Сейчас этот «без пяти минут писатель» открыл им кошмарную входную дверь – резную, с позолоченной ручкой, в лучших традициях мещанства. И, глядя на его опухшие веки, болезненно-бледное лицо, важно поджатые губы, Роберт невольно почувствовал глубокое удовлетворение от того, что у него такие вменяемые дети.
Сыну Роберта и Маргариты, Филиппу, едва исполнилось 20. И он был человеком страстей: красивый и мятежный, с обаятельной мальчишеской улыбкой и блестящим чувством юмора, он обладал абсолютно неуправляемой тягой к прожиганию жизни. И с этим не мог совладать никто: ни Роберт с его строгим подходом и готовностью к жестким санкциям, ни Маргарита с ее ангельским терпением и зачаточными познаниями в психоанализе.
Фил вел себя как придурок. Напивался. Раскатывал по городу пьяным и обдолбанным. Разбивал машины (в количестве трех штук). Заводил красивых девушек (и никогда не встречался меньше чем с тремя одновременно). Бросал их неожиданно и без всякого объяснения причин (за что не раз получал физический и имущественный ущерб). Экспериментировал с наркотиками. Таскался по клубам. Периодически вылетал из очередного вуза и отправлялся отметить это дело где-нибудь на Ибице или Гоа.
Он был абсолютно несносен. Но Роберт все равно не мог не любить его.
Во-первых, за огромную самоиронию. Во-вторых, за бесконечную предприимчивость и изобретательность (которая проявлялась обычно в минуты, когда нужно было достать деньги или выкрутиться из очередной передряги).
С неудовольствием Роберт вспомнил, что сегодня пятница. А значит, вполне вероятно, что в эту самую минуту сын спускает его деньги и активно втягивает себя в очередные неприятности, чтобы в понедельник объявиться дома на пороге с грустными глазами Кота из «Шрека» и попросить еще денег на решение каких-то неотложных проблем. И если даже у Роберта хватит силы духа отказать ему и пригрозить вообще заблокировать карточку, то наверняка уже к среде-четвергу он, как обычно, почувствует себя виноватым в том, что так суров к сыну. И сломается и снова даст Филу денег, чтобы на следующей неделе все повторилось вновь… От этих мыслей пришло бессилие и желание стремительно напиться.
Вечер шел как обычно. Все те же люди, все те же темы. Кто купил квартиру в Черногории. И что теперь будет с недвижимостью в Турции. И вырастут ли наконец цены на нефть. И если не вырастут, то что станет с рублем. И насколько подорожали стройматериалы после очередного скачка евро. И почему Mercedes нужно менять на BMW и ни в коем случае не на Lexus. Разговор шел вяло и лениво. Под белое вино. Ни у кого из присутствующих не было желания спорить и отстаивать свою позицию. Наверное, потому что мнения и мысли у всех присутствующих были до нелепости похожими.
Роберт внутренне усмехнулся, сочтя это забавным. А что если бы он сейчас взял и учинил что-то неподобающее? Например, заявил, что Lexus лучше BMW. Что неважно, сколько денег они потратят на новый ремонт, он все равно будет выглядеть так же мещански вычурно, «богато» и нелепо, как старый. Еще он мог бы сказать, что хваленое вино из Тосканы, которое они пили и с умным видом болтали в бокалах, – это кисляк, который вызывает у него изжогу и головную боль.
На секунду Роберт представил себе выражение их лиц, если он брякнет что-то подобное, и даже хмыкнул от удовольствия.
Он перевел взгляд на жену, но Маргарита не обращала на происходящее вокруг никакого внимания, она просто сидела в стороне, уткнувшись в свой iPhone, и сосредоточенно отстукивала кому-то SMS, похоже, целое послание. И Роберт снова почувствовал себя виноватым. Не надо было тащить ее сюда. Похоже, здесь она совсем несчастна, хоть и крепится и упрямо утверждает, что она в приятии…
– А ты что на это скажешь, Роберт? – из прострации его вывел голос Ольги, хозяйки дома.
Он очнулся. Все взгляды были направлены на него. Он чувствовал себя как в пятом классе, когда учитель вызвал его к доске, а он не знал ни ответа, ни даже вопроса, потому что был с головой погружен в любовную переписку с соседкой по парте.
– Скажу насчет чего? – пришлось уточнить ему.
– Ну, насчет родов… Где, по-твоему, лучше рожать: в России или в США? Вот ты бы дочь куда отправил рожать?
– Вообще-то, она не беременна. – Роберт покосился на толпу с надеждой, что дал правильный ответ и теперь от него отстанут.
– Ну, неважно, скоро же наверняка забеременеет, и вот тогда что ты будешь делать? С одной стороны, в России, конечно, рожать душевнее. Никаких лишних прибамбасов, эпидуралок и кесаревых всем подряд. Никакого злоупотребления техническим прогрессом. И это, я считаю, правильно. Нечего выдумывать! С другой стороны, в Штатах же ребенку можно сразу сделать гражданство…
Роберт беспомощно огляделся по сторонам в поисках Маргариты, но она, похоже, вышла из комнаты. К счастью, его телефон зазвонил. Извинившись, он выбрался из плотного кольца климактерических теток, обсуждающих роды, и быстро вышел на крыльцо. Звонил сын, что в пятницу не предвещало ничего хорошего.
– Пап, привет. Как дела? Ты пил уже сегодня?
– Пил, а что?
– Да так, ничего… Я тут просто машину покоцал. Подумал, может, ты приедешь, оттащишь. А то у меня на эвакуатор денег не осталось.
– Какую еще машину? – Роберт внутренне обледенел. Он ненавидел это чувство беспомощности, которое возникало каждый раз при общении с сыном.
Ему-то казалось, что он знал его как облупленного и на этот раз перестраховался от всех возможных проблем, которые он может ему создать. Но каждый раз выяснялось, что маленький ублюдок вновь его обставил и придумал что-то, чего он не предусмотрел.
– Ты вообще в своем уме? У тебя машины уже месяца три нет, как, впрочем, и прав. Чью ты машину покоцал?!
Виноватое молчание. Выдох. Роберт буквально видел, как на другом конце провода Фил выпустил сигаретный дым и жестом усталости и отчаяния взъерошил рукой свои светло-русые волосы.
– Мамину… Так ты приедешь?
Роберт устало вздохнул. Ему хотелось сказать сыну очень многое.
Например: «Какого черта ты делаешь со своей жизнью?», или «Где я так облажался? Что сделал не так?», или «Когда же ты наконец перестанешь издеваться надо мной, сраный ты безответственный говнюк?» Больше всего Роберту хотелось дать отбой и больше не брать трубку. Но ничего из этого он себе позволить не мог. Любая искренняя эмоция, которую он решился бы озвучить, прозвучала бы слишком истерично. Такое, по мнению Роберта, могла себе позволить только женщина, причем женщина невысокой культуры и слабой самодисциплины.
Проявление эмоций Роберт считал синонимом слабости. Однако просто послать сына подальше и повесить трубку Роберт тоже почему-то не мог. Странно, у него получалось быть безжалостным с кем угодно: с подчиненными, с бомжами, просящими милостыню, с родителями, с женой и дочерью. Но не с сыном. Из всех возможных достойных людей в этом мире Фил был единственным, кому он физически не мог сказать «нет».
Даже если бы он сейчас дал отбой, уже в следующую минуту его обычно довольно скупая фантазия разгулялась бы до масштабов паранойи. А вдруг Фил сбил пешехода и ему грозит срок? А что если он просто бросит Маргаритину машину и убежит? А может, он въехал в каких-нибудь кавказцев, которые уже собрали всю диаспору, чтобы угандошить его морально, финансово и физически?
Язык Роберта словно примерз к небу. Никакие правильные слова не шли с губ. Никакие, кроме: «Пришли в СМС адрес, я подъеду».
– Сейчас пришлю, – в голосе Фила слышалось заметное облегчение, но признательности не чувствовалось. Роберт свыкся с тем, что сын никогда не благодарит его за помощь, принимая ее как должное, но привычка почему-то не сделала этот опыт менее болезненным.
Роберт дал отбой и устало опустился на резную скамейку, совершенно неудобную, но, по всей видимости, очень «элитную». Он бросил курить много лет назад, еще до рождения детей. Но сейчас бы совсем не отказался от сигаретки. В конце концов, разве не за этим люди курят? Чтобы обозначить драматизм ситуации, не выходя за рамки адекватности…
Заколыхались кусты сирени. Из-за живой изгороди вышла Маргарита, немного рассеянная и тоже с телефоном в руках. Не иначе как Фил и ее уже успел обрадовать. Роберт невесело улыбнулся ей и похлопал по скамье рядом с собой, приглашая присесть рядом.
– Ты уже в курсе?
– Чего?
– Фил опять машину разбил.
Очевидно, бесчисленные поездки в Непал и медитации на Бали не прошли для Маргариты даром, потому что на лице ее не дрогнула ни одна мышца.
– Он в порядке?
– В полном, – сказал Роберт, хотя и не уточнял этого в разговоре с сыном, видно, уже привык за время всех его передряг, что у Фила, как у кошки, девять жизней и ничего по-настоящему плохого с ним случиться не может. И действительно, как бы он ни косячил, на проблемы со здоровьем никогда не жаловался. Даже в тот раз, когда заснул пьяный за рулем и разбил машину до состояния «не подлежит восстановлению». Сам он при этом восстановился уже на следующий день, приложив одну ледяную банку пива к шишке на лбу, а другую залив в два глотка внутрь.
– Ты разберешься с этим? – спросила Маргарита, и в этом ее вопросе была такая прелестная уязвимость, такая отчаянная надежда, что Роберт невольно вспомнил, почему он влюбился в нее больше двадцати лет назад.
Ее искренняя ранимость вдохновляла его больше, чем натужные попытки всегда мыслить позитивно.
– Он разбил твою машину, – уточнил Роберт бодро, – но ты не волнуйся, я сейчас съезжу, все выясню, заплачу за ущерб тем, кого Фил протаранил, потом отбуксирую твою машину в гараж на эвакуаторе, а завтра утром позвоню в один сервис, который работает без выходных, и…
– Я говорю не про разбитую машину, – холодно оборвала его Маргарита. – Я говорю про нашего сына.
– А что с нашим сыном? – подчеркнуто спокойно уточнил Роберт, убирая руки в карманы брюк, чтобы сжатые кулаки не выдали его истинных мыслей.
– Ты думаешь, почему он так себя ведет?! Почему каждые выходные исполняет одну и ту же историю?
– Даже не знаю! – Роберт почувствовал, что лимит его терпения исчерпан и сдерживать себя больше нет смысла. – Может, потому что он эгоистичный и безответственный говнюк, который в жизни не отвечал за свои поступки?
– Ты вообще слышишь себя?! – Нежное и благородное лицо жены исказилось гримасой отвращения. – Ты говоришь о нашем сыне! Да, он инфантильный. И незрелый. И бунтарь, каких поискать. Но люди не становятся говнюками просто так. Никто еще не превратился в говнюка потому, что его жизнь была слишком хороша и безоблачна! Счастливые люди так себя не ведут! Счастливые люди не бьют машины каждые выходные. И не крадут мамины ювелирные украшения, чтобы заложить их в ломбард и покрыть покерные долги!
– Он снова заложил что-то из твоих украшений?
– Не в этом дело!
– Да в этом-то как раз и дело! Как он может научиться на своих ошибках, если мы каждый раз разгребаем за ним дерьмо и прикрываем его зад? Да он нас ни во что не ставит! Считает за жалких идиотов, которые всегда прибегут и спасут.
– Ты думаешь, он специально? Мстит нам за что-то? Он всего лишь хочет нашего внимания и любви, твоего внимания и любви! Он чувствует, как ты в нем разочарован. Он чувствует себя ничтожеством!
– А что если он такой и есть? – очень спокойно спросил Роберт. Казалось, что они с женой вели этот диалог уже миллион раз. И только сейчас он дошел до точки, на которой признать неудобную правду проще, чем камуфлировать ее.
Маргарита замолчала. Устало закрыла глаза. Возможно, она считала про себя до десяти. Смешной прием, которому их учили на каких-то шарлатанских курсах. Досчитай до десяти – и не скажешь то, о чем потом, возможно, будешь жалеть…
– То, что он не такой, как ты, и не хочет быть тобой, еще не значит, что он ничтожество, – очень просто ответила она и печально улыбнулась. – Когда же ты поймешь наконец, что не все люди рождены, чтобы достигать, побеждать, бежать от цели к цели? Не всем это нужно, и не все этого хотят. Некоторым просто хочется жить… Неужели это так уж ужасно? Неужели так сложно любить своего сына таким, какой он есть? Даже если он совсем не похож на тебя и не разделяет твоих целей?
Роберту нечего было ответить. Поэтому он просто убрал телефон в карман, словно закрывая эту тему, и демонстративно посмотрел на часы.
– Пожалуй, поеду… Пока кто-нибудь не вызвал полицию и не выяснил, что у нашего пьяного сына уже три месяца как нет прав…
Он резко развернулся и пошел к воротам. Но на полпути вдруг остановился.
– Неужели ты думаешь, я бы стал разгребать все это дерьмо, если бы не любил его? Почему, ты думаешь, я никогда не могу сказать ему нет? Каждый раз собираюсь, но не могу. Не могу остаться в стороне, если вижу, что он опять во что-то вляпался и может пострадать. И я ненавижу себя за эту слабость! Но поделать с ней ничего не могу…
И Роберт ушел. Ушел, не оборачиваясь, чтобы не видеть, как поникли плечи жены и как она устало опускается на ступеньки и достает телефон, чтобы написать кому-то, поделиться своей болью и отчаянием. И Роберт с горечью понял, что они дошли до той стадии семейной жизни, когда разочарованием вы делитесь уже не друг с другом…
Главным образом потому, что слишком разочарованы друг в друге.
Несмотря на злость, на усталость, на ощущение тупика и полнейшего провала в жизни… Ему хотелось, чтобы Маргарита поехала с ним. Хотя он прекрасно понимал, что женщине нечего делать на месте ДТП. И знал, что просить жену о помощи и поддержке в мужском деле просто неприлично. Но все равно ему хотелось, чтобы она составила компанию. С ней было спокойно. А еще весело. Пару лет назад, когда Фил так же протаранил каких-то суровых мужиков на старом «Гелендвагене», они приехали разбираться. Полиция ехала бесконечно долго. Через час Маргарита заказала пиццу и суши прямо на место ДТП. Они устроили пир на капоте «Гелендвагена». На сытый желудок пострадавшие мужики уже не были так суровы. Через три часа, выпив крепкого пива, они начали придумывать схемы разводок для страховой компании, чтобы получить больше, чем причиталось. Через четыре часа их фантазия так разыгралась, что они уже мысленно вложили свои выуженные у страховщиков деньги в поля для посева картошки, которая в тот день казалась им «новой нефтью».
Через пять часов, когда полиция все-таки приехала, мужики уже звали Роберта на рыбалку и приглашали провести майские праздники всем вместе у них на даче. И Роберт знал, что эту алхимическую трансформацию провела именно Маргарита. Он был прирожденным переговорщиком и «решателем проблем». Он мог договориться с кем угодно о чем угодно. А Маргарита просто излучала свет и тепло везде, где появлялась. Но он ей, разумеется, никогда этого не говорил…
…Роберт устало потер лоб руками. До этого момента воспоминания были достаточно четкими и яркими. Дальше расплывались и путались, хотя выпил он в тот вечер не так уж и много. Он помнил, как бесконечно долго вызывал такси. Помнил, как искал машину, которая не доехала до него добрых 800 метров. Помнил, как приехал на место аварии (машина жены была покорежена меньше, чем он ожидал, зато Hyundai, который протаранил Фил, пострадал существенно, и хозяин был в ярости). Они долго ругались и препирались с пострадавшим, Фил при этом только усугублял ситуацию, пару раз попытавшись полезть в драку.
В конце концов Роберт озверел и приказал ему тихо сидеть на заднем сиденье Rav, пока все не кончится. Фил, чье опьянение уже сменялось похмельем, был не против передохнуть от всей этой драмы и мирно вздремнуть на заднем сиденье. А потому повиновался беспрекословно…
Когда все формальности наконец были улажены, Роберт растолкал сына и приказал проспаться.
– Я сегодня дома переночую, – великодушно объявил Фил, чем окончательно вывел Роберта из себя.
Он редко оставался в их доме, предпочитая неделями пропадать на квартирах своих мутных дружков и сомнительных подружек. И тут, видите ли, решил сделать божеское одолжение, снизойти до своих родителей. Роберт не сдержался. Он посоветовал сыну проваливать ко всем чертям: «Будешь сегодня ночевать в моем доме – я за себя не ручаюсь», – просто и жестко отрезал он, и Фил быстро смекнул, что благоразумнее сегодня будет поехать «к Катьке». Кто такая Катька и почему Фил отправляется к ней в четвертом часу утра, Роберт не знал и знать не желал. Он холодно кивнул сыну на прощание, надеясь, что от его равнодушия ему хоть немного станет стыдно. Но Фил как будто и не обиделся вовсе. Вытаскивая из пачки последнюю сигаретку, он дерзко подмигнул отцу.
– Клянусь, однажды я стрясу с тебя деньги за все твои выходки, – с бессильной яростью процедил Роберт.
Фил понимающе кивнул, пошарил рукой в карманах, нащупал монетку и кинул ее отцу. Роберт рефлекторно вытянул руку и поймал ее.
– Вычти из общей суммы моего долга, – предложил Фил, широко улыбаясь.
Роберт неистово сжал монету в кулаке и ударил по газам, чтобы не выйти и не ударить сына…
Домой он попал только к четырем утра. И, к своему величайшему удивлению, не обнаружил Маргариту. Это было странно, он встревожился. Набрал ее номер, но она не отвечала. Он вышел из дома и обошел его кругом. Выходит, она еще не приезжала? Или отъехала куда-то? Но куда может отъехать замужняя женщина в 4 утра? Он снова набрал ее номер. И снова она не ответила. Роберт забеспокоился. Думал позвонить Файманам, маловероятно, конечно, но вдруг она все еще там.
Но звонить в такой час, разыскивая собственную жену, показалось ему неприличным. Он решил подождать еще немного, но усидеть спокойно дома не мог. Взял из бара бутылку коньяка и, отпивая прямо из горлышка (после такого вечера он мог себе это позволить без чувства вины), направился по тропинке, которая вела от их дома в сторону основной дороги. На этой прогулке его воспоминания обрывались окончательно…
Роберт сидел в прострации. Попытки вспомнить, как он сюда попал, лишь усугубили его тревогу. Не в силах больше выносить этой пытки неизвестностью, он поднял растерянный взгляд на Агнесс.
– Где я?
– Ты Дома. На пятом этаже, – спокойно повторила Агнесс.
– Это я уже слышал. На пятом этаже чего?! Это не мой дом!
– Конечно, твой! Считай, ты долго был в гостях, а теперь вот вернулся… – Агнесс невесело улыбнулась и откинула с лица светлую прядь. – Странно. В который раз мы с тобой ведем этот разговор, а легче не становится. Каких только слов я не подбирала. Все равно звучит слишком жестко.
– Да все потому, что не нужны никакие лирические отступления и туманные метафоры. – Ариэль по-хозяйски развалился на кровати рядом с Робертом, отчего тот неприязненно отпрянул. – Ты все ищешь какие-то деликатные слова. А их нет. Есть только факты.
– Ну так поделись фактами, не томи. – Роберт испытующе посмотрел на Ариэля…
Еще до того, как Ариэль открыл рот, Роберт уже все понял…
– Факт в том, что ты вернулся из мира материи в мир душ, Роберт, – сказал Ариэль и ободряюще похлопал его по плечу. – Или, как говорят у вас на Земле, ты умер…
Глава 2. Небоскреб
Роберт был не из тех людей, которые при жизни задумываются о смерти. И уж, конечно, он никогда не представлял себе, на что это будет похоже. По правде говоря, он был одним из тех материалистов, которые черпают утешение в мысли, что после смерти не будет ничего. Поэтому сейчас он был растерян как никогда. Выброшен из своей зоны комфорта. Дезориентирован. Незнакомые при жизни ощущения. Обычно он всегда знал, что делать, как себя вести, что и кому говорить. А тут…
Все было очень странно. И как-то неправильно, что ли. Ни эдемских садов с ангелами, играющими на арфах, или на чем им там полагается играть в раю? Ни адского пекла и чертей, которые готовы поджарить его на вилах за то, что он не оплатил штраф за парковку в 2012-м году.
Роберт тупо разглядывал свой сьют, который выглядел мегастильным и очень земным. Легкий налет футуризма в интерьере скорее говорил о том, что его дизайнер употреблял правильные наркотики и обладал тем, что американцы зовут «out of the box thinking», но уж никак не о том, что это неземное творение…
Роберт растерянно посмотрел на Агнесс, на Ариэля, снова на Агнесс.
– Я что, в раю? Или это ад такой?
– Нет никакого рая и ада, – усмехнулся Ариэль, – есть только Небоскреб, и ты на Пятом этаже… Мог бы попасть и на шестой, если бы у тебя хватило осознанности при жизни наладить отношения с женой. Но где уж тебе с таким-то Эго?
Роберт почувствовал, как его буквально душит волна безумной ярости.
– У меня с женой были нормальные отношения!
– Ага-ага, конечно, – Ариэль мелко закивал, имитируя покорность, – отличные у вас были отношения. Не хуже, чем у других, верно? Все как у людей! – он уже с трудом сдерживал смех, а Роберт с трудом сдерживал желание разбить ему нос и губы с этой наглой усмешкой.
Может, у них с Маргаритой был не самый идеальный брак, но он любил ее. Сильно. Искренне. Роберт был не из тех мужчин, которые умеют показать свои чувства. Конечно, он не дарил ей цветов. И не говорил глупых ласковых словечек, которые почему-то так высоко ценят все женщины. И не устраивал романтических свиданий и сюрпризов, как дешевые паяцы из реалити-шоу типа «Холостяк». Но это не значило, что он не любил ее больше всего на свете.
К примеру, он всегда беспрекословно ездил с ней в отпуск на эти чертовы острова. Маргарита была без ума от экзотических стран, тропического климата и пустынных пляжей с белоснежным песком. Она мечтала объездить все острова и постоянно распечатывала картинки из интернета с новыми и новыми райскими уголками планеты, куда мечтала отправиться. Филиппины, Шри-Ланка, Бали, Мальдивы, Сейшелы, Маврикий, Таити…
Сам Роберт терпеть не мог пляжный отдых. Ненавидел эти переоцененные и недоразвитые страны, в которых солнце поджаривает тебя словно на сковородке, а вокруг на многие мили не найти цивилизации. Он не понимал, зачем лететь больше 10 часов лишь ради того, чтобы поглазеть на море и пальмы, которые по сути везде одинаковы. Если ты видел один остров, считай, что ты видел все острова. Будь на то его воля, Роберт ездил бы только в Европу! Он обожал архитектуру. Мог гулять по старинным улочкам часами. И, казалось, даже заряжался силами от зданий XIV века, причудливых мостов, живописных каналов. И рестораны, в которых соблюдались санитарные нормы. И хорошие отели с белоснежными простынями и безупречным сервисом. Вот это был отдых для него! Из такого отдыха он мог привезти хорошее настроение, которого хватило бы минимум на две недели.
А с островов, по его мнению, можно было привезти разве что глистов, жесткий солнечный ожог да приторно-идеалистические фото «баунти-стайл». И тем не менее всякий раз, когда жена с детским восторгом рассказывала ему об очередном чудо-пляже («Представляешь, там на берегу растут сосны, а в заливе плавают разноцветные рыбки»), он никогда не мог отказать и с чувством неизбежной покорности судьбе беспрекословно брал билеты туда, куда хотела она! У нее были такие яркие разноцветные мечты, а Роберт мечтать всегда стыдился. Потому и посвятил жизнь тому, чтобы исполнить желания жены.
И, главное, она ведь даже не купалась! Маргарита с ее бесконечными фантазиями о пляжах даже ни разу не окунулась в воды Индийского океана, который так боготворила. У нее был панический, беспричинный, неконтролируемый страх моря. Она отлично плавала в бассейне, проплывая по 600 метров, даже не запыхавшись. Но заставить себя окунуться в океане почему-то не могла. А потому весь отпуск, весь неоправданно дорогой, дико негигиеничный, дискомфортно жаркий для Роберта отпуск она просто сидела на берегу, иногда заходила по щиколотку в воду и задумчиво бродила вдоль пляжа.
Роберт ни разу за всю жизнь не высказал ей, насколько долбанутой надо быть, чтобы лететь через весь земной шар на край света, где нет ничего, кроме океана, чтобы просто помочить ноги в соленой воде!
Он всегда молчал. Только плавал вдоль берега с мрачной методичной решимостью, думая, что по крайней мере это полезно для здоровья, а кардионагрузка убережет его от сердечного приступа…
И ни разу он не высказал жене, что он думает о ее глупых мечтах. Потому что он любил ее. С чего все взяли, что любовь должна выражаться словами?! И почему никто никогда не ценит любовь, выраженную молчанием?.. Ведь сказать пустое признание в любви гораздо проще, чем сдержаться и не сказать о том, что ты не любишь…
Роберт пригвоздил взглядом Ариэля. С такими типками лучше не сдерживаться, им нужно высказывать все, что о них думаешь, и ставить их на место, чтобы не зарывались. Взбеситься и выйти из себя – значит доставить ему удовольствие, показать себя послушной марионеткой, которая начинает плясать каждый раз, когда он нащупывает чувствительное место.
– Приятель, а ты вообще кто такой? – голос Роберта звучал беззлобно и даже пугающе ласково. – Что ты знаешь обо мне? Или моей жене? Или наших отношениях? Кто ты такой, чтобы судить меня?
Ариэль блеснул белозубой улыбкой.
– Ну, технически я тот, кто саботировал твои отношения и всю твою жизнь. Я – твое Эго. Я тот, кто помогал тебе быть настоящим человеком и делать все, что положено настоящему человеку. Думать головой, искать стабильность там, где ее никогда не было и быть не могло, игнорировать свои чувства, обижать близких и далеких людей, бояться перемен, постоянно вспоминать и перемалывать неудачи из прошлого, цепляться за привычный образ жизни, не верить в себя, верить, что ты умнее и лучше других, откладывать свои мечты на завтра, тратить время на то, чтобы кому-то что-то доказать, ожидать чего-то и беситься, когда ожидания не оправдываются… Ну и много чего еще! Что там говорить, я хорошо поработал в эту инкарнацию. Но и ты мне очень помог. В этой жизни ты вырастил меня как никогда. – Ариэль с довольным видом продемонстрировал красивый бицепс. – Видал? Еще в прошлую инкарнацию такого не было.
Роберт устало потер виски, пытаясь переварить обрушивающуюся на него информацию.
– То есть ты… как темный ангел, или кто там должен сидеть на левом плече и искушать человека, провоцировать его на всякие плохие поступки?
Ариэль даже застонал и сделал фейспалм.
– Темный ангел? Ты что, педик? Я просто Эго. Мне не нужно разводить тебя ни на какие плохие поступки. Не бывает плохих поступков. Или плохого выбора. Или зла. Или еще какой-то инфернальной хуйни, о которой вы, люди, так любите поговорить. Есть просто опыт. Я давал тебе опыт жизни в материальном мире, в человеческом теле. Например, опыт рабства на нелюбимой, но высокооплачиваемой работе. Как тебе? Круто же было? Это я все устроил.
На секунду Роберт задумался. Он был юристом по офшорному праву. Очень хорошим. Очень опытным и очень хорошо подвязанным. Он довольно быстро сколотил свою фирму и зарабатывал неплохие деньги. Не достаточно, чтобы летать на частных джетах. Но вполне достаточно, чтобы обеспечить хорошей недвижимостью себя и своих детей. Купить всем по машине. Вывозить в отпуск на все государственные праздники и без праздника тоже.
Роберт действительно не любил свою работу. Она утомляла. И высасывала из него силы. У него было 13 разных счетов. И не было официальных выходных. А клиенты попадались разные. К каждому нужен был свой подход. В этом Роберт был профан. Ему тяжело давалось общение с людьми. Но он не сдавался и пахал, всю жизнь пахал на нелюбимой, но высокооплачиваемой работе, чтобы однажды отойти от дел. Но этот заветный момент все время отодвигался на неопределенный срок. Сколько бы денег он ни зарабатывал, все время нужно было больше. Дочке на стажировку в Америке. Сыну на карточные долги. Жене на курс тай-цзи в Шаолине. Себе на новую машину (старой уже исполнилось три года как-никак). И ремонт столовой. И установка финской сауны в гараже (ей пользовались в лучшем случае пять раз за год). Расходы росли параллельно с доходами. Покупка хороших дорогих вещей влекла за собой постоянные траты на их содержание.
Последнее время со всеми проблемами и залетами Фила Роберт даже перестал уже мечтать о том, что когда-нибудь отойдет от дел. И он просто научился жить как все люди: от выходных до выходных, от праздников до праздников (конечно, его могли спокойно дернуть и в выходные, и в праздники, но он все равно наслаждался редкими часами отдыха и покоя, как алкоголик наслаждается вожделенным чувством опьянения).
– А она тогда кто? – спросил Роберт, кивая на Агнесс, которая все это время тихо просидела в позе лотоса на полу, задумчиво накручивая светлую прядь на палец.
– Я – твоя Душа, – отозвалась она, улыбаясь. – Я – свет, который ведет тебя в темноте материального мира. Я твой связной с этим местом, Небесным домом.
Роберт невесело ухмыльнулся:
– Похоже, твой вклад в мою жизнь был не таким значительным, как у него?
– Ну почему же? – Агнесс встала с пола и села рядом с ним на кровать. – Благодаря мне ты встретил свою жену и любил ее. И делал деньги. И умел прощать. И блистал талантами. И поддерживал своих детей как умел. И хотел стать лучше. И благодаря этому ты теперь здесь, дома, на Пятом этаже. Видишь ли, то, что вы на Земле называете Небом, – это на самом деле Небоскреб. Здесь бесконечно много этажей, но все души распределены по десяти уровням. Самые светлые живут на десятом этаже. Они могут никогда не воплощаться на Земле и не проходить кармические испытания и уроки… Ну, только если сами захотят. А на нижних этажах сидят темные души, которым еще многому предстоит научиться. Они путешествуют на Землю довольно часто…
– Потому что с каждой ходкой на Землю появляется шанс подняться на этаж или на пару этажей выше, – встрял Ариэль.
– А ты, мой друг, дошел до середины.
– Точнее, застрял посередине, – снова вставил свои пять копеек Ариэль, – но, по мне, лучше Пятого этажа на нашем Небоскребе все равно не сыскать.
Роберт почувствовал, что у него колет виски. Все это звучало так бредово, так неправдоподобно. Но спорить, возражать и протестовать не имело смысла. По крайней мере пока… По своей привычке он решил, как всегда, промолчать и занять наблюдательно-выжидательную позицию.
– И что мы все здесь делаем? – спросил он у Агнесс. – Какие тут вообще законы, порядки, понятия?
– Не волнуйся. – Агнесс мягко погладила его по щеке. – Мы устроим тебе экскурсию по Небоскребу. Ты скоро все вспомнишь и освоишься…
Небоскреб должен был свести с ума архитектора-классика. Его трудно было сравнить с чем-то виданным на Земле. Но когда Роберт в сопровождении Агнесс и Ариэля покинул свой сьют, ему на ум пришла мысль о шикарных десятипалубных кораблях, типа «Вояжера». Их тоже проектируют, чтобы сымитировать планету во всем его многообразии и изобилии. И хотя, казалось бы, такие лайнеры и впрямь похожи на мир в миниатюре, и умом ты понимаешь, что на них есть абсолютно все, чего может пожелать человек, все-таки душа робко подсказывает тебе: «На самом деле это не настоящий мир, а лишь его искусная имитация».