Пролог
«Не думай, что Бог не слышит твоих молитв. Возможно, он просто не считает нужным на них отвечать».
Совет нищего
Закончив утреннюю молитву, господин Ридолас Дул с кряхтением поднялся с колен, скатал расстеленный прямо на земле старенький коврик и с затаенной надеждой взглянул на виднеющуюся впереди безымянную деревушку.
Храни ее Господь.
Быть может, хоть она вернет угасшую надежду?
Увы. В последнее время труппу «Дядюшки Дула» упорно преследовали неудачи: даваемые им представления почти не пользовались успехом; на крики мальчишек-зазывал народ собирался вяло, неохотно; искрометные шутки воспринимались с совершенно непонятной натугой; зажигательные танцы едва-едва расшевеливали падкую на зрелища публику; и даже поразительные умения мальчика-гимнаста, способного за долю сина сложиться в самую невообразимую позу, почти не затрагивали людских эмоций.
Господин Ридолас не первый год колесил по Благословенной долине, и ему нравилось то, что он делал. Нравилось искать среди самых обычных людей необычные таланты, превращая их впоследствии в заслуживающее восхищения мастерство. Бывало, даже выкупал у Сборщиков будущих артистов, ни разу не пожалев на это ни времени, ни средств, ни даже жертв во славу владыки ночи. И во многом именно поэтому имел у жителей долины грандиозный успех. Повсюду его встречали радостными улыбками и раскинутыми в приветственном жесте руками. Много лет подряд на его представления народ собирался огромными толпами…
Однако этой весной с населением Благословенной происходило что-то очень странное. Люди почему-то охладели к представлениям, стали придирчивыми и скептически настроенными. На здоровяка Шигу начали посматривать с ноткой снисхождения, как будто порванные им цепи и скрученные в кольца стальные пруты не являлись чем-то из ряда вон выходящим. Не знавший раньше неудач Лив с недоумением разводил руками, когда в ответ на свои шутки раз за разом не слышал задорного смеха. Пожалуй, только девочкам еще удавалось расшевелить внезапно ставшую привередливой публику, да и то – совсем ненадолго. Причем это случилось так внезапно, что господин Ридолас уже не знал, что и подумать.
За последние три дюжины дней он, к собственному неприятному удивлению, ни разу не добился настоящего успеха. Да, его охотно встречали, приглашали выступить, как раньше, бесплатно угощали свежесваренным пивом, вели привычные разговоры «за жизнь»… Но как только начиналось собственно представление, лица людей очень быстро скучнели и наполнялись необъяснимым разочарованием. Причем это случилось не в одном, не в двух… а почти во всех местах, где ему доводилось появиться! Словно владыка Айд вдруг лишил его своего благословения. Или злой рок повис над головами бродячих артистов. Просто какое-то проклятие. Чтобы за целый месяц ни одного нормального сбора… нет, не может такого быть. Если, конечно, за зиму никто не подменил отзывчивых долинцев на каких-то непонятных, неулыбчивых и крайне взыскательных чужаков.
Господин Дул тяжело вздохнул, оглянулся на невысокий пригорок, на котором его уже пол-оборота ждала остальная труппа. Со смешанным чувством покосился на смирных лошадок, третий год исправно тянувших на своих плечах весь его невеликий скарб, умещающийся в двух стареньких повозках. Затем снова посмотрел на показавшуюся впереди деревню и мысленно испросил у владыки Айда благословения.
– Охрани, повелитель, от неудачи, – беззвучно прошептал он, привычным движением доставая из-за пояса нож. – Яви волю свою, господин мой. Услышь мою просьбу. Прими мою жертву. И дай смелости правильно растолковать твое повеление, ждущее нас за этим поворотом. Дарэ.
Господин Дул бестрепетно полоснул лезвием по левому запястью, на котором и так имелось немало шрамов, спокойно проследил за тем, как кровь тоненькой струйкой стекает по коже, медленно и словно неохотно проливаясь на потемневший от времени жертвенный камень. Терпеливо дождался, пока наполовину вросший в землю валун покраснеет полностью, и только потом аккуратно замотал руку специально приготовленной тряпицей.
Вот и все.
Жертва принесена. Все слова сказаны. И если милосердному владыке будет угодно, то сегодня труппу будет ждать не только успех, но и теплая постель, и бесплатная еда, и даже звонкая монета. А если же нет, значит, жизнь старого бродяги стала не угодна повелителю ночи. И значит, нет больше смысла испытывать его терпение – в этом случае господину Ридоласу останется только смиренно принять волю покровителя, склонить перед ним седую голову и отдать наконец Айду то последнее, что еще оставалось.
Закончив с раной, хозяин бродячего цирка снова вздохнул и медленно двинулся в обратный путь.
– Едем, – сухо велел он, встретив вопросительные и откровенно тревожные взгляды из повозок. – И да поможет нам Айд.
– Дарэ, – нестройно откликнулась труппа. Почти сразу в воздухе щелкнул умело раскрученный одним из мальчишек бич. Отзываясь на команду, низкорослые лошадки послушно напряглись. Их серые гривы, подстриженные почти под корень, дружно вздрогнули, такие же короткие хвосты вяло мотнулись из стороны в сторону. Но свое дело лошадки знали – крытые старенькой, хотя еще довольно справной тканью повозки со скрипом стронулись с места и неохотно покатились под уклон, с каждым мгновением все быстрее и быстрее приближая невезучую труппу к хорошо знакомым воротам, за которыми их ждало решение владыки Айда, вечного и справедливого.
Настороженно следя за приближением деревянного частокола, господин Дул незаметно очертил голову охранным кругом, осторожно потрогал намокшую повязку на левой руке и с некоторым облегчением подумал, что это – хороший знак: владыка ночи любит свежую кровь. И то, что повязку уже можно выжимать, ему наверняка понравится: что, как не это, свидетельствовало о чистоте намерений дарящего?
От последней мысли в душе наконец загорелась слабая надежда. Однако горела она недолго – ровно до того времени, пока труппа не миновала гостеприимно раскрытые ворота и не попала на непривычно пустую улицу, где, против обыкновения, никто не пожелал встретить долгожданных гостей. Никто не перехватил их по дороге, не поинтересовался жадно, надолго ли они и как скоро настанет представление – деревня казалась вымершей. Заброшенной. И только по некоторым признакам вроде бесстрашно распахнутых ставен, бодро болтающегося на веревках белья или мокрым следам у колодца, где кто-то совсем недавно набирал, а потом неосторожно опрокинул ведро воды, можно было догадаться, что это далеко не так.
В полнейшей растерянности труппа миновала подозрительно молчаливые дома, из которых по-прежнему никто не спешил выскакивать, звенящими голосами оповещая соседей о том, что «…наконец-то дядюшка Дул приехал!», проехала мимо развалившихся в теньке псов, которым не было до чужаков никакого дела, засеянных огородов, пустых завалинок возле крепких заборов, на которых в такой солнечный день почему-то не сидело ни одного старика…
От нехорошего предчувствия у господина Ридоласа болезненно сжалось сердце.
А когда повозки вывернули с единственной улочки на небольшую площадку перед домом местного старосты, он неожиданно понял, почему в последнее время им так не везло, куда подевались жители и почему все они нашлись именно здесь. В самом центре немаленькой деревни. Вокруг наспех сооруженного помоста, на котором под веселый смех и восторженный рев разноцветной толпы какой-то полуобнаженный парень с поразительной легкостью на спор ломал конские подковы. А второй с таким же невероятным проворством играл тремя длинными стальными прутами, смутно похожими на кочерги.
Господин Ридолас аж закаменел от неожиданной догадки.
– Конкуренты… – неверяще прошептал за его спиной гимнаст Брит, поддержанный нестройным гулом сперва растерянных, а потом и откровенно раздраженных голосов.
И вот тогда хозяин бродячего цирка наконец увидел истинную причину своих бесконечных неудач. А осознав, мгновенно помрачнел и впервые за многие годы почувствовал, как в его душе шелохнулась справедливая жажда мести.
Глава 1
Возле последнего дома господин Ридолас, велев своим оставаться на месте, спрыгнул с облучка, твердо намереваясь выяснить, откуда тут взялись наглые чужаки. Кинув поводья ближайшему из мальчишек, он немного нервно поправил старую шляпу, огляделся по сторонам, но потом напомнил себе о недавней жертве и решительно двинулся вперед. Однако толпа впереди оказалась настолько плотной, что почти сразу стало ясно – быстро добраться до чужаков ему не удастся. Придется прорываться с боем. К тому же нешуточным: представление уже в самом разгаре, люди ощутимо напряжены, у мужиков кулаки сжаты, мысли с беспокойством крутятся вокруг того, сумеют ли они с такой же легкостью повторить то, что творит негодяй на помосте; у девок глаза горят неподдельным восхищением; бабы незаметно прихорашиваются и торопливо вспоминают о том, как именно надо стрелять глазками; у детворы рты распахнуты так, что вот-вот порвутся. Деревенские едва не пожирают этот несчастный помост жадными взорами. Еще пара минок, и тот просто задымится! Дай только волю эмоциям!
Господин Ридолас, оглядев возбужденные, раскрасневшиеся лица вокруг, заметно нахмурился, заколебался, но все-таки неохотно признал, что если начнет сейчас высказывать свои претензии, то, скорее всего, ничего не добьется. А то и тумака получит от деревенских за безнадежно испорченное представление. Не говоря уж о том, что в ближайшие пять лет в этой деревне и в большинстве окрестных ему лучше не появляться: толпа – зверь злопамятный, агрессивный, упрямый. Тогда как ему сейчас прикрывает спину только один-единственный силач, который никогда не умел сражаться с невооруженными крестьянами, хлипкий подросток, основная сила которого крылась в остром, но пока бесполезном язычке, трое совсем юных мальчишек и две молодые женщины, которых надо непременно беречь, потому как на них одних сейчас держалось благополучие труппы.
С трудом заставив себя стоять спокойно, господин Ридолас с раздражением посмотрел на самодельную сцену, на которой какой-то незнакомый парень в очередной раз уронил на доски сломанную подкову, и невольно задержал на нем оценивающий взгляд.
А чужак хорош собой – высок, отменно сложен, обнажен по пояс и совсем не боится демонстрировать гуляющие под кожей мышцы. Приятные черты лица, бронзовые волосы, отдающие на свету отчетливой рыжиной. Крепкие руки, мощная шея, красивый торс. Невероятно сильные пальцы, раз за разом ломающие толстые подковы… не исключено, что когда-то он был кузнецом: вон какие широкие ладони. Да и плечи под стать. Аж лучится весь нерастраченной мощью, стервец, откровенно бахвалится перед девками, играет молодой силушкой, однако же пальцы подворачивает, когда за подкову берется, совершенно особенным образом. Да, видимо, все-таки кузнец. Который почему-то бросил прибыльное дело и ушел на тракт, будто считал это лучшей долей.
Впрочем, пути богов неисповедимы, поэтому вопрос о причинах Ридолас Дул оставил без ответа и, заметно поостыв, пригляделся к чужакам повнимательнее.
Второй парень тоже был хорош, хотя и смотрелся далеко не так внушительно, как первый: чуть поуже в кости, справно одетый, подпоясанный простой веревкой вместо обязательного для каждого семейного мужика ремня. Мешковатая рубаха, закатанные до колен штанины, пыльные сапоги, сиротливо валяющиеся под помостом… однако силушкой его владыка Айд тоже не обидел – тяжелые металлические прутья (никак заготовки ему неудачные местный кузнец одолжил?) так и летали в его руках, так и порхали невесомыми палочками, словно бы не из железа были сделаны, а из дерева. Причем чужак их не то что ни разу не уронил, но даже виду не показал, что хоть сколько-нибудь устал.
По достоинству оценив этот рискованный трюк, господин Ридолас озадаченно моргнул.
Ничего себе! Неужто совсем не боится задеть соседа?! Или так уверен в своих силах, что не держит даже мысли об ошибке?
Тем временем чужак ловко перехватил все три прута в воздухе, лихо поклонился, тряхнув русой головой, а потом спрыгнул на землю и охотно продемонстрировал ближайшим зрителями свои снаряды.
Бородатые мужики только уважительно крякнули, ощутив несомненную тяжесть прутьев и убедившись в том, что никакого обмана нет, затем одобрительно покосились на жилистую фигуру парня и недоуменно покачали лохматыми головами. Он же, оставив им железки, гибким движением взметнул себя обратно на помост, таинственно улыбнулся, наповал сразив стоящих поодаль девушек белозубой улыбкой. А потом вытащил из какого-то мешка пару кинжалов, хитро подмигнул и, не поменявшись в лице, вдруг метнул их в ухмыляющегося бронзоволосого.
Без всякого предупреждения.
В спину.
Так буднично и просто, словно каждый день только и делал, что покушался на простых людей.
Господин Дул невольно вздрогнул, слишком уж явственно представив, как оружие с силой вонзится в живое тело, как неловко покачнется от удара раненый, как внезапно изменится его красивое лицо, распахнутся в немом удивлении глаза, брызнет на доски горячая кровь…
Он даже инстинктивно напрягся в ожидании болезненного вскрика, но второй парень как почуял неладное – вдруг стремительно обернулся, проворно уклонившись от летящей навстречу смерти, поразительно спокойно проследил за тем, как кинжалы, не причинив ему ни малейшего вреда, с глухим стуком воткнулись в стену ближайшего дома. Смерил русоволосого многообещающим взглядом. Потом так же спокойно наклонился, подобрал с помоста две новенькие подковы и, словно в отместку, небрежно запустил их в напарника. Да с такой силой, что если бы цели достигла хотя бы одна, лежать потом бы дураку на этих самых досках с проломленной головой.
У господина Ридоласа тревожно екнуло сердце. Но русоволосый благополучно перехватил подковы прямо в воздухе, криво усмехнулся, заслышав запоздалые испуганные вскрики из толпы. Крутанул их на ладони, будто примериваясь. Наконец перекинул обратно напарнику, и потом… эти ненормальные вдруг начали жонглировать! И до того ловко, что у зрителей внизу, едва не начавших икать с перепугу, вырвался слаженный вздох.
Господин Ридолас, позабыв про недавний гнев, неверяще замер. А потом заметил, что движения парней начали постепенно ускоряться, ошарашенно проследил за тем, как силач поднял в воздух еще четыре подковы (видимо, местный кузнец захоронку свою открыл ради такого случая или же в срочном порядке перепортил всех местных лошадей), удивленно моргнул, пытаясь представить себе, сколько времени и сил ушло на проработку этого трюка. Осмыслил разницу. А затем вдруг с горечью осознал, почему его собственную труппу стали принимать так прохладно.
Да уж… такое зрелище не каждый день увидишь.
Он невольно затаил дыхание, больше не желая чужакам поражения. Тогда как они вдруг начали перебрасывать подковы то выше, то ниже, играли с ними, ловко перехватывая прямо в воздухе из самых причудливых положений. Однажды бронзоволосый рискнул даже пропустить одну под коленом, явно поддавшись настроению толпы и собственному куражу. А когда подковы наконец перестали мелькать перед глазами и одна за другой оказались в руках удивительных жонглеров, завороженные зрители отреагировали такими овациями, что господин Дул внезапно поймал себя на мысли о том, что завидует. Причем на тоскливой мысли, очень грустной, рядом с которой недавно бушевавший гнев окончательно утих и посрамлено уполз куда-то на задворки сознания.
Да и чего теперь злиться? У столпившихся вокруг людей так ярко горели глаза, а лица были до того выразительны, что бессмысленно пытаться их переубедить. Тут уже ничего не поделаешь: незнакомцы заполучили их с потрохами, потому что умудрялись творить на помосте такие вещи, которых немолодой циркач ни разу за свою долгую жизнь не видел.
Некстати вспомнив жертвенный камень у дороги, господин Ридолас помрачнел. И, машинально повторяя про себя слова утренней молитвы, едва не пропустил момент, когда незнакомцы красивым, отработанным движением завершили удачное выступление, лихо откланялись и под восторженные крики зрителей удалились со сцены. Он хотел было последовать за ними, чтобы спросить, кто такие и откуда взялись в Благословенной, однако, как оказалось, представление на этом не закончилось: почти сразу на помосте появился симпатичный худощавый паренек с коротко стриженными светлыми волосами и тонкими пальцами прирожденного музыканта. А следом из-за импровизированных кулис выбежала широкогрудая, зубастая, невероятно лохматая псина неопределенной породы. Причем очень крупная псина. Гораздо крупнее тех, что сидели на цепи во дворах здешних старожилов. И, наверное, крупнее даже тех, которые отъедались на дармовой похлебке при многочисленных храмах.
Поначалу господин Дул не понял, при чем тут собака, но все-таки заинтересовался, решив обождать с вопросами еще немного. А толпа уже довольно загудела, захлопала, и он снова поймал себя на мысли о некстати проснувшейся зависти.
Тем временем паренек на помосте сделал странный жест, по которому могучий пес послушно поднялся на задние лапы. А затем, к полному восторгу публики, еще и пошел в таком неприличном виде, забавно помахивая хвостом и высунув от усердия язык. Сделав вокруг хозяина полноценный круг, с удовольствием схрумкал брошенный юношей сухарик, довольно заурчал, пару раз бодро подпрыгнул, явно надеясь на новое угощение. Но получил вместо вкусненького еще один знак и, шумно облизнувшись, снова поднялся. Только на этот раз не на задние, а на передние лапы, при этом поразительно ловко удерживая равновесие.
Услышав удивленные шепотки среди зрителей, юноша слабо улыбнулся. А затем как-то по-особенному свистнул, сделал широкий шаг в сторону и непонятно кому подмигнул.
Собака как будто ждала этого – радостно взвизгнув, серой молнией кинулась к хозяину, ужом протиснулась у него между ног, смешно извиваясь и неистово нахлестывая воздух пышным хвостом. Они так и пошли: парнишка неторопливо вышагивал по помосту, громадный зверь охотно вился у него в ногах, после каждого шага нетерпеливо подпрыгивая, толкаясь носом и всячески выражая бурный восторг. Женщины, глядя на него, широко улыбались, мужчины только хмыкали в бороды, детвора восторженно тыкала пальцами в «большую послушную собачку». А потом радостно запищала, когда разыгравшийся пес в какой-то момент высоко подпрыгнул и смачно лизнул хозяина в нос, после чего поспешно отскочил и заискивающе припал к полу, словно всем видом говоря: я случайно, честно-честно!
Юноша, брезгливо утеревшись, погрозил ему кулаком, но зверь, видимо, совсем разошелся и от избытка чувств вдруг совершил такой невероятный прыжок, перекувырнувшись через собственную голову, что первые ряды зрителей от неожиданности даже отпрянули. И лишь через пару синов сообразили, что на самом деле это просто еще один трюк, а здоровенный пес, лихо закручивающий на помосте настоящее сальто, ничуть не смущается ни своими размерами, ни собственным (весьма далеким от щенячьего) возрастом.
К тому же было хорошо заметно, что ему это нравилось. Причем так сильно, что он не остановился до тех пор, пока хозяин не подошел и не взялся властно за мохнатую холку, заставив его с тихим взвизгом упасть на брюхо.
– Спокойнее, – тихо велел паренек, настойчиво заглядывая в диковато горящие глаза пса. – Еще спокойнее, Лок. Твоя работа пока не закончена. Помнишь?
Пес, мгновенно присмирев, с обожанием лизнул держащую его руку, после чего ловко вывернулся и шустро спрыгнул на землю. А затем, уверенно поднявшись на задние лапы, ловко поймал пастью брошенную хозяином шапку и пошел между рядами послушно расступающихся людей, выразительно подставляя ее под чужие руки.
– Благодарим вас за внимание, – низко поклонился с помоста парнишка. – На сегодня представление окончено. Надеемся, нам удалось вас удивить и порадовать. Да благословит вас бессмертный владыка и да одарит за щедрость и бескорыстие.
– Дарэ, – охотно откликнулась толпа, и в шапку тут же посыпались многочисленные монеты.
Господин Ридолас в третий раз за утро тяжело вздохнул, а потом неожиданно понял, что делать ему в этой деревне больше нечего: после того, что показали сейчас чужаки, все его номера, придуманные за недолгую зиму, будут выглядеть пресно и скучно. Никакого зрелища не получится. Да и денег заработать не удастся. Придется разворачиваться и уходить восвояси, с тоской сознавая, что рядом с этими молодыми лихачами им совершенно нечего ловить.
«Мы им не соперники больше. Совсем. Они – победители, и этим все сказано».
Господин Ридолас с тяжелым сердцем отвернулся и побрел прочь, с горечью слыша, как за его спиной люди со смехом бросают в шапку звонкую монету. Ему даже возмущаться уже не хотелось: все было слишком очевидно. Чужаки молоды, полны сил, у них есть в запасе необычные трюки и уловки. Они с невероятной легкостью покорили сердца зрителей, и отвоевать их обратно уже не удастся. Как ни старайся, но для этого не хватит ни зажигательных танцев Дии и Лики, ни шуток Лива, ни всех умений Брита. Не говоря уж о том, что неоспоримая сила Шига уже дважды за сегодняшний день была поставлена под сомнение.
Неужели вот он, ответ владыки?
Неужели это и все?
Неужели для них остался лишь один выход?
Господин Ридолас Дул сгорбился и опустил плечи.
– Ну что? – с тревогой спросили девушки, когда он, вернувшись, понуро забрался обратно в повозку.
Хозяин не ответил. Только неопределенно качнул головой и с грустью посмотрел на перевязанную руку. После чего еще раз вздохнул и велел разворачиваться в сторону трактира: ничего другого им не оставалось. Лишь перекусить напоследок, дать роздых уставшим лошадям и поскорее направиться вон, стараясь не думать об очередной (видимо, последней для него?) неудаче.
В единственном на всю деревню трактире было закономерно пусто, так что расстроенным циркачам никто не помешал зайти и безнаказанно занять самый лучший стол. Благо других претендентов не имелось: все они сейчас толкались на площади, облепив удачливых чужаков, как мухи – крынку со сладким вареньем. Всем хотелось самолично убедиться, что силач ломал настоящие подковы. Смешливым красавицам, вопреки наставлениям матушек, не терпелось поближе взглянуть на его обнаженный торс. Взрослые, бородатые, а порой и седые мужики испытывали какой-то детский восторг, старательно подбивая второго парня на какое-нибудь лихачество. Тогда как любопытной детворе наверняка хотелось до дрожи в коленках погладить необычного пса, который вызвал у них столько искреннего восхищения.
Не раз бывавшие в роли кумиров, бродячие артисты хорошо знали, что это такое, когда тебе благоволит толпа. И знали, что нет ничего более затягивающего, чем хотя бы недолгое время качаться на волнах заслуженной славы. Когда на тебя смотрят во все глаза, когда в этих глазах горит неподдельное восхищение. Когда тебя любят. Неотрывно следят в надежде увидеть еще что-нибудь этакое. И когда тебя готовы на руках носить всего лишь за доставленное мимолетное удовольствие.
Господин Ридолас, завидев вышедшего из кухни хозяина – цветущего розовощекого толстяка, невесело кивнул.
– Господин Дул!
– Здравствуй, Ир, – вяло отозвался он. – Ты был прав: я все-таки сюда вернулся.
– Когда представление будете давать? – деловито осведомился трактирщик, подходя к столу. – Завтра? Послезавтра?
Господин Ридолас покачал головой.
– Нет. На этот раз мы проездом.
– Как? – искренне огорчился Ир. – Совсем не задержитесь?
– Нет, Ир. Некогда.
Трактирщик окинул взглядом откровенно мрачного верзилу Шига, которого знал уже не первый год; грустных девушек, из которых светленькая Лика всегда умела поднять настроение, а темненькая Дия могла довести своим танцем до настоящего исступления; подметил насупленные брови Брита, который уже второй год колесил по долине вместе с труппой; непривычно серьезного Лива, от которого, против ожидания, не донеслось с порога ни одной скабрезной шутки… и растерянно развел руками.
– Жаль. Честное слово, господин Дул, мне очень жаль. Я так надеялся посмотреть на ваших искусниц…
Девушки переглянулись и неловко отвели глаза. Сегодня они искренне рассчитывали блистать и поражать воображение мужчин. Сегодня надеялись, как и всегда, вызвать здоровую зависть у женщин. Их аккуратные фигурки были намеренно утянуты в поясе так, чтобы подчеркивать и увеличивать стройность и без того узких талий. Пышная грудь Лики едва не прорывала тугой лиф. Острый носик Дии был уже готов недовольно сморщиться от громких выкриков разгоряченных зрителей… но где они, эти зрители? Где аплодисменты и заслуженная слава?
То, что происходило на помосте, видели все. И все понимали, что хозяин не зря решил уехать, вопреки обычаю, без представления.
Господин Ридолас невесело усмехнулся.
– Что поделаешь, Ир? Кажется, нас опередили.
– А, вы про новеньких? – довольно заулыбался трактирщик. – Это да. Вчера только приехали к ночи, а сегодня – вон что выдали.
– Откуда они взялись? – мрачно пробурчал Шига, недобро зыркнув исподлобья.
– Айд знает. В прошлом году еще не было, а в этом – вот они, родные. Блистают везде, куда только приходят. Я две дюжины дней тому у тетки был в Болотцах: как их увидел, так и обомлел. Как они с ножами управляются! Как головы с фишками морочат! А как у них девчонка поет… с ума сойти! Даже не думал, что такой голос хоть раз услышу! Настоящее чудо! Да и пес тоже хорош. И играют на байре они отменно… я как подошел, так и сказал, что у нас им будут рады. Правда, не думал, что завернут, а оно вон как вышло. Но я прав оказался – с самого утра они народ к себе привязали. Даже пиво выпить… ха-ха… и то с рассвета так никто и не зашел!
– Значит, это ты их сюда пригласил? – недоверчиво переспросил господин Ридолас, с трудом переваривая неприятные новости.
– Девчонка? – неожиданно встрепенулся Лив.
– Играют? – вопросительно приподняли брови девушки.
– Именно, – закивал трактирщик. – Такие сценки делают, что я со смеху едва не лопнул. Особенно про короля и шута. Настоящие покатушки. Они себя называют «Веселая компания», и должен сказать, что это действительно так. Если уж старик Борго примчался спозаранку, чтобы послушать их шутки, то… короче, вот так.
– Дела-а… – неопределенно протянул Лив, нахмуривая тонкие брови. – А давно они тут бродят?
– Да с месяц, наверное. Может, больше. Как сезон начался, так и гуляют по дорогам, веселят народ. Я про них даже от проезжих уже слышал.
Неожиданно снаружи послышался шум.
– Ну вот, – обрадовано вскинулся трактирщик. – Уже и закончили. Наконец-то народ решил горло промочить. Что вам принести, уважаемые? Только думайте быстро – сейчас тут такое начнется…
Ир оказался совершенно прав: едва гости успели заказать по миске с кашей и кружке кисловатого пива, как дверь трактира бодро распахнулась, и внутрь хлынула взбудораженная толпа, наперебой обсуждающая недавнее представление. Причем если обычно женщины не снисходили до посещения единственного в деревне питейного заведения, оставляя это на совести мужей, то сегодня и их среди зашедших оказалось немало. А следом за местными появились и герои сегодняшнего дня: оба крепких парня, чем-то неуловимо похожие друг на друга; громадный пес, невозмутимо вышагивающий впереди всех; еще один молодой парень, смотрящийся по сравнению с первыми довольно худым, хотя тоже подтянутым и с виду очень гибким. А самым последним зашел тот самый светловолосый паренек, ведущий под руку старого, сгорбленного, совершенно седого деда, при виде которого господин Ридолас удивленно приподнял брови.
Это еще что за новости? Старик? Неужели это и есть их хозяин?!
– Сюда, дедушка. Осторожнее, не споткнись… вот так, садись-ка… – вдруг сказал паренек, аккуратно усаживая старика не ближайшую лавку и одновременно развеивая последние сомнения господина Дула. – Потихоньку. Помаленьку…
– Я могу сам, – упрямо просипел древний дед, с видимым трудом опускаясь на жесткое сидение.
– Я знаю, дедушка. Я только помогаю.
– Гайка…
Паренек тихо вздохнул.
– Дедуль, мы же договорились!
Старик тоже вздохнул, отбросил с морщинистого лица длинные седые лохмы (давно, кажется, нечесаные, хотя и тщательно вымытые), потом нахмурил такие же седые, невероятно лохматые брови и уставился на «паренька» поразительно живыми, совсем не стариковскими глазами.
– Гайка, я еще не настолько плох, чтобы ты бы меня на руках носила.
– Да, дедуль. Я не сомневаюсь.
– Если бы только бабушка видела…
Господин Ридолас, каким-то чудом расслышавший в царящем вокруг гаме каждое произнесенное слово, изумленно округлил глаза и ошарашенно уставился на «паренька». Да как же это… да что ж это такое… да неужто он – это и не «он» вовсе?!
Он быстро оглядел старенькие, штопанные не меньше сотни раз штаны, узкие плечи, короткие, всего до плеч, волосы цвета спелой пшеницы. Наконец подметил подозрительно узкую талию, искусно скрытую за просторной мешковатой рубахой (явно – с чужого плеча и тоже застиранную до невозможности), а потом вдруг увидел вблизи лицо и пораженно замер.
– Девчонка! – тихо воскликнул Лив, тоже уставившись на чужачку во все глаза. – Эй, Шига, ты видишь?!
Здоровяк хмуро кивнул.
– Действительно, девчонка!
– Тихо вы, – фыркнула Лика, ревниво смерив одетую в мужскую одежду девушку с головы до ног. – Нашли чему удивляться! Все бы вам только на девок глазеть!
Лив только растерянно покачал головой: у чужачки оказалась поразительно светлая, как будто специально выбеленная кожа. А еще – очень тонкие руки, которые явно никогда не держали ничего тяжелее котелка; красивый овал лица с очень правильными чертами и весьма необычные глаза – сине-зеленые, которых он еще ни у кого в долине не видел. Весьма запоминающиеся, надо сказать, глаза. Яркие. Как будто пылающие изнутри своим собственным светом. Причем издалека это было не так заметно, зато сейчас, вблизи…
Лив, когда по нему мазнул ее взгляд, почувствовал, как по спине пробежали волнительные мурашки. А потом вздрогнул от толчка под столом, наткнулся на предупреждающий взгляд Лики и поспешно отвел глаза. Правда, продолжал рассматривать странную девушку исподтишка – слишком уж она была необычной. И одеждой своей, и трущимся под ногами псом, который в тесноте трактира показался ему еще больше, чем на улице; и даже усевшимися рядом мужчинами, которые, едва у стола показался Ир, уверенно заказали себе плотный обед и большую кость для голодной собаки.
Впрочем, отчего бы этой девушке не ходить в штанах? Небось, в платье так ногу не задерешь и больше половины трюков с псом не покажешь. Так что это просто костюм. Старенький, неудобный, непривычный, но костюм. Как широкие юбки у Дии или тугой корсет для Лики. Ничего больше.