, чужая. И денег, стало быть, нету. Тяжко вздохнув, он уже совсем, было, собрался уйти, как вдруг зоркий глаз его приметил старого знакомого, Аркашку. Сосед, хотя теперь уже и бывший.
– Здорова, Аркан, как жись молодое, – медовым голосом пропел Вася.
– Привет, Васёк. И тебе не хворать, – попытался отбрыкаться от нахлебника Аркадий.
– Аркан, ты меня знаешь. Я не бомжучил ни в жись. Честный трудяга. Но сегодня, веришь, нет? Обобрали меня как липку! Утянули, суки, все мое добро!
– Енто где ж тебя так?
– А в бане! Пока с Михайлом… этим…да ты знать его должен, с нашего цеха… как его, бишь…
– У вас в цеху Михайлов всяких, как червей в уборной! Так ты про которого?
– Да гараж-то у него такой, в идиотский зеленый цвет крашеный…
– А, «Нива»? Красная?
– Ну, конечно! Вспомнил?
– Ага. И чё?
– Так вот, попарились это мы с Михайлом, вышли в раздевалку, а там раздевалово полное! Костюм мой новый, «Адидас», между прочим, фирменный, сперли, суки, – при последних словах у Васи на глазах навернулись слезы и дрогнул голос.
Нет, ну, всякое Аркадий в жизни видел. Но чтоб мужик со слезой про штаны?… Тем более Васек, которому все по фигу вечно в этой жизни. Чудно! Да и жалко как-то стало мужика.
– Ладно, раз такое дело, кружка с меня.
– Спасибо, друган! – выпалил Вася и помчался к стойке, кружман заказывать.
Когда пиво было доставлено к столу, и Василий сделал первые глотки, Аркадий осмелился спросить:
– Чё-то еще сперли?
На самом деле ничего, кроме крутого костюма и денег ровно на посещение бани, у Васи с собой не было, но тут же явилась мысль разжалобить приятеля. Глядишь, еще кружечку выцыганить получится.
– Так ить в том-то и беда, – доверительным шепотом начал он, – да и хрен бы с ним, с этим костюмом. Тряпье, оно и есть тряпье! Так ведь там права у меня были в кармане, а еще три тыщи денег! Вот чё главно-то!
– Да-а, беда! Ну, деньги жалко, оно понятно. А вот права! Щас ведь хлопот не оберешься, пока восстановишь! Такая морока!
– Так ить и я про то!
Аркадий на секунду задумался.
– Нет, Васек, тут, гляжу я, дело серьезное, – он засунул руку за пазуху, достал пллитру беленькой, – давай, тащи еще по кружману. Обмозговать надыть ситуацию. Да не дрейфь, я плачу.
Вася мигом сбегал. Чтоб не ждать, принес сам. Тяпнули еще по кружечке пива. Но уже крепленого водочкой. Ерша, по-народному сказать. Захорошело. Заказали еще. Ну и, как это часто бывает, понеслась душа в рай. Недаром говорят: «Сто грамм – не стоп-кран! Дёрнешь – не остановишься»!
– А я-то, думашь, чё тут заторчал? – поделился Аркадий, – тоже беда у меня. Привил прошлый год яблоньку. Все по науке, как в журнале прописано. И подкармливал, и ухаживал. А нонче пришел в сад-то, а веточка привитая сдохла. На всех уж и цвет, и почки, а эта сухая. Как так? Не пойму. Жалко.
Хотите верьте, хотите нет, но проверено не раз – после определенной дозы ерша все проблемы: и в чем ты одет, и куда спешил только что, и что сделать хотел, словом, все эти мелочи отступают не на второй и даже не на сто второй, а на какой-то тысяча второй план. И нет уже для тебя ничего важнее и дороже в этой жизни, чем засохшая веточка яблони.
Пришлось выпить еще. С горя. За яблоньку. Набрались, словом, мужики вусмерть.
Но тут взгляд Василия случайно упал на огромные часы, висящие на стене пивбара.
– О, черт! Щас моя с работы придет! Она же два через два! У нее смена в восемь заканчивается! Извини, братан, я побежал! В следующий раз пузырь за мной! – на прощание Василий помахал Аркше рукой, два раза споткнулся, икнул и ушел нетвердой походкой из бара. Не успев переступить порог дома, он потерял остатки слабого сознания и рухнул на диван в глубоком алкогольном забытьи.
Все это время Михаил то заходил в парилку, то выходил из нее, отдыхая на скамье в раздевалке и поглядывая на часы. Васи не было. Одежды тоже. «Вот черт! Где его носит? – думал он, – я что тут, до вечера должен париться? Или все выходные»? А дело уже действительно двигалось к вечеру. Да черт с ним, с вечером, в конце концов! Где этот чудак на букву «М»? Куда запропал? «Я, говорит, мухой, – чертыхался про себя Михаил, – хороша муха! Скоростная! Реактивная просто»! И вдруг резануло само слово: «Муха. Под мухой. То есть, пьянка… Бог ты мой! – со всей очевидностью пришла к нему внезапная догадка, зная Василия, – да он же, сукин сын, нажрался уже, скорее всего! И дрыхнет себе! В моей одежде! А мне-то что теперь делать»?
Вот за этими думками и застала Михаила уборщица.
– Ты чаго, милок, тута растоварился? Закрывамся мы ужо! Давай-кось, домой двигай. Жена-то потеряла тебя, поди? Есть жена-то? – не то злобно, не то участливо спросила она.
– А? Что? Жена? Ага! Жена есть. Домой? Ага, пора мне, пора.
– А чё сидишь? Хоть бы стыд свой прикрыл! Фу, срамотишша какая!
– Так это… Тетенька… А как вас звать?
– Ильинична я. Пора бы знать уже. Поди-кось не первой год сюды ходишь, а все молчком. Ни здрасьте тебе, ни насрать! Думашь, поломойка, так и не человек?
– Ой, нет! Простите, что Вы, – затараторил Михаил, – человек, очень даже человек. Только в парилке-то мы же вас не видим. Вот и не здороваемся. Мы же как? Шасть в парилку, потом шасть – домой.
– Ну, так уже и давай, «шасть домой»! Пора уж.
– Вы знаете, Ильинична, тут такое дело… Одежду у меня украли. Утром еще. Как домой-то идти? Сижу вот, думаю. А ничего придумать не могу…
– Вот ить беда-то. Ладно, сынок, пошли. Чем смогу, как говорится…
Они прошли в подсобку Ильиничны. Там в обилии висели всякие тряпки, приготовленные ею на ветошь для уборки помещений и для мытья пола.
– О! Цельный гардероб! Выбирай, чё хошь, – расщедрилась по такому случаю Ильинична.
Михаил растерялся. Тряпьё все было старое, местами дырявое, а главное – все больше по женской части. Но деваться было некуда. Выбрал, что более или менее было по размеру, поблагодарил Ильиничну и под покровом ранних весенних сумерек в подаренных Ильиничной же старых дырявых тапочках и женских рейтузах рванул домой.
Никто и никогда не сможет описать состояние его жены, когда он вошел в свою квартиру. Просто в русском языке нет таких слов! Не придумал никто. А жаль! Это было не просто удивление. Это было даже не возмущение. Кто-нибудь падал хоть раз в жерло вулкана, переполненного кипящей магмой? Нет? А вот в этот вечер Михаил именно туда и угодил. Ну, еще бы! Ушел утром в баню. «Ой, да ладно, – вещал он Маринке, – всего-то пара бутылок пива! Да после парилки я их и не почувствую! Так, жажду утолить»! А пришел поздним вечером, голый, и в женских рейтузах! Это как? Огромных усилий и немалого времени понадобилось Михаилу, чтоб хоть как-то оправдаться и замять это дело. Спасибо Ваське (убил бы гада!), пришел все-таки потом, повинился, рассказал все Маринке. Да только та не шибко-то ему и поверила. «Подговорил собутыльника! Знаю я вас, кобелей»!
Но после все ж отошла, может, и не простила до конца, но как-то оттаяла постепенно.
А Михаил еще долго потом раздумывал над смыслом поговорки, что, вроде как, благими намерениями выложена дорога в ад. Вот только чьими намерениями? И чья дорога?.. Зато что такое ад, он уже представлял себе достаточно подробно.
07.04.2021 г.
Бабуся
Тяжело опираясь на кривую палку, по просторам новомодного супермаркета медленно шла старенькая, сгорбленная бабушка. Подойдя к витрине «деликатесов», что была выгорожена в супермаркете отдельно, остановилась, внимательно сквозь толстые линзы очков стала разглядывать названия диковинных продуктов. Девушка-продавец, стоявшая за витриной, наклонилась, спросила:
– Бабуся, вам что-то отрезать?
– Да куды там, милочка, – печально ответила старушка, – я тута как в мавзолее. Тольки посмотреть.
– А что так?
– Так ить на нашу пензию токмо поглядеть и можно. На десятку-то ноне чаго купишь? Пока коммунальные заплатишь, покуда лекарств наберешь… Че останется? Тольки поглазеть на энту красоту.
– А что ж у вас пенсия-то такая маленькая? – участливо спросила продавщица, выходя из-за прилавка.
– Так вот, ага, так получилось. Муж-то мой, царствие ему небесное, лесничим служил. Ну, он-то при деле, а я возле него. Жили-то, ага, в тайге. Дитев рОстила, дом обихаживала. Огород, скотина. А не числилась нигде по бумагам-то. Потом Ваню моего медведь заломал, переехала я с дитями в поселок, что при заводе. Пошла в завод робить. То поднеси, это подай. Таскала там чугуняки всякие, ага. Вот спину-то и изнахратила. Не замогла в заводе-то робить. Потом в школу пошла. Поломойкой. Классы-то школьники сами мыли, а коридоры, актовый зал, учительская – энто на мне все. А кака у поломойки зарплата? На пензию-ту выходить стала, а стажу-то годов мало, да и зарплата-то нищенская, ага. Так хоть это назначили, и на том спасибо.
Бабушка тяжело вздохнула, поправила платок на голове и зашаркала вдоль прилавка с деликатесами к кассе. Народа в магазине было немного. Очень старательно и аккуратно старушка выложила на ленту половинку хлеба, пакет молока и небольшой кусок ливерной колбасы.
– Сто тридцать пять рублей с вас, – бесцветным голосом бросила девушка на кассе.
Бабуся достала из старого, потрепанного кошелька тщательно сложенные купюры: пятьдесят рублей и несколько десяток. Стала выгребать и считать мелочь. Позади начала образовываться очередь – две девчушки, солидная женщина средних лет и мужчина с благородной сединой на висках, одетый в строгий черный костюм и в черную же рубашку.
Девушка кассир протянула руку:
– Давайте все сюда, я посчитаю.
Старушка послушно ссыпала все деньги.
– У вас не хватает. Надо сто тридцать пять, а у вас сто двадцать восемь. Еще семь рублей с вас.
Бабушка растерянно оглянулась.
– У меня больше нет, – тихо и огорченно произнесла она.
– Тогда убирайте что-нибудь. Вот молоко, например.
– Нет, молоко нельзя убирать. Как это – молоко? Мнучок ко мне обещал приехать, я печенюшки хотела ему постряпать. Как без молока-то?
– Ну, не знаю, – кассирша начинала нервничать, люди в очереди нетерпеливо переминались с ноги на ногу, – может, тогда хлеб?
– Да как я без хлеба-то? – старушка растерялась в конец, опять зачем-то заглянула в опустевший кошелек в надежде, что может быть, все же завалялась там еще какая-нибудь монетка. Но нет, кошелек был пуст. Она опять оглянулась, виновато улыбаясь.
– Бабуся, давайте уже побыстрее, – строго не то сказала, не то приказала солидная дама из очереди.
Бабушка вся сжалась, махнула рукой:
– Ладно, колбасу убирай, милочка, чего уж…
Кассирша потянулась за колбасой. Девчушки услужливо схватили сверток, подали кассиру: «Вот, заберите»!
Тут из конца небольшой очереди протиснулся тот самый мужчина в черном, с сединой на висках, протянул кассирше банковскую карту:
– Вот, возьмите с меня за бабушку.
– Не надо, – робко прошептала старушка.
– Да у нее хватает, если без колбасы, – взглянула на него вопросительно девушка-кассир.
– Отбейте, говорю. За все. И за колбасу.
Кассирша вернула колбасу на место, приложила карту к терминалу.
– Спасибо вам, спасибо, – старушка хотела, но не знала, что еще сказать, чтобы выразить свою благодарность.
– Не надо, не говорите ничего, – мужчина неожиданно продолжительным взглядом посмотрел на бабусю с неизъяснимой печалью и невероятной нежностью, словно разглядев в ней какого-то своего очень родного и близкого, но уже навсегда потерянного человека – давайте, я помогу вам в пакет все сложить.
Он ловко открыл смятый бабусин пакет, лежавший тут же, на ленте, рядом с покупками, аккуратно уложил туда все, подал бабушке. Вернулся на свое место в очереди, подняв с пола свою корзинку, в которой лежала бутылка дорогой водки и большой кусок карбонада.
Шаркая старческими ногами, бабуся выбралась из магазина, долго и тщательно укладывала кошелек со своими деньгами в карман, взяла свою палку сначала в левую руку, а пакет с продуктами в правую. Поняла, что так ей неудобно, поменяла местами. В это время из двери вышел тот самый мужчина, аккуратно обогнул старушку, сел в машину. Через мгновение машина скрылась за поворотом. А бабушка все смотрела и смотрела ей вслед, тихо повторяя: «Спасибо, милок! Спаси тебя Христос»!
28.03.2021 г.
Заявка сантехнику
В студенческие годы подрабатывал я в котельной родного политехнического дежурным слесарем-сантехником. Дежурили мы, студенты, с 16-00 до 8-00, то есть, получается, вечер и ночь. Днем же спокойно посещали занятия в институте. Но по субботам и воскресеньям выпадали смены и с утра. А в субботу-то занятия! Ладно бы лекции, а то ведь и практика зачастую бывала, как назло. Вот в одну из суббот, – у меня смена с 8-00. А в тот день, случись же так, очень важная лекция второй парой и потом практика по языкам программирования. Ну, никак пропустить нельзя! Что делать? Решил я так: приму смену в котельной, первую пару, Бог с ней, пропущу, а на две других быстренько сбегаю, да и обратно взад, на работу. Словом, пришел я утром в котельную при всем параде: костюм, галстук, портфель системы «дипломат» с тетрадками. Принял смену, выждал время. Все, пора. Рванул, было, в институт, но уже в дверях меня застал телефонный звонок. Не хотел сначала отвечать, но это могла быть проверка со стороны нашего начальника, Сергея Ивановича Лисицина. Мужик он был строгий, умный и хитрый. Соответствовал, прямо скажем, своей фамилии. Я на всякий случай снял трубку. Оказалось, это не Лисицин, а самая настоящая заявка. Так не вовремя! Но делать нечего, зафиксировал заявку в журнал. Надо устранять. Суть заявки состояла в том, что в подведомственной институтской бане сорвало кран горячей воды. А там люди! Могут быть ожоги или еще что. Побросал я быстренько в свой «дипломат» прокладки резиновые, подмотку, инструмент кой-какой и помчался в эту чертову баню. Захожу и спрашиваю бабушку-билетершу:
– Сантехника вызывали?
– Ну, вызывали. Тебе-то что?
– Так вот я и пришел.
Бабуся – божий одуванчик – посмотрела на меня, как на сумасшедшего. Всем же ясно, что сантехник – это подвыпивший мужик в робе, с тросом в одной руке и вантузом в другой. А тут студент в строгом костюме, в галстуке и с «дипломатом»!
– Может, ты помыться пришел? – с надеждой на здравый смысл переспросила бабушка.
– Послушайте, я очень спешу, – начал я раздражаться, – если вы отменяете заявку, то я ухожу.
– Ладно, ладно, идем, – сдалась бабка.
Заходим в раздевалку. Шкафчики там, скамейки, людей нет никого.
– Раздевайся, – приказала бабуся.
– В последний раз повторяю: я пришел не мыться. И не париться! Я – сантехник. Где уже кран, который сорвало?!
– Жарко ведь там, – озаботилась старушка.
– Ничего, я потерплю. Кран где?
Бабушка фыркнула, открыла дверь в моечное отделение и зычно крикнула:
– Девочки, сантехник!
Тут только до меня дошло, что кран-то в женском отделении! Но отступать было уже поздно. Я напустил на себя сосредоточенный и безразличный к окружающему вид, шагнул в моечное. Дальше можно было разобраться и самому. По центру большого зала стояли колонны, по которым опускались трубы – подводка к кранам. Рядом – скамейки с тазами, шампунями, мочалками. Женщин – никого. Все попрятались в душевые кабинки, которые шли длинным рядом вдоль стены и были, кстати, без дверей. Один из кранов поливал скамейки и пол могучей струей кипятка. Я быстро сориентировался, спустился в подвал, перекрыл нужный стояк, вернулся в моечное.
Кран был старый, чугунный, дюймовый. Для таких кранов, ни запчастей, ни прокладок у меня, естественно, с собой не оказалось. Разобрав весь вентиль до косточки, я достал из «дипломата» кусок самой толстой резины, сапожный, невероятно острый нож и стал вырезать прокладку нужного размера. Женщины осмелели. А что? Пришел какой-то, буквально, пацан, занят там по уши ремонтом железяки, не прерывать же омовение своего тела из-за таких пустяков! Тетки повылезали из кабинок, устроились возле скамеек с тазами и продолжили натирать свои телеса мочалками да шампунями. Одна из женщин, дама лет так около тридцати, расположилась прямо рядом со мной. Намыливая ногу, упертую в лавку, на которой я как раз и вырезал прокладку, она краем глаза наблюдала за моей работой, а заодно – я это остро почувствовал, – и за моей реакцией на окружающие меня обнаженные женские тела.
Я изо всех сил старался сосредоточиться на прокладке, но взгляд невольно косил то в одну, то в другую сторону, везде натыкаясь на голых теток, молодых женщин и даже юных девиц. Тысяча чертей! Да что там – две, нет, пять тысяч чертей! В моечном действительно было жарко, спина и лоб у меня покрылись испариной. Я в ускоренном темпе закончил сборку вентиля, сбегал в подвал, открыл воду. Снова зашел в моечное со словами: «Девочки, сантехник!» – это я уже скопировал фразу божьего одуванчика, причем, с той же интонацией. На этот раз никто не испугался и даже не смутился. Все продолжали свои занятия. Я проверил кран. Работает. Собрал инструмент и кинулся к выходу.
Только протянул руку к двери, как та распахнулась, и я оказался лицом к лицу с молоденькой совсем, лет 15-16, девушкой. Абсолютно голенькой. Она же не знала, что внутри сантехник, поэтому обнажилась преспокойно в раздевалке и идет себе мыться. И тут нате! – такая встреча на Эльбе! Я успел в секунду, но очень внимательно ее рассмотреть. Фигурка – просто обалденная! Однако, будучи джентльменом, отступил на шаг назад, давая ей возможность пройти первой. Девчушка сказала «ой!», вехоткой в одной руке и шампунем в другой прикрыла свои молодые, упругие грудки, забыв, видимо при этом, что все остальное тело у нее тоже голое, прошмыгнула мимо меня в моечное. Я не вышел. Я вылетел из помещения как пробка шампанского из бутылки.
Мокрый от пота и все еще находясь в состоянии легкого смятения, я бросился в институт. Ручка «дипломата» намокла и норовила выскользнуть у меня из вспотевшей ладони. На ходу я быстро обсох, но ручка все равно оставалась очень скользкой. В недоумении я посмотрел на портфель. По нему сбегала тоненькая струйка крови. Я взглянул на свою левую руку, которой держал резину, когда вырезал прокладку. Бог ты мой! Весь большой палец был изрезан в мелкую лапшу! Это пока я на голые телеса заглядывал, так и не заметил, что вместе с резиной еще и себя режу. «Карма настигла мгновенно!» – подумал я, заматывая палец носовым платком.
После практики по программированию шли две подряд пары по экономике, которые я с легким сердцем послал ко всем чертям и вернулся на рабочее место в котельную. Такая вот история. Правда, думаю теперь: зря ведь я экономику тогда пропускал частенько, авось, пригодилась бы сейчас. Бизнесом мог бы заняться. Баню, например, открыть. Собственную! Одна беда – каждый раз при мысли о бане большой палец на левой руке начинает ныть. Возрастное, наверное…
Октябрь 2015 г.
Корпоратив
– Дура ты! Это же твой шанс! Реально! – Алла, двадцатисемилетняя, статная и отчаянно красивая женщина даже подхватилась со стула, – Алена, реально! Ты, подруга, что, думаешь, мой Сан Саныч сам по себе в меня втюрился? Ага! Как бы не так! Знаешь, сколько мне пришлось потрудиться, чтоб его на себе женить?
– Так твой же тогда холостой был, тебе проще. А этот – женатый! Как его из семьи-то уведешь?
– Мой Сан Саныч не холостой был, а вдовый.
– Ну, какая разница? Главное – одинокий.
– Включи голову, подруга. Константин твой, этот, как его, бишь…
– Георгиевич.
– А, ну да, Георгиевич. Он что, не пьет?
– Ну, почему же, выпивает.
– Вот! Реально у тебя только две проблемы. Первая – подпоить мужика, чтоб у него внутренние тормоза отказали, а второе – убрать тормоза наружные.
– Это что?
– А это, милая моя, – жена! И юбилей вашей фирмы – твой шанс. Реально! То есть, смотри. На корпоративе Георгич твой напьется, по-любому. Ну, если не сильно напьется, так ты ему помоги, усугуби, так сказать. Это уже, считай, половина дела. Вторая половина – жена евоная. И тут тебе подфартило: жен же на корпоратив не приводят, значит он один будет. А дальше как раз от тебя все зависит. Главное – подпои его и в постельку затащи. Потом делай, как я тебя учила. Если все правильно сделаешь, никуда он не денется, и про женушку свою и думать забудет. Вот увидишь, сам бегать за тобой начнет. Ты сперва не отказывай, каждый раз отдавайся. Где захочет и когда захочет. И старайся ублажать по максимуму. Тут главное дать понять мужику, что он один такой на всем белом свете. Сперматозавр! Потом, когда окончательно втюрится, вот тут-то и попридержи его на дистанции. Да смотри, не переусердствуй, чтоб к своей не вернулся. А так, на поводочке его подержи. Где ножку оголи, где попочкой перед носом у него покрути, где поцелуйчик подари. Да я уже тебе объясняла это все сто раз. Если сумеешь его на корпоративе склеить, считай, что он твой. Реально!