000
ОтложитьЧитал
Девушка подвела Марию Григорьевну к стоявшей поодаль деревянной скамейке, выкрашенной зеленой краской: «Вы только не волнуйтесь, присядьте. Ваш сын в каком подразделении служит?»
Мать, утирая платком катившиеся по щекам слёзы, вкратце рассказала Ирине о своем сыне, как его недавно призвали в армию, что он танкист и что уже больше месяца от него нет никаких вестей. Ира слушала, взяв женщину за руку и изредка кивая головой. Когда Мария Григорьевна замолчала, комкая в дрожащих пальцах мокрый от слез платок, Ира, глядя ей в глаза, сказала: «Вы тут посидите, а я сейчас всё в штабе выясню. У меня муж здесь служит в роте связи, но сейчас он в Дагестане, звонил несколько дней назад из Каспийска, сказал, что всё там тихо и спокойно. Я скоро», – и она ушла в направлении желтого здания с высокими белыми колоннами и кучей орденов на фронтоне, громко цокая каблучками по растрескавшемуся в некоторых местах плацу.
Ира вернулась достаточно быстро, застав Марию Григорьевну в том же положении на скамейке, со скомканным носовым платком в руках. Увидев спешащую Иру, женщина приподнялась ей навстречу, с надеждой глядя на приближающуюся девичью фигуру. «Вы только не волнуйтесь, – на ходу сказала Ирина. – Ваш сын в Дагестане…».
Дагестан всё-таки не Луна, и телефон здесь где-то быть должен, например, в Каспийске на почтамте. По возможности, если в Каспийск ехал Газарян за продуктами, с ним на почтамт ездили офицеры батальона, чтобы позвонить своим родным и близким. Иногда позвонить удавалось и солдатам, если появлялись деньги. А так основной способ связи – армейская почта со странным адресом «Москва-400». Денег у Щербакова уже давно не осталось, последние он потратил еще до отправления эшелона в Дагестан на «прощальном банкете» с майором Купцовым и компанией. Поэтому он занял сто рублей у командира роты Абдулова, отпросившись перед этим съездить в Каспийск на почтамт.
В крытом тентом кузове газаряновского «шишарика» находились еще несколько офицеров с автоматами, но без бронежилетов. Все собрались позвонить, а заодно заскочить на рынок за сигаретами или пивом, ну это у кого на это деньги остались – зарплату-то здесь никто не платил. Офицеры подшучивали друг над другом, кто-то травил анекдоты. Щербаков с присутствующими, как и с большинством офицеров мотострелкового батальона, знаком не был, поэтому молча сидел, слушая одним ухом весь этот гул, тонувший в завываниях двигателя. В проеме заднего борта за откинутым на крышу брезентом проплывал чужой, непохожий на привычный с детства пейзаж. По проселочной дороге ГАЗ-66 какое-то время трясся по берегу моря, порой приближаясь почти к самой кромке набегающих волн, потом удаляясь от неё, наконец свернул в сторону темнеющих вдалеке гор. Проехав посадки низкорослых корявых деревьев, «шишарик» вылез на пониженной передаче по крутому подъему на разбитый гусеницами асфальт и, раскачиваясь на колдобинах, запылил к видневшемуся рядом городку. На въезде стоял изъеденный ржавчиной белый знак с черной надписью «Каспийск».
Машина петляла по узким улицам между невысоких частных домов с деревянными заборами, в основном крашенными зеленой или фиолетовой краской. Вдалеке выглядывали верхушки нескольких пятиэтажек. Наконец «шестьдесят шестой» остановился около небольшого деревянного здания с вывеской «Главпочтамт, г.Каспийск», на которой до сих пор красовался герб Советского Союза. Перед почтамтом толпилось несколько кучек военных с автоматами, видимо, из Каспийской десантной флотилии.
Очередь, томительное ожидание, каждый хочет поговорить подольше (смотря сколько в кармане денег). Наконец Александр в маленькой кабинке с треснувшим стеклом прижимает к уху желтую пластмассовую трубку телефона.
– Мама, это я, – услышав знакомый голос, Щербаков едва сдержал слезы и с трудом проглотил ком, подкативший к горлу. – У меня всё хорошо, я в Ростовской области, на полигоне, тут просто связи нет, мы в соседний поселок вот позвонить выбрались. Скоро домой приедем.
– Саша, сынок, я все знаю. Ты в Дагестане, мне уже всё сказали.
– Да ты не волнуйся, мам, тут никакой войны нет. Мы каждый день на море купаемся, загораем. У нас даже автоматов нет. Фрукты едим, овощи… Я вам письмо напишу, если что, а вообще мы скоро приедем…
Связь прервалась.
Назад ехали молча, задумчиво курили, уставившись в дощатый пол кузова. Щербаков уселся подальше от всех около заднего борта, затягиваясь вонючей «Примой» и глядя на желтеющий вдалеке мыс с черными нефтяными бочками. Небо затянуло низкими серыми тучами, спустившимися с гор. Слева разбушевался Каспий, накатывая седыми волнами на пологий берег. На душе Александра было тяжело и пусто. Очень хотелось домой.
«Ну еще какие-то пару месяцев, и всё», – тяжело вздохнул он и выкинул обжегший пальцы «бычок» на мелькающую из-под колес рыжую дорогу.
Электроспуск
Через несколько дней после поездки в Каспийск Щербаков заступил дежурным по караулу танковой роты. Караульных назначили и расписали на всё время дежурства. На вечерней поверке довели общий пароль «Семь», и с началом сумерек из разных частей расположившегося на берегу Каспия батальона слышались окрики часовых. Пароль и отклик в сумме должен был составлять «семь».
– Стой, «два»! – доносилось откуда-то из 6-й мотострелковой роты.
– Пять, – отвечал кто-то
– Стой, «четыре»! – раздавалось в стороне артбатареи.
– Три, – ответ терялся между темнеющих САУ.
Наконец всё затихло, батальон погрузился во тьму и тишину, нарушаемую только шумом прибоя. Звезды прятались где-то за толстым слоем низких облаков. Под шелест волн Александр задремал на трансмиссии своего танка.
– Лейтенант, какого хера у тебя часовые спят?! – Щербаков резко проснулся, почувствовав пинок берцем в правый бок. – Ты дежурный?
Облака исчезли, на чистом звездном небе торчал кусок луны, в свете которого блеснули майорские звездочки на погонах и массивная золотая цепь на толстой шее офицера, нависшего над Щербаковым.
– Я тут уже полчаса по твоему танку лазию, и тишина, хоть бы кто окликнул! Можно свободно НСВТ снять и унести! А вас всех тихо перерезать! – прорычал майор.
В слегка растолстевшем силуэте Александр узнал майора Бельского, командира 2 МСБ. Лейтенант растерянно молчал, потирая слегка ушибленный бок.
– Виноват, товарищ майор!
– Быстро нашел своих обезьян-караульных! – матерясь, Бельский спрыгнул на песок и зашагал в сторону штабной палатки.
– Кстати, – обернувшись на ходу крикнул он Щербакову, – что-то на твоем НСВТ я не увидел электроспуска.
Потревоженный шумом, проснулся рядовой Обухов, который должен вместе с рядовым Рудаковым, наводчиком орудия со 158-го танка, нести караульную службу. Сделав вид, что не спит, Обух, шмыгнув носом, крикнул вслед удаляющемуся в темноту Бельскому «Стой, два!», на что тот никак не отреагировал, а может, просто не услышал. Рудакова вообще поблизости не наблюдалось.
– Ты что спишь, козел! – лейтенант повернулся к Обухову, который вроде бы опять хотел что-то крикнуть в темноту, но, видимо, передумал.
– Я не сплю, товарищнант, – собрал два слова в одно механик-водитель, – я сказал «стой два».
– Хрен ли ты сказал, когда он уже ушел? А где Рудаков?
– Я не знаю, тут где-то был, – Обух озирался по сторонам, словно пытаясь разглядеть в темноте сгинувшего куда-то Рудакова.
– Иди найди Рудакова, и не спите, вам еще час остался, – пытаясь разглядеть стрелки на своих старых часах «Луч», сказал Щербаков и полез на башню к пулемету.
Сашка не сомневался, что электроспуск – небольшая железная коробочка, крепившаяся к тыльной части ствольной коробки пулемета НСВТ, был. Он точно помнил, как лично прикреплял эту штуку на разгрузке в Манаскенте. Электроспуск предназначался для произведения стрельбы из пулемёта, но так как проводов, по которым должен подводиться ток к электроспуску, не имелось, то на этом и других танках 1 танковой роты электроспуски были бесполезны. Щербаков уже успел пожалеть о том, что он закрепил на НСВТ этот дурацкий электроспуск, и сейчас его действительно не наблюдалось! Страх вспыхнул где-то в середине груди, рванулся к плечам, перекинулся в мгновенно ослабевшие руки и вытек из кончиков пальцев. Но часть его осталась, медленно поднимаясь по судорожно сжавшемуся горлу в лихорадочно бившийся мозг.
«Твою мать! – была первая мысль Щербакова. – Посадят ведь за потерю оружия! Ну это же не оружие, – пришла вторая мысль, и следом: – Украсть никто не мог, кому эта херня нужна? Бельский! Сука! Проучить решил! Но куда он дел электроспуск?»
Пошарив рядом, Александр ничего не нашел. В ЗИПах ночью без фонаря искать тоже бестолку. Щербаков решил дождаться рассвета, чтобы продолжить поиски. Сон теперь не шел – в голове крутились две мысли: «где искать электроспуск» и «что будет утром, когда об этом узнает Абдулов».
Когда небо зарозовело перед рассветом, Щербаков растолкал сдавшего несколько часов назад дежурство Толика Обухова, храпящего в танке на своем месте механика-водителя и послал его за наводчиком Рудаковым. Пока Обух пытался разбудить дрыхнущего наводчика, Александр снова начал поиски, внимательно оглядывая все внутренности ЗИПов, надеясь, что Бельский спрятал электроспуск в одном из них. В ЗИПах, кроме запчастей, каких-то трубок, промасленных тряпок и солидола больше ничего не было. К ЗИПам проволокой крепились большие деревянные ящики, каждый сколоченный из двух ящиков из-под танковых снарядов. Такие ящики имелись на всех танках, в них танкисты хранили запасное белье, спальные мешки, зимние комбинезоны, надеясь, что всё это не пригодится. В них Щербаков продолжил искать, но, кроме вышеперечисленного, тоже ничего не нашел. Наконец появился Обухов с заспанным Рудаковым. Щербаков приказал им обшарить территорию возле танка. Оба танкиста без энтузиазма стали ползать на четвереньках вокруг Т-72, просеивая морской песок сквозь пальцы. Солнце взошло над морским горизонтом, а электроспуск так и не нашли.
Перед утренним построением Щербаков подошел к командиру роты Абдулову и доложил о произошедшем ночью «недоразумении».
– Товарищ лейтенант, – сразу завелся Абдулов, – ваш взвод позорит всю нашу танковую роту! МОЮ танковую роту! Теперь Бельский будет всем рассказывать, какие танкисты раздолбаи и спят по ночам! Еще не хватало, чтобы он на утреннем построении перед всем батальоном это доложил! Где электроспуск?
– Ищем, товарищ лейтенант, – Щербаков смотрел на свои гражданские ботинки, засыпанные белым песком.
– После построения продолжить поиски, а лучше иди сразу к Бельскому и спрашивай у него, куда он его дел!
Александр отошел за свой танк, подальше от разъярённого командира роты, и закурил, прислонившись к остывшей за ночь броне.
– Бля, говорил я Купцову, нахер мне эти «пиджаки» нужны! Ничего не знают, делать ничего не умеют, еще спят на посту и электроспуски проёбывают! – донесся до Щербакова голос Абдулова.
– Олег, ну чё ты на Саню накинулся? Мы с Прошкиным, между прочим, тоже «пиджаки» и что? – вступился за Александра Вадим Круглов. – Мы также поначалу много чего не знали. Ну с кем не бывает, найдут они этот электроспуск.
На утреннем построении Бельский про ночной инцидент не упомянул. Когда подразделения расходились по местам своих расположений, Щербаков догнал майора Бельского: – Товарищ майор, разрешите обратиться?
– Ну чего тебе, лейтенант?
– Такого больше не повторится! Скажите, куда Вы электроспуск дели?
– Да я его под танк бросил, там ищи.
Танк завели и отогнали метров на десять от места, где он стоял с самого первого дня, как батальон расположился на берегу Каспия.
Щербаков вместе с Обуховым и Рудаковым, постоянно поднывающим, что он вообще в тот момент рядом с танком не находился, просеивали песок на месте, где ранее стоял танк. Песок изрыли в радиусе нескольких метров от танка, но, кроме ракушек и нескольких камней, ничего не обнаружили. Поиски продолжились после обеда, на него Щербаков даже не пошел – не было аппетита. Откопали очередную порцию камней и ржавый обломок якоря. Уже стало ясно, что электроспуск они не найдут, так как его, скорее всего, там просто нет. «Блин, что теперь будет?» – с нарастающим ужасом думал Щербаков.
Судя по отсутствующему на лицах интересу ползающих рядом на коленях солдат, вопрос «что будет» их явно не интересовал.
«Саня, – Вадим подошел к нехотя роющему песок Щербакову, – сходи ты еще раз к Бельскому, он, сто пудов, его куда-то в другое место спрятал».
Лейтенант отряхнул штаны от налипшего с глубины вырытой ямы мокрого песка и вновь отправился к штабной палатке.
– Разрешите войти, товарищ майор, – Александр откинул полог палатки и шагнул в душную полутьму. Сквозь открытую прорезь окна били лучи заходящего солнца. За хлипким раскладным столом над развернутой картой местности склонился Бельский и еще несколько офицеров, фамилий которых лейтенант не знал. Два сырых пятна на коленях Щербакова выдавали занятие, которым он весь день сегодня занимался.
– Ну что, лейтенант, нашел? – майор поднял голову, скользнув взглядом по мокрым штанам Александра и его гражданским ботинкам. Остальные офицеры тоже оторвали головы от карты и уставились на Щербакова.
– Нет, товарищ майор. Скажите, куда вы его спрятали? Такого больше не повторится!
– Что же ты, лейтенант? Мы ведь не на курорте! – Бельский нагнулся, открыл деревянный ящик, в котором раньше хранились гранаты. – Держи, и больше не проёбывай! – он протянул блеснувший сталью электроспуск Щербакову.
Тот схватил его, словно какое-то сокровище: – Разрешите идти, товарищ майор?
– Иди, – Бельский вновь глянул на ботинки Щербакова, – кстати, Газарян, у тебя там берцев каких не завалялось? – Бельский обратился к сидевшему чуть в стороне от других зампотылу. – А то что это студент тут, как на отдыхе, в гражданских тапках?
Ненавистный электроспуск лейтенант, завернув в промасленную тряпку, спрятал на дне правого башенного ЗИПа с нанесенными на нем белой краской цифрами 157. То же самое он приказал сделать на 158-м и 172-м танках. «В своих взводах Прошкин и Круглов пускай сами разбираются, куда электроспуски девать». – думал Щербаков. – Пусть лучше эти штуковины в ЗИПах лежат, всё равно бесполезная вещь».
– Ну что, нашел? – Вадим подошел к 157-му командирскому танку, на башне которого счастливо улыбался Щербаков, защелкивая замки ЗИПа.
– Нашел, бля. У Бельского в тумбочке. Вадим, скажи, а нахрена нам вообще эти электроспуски выдали, если они без проводов?
– Ну выдали и выдали. Положено, значит. Ты его что, спрятал?
– Ага, – Сашка хлопнул ладонью по зеленому боку дюралюминиевого ЗИПа.
– Ну и правильно. Нужно своим тоже сказать.
– Слушай, Вадимыч, вот у меня в ЗИПе лента лежит на 100 патронов к этому НСВТ. А как же из него стрелять, если электроспуск не работает?
– Я думаю, что вряд ли ты из него стрелять будешь. Для этого у тебя внутри спаренный с пушкой пулемет есть. А так тебя любой дурак «снимет», когда ты снаружи из него палить вылезешь.
– А зачем тогда 100 патронов к нему?
– Бля, Саня, зачем-зачем. Пригодятся. Пойдем на построение уже.
Буря
Вечер выдался ветреный. Солнце опустилось за горы, покрытые серыми шапками низких облаков, медленно ползущих к морю. На землю навалился тяжелый удушливо-влажный сумрак. Волны разбушевавшегося Каспия с грохотом накатывались на пологий берег, пытаясь доползти до задних шеренг построенного на вечернюю поверку батальона. В солёно-сыром воздухе кружилась водяная пыль, микроскопическими каплями оседая на автоматах и камуфлированной форме. Между ног солдат и офицеров батальона вился мелкий морской песок, поднимаемый порывами ветра и проникающий куда только возможно. Капитан Сергеев, замполит 2 МСБ, рассказывал о ситуации в стране и республике Дагестан. Часть слов замполита уносилась в сторону далеких гор порывами усиливающегося ветра. Что-то про бои в Ботлихском районе, ваххабитов, Кадарскую зону. До Щербакова доносились лишь обрывки фраз, из которых он ничего не понял – то ли боевики ушли из Дагестана, то ли бои временно прекратились.
«Может, скоро домой поедем? – думал Щербаков, пытаясь вытряхнуть песок из карманов штанов и ежась от пронизывающего холодного ветра. – Спасибо хоть Газарян берцы подогнал, а то этим гражданским уже совсем кирдык. Правда, великоваты малость, у меня же 40-й размер, можно 41, но 42 – это перебор. Зато новые».
После отбоя танковая рота улеглась в своей большой палатке в спальные мешки, расстеленные на полу. Пол палатки представлял собой морской песок, сверху лежали принесенные с берега озера стебли зеленого камыша. Около входа находились деревянные ящики от танковых снарядов, в них стояли автоматы бойцов. Список роты с номерами закрепленного за каждым оружия висел здесь же, написанный печатными буквами синей шариковой ручкой на прямоугольном куске картона. В дальнем углу кто-то потихоньку бренчал на гитаре, одолженной у мотострелков четвертой роты. Щербаков двинулся на её звук по узкому проходу между двух рядов спальников, спотыкаясь о торчащий из-под них камыш. В тусклом свете маленькой лампочки, провода от которой тянулись к танковому аккумулятору, он увидел привалившегося к внутренней подпорке сержанта Витю Гирина, командира 172-го танка, терзающего «тремя блатными» аккордами гитару. Большие надписи «Цой жив», «Чайф» и «Elvis is alive» украшали потертый корпус инструмента. Кроме этого, гитара была исписана названиями городов, откуда призывались игравшие в то или иное время на гитаре солдаты. Наиболее часто встречались буквы ДМБ, разница состояла лишь в цифрах года демобилизации. Последняя из нацарапанных – ДМБ-99. Вокруг Гирина сгрудились с десяток бойцов, одни просто слушали, некоторые подпевали не раз слышанную где-то песню:
Вороны-москвички меня разбудили,
Промокшие спички надежду убили
Курить – значит, будем жить,
Значит, будем…
Сержант закончил песню под аплодисменты и довольное улюлюкание танкистов.
– А что это за песня? – Щербаков повернулся к сидящему рядом Кравченко.
– Это ж Земфира, товарищнант, – сократив слова «товарищ» и «лейтенант», как это делали большинство солдат, ответил наводчик. – Вить, давай «Ромашки»…
– Ромашки, Витёк! – хором подхватили остальные.
Гирин с умным видом чуть перебрал струны, поставив пару баррэ:
Привет, ромашки. Кидайте деньги.
Читайте книжки. Дурной мальчишка
Ушёл. Такая фишка. Нелепый мальчишка, – струны на видавшей виды гитаре вновь запели под ударами «боем», импровизированный концерт «по заявкам радиослушателей» продолжился. Снаружи бушевал ветер, а в палатке стояла духота – клапаны окон застегнуты наглухо от летевшего во все щели песка. Пахло портянками, солдатским потом, от стойки с автоматами доносился запах оружейного масла.
Смену дежурного по караулу Щербаков сдал Вадиму Круглову в первом часу ночи, когда ветер вовсю завывал в антеннах танков. Сквозь пелену песка, поднимаемого бешеным ураганом, в отдалении угадывалась большая палатка танковой роты, за ней виднелась такая же одного из взводов шестой МСР, а дальше просто белесая мгла.
– Сегодня точно никто не пойдёт посты проверять. – сказал Щербаков. – Заблудиться можно.
– Отдыхай давай, – Круглов пожал лейтенанту руку. – Иди в палатку, пока её еще видно. – Вадим подмигнул Сашке и зашагал в сторону танковых силуэтов.
Щербаков представил душную палатку, вонь солдатских портянок, храп бойцов, от которого невозможно уснуть, если не успел заснуть вовремя, а если и уснул, то тебя обязательно кто-нибудь разбудит, споткнувшись о твои ноги. Александр решил заночевать в своем танке на месте механика-водителя. Это единственное место в танке, где можно лечь и вытянуться во весь рост. Ноги, правда, упираются в педали, а голова в конвейер, но в целом очень даже ничего. Вот командир танка может спать только сидя, закинув ноги на ствольную коробку спаренного с пушкой пулемета ПКТ. У наводчика даже ноги положить не на что. В хорошую погоду весь экипаж свободно растянется на трансмиссии, но сегодня…
«Тем более, – подумал Щербаков, – так метет, что из палатки танк не увидишь, заблудишься, да и поглядывать надо хотя бы за своим танком, а то Бельский или еще какой козел в следующий раз вообще пулемет снимут, хотя сегодня в такую бурю только идиот может посты проверять».
Сняв спинку сиденья, Щербаков почти полностью закрыл верхний люк механика-водителя, чтобы летящий песок не засыпался внутрь. Кое-как он улегся между двух рычагов управления, окруженный проводами, мертвыми в замершем танке датчиками температуры, скорости, темными кружками сигнальных лампочек. Слева чернели четыре больших восьмидесятикилограммовых аккумулятора. Справа торчал набалдашник семиступенчатой коробки передач, ноги лейтенанта новыми берцами упирались в три большие педали. Под голову, упершуюся в ограждение барабана конвейера, лейтенант подложил жесткую спинку сиденья. Лишь одна маленькая трехвольтовая лампочка освещала всё это, пока Щербаков не выключил её, щелкнув тумблером. Тьма поглотила всё, оставив лишь запах солярки и солидола да завывающий в тонкой щели люка свист ветра. Он еще долго лежал, прислушиваясь к внешним звукам, пока сон не сморил его.
Щербакову снилось, что он опять работает на железной дороге, но почему-то одет в военную форму. Ночная смена. Сашка выходит в вагонный парк осматривать состав. Он идет вдоль нескончаемо длинного поезда, состоящего из товарных вагонов, и молотком на длинной деревянной ручке стучит по колёсным буксам. Под ногами хрустит черная, пахнущая соляркой щебенка, в луче фонаря блестят обода колесных пар, и поезд никак не кончается. Оглянувшись, чтобы посмотреть, сколько он уже прошел, Щербаков видит, что сзади него нет ни одного вагона, лишь голые рельсы сверкают в лучах прожекторов. Он поворачивает голову вперед, но и там нет ни одного вагона – состав пропал, и Сашка стоит один посередине пустого вагонного парка, разделяемого на две части пешеходным мостом, перекинувшимся над железнодорожными путями. Прожектора медленно гаснут, и Александра окружает глухая тишина и чернота ночи.
Щербаков проснулся и не сразу понял, где находится. Вокруг непроглядная темень. Пошарив руками по сторонам и приглядевшись, он едва различил во тьме светящиеся фосфором циферблаты приборов. Вечерний чай давал о себе знать, поэтому хотелось поскорей вылезти наружу и отлить лишнее. Нащупав выключатель, лейтенант зажег маленькую лампочку, ухватился за рукоятку, открывающую люк и завертел её, заставляя люк медленно подниматься, пока тот не откинулся в сторону. Ветер не прекращался и, казалось, стал еще сильнее. По броне бешено колотились песчинки, сквозь летящие по небу тучи мелькал осколок луны, на мгновения освещая разбушевавшееся море и часть берега. Щербаков высунул голову из люка и замер. Ему показалось, что он видит продолжение сна: в блеснувших сквозь облака лучах луны только черный пустой берег и белеющая пена накатывающих на него волн. Палатка, в которой Сашка несколько часов назад слушал Земфиру в исполнении Гирина, исчезла. Не было и других палаток, располагавшихся на одной линии с танковой. Видно только заметаемые песком танки, стоявшие в два ряда. Сквозь вой бури он услышал крики со стороны расположения танковой и мотострелковых рот. В туалет сразу перехотелось.
Выбравшись из танка, Щербаков пошел на доносящиеся с берега звуки. Увязая в песке, он медленно, как во сне, двигался сквозь ветер в сторону криков. Вскоре стали различимы отдельные слова и сквозь стену несущегося песка можно разглядеть завалившуюся палатку, из которой пытались выбраться танкисты, не успевшие это сделать вовремя. Тент бился под порывами ветра о берег, хлопал брезентом крыши по находившимся внутри бойцам. Такое же происходило и с другими палатками, расположенными на берегу – колья, к коим крепились веревки-растяжки, забитые в мягкий песок, не смогли сопротивляться ураганному ветру. Палатки четвертой, пятой и шестой роты тоже дёргались в конвульсиях, словно огромные раненые животные, выделяясь черными пятнами на берегу. Дальше за песком и ветром ничего не видно.
Глаза привыкли к темноте – палатки, стоящие по другой стороне дороги на более твердой почве у озера, остались нетронутыми. Когда Щербаков дошел до своей роты, все танкисты выбрались наружу, а несколько человек опять залезли внутрь, пытаясь поднять внутренние столбы-распорки. То же самое пытались сделать и мотострелки, но ураганный ветер не давал поставить палатки.
Несколько танкистов остались в поваленной палатке, охраняя ящики с оружием, остальные укрылись от ветра в своих танках, ожидая утра и надеясь, что стихия скоро утихнет. Пехоте пришлось гораздо хуже – кто-то успел забиться в БТРы, а кому-то пришлось прятаться до рассвета в упавших палатках, пока ветер наконец, потерял свою силу, часам к семи утра превратившись в обычный утренний бриз. Солнце сверкало на безоблачном небе, поднимаясь из-за горизонта, и только накатывающие на берег большие волны напоминали о ночном происшествии. К запоздавшему завтраку все палатки вновь установили, вырыли новые туалетные ямы взамен занесенных песком, и поваленные ветром рукомойники опять занимали свои привычные места. Жизнь батальона на побережье продолжалась.