000
ОтложитьЧитал
Глава десятая
Пробудился. Некоторое время смотрел по сторонам, не понимая, где нахожусь. Потом дошло.
Аси рядом уже не было. Нащупал свой телефон слева от себя: на часах одиннадцать утра, на календаре двадцать седьмое сентября. Прислушался: в доме тихо.
– Ася! – крикнул я, – Ты тут?
– Да, соня! – услышал я ее голос.
Перевернулся, встал на четвереньки, вылез из палатки, охая, кряхтя и матерясь шепотом, проклиная свою больную спину. Увидел Асю, сидящую за столом перед включенным ноутбуком.
– Ну как поспал? – спросила она, – Я тебе не мешала? Не сильно во сне брыкалась?
– Ох, сильно, – ответил я со стоном, все еще продолжая стоять на четвереньках, – Всего меня избила. Пошевелиться не могу.
– Так тебе и надо… А я вот в восемь утра встала. Уже кучу дел переделала. Сегодня вечером у нас баня запланирована – я с Трофимовной договорилась. Только тебе нужно будет сходить к ней в районе обеда, дров и воды наносить. Я тебе помогу, не волнуйся. Попросила, кстати, у нее зеркало, сама повесила. Пальчик, вот, ударила сильно (Ася продемонстрировала мне заклеенный пластырем указательный палец на левой руке), когда гвоздь в стену забивала, а ты даже и не проснулся. Алексеевна заходила, принесла нам десяток яиц. Денег брать за это не хотела, я еле всунула ей рубль, можно сказать, насильно. Как ты себя чувствуешь, кстати?
– Хреново. Как будто с бодуна,– признался я, – Голова чугунная, мышцы-суставы болят, слабость. Но, надеюсь, сегодня должно стать лучше, нужно просто расходиться немного.
Вспомнил, что до сих пор стою на четвереньках – поднялся на ноги.
Заметил зеркало на стене – овальное, без оправы, местами расслоившееся. Подошел к нему, всмотрелся в свое отражение.
– Вот, бляха-муха! – воскликнул я, – Ну и вид у меня! Словно действительно всю ночь бухал! Еще и не бритый…
– Ничего, тебе идет, – утешила меня Ася.
– Что идет? Опухшая морда и мешки под глазами?
– Нет, – засмеялась она, – Небритость твоя. Ты, так скажем, брутальнее выглядишь…
Умылся холодной водой, позавтракал яичницей, попил вместе с Асей кофе. Расшевелился, растрясся, действительно стал чувствовать себя почти что хорошо. Доставляла радость мысль о том, что удастся помыться вечером, так как уже стал липким от пота.
Отправились к Ивановне. Застали ее сидящей на лавочке у забора, в черной меховой безрукавке и в сером пуховом платке, а ведь погода была теплой.
Да, Ася была права: выглядела Ивановна неплохо для своих лет; по крайней мере, казалась не старше Алексеевны.
– Добрый день, Анастасия Ивановна, – поприветствовала ее Ася, – Ну как ваше здоровье?
– Ой, дзетачка, якое тут ужо здароўе амаль у дзевяноста два гады? Вось, хадзіць ужо сіл няма. Учора ўвесь день ляжала… А цябе, хлопчык, як завуць, забылася я нешта?119
– Сергей, – ответил я.
– Ка мне ўчора Аляксееўна захадзіла, казала, што ты, Сяргей, захварэў зусім. Ці палепшыла табе хоць трошачку?120
– Палепшыла,121 – ответил я.
– Ивановна, – Ася сразу перешла к делу, – А вы вчера так толком и не рассказали мне ничего. Может сегодня расскажете?
– Ой, дзетачка, я і ня ведаю, што вам расказаць-та… Ладна, ідзёмце ў хату, а то халодна, змерзла ўжо…122
Она нас повела к себе; шла уверенно, без палки, но тоже сильно горбилась, хоть и меньше, чем Трофимовна, однако больше, чем Алексеевна.
Дом Ивановны несколько отличался от остальных населенных домов: был выше, выглядел больше, стоял на крепком высоком фундаменте; по внешнему виду напоминал дом Анисима.
Внутри также было просторнее, наверное, такое впечатление возникало из-за более высоких потолков. Горбатые стены были оклеены пожелтевшими бумажными обоями с зелеными завитушками, простая мягкая мебель на высоких деревянных ножках и с деревянными подлокотниками, укрытая вытертыми яркими накидками со спутанной бахромой; телевизор, холодильник, стол, две лавки возле него, такие, как та, на которой я спать пытался в доме Анисима; огромная печь без лежанки, но с плитой; шкафчики, тумбочки, умывальник. Все в одной комнате. Но комнат в доме было, как минимум две, что находилось за перегородкой в соседнем помещении, я не видел.
Мы все втроем уселись за стол, укрытый цветастой целлофановой скатертью, липковатой от застарелого жира, разрезанной в нескольких местах и проплавленной в середине – видимо, горячую сковороду кто-то когда-то по неосмотрительности поставил.
– Ну што вам, дзетачкі, расказаць?123 – поинтересовалась старушка.
– А скажите, – первым я вопрос задал, – Вот этот ваш дом похож очень на дом Анисима: высокий, большой. У ваших соседок дома как-то поменьше…
– Дык гэта ж, – начала она, даже не дав мне сформировать свой вопрос до конца, – І маю хату, і Анісімаву, і яшчэ тут некалькі – кацапы яшчэ будавалі. А астатнія ўжо новыя, нашы іх, частку да вайны яшчэ, а частку пасля, паставілі. Яшчэ пры мне тут амаль уся вёска з кацапскіх хат была, але ж некаторыя старыя былі, пагнілі, пакасіліся.124
– Понятно, – продолжал я, – А тут, говорят, церковь была. Ее давно разобрали?
– Ой, даўно, я яшчэ малая зусім была – ня памятаю нічога. А можа і зусім да мяне яшчэ гэта адбылося, і ня ведаю. Расказвалі, што там пад царквою знайшлі нейкія каменні старынныя, паганскія, нібыта; яшчэ косці звірыныя ды чалавечыя. Казалі, што на тым месцы раней паганскае копішча было. Туды ж навукоўцы нейкія, ці з Масквы, ці з Мінску прыязджалі, шукаць нешта пачыналі, але потым кінулі ўсё. Вось.125
– Кстати, – вмешалась Ася, – Вот ваш дом, получается, еще этим… кацапам принадлежал. Они уехали, вещи ж, наверное, какие-то от них остались. Не знаете, было ли что интересное?
– Да-да, шмат чаго ад іх засталося. Казалі, што іх вывезлі амаль у тым, у чым яны былі. Толькі самае неабходнае ўзяць дазволілі. Каб што цэннае засталося – ня чула такога. Ну мэбля, адзёжа, кнігі нейкія, посуд, яшчэ, можа, нешта… Дык гэта ж, калі што цэннае і заставалася, дык тыя, хто кацапаў вывозілі, усё і пабралі сабе. Нам, хто сюды потым засяляўся, ужо гаўно ўсялякае засталося.126
– Так, а конкретно у вас в доме какие-нибудь вещи от этих… кацапов сохранились? – следующий вопрос Ася задала.
– Ну вось, лаўкі, стол. Яшчэ сквароды былі чугунныя. Зараз няма ўжо. Гадоў дваццаць таму сюды шпікулянты прыязджалі, я ім іх і прадала. Усё роўна, яны былі важкія – не падняць. Не карысталася імі, толькі месца займалі. Шкадавала вельмі, ведзь ў нас кніжак шмат кацапскіх заставалася, але усё ці папалілі, ці каб падцірацца парвалі… А там, у адный хаце, Трусы іх прозвішча, памерлі ўжо, а дзеці ды ўнукі паз’яжджалі… Дык вось… У іх нейкая адна толькі кніжачка захавалася, ну яны шпікулянтам тым яе аж за сто даляраў тады прадалі. А ў нас гэтых кніжак было штук трыццаць калісьці, каб сахранілі раней, дык ужо б на кватэру ў Крупках хапіла бы грошай…127
«Бля, как же меня такое отношение к книгам бесит! – негодовал я про себя, – Ну как можно печь растапливать или, тем более, жопу подтирать книжными страницами, да еще и из старинных книг?! Как до такого додуматься-то можно?! Ну нет бумаги – газеты выписывай! Не знаю, бересту выделывай, тряпочками подтирайся и стирай их каждый день! А то, блин, додумались… Там же еще, в тех книгах, наверное, и бумага жесткая…»
– Угу, а вот, по фамилии Пермяки – единственная оставшаяся здесь семья этих… кацапов, – продолжала расспрос Ася, доставая из сумочки свой блокнот с ручкой, – Вот что вы про них рассказать можете?
– Звычайная сям’я, што тут казаць. Ой, забылася, як бацькоў Пермяка Анісіма звалі… Бацька ягоны і плотнік добры быў, і каваць умеў. Матка ягоная шыла добра. Ня пілі, не курылі, не гулялі… Добрая сям’я. Тое, што маліліся інакш, дык хай, іх справа. Некаторыя і навогул ня молюцца…128
– А как они молились? – спросил я.
– А калі як. Улетку, ці калі проста надвор’е добрае – ля разбуранай царквы, стоячы, малітвы іхныя спявалі. Калі дрэннае надвор’е было – вокны, памятаю, адчынялі, ды ў іх маліліся. Неяк, на ўсход рабілі гэта. Крысціліся двума пальцамі. А тут у нас жа яшчэ нейкае паганскае копішча ў лесе ёсць – яны і туды зачым-та хадзілі маліцца.129
На этом месте мы с Асей переглянулись.
– Так, а сам Анисим, каков он был как человек? – поинтересовался я.
– Добры мужык. Дапамагаў усім, але так, каб с кім-та сябраваць – не, не было такога. Як бацькі ягоныя папаміралі – ён з’ехаў на год ці на два. Вярнуўся ўжо з жонкай, не памятаю, як яе звалі…130
– Так-так-так, – попытался я припомнить, – Не Ирина ли?
– Во-во! – подтвердила Ивановна, – Точна, Ірына. Яна зусім з другой вёскі, ня ведаю з якой, таксама кацапка была. Прыгожая дзеўка, добрая. Вось. Радзіла дзяўчынку яму… як яе звалі-та, забылася…131
– Дарья, – подсказал я.
– Во-во, Дар’я. Там, праз гадоў пяць Ірына зноў зацяжарыла, але не разрадзілася, памерла. І дзіцятка памёр, хлопчык быў. Анісім тады вельмі перажываў, маліўся пастаянна. Дачку таксама застаўляў, каб і яна малілася… Кажуць, што Анісім, нібыта, гвалтаваў дачку, але ня верце. Я-та ведаю, што гэта там адная ў нашай вёсцы жыла, Тамара, здаецца, звалі яе. Дык вось…132
…Так вот, по версии Ивановны, местная многодетная вдова Тамара (муж ее рано умер, успев заделать ей четверых детишек), как говорится, задумала Анисима захомутать. Она даже готова была принять веру и традиции его, воспитывать Дарью, как свою дочь (одним ребенком больше, одним меньше). Вряд ли Тамара питала какие-то чувства к нему, но понять и оправдать вдову в этом плане тоже можно было: в то время, с четырьмя детьми-погодками на шее, одинокой женщине действительно тяжело было выжить; а Анисим, как-никак, являлся единственным свободным мужиком в окрестностях, подходящим ей по возрасту (мужики вообще были в дефиците после войны); кроме того, многое делать руками умел, имел приличное хозяйство, большой дом. В общем, принялась она Анисима обхаживать. Со слов Ивановны, девка она действительно была видная, вышла замуж рано, рожать тоже рано начала, соответственно, была совсем еще молодой, когда овдовела. Тут уж естественно, ее очень сильно оскорбило то, что он отверг ее, вот Тамара и начала распускать разные слухи в отместку. Поначалу мало кто ей верил, многие пальцем у виска крутили, стыдили, ругали ее в открытую, особенно те, кто Анисима знал до этого хорошо; ну а потом кто-то где-то засомневался, кто-то все-таки поверил, ну так, в общем-то, все и пошло-поехало. Самое ужасное, что страдала от этого больше всего именно Дарья. Тогда, в шестидесятые годы, Спаси еще являлось живой деревней, плотно заселенной, хватало и молодежи. Ну и Дашины сверстники, то бишь, дети и подростки, начали ни в чем неповинную девочку обижать, унижать, гнобить. В первую очередь, именно это и заставило Анисима настроиться враждебно по отношению к соседям, еще больше оградиться от внешнего мира, и дочь свою оградить…
– А аднойчы, у нашую вёску цыгане прыехалі: мужык з жонкай, ды ці пяць, ці шэсць цыганят, – продолжала Ивановна, – Меншаму цыганенку гадоў шэсць было, а старэйшаму – гадоў дваццаць пяць, можа і троху больш, ня памятаю, Цішкам яго ўсе называлі. Адразу, неяк, пужаліся іх нашыя, лічылі, што красці будуць…133
…А на самом деле, цыгане оказались вполне себе порядочными. Цыганка-мать зарабатывала тем, что гадала; у цыгана-отца конь, плуг, телега были, соответственно, тоже зарабатывал кое-что; дети также от работы не отлынивали, помогали местным по хозяйству, в том числе и самый младший цыганенок старался от старших братьев и сестер не отставать. Один только Тишка (Тимофей – странное имя для цыгана) был шалопаем: подбухивал, девок тискал, мог и украсть чего-нибудь. Пару раз ему местные хлопцы морду били – помогало, но временно. Зато пел хорошо, умел и военные песни, и, естественно, цыганские, и залихватские казацкие,… поэтому завсегдатаем и почетным гостем многих праздников и застолий становился. Терпели его, так как и среди местных белорусов таких оболтусов хватало, да даже еще и хуже имелись. Вот только совершил он одну серьезнейшую оплошность: связался с малолеткой из Курганов. Тягаться с нею начал, когда ей вообще лет четырнадцать было, а в пятнадцать она уже от него родила. Вроде все и по обоюдному согласию у них случилось, вроде как даже по любви, однако закон есть закон: грозила Тишке за это серьезная статья, в любую минуту могли придти и забрать. И еще кое-что произошло с его участием: однажды Дарья, по поручению отца, направилась в Курганы по каким-то делам; на обратном пути ее заловили местные хлопцы, хотели зачем-то в лес затащить – то ли просто попугать ради веселья, то ли какие-то более серьезные намерения у них имелись; а Тишка, абсолютно случайно оказавшийся неподалеку, спас ее, за что был неплохо так избит; после этого, предсказуемо, между молодым цыганом-спасителем и молодой русской девкой искра проскочила, романтика, любоў134, каханне135… Насколько все далеко зашло – никто не знает, но, на фоне возможного скорого ареста, Тишка вроде как начал подбивать Дарью на побег из дома вместе с ним. Каким-то образом про это узнал Анисим, разозлился, дочь выпорол, запер в доме на неделю. Через неделю заточения, ей, вероятно, удалось-таки каким-то образом сбежать, и после этого ее больше никто не видел. Все очень сильно удивлялись, что ее возлюбленный Тишка остался в деревне; кроме того, он уверял, что к побегу не причастен и где Дарья понятия не имеет. А затем, через некоторое время, он взял – и повесился в бане голый…
– Можа з-за таго, што голы ўдавійся, людзі і вырашылі, што гэта не ён сам, а яго, – предположила Ивановна, – Ну і праўда ж, калі ты давіцца сабраўся, дык апраніся ты прыгожа, каб людзей не палохаць, не, ну ці не так? Вон, у Курганах адзін мужык удавіўся гадоў трыццаць таму, дык ён жа і памыўся загадзя, і кашульку, і бручкі, і пінжачок надзеў, каб адразу прыгожым у гроб паклалі…136
– А я слышала, что люди думали, будто бы сам Анисим и дочку свою убил… – вмешалась Ася.
– Не-не, – перебила ее старушка, – Не мог ён такога зрабіць, я добра ведаю.137
– А то, что он потом вроде как ходил и проклинал всех, что это было и почему, как вы думаете? – поинтересовалась Ася.
– Ну дык, гора ж такое ў чалавека, – пояснила Ивановна, – Ён жа лічіў, што мы ўсе вінаватыя. І тое, што здзекваліся над ягонай дачкой многія, і тое, што яе цягнулі кудысьці ў лес нашыя хлопцы, і што брахалі пра яго адносіны з дачкой. Вось і праклянуў. А хто б не праклянуў?138
– А вы верите, что он проклял по-настоящему? – на этот раз я вопрос задал.
– Ой, дзетачка, ня ведаю я, ня ведаю… Але тое, што паміраць мужыкі ў вёсцы пачалі, дык гэта так. У мяне ў самой мужык у семідзесятым годзе, кажыцца, у лес па грыбы пайшоў, ды не вярнуўся, на другі год знайшлі адны костачкі. У некаторых баб усе мужыкі папаміралі, а ў мяне толькі адзін, сыноў не было, толькі дзве дачкі, усё добра з імі. І ўнукі ужо дарослыя, і праўнукі ёсць…139
– А это ж ваш внук Анисима мертвым нашел, да? – решил уточнить я.
– Да. Тады некалькі тыдняў мы Анісіма не бачылі, вырашылі ўтраіх пайсці праведаць яго, а хата закрыта знутры. Пазванілі ў міліцыю, а нам адказалі, каб мы самі дзверы ламалі, а потым, калі што, ужо іх вызывалі. А мяне ўнукі раз ў тыдзень праведваюць, якраз тады прыехаў да мяне Пашка, я яго і папрасіла, каб ён у хату схадзіў, праверыў. Аказалася, што Анісім памёр, ужо смярдзеў.140
– А когда это, примерно, было? – вмешалась Ася.
– У пазатым годзе, улетку. Ці ў ліпені, ці ў жніўні, не памятаю.141
– А как он лежал, не знаете? – спросил я.
– Ну я сама не бачыла, але ж унук казаў, што нібыта ён, паміраючы, поўз да гробу свайго, амаль дапоўз, каля гроба ляжаў. Анісім жа сам сабе гроб той скалаціў, адразу, як жонка ягоная памерла, у хаце дзяржаў, усё сам паміраць гатовіўся. А вось перажыў яе амаль на шэсцьдесят гадоў…142
– А на каком месте Анисим лежал? – поинтересовался я.
– Ой, вось гэтага ня ведаю… Гроб, я сама бачыла, стаяў у яго ў дальнім вуглу хаты, па правую руку, як з дзвярэй глядзіш.143
«Примерно там, где стоит сейчас лавка, на которой я спать пытался», – понял я.
– Еще вопрос: а что с Тамарой стало, и с ее детьми? – спросил я.
– З’ехала яна з дзецьмі амаль адразу, як усё гэтае з Дар’яй здарылася. Вось толькі ня памятыю: ці то цыгане першымі з’ехалі, ці Тамара…144
– А еще у вас тут дядечка какой-то живет, Степаном вроде зовут его, что про него вы знаете? – Ася спросила.
– Сцёпка? А ён не мясцовы. Адсядзеў пятнаццаць гадоў, жонка ягоная яму тут хату купіла, каб ён не басцяўся. Гарацкі ён, граматны мужык. Выпівае трохі, але не зусім алкаш. Ціхі хлопец, нікому нічога дрэннага ня робіць, вось только ходзіць ды брэша, што тут прывіды ў вёсцы жывуць, а ён іх бачыць, але толькі калі трэзвы. Трохі дурны на галаву…145
«Юродивый» – пришло на ум.
– А когда он сюда приехал: до или после смерти Анисима? – продолжила опрос Ася.
– Пасля, кажыцца.146
У нас вопросы закончились, начались вопросы у Ивановны.
– А ты, хлопчык, пісменнік, да?147 – обратилась она ко мне, видимо уже забыла мое имя.
– Да, – кивнул я.
– А пра штое пішаш?148
– Про разное. Больше художественное… – ответил я.
«Сейчас Ивановна решит, что раз художественное, то, значит, пишу или про художников, или книги с картинками», – проскочила мысль.
– То есть, придумываю вымышленные истории разные, – решил я пояснить, – Еще и про реальную историю пишу, про политику. Короче, всякое.
– І сколькі ты кніжак напісаў ужо?149 – очень неудобный вопрос она мне задала.
– Именно книг не так много, – обтекаемо ответил я, – Я больше в последнее время статьи пишу, а не книги.
– Добра плоцюць?150
«На хера ей все это знать?» – злился я.
– Добра, – ответил я просто.
– А сям’я, дзеці, ёсць у цябе?151 – не унималась Ивановна.
«Асю она вчера, наверное, также допрашивала, – догадался я, – Все выяснила, теперь за меня взялась…»
– Нет, нету. Ни семьи, ни детей, женат не был.
– Дык трэба ж. Я, гляжу, ты ўжо не малады. Сколькі табе? Гадоў трыццаць пяць, да?152
– Тридцать четыре.
– Вось, дык даўно пара ўжо ажаніцца, ды дзяцей наражаць. Гэта ж і ўнукаў табе трэба яшчэ паспець панянчыць, пакуль здароўе ёсць… Дык вунь, як яе, забылася… Твая дзяўчынка, гэтая, казачка… Добрая ж, жаніўся б на ёй. Ну і што з таго, што яна няруская? Яны ж таксама людзі. Вон, цётка мая, яшчэ да рэвалюцыі, таксама за казака пайшла. І ўсё добра у іх было…153
«Так, похоже у Ивановны приступ старческой деменции случился, – предположил я, – Она, видимо, забыла, что «казачка»-Ася рядом находится».
Мы с Асей переглянулись, я подмигнул ей, показал взглядом в сторону дверей, она в ответ кивнула.
– Ладно, Ивановна, нам уже пора уходить, – вставая, проговорил я, – У нас дел сегодня много, еще с некоторыми людьми поговорить планируем. Спасибо за гостеприимство и за информацию.
Мне показалось, что Ивановна смутилась, когда до нее дошло, что только что обсуждала Асю в ее же присутствии. Но ничего страшного, пожелали здоровья, распрощались, ушли…
***
– Что ты обо всем услышанном думаешь? – спросила Ася, когда мы шли по улице.
– Не знаю даже… В принципе, Ивановна права насчет тебя: не плохой вариант, стоит рассмотреть. Но пока что я не готов ответить ни да, ни нет – обдумать нужно все как следует…
– Сергей, прекрати! – засмущалась Ася, – Я про другое совсем…
– Про другое тоже пока ничего сказать не готов. А ты?
– У меня есть предположение, что, на самом деле, это Дарья может являться источником проклятья, а не Анисим, – высказалась Ася, – И получается, что Анисим в действительности не был таким уж страшным. Ну, со слов Ивановны. А ты как считаешь?
– Считаю, что человеку, для которого использование старых книг в качестве туалетной бумаги является обычной практикой, доверять без оглядки не следует.
– Да ладно тебе! – засмеялась Ася, – Может там книги были не интересные!
– Какие? «Сто блюд в микроволновой печи»? Или сборники анекдотов про Штирлица?.. Что-то я очень в этом сомневаюсь. Там, скорее всего, Псалтырь был, возможно еще какие-то религиозные книги… Честно говоря, хоть я и убежденный атеист, но у меня бы даже рука не поднялась такое совершить с книгой, особенно религиозного содержания…
Кривил я немного душой, хоть и самую малость. Ведь когда ко мне подходили на улице свидетели кого-то там на букву «И», я никогда не отказывался от втюхиваемых мне агитационных брошюрок, при этом всегда полученная литература сразу же оказывалась в ближайшей мусорке; иногда я даже делал это демонстративно, прямо на глазах у проповедников (их правильнее, по-моему, вербовщиками называть; или рекрутерами еще можно).
– Давай, может, прямо сейчас к Трофимовне пойдем? – предложила Ася, – Пока воды наносим, пока протопим,… чтоб помыться до ночи успеть.
Я согласился.
***
По два ведра семь раз, итого сто пять литров примерно (Поясню, почему сто пять, а не сто сорок: полное десятилитровое ведро своею неполноценной левой рукой поднять не смог – выскальзывало, поэтому набирал примерно по половине). А дрова Ася носила.
Очень не понравилось, что в бане я головой упирался в потолок; и двери совсем уж маленькие, а еще и когда с двумя ведрами в руках – совсем неудобно.
Печь затапливала лично Трофимовна, тоже справлялась о моем здоровье.
– Праз часоў пяць-шэсць прыходзьце ўжо мыцца, – сказала Трофимовна, провожая нас со двора, когда мы закончили, – Можаце і заўтра яшчэ памыцца, але ўжо халадзей будзе – не папарыцеся…154
Поблагодарили, ушли.
– Ну что, какие дальше планы? – поинтересовался я у Аси.
– Погнали, наверное, домой. Отдохнем, обсудим то, что сегодня узнали. Потом будет видно. Мне бы еще хотелось Степана увидеть…
Пришли, заварили чая, сели за стол.
– Мне кажется, что версия Ивановны ближе к действительности, – начала Ася, – Если это все действительно так, то есть, Анисима и его дочь несправедливо оговорили, а потом еще над дочерью его начали измываться, тут уж понятно становится, за что он проклял, или она прокляла.
– Ну да, если допустить, что тут было реальное проклятье, в существование которого мне до сих пор верится с трудом, – согласился я с оговоркой.
– Кстати, интересно, почему Тишку не арестовали сразу? – задала вопрос Ася.
– Я думаю, что просто никто на Тишку не донес, – предположил я, – Забеременела та малолетка, пришел мент выяснить от кого, а она сказала, что не знает. Мент почесал тыковку, решил, что от ровесника малая залетела – ну и не стал дальше копать. Знали соседи, знакомые, родственники, но менту ничего не сказали. Короче, мне так та ситуация представляется примерно.
– Так может быть ему ничего не угрожало и он зря боялся, как думаешь?
– Не знаю, может и зря, – ответил я, – Но, скорее всего, угрожало, так как рано или поздно милиция обо всем бы узнала, кто-нибудь обязательно бы сдал, особенно, если б ребенок унаследовал цыганскую внешность. Но это все мелочи. Меня, честно говоря, больше всего волнует, почему старообрядцы молились на языческих святынях, и даже церковь возвели на месте капища. Вряд ли случайно.
– Да, странно это очень, – согласилась Ася, – Я тоже сразу на это внимание обратила. Мне кажется, что они никакие не старообрядцы. Может, они вообще язычники, а просто христианами прикидывались, чтоб меньше вопросов к ним было.
– У меня тоже такая мысль была, но вот крест, который мы нашли. Неужели он тоже только для прикрытия?
– Да уж, странно, – задумалась Ася, – А еще мне не нравится, что местные их кацапами называют. Как-то это грубо звучит, почти ругательно. Все-таки, слово это первоначально, мне кажется, ругательным было.
– Я думаю, что главное не само слово, а в каком контексте оно употреблено, – сделал я предположение, – В данном случае, это не как ругательство, а как классификация религиозной принадлежности. Так что, спокойнее относись к этому…
Допив чай, пошли к Степану.
Забора, как такового, не было, точнее, он был, но только со стороны улицы, накренившийся сильно. Калитка открылась с огромным трудом, так как перекосилась и нижней частью упиралась в землю. Трава плохо выкошена, много хлама, мусора, пустых бутылок. Сам дом Степана снаружи представлял собой невзрачную лачугу, больше походившую на сарай. К сожалению, на двери висел замок, то есть, хозяин отсутствовал.
– Ну так что сегодня дальше будем делать? – поинтересовался я у Аси.
– Уже три часа почти, – посмотрела она на экран своего телефона, задумалась, – Ехать в Курганы уже, наверное, не стоит… Ладно, пошли домой, пообедаем, поделаем чего-нибудь, а там уже и в баню скоро. Сегодня еще денек отдохнем, еще раз все обсудим, обдумаем. Перед самой баней снова сюда сходим: а вдруг он вернется…
Я сидел за столом, крутил найденный накануне крестик в руке, Ася какой-то текст набирала на ноутбуке.
– Что пишешь, если не секрет? – поинтересовался я.
– Да вот, решила начать записывать все, что происходит, – прояснила она, – Вроде как бортовой журнал.
– Хорошая идея, – похвалил я ее.
– Кстати! – воскликнула Ася, – Мы же хотели на чердак проникнуть!
– Точно! Пошли к Трофимовне за лестницей…
Ася не побоялась влезть на чердак вместе со мной.
Темно, затхло, пыльно. Из предметов только какие-то деревянные рамки, я решил, что то были правилки для выделки шкур, судя по их размерам – для шкур мелких животных, вроде зайцев или кроликов; сверху было подвязано несколько веников какой-то сухой травы, наверное, полыни. Больше ничего и не нашли интересного. В любом случае, громко кататься по полу там было просто нечему, да и если б было чему, то вряд ли получилось бы так громко, учитывая, что пол покрывал сплошной пятисантиметровый слой какого-то мягкого мелкого мусора, вроде древесных опилок, выполнявшего, по-видимому, роль утеплителя.
Так бы и ушли, не получив никаких эмоций, если бы меня не угораздило посветить вверх, в угол над выходом: там, вниз головами, свисало около двадцати разнокалиберных летучих мышей. Меня всего передернуло от неожиданности, Ася же взвизгнула, схватилась за меня; мыши не спали, шевелились, терли морды, крутили головами.
– Тише, Ася, тише, – принялся я ее успокаивать, хотя сам здорово перепугался, просто не так очевидно продемонстрировал это, – Ты же казачка, атаманша. А это всего лишь безобидные зверьки отряда рукокрылые.
– Я слышала, что они часто бешеными бывают, – шепотом проговорила Ася.
– Эти не похожи на бешеных, – внимательно всматриваясь в них, сообщил я, – Хотя, вон та, курносая, что на тебя сейчас смотрит, вполне может быть.
– Сергей, перестань! – чуть громче проговорила она, потрясла меня слегка за плечо.
– Ладно, пошли вниз, тихонько, чтоб их не напугать. Спускайся первой, я лестницу придержу…
***
– Я где-то видела, в каких-то фильмах, как люди подходят к какому-то зданию заброшенному, а на них прям рой летучих мышей вылетает, чуть ли не сбивая их с ног, –болтала Ася, помогая нести мне лестницу, – Хорошо, что эти так не сделали, а то я бы от страха умерла на месте.
– Они просто фильмов таких не смотрят, поэтому и не знают, как себя вести полагается, – предположил я, – Да и просто офигели от нашей наглости, растерялись.
– А вообще, они не такие уж и страшные, даже миленькие.
– Так давай их наловим и одомашним! Домой, в Минск их отвезешь. Будут жить у тебя в квартире, комаров ловить, гуано производить. Знаешь, какое гуано ценное? Это же одно из лучших удобрений!
Ася фыркнула, что-то там пробубнила себе под нос, видимо хотела отшутиться…
– Ну што? – встретила нас Трофимовна, – Ці знайшлі чаго цікавага?155
– Ничего, кроме летучих мышей, – ответил я.
– Ой! – махнула она рукой, – Тут гэтых кажаноў да халеры лётае, асабіста, калі только пачынае цямнець, альбо наадварот – раніцай ранняй, пакуль яшчэ цёмна. Вы ж іх не палохайцеся, яны не злачынствуюць. Толькі бывае, што ў хату залазяць.156
– Трофимовна, – решил я поинтересоваться, – А у Анисима большое хозяйство было? Животные, я имею ввиду.
– Ну анягож! Калі маладзейшы быў, у яго даж карова была. А так, як і ўсе, курэй дзяржаў, кабанчыка. А, яшчэ кралей.157
– Странно тогда как-то, что никакого ни сарая, ни хлева на участке нет. Один только какой-то навес со старыми досками.
– Дык яно там усё развалілася, – объяснила мне Трофимовна, – У тым годзе яшчэ, з сельсавета прыязджалі, вывезлі усё смецце з участка, траву абкасілі трохі, сараі разабралі… Тады пад дачу нехта дом гэты разглядаў, вось сельсавет і падрыхтаваў усё, каб прыгожанька выглядала. А чалавек той, усё ж такі, перадумаў чагосьці купляць.158
– А, ну ясно тогда. А скажите, интересные вещи какие-нибудь находили там? Ну, может, книги, картины, документы, иконы?
– Ой, я і ня ведаю добра, – ответила Трофимовна, – Ня чула, каб нехта што-та знаходзіў. Я дык баялася туды сувацца асабіста. Там ужо зяць мой адтуль прыкаціў халадзільнык, посуд, яшчэ там нешта было па мелачах, пілу, калун, малаткі… Адзёжу ўсю, трапкі, бумагі, здаецца, папалілі тады, каб мышам менш было на гнёзды.159
– А кто этим занимался? – спросил я.
– Больш за ўсё Іванаўна з унукамі. Я і Аляксееўна баяліся гэтага Анісіма трохі. А Іванаўна яго больш ведала, так даж сам Анісім неяк к ёй лепш адносіўся, чым к астатнім.160
– А этот ваш Степка как? Что-то мы его ни разу не встречали, – разошелся я не на шутку.
– А ён зараз у Курганах працуе, – объяснила Трофимовна, – Ня ведаю, што ён там робіць, можа будуе нешта, можа яшчэ што… Раніцай, засветла, уходзіць, гадзінам к дзесяці ўвечары толькі вяртаецца.161
– Понятно, спасибо, – поблагодарил я, – Извините уж, что мы так вам надоедаем.
– А не, дзетачкі! – махнула она рукой, – Мне ж, наадварот, добра, што хаця б ёсць з кім пагаварыць… Яшчэ дзве гадзіны якіх, і калі уж вам парыцца дужа ня трэба, дык можаце і ісці ў баню, яна амаль нагрэлася ўжо…162
– Неплохо было бы пересечься с внуками Ивановны, – задумчиво произнесла Ася, – Они, получается, чуть ли не единственные, кто видел дом, в том виде, в котором его оставил хозяин; и вещи его, как я поняла, они перебирали. Вдруг что-то интересное находили.
– Попробуем и с ними поговорить, – согласился я…
Чтоб не терять зря время, я предложил Асе съездить на то место, где ее отец рыбачил, а после, якобы, угодил во временну́ю аномалию. Ася согласилась.
Когда сели в машину, но завестись еще не успели, у меня зазвонил телефон.
– Да, Ксения, слушаю вас.
– Добрый вечер, Сергей. Как там дела у вас?
– Все хорошо, – отвечал я, – Весело проводим время. Через два часа у нас баня.
– Ничего себе, – удивилась Ксюша, – А еще чем вы там занимаетесь?
– Самогон с местными пьем, на ежей охотимся, летучих мышей гоняем. Сейчас вот на речку собрались: буду Асю учить плавать.
– А не холодно ли для этого? Тем более, что Ася плавать и так умеет? – поинтересовалась Ксения.
– А мне она сказала, что не умеет, – продолжал я валять дурака, что уже стало своего рода традицией при общении с Асиной подружкой, – Наверное, специально обманула, чтоб я ее потискал в процессе обучения…