Психоанализ. Искусство врачевания психики. Психопатология обыденной жизни. По ту сторону принципа удовольствия

Спустя какое-то время он добавляет: „Название для Энны тоже ведь было замещающим. И тут мне приходит в голову мысль, что это название Кастроджиованни, выступающее вперед с помощью рационализации, точно так же созвучно с giovane – юный, как потерянное название Кастельветрано с ветераном – старый“.

Таким образом, по мнению старшего, он разобрался в своем забывании названия. По каким мотивам более молодой пришел к точно такому же феномену выпадения, исследовано не было».

Наряду с мотивами забывания имен нашего интереса заслуживает также и его механизм. В большом числе случаев имя забывается не потому, что оно само пробуждает такие мотивы, а потому, что из-за созвучия и сходства звуков оно затрагивает некое другое имя, против которого и направляются эти мотивы. Понятно, что благодаря такому ослаблению условий возникновение феномена чрезвычайно облегчается. Так происходит в следующих примерах.

12) Доктор Эд. Хичманн: «Господин N хочет сообщить кому-то о книготорговой фирме „Гильхофер и Раншбург“. Однако, несмотря на все размышления, ему приходит лишь имя Раншбург, хотя фирма ему хорошо знакома. Испытывая из-за этого легкую неудовлетворенность, он возвращается домой, и дело кажется ему достаточно важным, чтобы спросить брата, который, похоже, уже засыпал, о первой половине названия фирмы. Тот без промедления ее называет. После этого господину N в связи с „Гильхофер“ тут же приходит слово „Гальхоф“. В „Гальхоф“ несколько месяцев назад он совершил богатую воспоминаниями прогулку в обществе привлекательной девушки. Девушка подарила ему в качестве сувенира одну вещь, на которой было написано: „На память о прекрасных часах в Гальхофе“ (Gallhofer Stunden). За несколько дней перед тем, как было забыто название, господин N серьезно повредил эту вещь, внешне случайно, резко задвинув выдвижной ящик, что он констатировал – знакомый со смыслом симптоматических действий – не без чувства вины. В эти дни он находился в несколько амбивалентном настроении по отношению к даме: он не решался пойти навстречу ее желанию жениться на ней, хотя ее и любил». (Internat. Zeitschr. f. Psychoanalyse I, 1913.)

13) Доктор Ганс Захс: «Во время разговора о Генуе и ее ближайших окрестностях один молодой человек хочет назвать также местность Пельи, но название может вспомнить только с трудом, после напряженного размышления. По дороге домой он думает о неприятном исчезновении этого хорошо ему знакомого названия и при этом приходит к совершенно аналогично звучащему слову Пели. Он знает, что так называется остров в южной части Тихого океана, жители которого сохранили несколько странных обычаев. Недавно он прочитал об этом одну этнологическую работу и собирался затем использовать эти сообщения для собственной гипотезы. Затем ему приходит в голову мысль, что Пели – это еще и место действия одного романа, а именно „Самое счастливое время ван Цантена“ Лауридса Брууна, который он прочел с интересом и удовольствием. Мысли, чуть ли не непрерывно занимавшие его в этот день, связались с письмом, полученным им этим же утром от одной очень дорогой для него дамы; это письмо заставило его опасаться, что ему придется отказаться от одной уже назначенной встречи. После того как он провел весь день в самом дурном настроении, вечером он вышел из дома с намерением не мучиться больше неприятными мыслями, а по возможности безмятежно насладиться предстоящим общением, которое для него было необычайно ценным. Очевидно, что слово „Пельи“ могло всерьез повредить его намерению, поскольку по созвучию оно тесно связано с „Пели“; Пели же, приобретшее благодаря этнологическому интересу отношение к Я, олицетворяет „самое счастливое время“ не только ван Цантена, но и его собственное, а потому также опасения и заботы, которые одолевали его в течение дня. Характерно, что это простое толкование было достигнуто лишь после того, как второе письмо превратило сомнения в радостную уверенность в скором свидании».

Если, рассматривая этот пример, вспомнить о, так сказать, смежном с ним, в котором не может вспомниться название места Нерви, то можно увидеть, как двоякий смысл одного слова заменяется сходством по созвучию двух слов.

14) Когда в 1915 году вспыхнула война с Италией, я смог на самом себе произвести наблюдение, что моей памяти вдруг стало недоступно целое множество названий итальянских местностей, которыми я обычно легко распоряжался. Как и многие другие немцы, я приобрел привычку часть отпуска проводить на итальянской земле и не мог сомневаться в том, что это массовое забывание названий являлось выражением понятной враждебности к Италии, занявшей теперь место прежнего пристрастия. Наряду с этим непосредственно мотивированным забыванием названий я выявил, однако, и косвенные, которые можно было свести к этому же влиянию. Я также стал склонен забывать названия неитальянских мест и при исследовании таких происшествий обнаружил, что эти названия каким-то образом благодаря отдаленному созвучию связаны с предосудительными враждебными. Так, например, однажды я мучительно пытался вспомнить название моравского города Бизенц. Когда, наконец, оно мне вспомнилось, мне тут же стало ясно, что это забывание следует отнести на счет палаццо Бизенци в Орвието. В этом палаццо находится отель Белле Арти, где я жил всякий раз, когда приезжал в Орвието. Разумеется, самые дорогие воспоминания сильнейшим образом были повреждены изменившейся эмоциональной установкой.

Целесообразно также с помощью некоторых примеров напомнить о том, что ошибочное действие в виде забывания имени может служить разным намерениям.

15) А. Й. Шторфер («Забывание имени для обеспечения забывания намерения»). «Одна дама из Базеля однажды утром получает известие, что подруга ее юности Сельма Х. из Берлина, находившаяся как раз в своем свадебном путешествии, проездом оказалась в Базеле; берлинская подруга останется в Базеле лишь на один день, и поэтому жительница Базеля тотчас спешит в отель. Расставаясь, подруги договариваются снова встретиться после обеда и оставаться вместе до отъезда жительницы Берлина. После обеда жительница Базеля забывает о рандеву. Детерминация этого забывания мне неизвестна, ведь именно в этой ситуации (встреча с только что вышедшей замуж подругой юности) возможны разного рода типичные констелляции, которые могут обусловить торможение, связанное с повторением встречи. В этом случае интересно последующее ошибочное действие, представляющее собой бессознательное обеспечение первого. В то время, когда она должна была вновь встретиться с подругой из Берлина, жительница Базеля находилась в обществе в другом месте. Речь зашла о недавней свадьбе венской оперной певицы Курц. Дама из Базеля критически (!) высказалась по поводу этого брака, но когда она захотела произнести фамилию певицы, ей, к ее величайшему замешательству, не вспомнилось имя. (Как известно, как раз при произнесении односложных фамилий люди склонны называть также имя.) Дама из Базеля тем больше была раздосадована слабостью памяти, поскольку часто слушала певицу Курц и ей было привычно произносить (целиком) ее имя. Прежде чем кто-то другой назвал выпавшее имя, разговор переключился на другую тему. Вечером этого же дня наша дама из Базеля находится в обществе, отчасти тождественном тому, что было после обеда. Речь случайно снова заходит о браке венской певицы, и дама без труда называет полное имя „Сельма Курц“. За этим тут же следует и ее возглас: „Ах, я совершенно забыла, что сегодня после обеда договорилась встретиться с моей подругой Сельмой“. Взглянув на часы, она обнаружила, что подруга должна была уже уехать». (Internat. Zeitschr. f. Psychoanalyse, II, 1914.)

Возможно, мы еще не готовы к тому, чтобы оценить этот красивый пример во всех его отношениях. Более простым является следующий, в котором забывается, правда, не имя, а иностранное слово по причине мотива, заключающегося в ситуации. (Мы уже замечаем, что эти же процессы мы трактуем так, как если бы они относились к именам собственным, фамилиям, иностранным словам или последовательностям слов.) Здесь молодой человек забывает английское слово, которое идентично немецкому и обозначает золото, чтобы найти повод к желательному для него поступку.

16) Доктор Ганс Захс: «Молодой человек знакомится в общем пансионе с одной англичанкой, которая ему нравится. Когда в первый вечер знакомства он беседует с нею на ее родном языке, которым довольно хорошо владеет, и при этом хочет употребить английское слово, обозначающее „золото“, ему, несмотря на самые напряженные поиски, это слово не вспоминается. И наоборот, в качестве замещающих слов ему упорно навязываются французское or, латинское aurum и греческое chrysos, ему лишь с огромным трудом удается от них отделаться, хотя он определенно знает, что родства с искомым словом они не имеют. В конце концов он не находит другого способа объясниться, кроме как дотронуться до золотого кольца на руке дамы; совершенно сконфуженный, он теперь узнает от нее, что так долго искавшееся слово, которое обозначает золото, звучит точно так же, как и немецкое, а именно: gold. Высокая ценность такого прикосновения, к которому привело забывание, заключается не только в предосудительном удовлетворении влечения трогать или прикасаться, которое возможно ведь и при других поводах, усердно используемых влюбленными, но и в гораздо большей степени в том, что оно позволяет прояснить перспективы ухаживания. Бессознательное дамы, особенно если оно с симпатией отнеслось к собеседнику, выдает эротическую цель забывания, скрывающуюся за безобидной маской; то, каким образом она принимает прикосновение и считается с мотивировкой, может стать, таким образом, бессознательным для обеих сторон, но весьма многозначительным средством извещения о шансах только что затеянного флирта».

17) Я сообщу также одно интересное наблюдение Й. Штерке о забывании и нахождении имени собственного, которое отличается тем, что с забыванием имени связано искажение последовательности слов стихотворения, как в примере «Коринфской невесты».

«Один пожилой юрист и языковед, Z., рассказывает в обществе, что в свои студенческие годы в Германии знал одного студента, который был необычайно глуп, и хочет рассказать некий анекдот о его глупости. Но он не может вспомнить фамилии этого студента, полагает, что она начинается с W, но впоследствии берет свои слова обратно. Он вспоминает, что этот глупый студент впоследствии стал виноделом. Затем он снова рассказывает анекдот о глупости этого же студента, еще раз удивляется, что не может вспомнить его фамилии, а затем говорит: „Он был таким ослом, что я по-прежнему не понимаю, как сумел ему вдолбить повторениями латинский язык“. Через какое-то мгновение он вспоминает, что искомое имя оканчивается на … ман. Тогда мы его спрашиваем, не приходит ли ему в голову другое имя, оканчивающееся на ман, и он говорит: „Эрдманн“. – „И кто же это?“ – „Это тоже студент из того времени“. Однако его дочь замечает, что есть еще и профессор Эрдманн. В ходе дальнейшего обсуждения оказывается, что недавно этот профессор Эрдманн велел принять в редактируемый им журнал присланную Z. работу лишь в сокращенном виде и отчасти не был с нею согласен, и т. д., и что Z. был этим весьма раздосадован. (Кроме того, впоследствии я узнал, что Z. в прошлые годы когда-то имел шансы стать профессором в той же самой специальности, где теперь преподает профессор Э., и, стало быть, в этом отношении эта фамилия тоже, по-видимому, задевает больное место.)

Теперь ему вдруг вспоминается фамилия глупого студента: „Липман!“ Поскольку он еще раньше вспомнил, что фамилия оканчивается на … ман, стало быть, „липа“ еще дольше оставалась вытесненной. На вопрос, что ему приходит в голову в связи с липой, вначале он говорит: „При этом ничего в голову мне не приходит“. Я настаиваю, что в связи с этим словом у него все-таки непременно должно что-то возникнуть, и он говорит, глядя вверх и делая в воздухе жест рукой: „Что ж, липа – это красивое дерево“. Ничего больше при этом в голову ему не приходит. Все молчат, каждый утыкается в свою книгу или занимается другими делами, пока через несколько мгновений Z. мечтательным тоном не цитирует следующее:

 
Если ж стоит он
Костью гибкой
На земле,
То не сравняться
Даже и с липой
Или с лозою
Ростом ему.
 

Я издаю торжествующий крик: „Вот у нас и есть Эрдманн. Тому человеку, который «стоит на земле [Erde]», то есть земному человеку, или Эрдманну, не сравниться с липой (Липманом) или с лозой (виноделом). Другими словами: тот Липман, глупый студент, впоследствии ставший виноделом, был ослом, но Эрдманн – осел еще больший, с ним не сравниться даже этому Липману“». Такая произнесенная в бессознательном насмешливая или порочащая речь представляет собой нечто весьма обычное, поэтому мне показалось, что главная причина забывания имени теперь, видимо, была найдена.

Тогда я спросил, из какого стихотворения процитированные строки. Z. сказал, что это стихотворение Гёте. Он полагает, что оно начинается:

 
Благороден человек
Добрый и готовый помочь!
И что дальше в нем имеется также:
И если он ввысь поднимается,
То ветры играют с ним.
 

На следующий день я разыскал это стихотворение Гёте, и оказалось, что случай еще более красив (но и более сложен), чем он казался вначале.

а) Первые процитированные строки гласят (ср. выше):

 
Если ж стоит он
Костью дебелой.
 

Гибкая кость была бы довольно странной комбинацией. Но в это я не хочу подробно вдаваться.

б) Следующие строки этой строфы звучат (ср. выше):

 
На крепкозданной,
Прочной земле,
То не сравняться
Даже и с дубом
Или с лозою
Ростом ему^[11].
 

То есть во всем стихотворении нет липы! Замена дуба на липу произошла (в его бессознательном) лишь для того, чтобы сделать возможным игру слов «земля – липа – лоза».

в) Это стихотворение называется «Границы человечества» и содержит сравнение между всемогуществом богов и незначительной силой человека. Стихотворение, начало которого звучит:

 
Благороден человек,
Добрый и готовый помочь!
 

является, однако, другим стихотворением, которое находится несколькими страницами дальше. Оно называется «Божественное» и тоже содержит мысли о богах и человеке. Поскольку более детально мы на этом не останавливались, я могу разве что предположить, что и мысли о жизни и смерти, о временном и вечном и о собственной слабой жизни и будущей смерти сыграли определенную роль в возникновении этого случая»^[12].

В некоторых этих примерах, чтобы прояснить забывание имени, используются все тонкости психоаналитической техники. Того, кто хочет больше узнать о такой работе, я отсылаю к сообщению Э. Джонса (Лондон), переведенному с английского^[13].

18) Ференци заметил, что забывание имени может выступать также в качестве истерического симптома. Затем обнаруживается механизм, значительно удаляющийся от механизма ошибочного действия. Что имеется в виду под этим различием, должно стать понятным из его сообщения:

«Сейчас у меня проходит лечение пациентка, стареющая фрейлейн, которая не хочет вспомнить даже самые распространенные и самые известные ей имена собственные, хотя в остальном она обладает хорошей памятью. При анализе выяснилось, что этим симптомом она хочет доказать свое неведение. Но, собственно говоря, это демонстративное подчеркивание своей невежественности является упреком родителям, не предоставившим ей возможности получить лучшее школьное образование. Также и ее мучительная тяга к уборке („психоз домохозяек“) отчасти проистекает из того же источника. Этим она хочет сказать примерно следующее: „Вы сделали из меня уборщицу“».

Я мог бы приумножать примеры забывания имен и гораздо дальше продолжать их обсуждение, если бы не хотел избежать того, чтобы почти все точки зрения, относящиеся к последующим темам, не были рассмотрены уже здесь, при обсуждении первой темы. И все же я позволю себе в нескольких тезисах подытожить результаты анализов, о которых здесь сообщалось.

Механизм забывания имени (точнее: выпадения, временного забывания) состоит в нарушении задуманного воспроизведения имени посторонним и в данное время не осознаваемым ходом мыслей. Связь между искаженным именем и комплексом, вызывающим это нарушение, либо существует исходно, либо устанавливается за счет поверхностной (внешней), часто с виду искусственной ассоциации.

Среди вызывающих нарушение комплексов самыми действенными оказываются комплексы соотнесения с собой (личные, семейные, профессиональные).

Имя, которое вследствие своей многозначности принадлежит нескольким кругам мыслей (комплексам), нередко во взаимосвязи с некоей последовательностью мыслей нарушается из-за своей принадлежности к другому, более сильному комплексу.

Среди мотивов этих нарушений выявляется намерение избежать неудовольствия, вызываемого воспоминанием.

В общем и целом можно выделить два основных случая забывания имени: когда само имя затрагивает неприятное или когда оно оказалось связанным с другим, способным оказать такое воздействие, а потому репродукция имени может нарушаться по причине самого имени либо из-за его более близких или более отдаленных ассоциативных связей.

Если взглянуть на эти общие положения, то мы можем понять, что среди наших ошибочных действий чаще всего наблюдается временное забывание имени.

19) Между тем мы далеки от того, чтобы составить список всех особенностей этого феномена. Я хочу еще указать на то, что забывание имени в высшей степени заразительно. В разговоре между двумя людьми часто бывает достаточно сказать одному, что он забыл то или иное имя, чтобы оно выпало и у другого человека. Однако там, где забывание индуцировано, забытое имя восстанавливается легче. Это «коллективное» забывание – строго говоря, феномен массовой психологии – еще не стало предметом аналитического исследования. В одном-единственном, но особенно красивом случае Т. Райк сумел дать хорошее объяснение этому удивительному явлению^[14].

«В одном небольшой обществе преподавателей, в котором находились также две студентки философии, обсуждались многочисленные вопросы, поставленные происхождением христианства перед историей культуры и религиоведением. Одна из юных дам, участвовавшая в беседе, вспомнила, что в английском романе, который она недавно прочла, нашла интересную картинку четырех религиозных течений, приводивших в движение ту эпоху. Она добавила, что в романе изображается вся жизнь Христа от рождения до его смерти, однако название произведения писателя никак не хотело ей вспоминаться (зрительное воспоминание об обложке книги и о типографском изображении титула было очень отчетливым). Также и три присутствовавших господина утверждали, что знают роман, и отметили, что и они, как ни странно, тоже не припомнят названия…»

Для прояснения этого забывания названия анализу подверглась только юная дама. Заглавие книги гласило: «Бен Гур» (Льюиса Уоллеса). Его замещающими мыслями были: Ecce homo – homo sum – quo vadis? Девушка сама поняла, что забыла название, «потому что оно содержит выражение, которое мне и любой другой юной девушке не нравится употреблять, к тому же в обществе молодых людей». Это объяснение благодаря очень интересному анализу нашло дальнейшее продолжение. В однажды затронутой взаимосвязи также и перевод homo, человек, имеет неприличное значение. Райк заключает тут: юная дама обращается со словом так, как если бы она, назвав то сомнительное заглавие, призналась перед молодыми мужчинами в желаниях, которые она отвергала как неподобающие ее личности и которые вызывали чувство неловкости. Короче говоря: бессознательно она приравнивает произнесение «Бен Гур» к сексуальному предложению и, соответственно, ее забывание соответствует защите от бессознательного искушения этого рода. У нас есть основания предположить, что аналогичные бессознательные процессы обусловили забывание у молодых мужчин. Их бессознательное осмыслило забывание девушки в его настоящем значении и… так сказать, истолковало его… Забывание у мужчин представляет собой тактичное отношение к такому отвергающему поведению… Дело обстоит так, как если бы собеседница своей неожиданной слабостью памяти дала явный намек, который мужчины бессознательно очень хорошо поняли.

Случается также и непрерывное забывание имен, когда из памяти выпадают целые цепочки имен. Чтобы снова найти выпавшее имя, хватаешься за другие, с которыми то находится в прочной связи, но и эти новые как точки опоры для искомого имени тоже нередко ускользают. Таким образом, забывание перескакивает с одного имени на другое, словно чтобы доказать существование препятствия, которое нелегко устранить.