000
ОтложитьЧитал
Дима от этого замнется и собьется с шага, наступит невесте на ногу, и это заметят гости.
Кто-то достаточно хмельной заорет:
– А давайте туфли воровать! – и кинется к своей жене, под подол, стаскивать туфли с оторопевшей, глубоко беременной женщины.
Получит увесистым клатчем по голове, от красной, как рак жены, но из-под подола вынырнет весь офигевший, с туфлей.
Остальные начнут смеяться, а Артем, потерянным голосом у Валюши спросит:
– Мы рожаем, да?
– Уже поженились, так что, можно, – фыркнет Валя и, наконец, сможет спокойно скорчиться и простонать, потому что схватки начались.
Вот на этом моменте начнется настоящий дурдом, но Таня наблюдала, за этим, безумно счастливым взглядом, чувствуя, что ее поддерживает и обнимает самый любимый муж в мире.
У нее есть семья, а большего, для счастья, и не надо, пусть эта семья немножко сумасшедшая, зато скучно никогда не бывает!
ЭПИЛОГ
Часть первая.
После свадьбы все только начинается…
Хлопнула входная дверь, громко и зло, послышалось звяканье ключей о мраморный столик в прихожей, тоже очень недовольное и злое скрежетание. Таня, от этих звуков, вздрогнула, но заставила себя расслабленно сидеть в удобном кресле-качалке и ждать, пока Дима отдышится, успокоится и сможет зайти в гостиную, чтобы сказать ей «я дома, сегодня раньше, как и обещал». Подойдет еще ближе и, склонившись к ней, запечатлеет на губах поцелуй. На нее, наверняка, упадет пара капель с его волос,– на улице льет как из ведра, а он опять без зонта. Пусть на машине, но все равно от стоянки до офиса еще дойти надо, и от гаража до входных дверей дома тоже. Наверняка вымок.
Нарочито расслабленная поза, а внутри все замерло.
После свадьбы пришлось сложно.
Нет, все было прекрасно.
Они все вместе.
Совместные завтраки и ужины, вечера наедине, когда Кирилл улепетывает из дома на свидание с очередной красавицей или просто с друзьями, или наоборот они собирались узкой компанией, весело и интересно проводили время.
Она, оказывается, отвыкла жить с ним. Года с хвостиком хватило, чтобы привыкнуть жить без постоянного присутствия Димы рядом.
И, поначалу, было трудно и непривычно, хоть и все трепетало внутри от каждого проведенного вместе мгновения.
Кажется, она летала.
На работу и с работы, да и просто. Жизнь чуточку изменилась.
Она привыкала заново заботиться о нем, о Кирилле. Распределять время, чтобы ее хватало на всех, в том числе и на себя.
Училась понимать мужа, отгонять свои страхи, свою неуверенность. Делиться всем, что внутри, порой выуживая из закромов памяти такие вещи, что Дима подолгу потом ходил весь на взводе, проклиная ее мать и отца. Но прошлое не исправить, а будущее можно,– что они и делали.
Дима чертыхался в прихожей, пока снимал куртку и ботинки, стряхивал с себя холодные капли дождя.
А она ждала.
У него были проблемы на работе, что-то сильно не ладилось и, кажется, в их компании обнаружился недобросовестный сотрудник,– промышленный шпионаж – это серьезно, это статья. Дима, Костя и Олег, последние месяцы, ходили мрачнее тучи, старались держать себя в руках, но… вот именно «но».
Она уже могла определить его настроение: по стуку двери, по звуку шагов и чертыханья. Уловить тонкие нотки едва сдерживаемой злости: потому что тот, кто сливает информацию конкурентам, очень близкий ему человек, иначе картинка не складывается. И от этого предательства он растерян, не знает, как быть и что говорить. Только злится и думает: кто, зачем и почему. Деньги? Или, может быть, что-то личное?
Заглянул в гостиную.
Глаза сузились в полутьме, различая ее силуэт.
– Привет! – Таня откинула теплый плед, включила торшер, и мягкий свет озарил комнату.
– Привет, – едва слышно выдыхает он, и прячет сжатые руки в кулаки, в карманы брюк, лишь бы она не видела и не стала переживать и волноваться. Дима меньше всего хотел беспокоить свою женщину рабочими проблемами, – Кирилл дома?
– Нет, заночует у Кристины, сказал, – она наблюдала, как по его лицу тонкой линией стекает капля дождя, – Так и будешь стоять?
О, да! Он был упрям, не меньше, чем она в свое время, и считал, что свою злость стоит от нее прятать, вроде, чтобы ее саму же и не волновать, только выходило наоборот. Последнее время, всё чаще выпадали такие вечера, как этот .Она ждала мужа, и уже знала каким злым и расстроенным он приедет домой, просто из-за того, что не писал свои дурацкие смс-ки со всякими глупостями и вопросами, ну и еще потому, что ей Олег позвонил и сказал быть поласковей, если что.
Неожиданно они столкнулись не с ее кошмарами и тараканами, а с его.
И говорили, обсуждали,– и сами, и с психотерапевтом,– но Дима, отчего-то считал, что Таня не должна видеть его в таком состоянии.
И запирался в кабинете, закрывался от нее на все замки и сидел там почти до утра. Думал, размышлял и предполагал…кто эта паскуда? А она, первое время, его ждала. Так и сидела в кресле, отгоняя от себя уже свои страхи и неуверенность. Пыталась с ним говорить, достучаться, но тщетно.
А потом пришлось уходить в спальню,– спина затекала, и было невыносимо больше сидеть,– утром на работу, ведь.
Дима приходил, тихо ложился рядом, прижимал к себе и дышал ее запахом, успокаивался. Правда, хватало ненадолго. Утром извинялся, говорил, что просто не хочет сорваться на ней и такого больше не будет.
Только все повторялось с завидной регулярностью.
– Есть хочу, – она не поверила его словам, ему бы сейчас спуститься в зал и поколотить грушу, но ее пугать не хочет.
– Иди ко мне, – протянула к нему свою руку, – Пожалуйста, иди ко мне.
Позволила маске слететь с лица и открылась ему, чтобы понял, наконец, как ей больно от его закрытости и отстранённости. Что сердце на миг перестает биться, и кровь в жилах стынет, а ладонь предательски начинает дрожать.
Но она ждет.
Открыла свою ладонь ему навстречу.
Правую руку, с кольцом на пальце, совсем простым золотым тонким ободком, но оно сверкнуло гранями из-за падающего света торшера, и Дима успел заметить, что у жены глаза полные слез и невысказанной боли за него, Диму, ее мужа, и рука едва заметно, но дрожит. Потому что, ей тоже страшно, и ее тоже вновь мучают сомнения и старые кошмары.
И этот ее жест его сломал,– всю его выдержку, стену и терпение.
Бог свидетель, он не хотел делать Тане больно, пытался защитить от себя же, потому что чувствовал бурю внутри, целый ураган, который не мог контролировать, и порой доставалось всем подчиненным, заслуженно или же не очень… не выдерживал, срывался. И единственные люди, которых он больше всего хотел защитить от своего гнева, страдали, оказывается.
Кирилл отдалился, но Дима все списывал на возраст: парень взрослеет, матереет, что ж ему как, мальчишке маленькому бегать за вечно занятым отцом? Нет. Вот и спустил на тормозах, только сейчас понял, как на самом деле ошибался.
И Таня.
Ей и так было нелегко.
Работа. Кирилл и первый курс, новые сложности и проблемы. Естественно она волновалась и переживала за сына, старалась найти новые точки соприкосновения между ними всеми, чтобы семья оставалась целой всегда, чтобы было единство даже тогда, когда Кирилл окончательно вырастет.
Все было сложно, и она держалась изо всех сил, потому что было ради кого и чего.
К Диме привыкала. Заново.
Себя перекраивала, боролась со страхами, сомнениями, кошмарами.
Она умела побеждать себя и, кажется, весь мир. И все ради него. Точнее, ради их общего будущего,– обязательно счастливого,– а он опять чуть было все не испортил.
Идиота кусок.
Она ему доверилась и открылась окончательно. Он это понял и ценил, дороже всего на свете, только, к хорошему быстро привыкаешь и, порой перестаешь ценить и обращать внимание на дорогих людей, считая, что все так, как и должно быть.
Происходит обесценивание чувств…
И сейчас, Таня сидела в своем любимом кресле, отбросив кашемировый плед и ждала, протянув к нему руку.
Правую, с кольцом.
Как бы говоря: «Я твоя жена и в горе, и в радости, всегда и во всем. Потому что люблю. А ты? Ты со мной только в радости? А горе разделить со мной не желаешь? Почему?»
Немой вопрос в зеленых глазах, полных слез и невысказанной боли. Не обиды. А именно боли.
Она делилась с ним всем. Радостью. Грустью. Нежность. Страстью. Страхом. Болью. Злостью. А он забыл! Забыл насколько это важно быть с ней во всем и всегда, потому что любовь стала восприниматься, как само собой разумеющееся.
Подошёл еще ближе.
Сжал аккуратно теплую ладошку.
И сел прямо на пол возле ее распроклятого любимого кресла.
Точнее встал на колени.
А ладонь, чтобы грела не только его холодную руку, но и душу, прижал к колючей щеке, потерся, впитывая нежное тепло дрожащих пальчиков.
– Простишь меня? – не поднимал на нее глаза, боялся увидеть в них… что? А черт его знает, просто боялся смотреть в колдовские глаза.
– Посмотри на меня! – не просьба, приказ. И он подчинился, поднял свое лицо и заглянул в мерцающие от мягкого света зеленые глаза.
Дима не увидел там отчуждения, обиды или злости. Он сам, только в миниатюре, отражался в колдовской зелени. А еще любовь, нежность. И она простила, потому что понимала его, как никто другой.
Облегченный выдох.
Если бы мог, он бы рухнул прямо сейчас к ее ногам, но он и так стоял на коленях. А силы вдруг покинули, напряжение схлынуло и не осталось сил даже, чтобы голову держать.
Склонился ниже и положил голову ей на колени, ему было не так уж и удобно, но чертовски приятно полулежать-полусидеть.
Таня гладила его волосы, тихо и нежно, перебирала тонкими пальцами пряди и, склонившись, обожгла горячим дыханием висок, выдохнула прямо в ухо:
– Ты дурак, Дмитрий Мелехов, какой же ты дурак. Только вот беда, люблю тебя!
А у него горло перехватило от ее слов и такого глухого полутона.
– Не плачь, пожалуйста, я от твоих слез с ума схожу! – сглотнув, прохрипел он, – Я тебя люблю больше жизни!
– Знаю! – она кивнула, хоть он этого не видел, но чувствовал, и чуть сильней дернула очередную прядку пальцами.
– Ай!
– Не смей больше так поступать со мной, Дима, понял! Никогда!
– Не буду! Честно, не буду! – залепетал, а губы сами расползались в проказливой улыбке, – Только волосы не дергай больше!
– Ты дурак?! – буркнула недовольно и опять специально дернула чуть сильней, не больно, но ощутимо.
– Дурак, – кивнул, соглашаясь, – Но любимый дурак, – весомо добавил и требовательно на нее взглянул, подняв голову, ожидая подтверждения.
– Да, чего не отнять – того не отнять. Пойдем спать? Я так устала.
И они пошли спать.
Точнее, Дима шел и нес свою любимую жену на руках, потому что действительно устала и засыпала на ходу.
Спали они теперь под одним одеялом. Всегда.
Потому что, теперь Таня чувствовала себя с ним рядом, защищенной.
А он и в самом деле дурак, но вовремя успел спохватиться.
****
Часть вторая.
Когда дети взрослеют…
Четыре года спустя.
Дима наблюдал за этой баталией характеров уже минут двадцать, и периодически ему становилось то смешно, то грустно.
На самом деле, проблема выеденного яйца не стоила, Таня и сама это признает чуть позже, когда рассерженная и раздраженная будет ходить по спальне туда-сюда, шипеть, ругаться и заламывать пальцы. А он будет наблюдать за ней и следить, чтобы ей плохо не стало, готовый в любую минуту подхватить на руки и защитить от всего на свете.
Правда, сейчас он молчал и не вступал в спор этих упрямых, до ужаса баранов, – что с них взять, семья то одна.
Но, на самом деле, он полностью был на стороне Кирилла.
Эта не первая попытка сына немного урезонить материнскую заботу, которая пока еще не душила, но могла бы. Сын слишком любил свою маму, чтобы начать действовать более решительно и агрессивно, но только не сегодня.
– Ну, хоть ты ему скажи! – Таня привела самый последний и железобетонный аргумент любой женщины, то есть авторитетное мнение своего мужа и отца семейства.
Когда в одном доме проживают два талантливых юриста – это страшно, ужасно и интересно. Потому что, порой, наблюдать за их спорами становилось очень увлекательно. Стороны приводили такие аргументы, что он, Дима, крупный бизнесмен, просто выпадал в осадок и лез за подсказками в Гугл, потому что у него самого или не хватало мозгов на такие термины и словообороты, или проверял, возможно ли то, о чем эти двое спорят. Или как вариант, в тихую, снимал все это на видео и присылал Косте, тот просвещался заодно и сетовал, что они с Димой, два идиота, упускают таких специалистов.
Вообще, как правило, Таня сына гоняла по профчасти,– она в своем деле мастер каких поискать,-и Кирилл, чего уж таить, матерью восхищался не столько как женщиной и мамой, сколько как профессионалом в своем деле.
Редко их споры касались домашних проблем или отношений в семье, не без этого конечно, первые попытки отстоять свою независимость были выиграны только благодаря Диме, он то понимал, каково быть под постоянной опекой матери, хоть Таня и старалась себя урезонить, но порой палку перегибала.
А сейчас так и вообще.
– Не смотри на меня так, это его право, – ответил, не сводя с нее глаз, чтобы вовремя успеть пресечь зарождавшуюся панику или слезы, – у нее в последнее время такое бывает, а Кирилл потом ходит виноватый, хотя, по правде, его прямой вины там нет и подавно. Гормоны.
– Его право? Господи, с кем я живу! – патетично воскликнула и закатила глаза к потолку, – Я разве спорю, что это его право?! Я не понимаю, зачем! И почему именно сейчас?!
– Мама, а когда? – Кирилл сохранял спокойствие, но был уже на пределе, и Дима боялся, что в этот раз спор перерастет в полноценную ссору, – Это всего лишь год, я вернусь и пойду в магистратуру, как и собирался.
– Пф, год всего лишь, – передразнила она, – На следующий год никто не позовет тебя на стажировку в Сорбонну! Это такой шанс, это новый уровень, большие возможности, а ты… ты… у меня просто слов нет! – женщина бессильно махнула рукой и рухнула на диван.
– Не сейчас, так потом, мам, но в двадцать семь у меня будут совершенно другие планы и задачи. И я не понимаю, почему я перед тобой оправдываюсь.
– У тебя военная кафедра была, ты только что защитил диплом, причем, с отличием, и хочешь все про*рать, коту под хвост?! Все свои старания?! И я не понимаю почему?!
– Дело ведь не в армии, так? Ты просто хочешь все контролировать, а я сопротивляюсь. Только мне уже не шестнадцать и даже не восемнадцать, мам. Сколько можно видеть во мне маленького мальчика, за которого все надо решать?!
– Кирилл! – Дима строго его одернул, но слова уже слетели с губ и их не вернешь. Только Таня вся застыла, плечи закаменели, а лицо превратилось в безжизненную маску.
Это был ее больной мозоль с самого начала, еще тогда, когда Кирилл только стал с ней жить. Она боялась, что давит на него, что он не понимает, что делает. Только ведь не давила никогда, боялась навредить. Вот черт!
– Кирилл Дмитриевич Мелех, ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, и можешь вообще не ставить меня в известность. Но заруби себе на носу! Я никогда ничего за тебя не решала. Ты! Ты всегда был хозяином своей жизни и сам всегда принимал решения. Я могу быть с ними не согласна, но я никогда не заставляла тебя что-то решать против твоей воли. Очень обидно, молодой человек, что ты не можешь мне назвать причины, почему ты вдруг решил оставить свои мечты о карьере адвоката на целый год и пойти служить в армию, хотя тебя даже не призывали. Но раз так тебе хочется, пусть. Пишите письма!
Бледная, но гордая, спокойно поднялась и ушла наверх, в спальню. А там уже даст волю слезам, и то, стоя под душем в ванной, чтобы Дима не видел и, хотя бы он не стал ругаться с сыном, но уже не из-за решения уйти служить, а из-за материнских слез и обид…
– Поздравляю, словами бить ты научился не хуже, чем кулаками, – тихо проговорил, гася внутри ярость и злость на сына. Понимал ведь, что рано или поздно такое произойдет, только оказался не готов.
– Я не то хотел сказать, совсем не то, – растерянно проговорил Кирилл и виновато посмотрел на лестницу, ведущую на второй этаж.
– Если не хотел, зачем сказал? Сколько тебе говорить: сначала думай, потом говори. Оба хороши. Все, что касается работы безупречно, но, как только начинаете что-то решать дома, – просто временное помутнение рассудка. Ладно, ей, простительно, у нее гормоны, новые переживания и страхи. Ты то, что не сдержанный такой стал? Кристина?
Вроде взрослый парень уже, вон как словами бросается, а все туда же. Не признается даже себе, что эта девчонка ему по гроб жизни нужна, что любовь, а не влюбленность и все серьезно. Не признает. Только у парня крышу рвет и не знает, как с этим справиться.
– Опять поцапались?
– И нет, и да, – сын тяжело опустился на диван и закрыл лицо руками, – Я перестал ее понимать, а отпустить не могу. Не могу и все! Как представлю, что она не рядом ,ломать начинает, башку рвет и глупости делаю.
– Ну, то, что глупости делаешь, это точно. Про армию, – это серьёзно? Мама, ведь, права. Ты столько сил приложил, чтобы получить международную практику. Полгода во Франции,– стоит от этого отказываться?
– А ты бы отказался ради мамы?
– А причем здесь я? Это твоя жизнь, и тебе решать, ради кого и ради чего ты можешь отказаться от такого шанса.
– Мне нужно понять, что происходит и со мной, и с Кристиной, что между нами? Нужно время,– и чтобы порознь.
– Так ей учиться еще два года.
– Я не хочу ехать туда один. Это другая страна, она за тысячи километров от меня. У нас, и так проблем хватает.
– А, так ты решил, что будешь вроде и рядом, и далеко? Романтика. Будет тебе письма писать и приезжать иногда? В этом, конечно, есть своя прелесть, но стоило маме это сразу объяснить, а не просто мотать ей нервы. Нервничать ей сейчас совсем нельзя.
– Почему?
– Что, почему? – Дима не отводил внимательного взгляда от сына, не скрывая свою радость.
– Мы… мы что, маленького ждем? – Кирилл аж с дивана подпрыгнул, – Что ж ты мне раньше не сказал? Чего вы скрывали?!
– Мама, – Дима вздохнул, стараясь подобрать правильно слова, – Она и мне пока не сказала.
– Почему? – радость с лица сына улетучилась, – А как ты узнал?
– Почему? Потому что ей страшно, и она боится сглазить, или еще что, не знаю. Но она расскажет тогда, когда готова будет поделиться этой радость со всеми.
– Так, а ты откуда знаешь?
– Поживешь с мое, со своей любимой женщиной, и поймешь, – мудрено завернул, а сам, про себя, посмеивался. Молодой еще, вряд ли заметит, что два-три месяца подряд, его любимая не мается болью в пояснице, как положено. Просит купить ей мороженое и чипсов с луком, а еще каждую ночь она проводит очень активно. Стало больше секса, если проще говорить. И еще грудь немного увеличилась, и талия тоже. К тому же, звонил психотерапевт и предупредил, чтобы Дима был аккуратней в спальне, и вообще.
– И какой срок?
– Где-то два с половиной месяца, точней только мама знает.
– И ты молча ждешь?
– А что мне остается? Это чудо, что она захотела и смогла, но ей нужно время, чтобы свыкнуться с этой мыслью и перестать бояться.
– Мне надо извиниться, да?
– Да, очень надо. Ты ее сын и такие твои решения не могут ее не огорчать, потому что она прекрасно знает, как ты хотел всего этого и теперь отказываешься.
– Так я не навсегда.
– Объясни ей это, расскажи все, она поймет.
Кирилл неуверенно поднялся, но всё-таки пошел наверх, и Дима был уверен, что сын найдёт правильные слова и интонации, чтобы извиниться и донести все, что у него на душе. С его то словарным запасом сложно было бы не найти.
У этих двоих, вообще, поразительно получалось заговаривать зубы, и порой такие словесные обороты завернуть, что люди вокруг чувствовали себя дегенератами, по меньшей мере, и это без нецензурной лексики.
Годы практики, что тут скажешь.
А сам Дима так и остался сидеть.
Думал и вспоминал.
Тот самый вечер, когда чуть было все не испортил, и утро, когда не он, а сама Таня предложила повенчаться. И он согласился. И был безумно рад такому неожиданному предложению от собственной жены.
Венчание состоялось в старой церквушке, недалеко от их поселка. Никаких гостей. Только они и свидетели, которые потом оставили молодоженов наедине.
И был целый медовый месяц, который он смог выкроить, несмотря ни на что. Только Он и Она, а еще бескрайний простор лазурного берега, голубое небо и жаркое солнце.
Море любви и страсти, нежности и ласки.
Были и другие моменты, когда он на краю отчаянья держал свою жену, потому что, если бы отпустил ее ладонь, она бы сошла с ума из-за Маришки.
Но все закончилось в итоге хорошо, а какой ценой не имеет значения.
Официальное усыновление Кирилла,– все эти сборы бумажек, собеседования с чиновниками, проверяющими и так далее. Как они нервы им всем вытрепали.
Свадьба Саныча, и жутко переживающая по этому поводу Таня и Рита, -невесте-то можно, а вот Таня, просто из солидарности, чуть не заставила его поседеть.
Попытки наладить отношения со своей матерью, которая упорно продолжает неприязненно фыркать при любом упоминании, Димой, своей семьи. Но он терпит. Не сам по себе, – по настоянию Тани. «Она тебя любит. По своему, желает тебе добра, не злись…»
У него самая лучшая жена на свете.
С отцом много проще. Тот был покорен Кириллом сразу и безвозвратно, еще после свадьбы, на которую опоздал, и приехал уже в тот момент, когда бледного Артема приводили в чувство нашатырем, а молодая будущая мамочка спокойно сидела и ждала карету скорой помощи. Был дурдом, а не свадьба, но остались только светлые и смешные моменты в памяти.
Сколько так Дима просидел, он сказать не мог, но Кирилл спустился обратно немного грустный и расстроенный.
– Не помирились?
– А?! – сын вскинул на него удивленный взгляд, будто забыл, что Дима вообще здесь есть, – Да. Да, помирились. Все хорошо.
– Она не плакала?
– Нет, вроде нет. А должна?
– У нее это бывает в последнее время, но ничего. Ты куда сейчас?
– Я, наверное, к Кристине съезжу, поговорю.
– Армия в силе?
– Что? – и снова этот рассеянный взгляд, – Я… не знаю, подумаю, время еще есть.
– На дороге аккуратней смотри, ладно!
– Да, пап, конечно!
Сын быстро вылетел в прихожую, и через минуту уже хлопнула входная дверь, а через две послышался заведенный двигатель и шум открываемых ворот.
Дима встал, потянулся, скривился от того, что кости в плечах хрустнули, возраст начинал брать свое, но у него есть стимул, чтобы держать себя в форме.
Он очень надеялся, что у них будет девочка. Он об этом мечтал, грезил, практически.
Такая же упрямая как мама, с зеленющими очами и немного вздернутым носиком. А волосы темные и густые. Он уже сто раз, мысленно, себе представил это маленькое чудо в розовых пинетках, шапочке.
Или вот, ну не дурак ли, посмотрел в интернете, как косички заплетать. Господи, оказывается этих самых косичек такое великое множество, что он растерялся немного. Ужас. И решил, что лучше два хвостика и банты, большие такие, белые обязательно. Но это в школу, на первое сентября.
И долго вспоминал, куда подевал подаренную жене биту. Пригодится, на будущее.
Тихо поднялся в спальню.
За дверью, в ванной, слышалось, как льется вода.
Все-таки, наверное, плачет.
Зашел.
Так и есть.
Стоит под струями, вся замерла, сжалась, только, что не всхлипывает.
Быстро разделся.
Бесшумно раскрыл створки душевой кабины.
И крепко прижал вздрогнувшее тело жены к себе.
– Ну, что ты? Что?
Повернул ее лицо к себе, всматривался во влажные глаза, полные паники, стирал пальцами мокрые капли воды и слез.
– Дурочка, ну вот, что мне душу рвешь своими слезами? Тебе не холодно? – рука потянулась к кранам, вода была, как для него слишком прохладная, сделал горячее.
– Скажи, что ты знаешь! Скажи, что знаешь! – потребовала и сразу всхлипнула так жалобно, уперлась лбом в его плечо, – Скажи, что знаешь!
– Знаю, милая, знаю! Перестань! Тебе нельзя!
– Мне так страшно, Дима, мне так страшно. Вдруг что-то пойдет не так?!
– Все пройдет так, не думай по-другому. Завтра мы вместе съездим к врачу, и он все подтвердит, и убедит тебя, что с малышом все в полном порядке. Не бойся, я рядом.
– Я знаю, знаю, только мне все равно страшно.
– Теперь нас больше, ты не одна, бояться будем вместе, но лучше радоваться. Ты ведь рада?
Он замер после своего вопроса. То, что он рад безмерно, он это знал. А вот она? Ему самому было очень страшно, в этот миг и момент, в ожидании ее ответа.
– Да, да, только я боюсь.
Облегченно выдохнул, поцеловал мокрую макушку.
– Я тебя люблю, и у нас всех все будет хорошо. И с малышом тоже.
– С малышами, – тихо поправила.
– С малышами, – повторил он, и только потом дошло, что такое она сказала, – Как с малышами? Во множественном числе?
– Да, – кивнула и, сильней прижалась к нему, – Я старо родящая, и у нас там двойня,– я уже была у врача,– и мне страшно, ужасно страшно. Но ты сказал, все будет хорошо, правда? – Таня подняла голову и посмотрела ему в глаза, ища ответ на свой вопрос.
– Правда, Танюша, правда! Все будет хорошо!
– Я тебя люблю, – она поцеловала его первой, дотянулась до губ, смешивая их дыхание.
– Я знаю, малыш, и я тебя люблю!
А, спустя семь очень сложных и порой, доводящих до ужаса месяцев,– беременность все же была сложной не только для Таниного здоровья, но и для его нервов,– на свет появились, с разницей в полчаса Александра Дмитриевна и Олег Дмитриевич Мелеховы, очень красивые, но очень крикливые двойняшки.
