Заводной апельсин

Рецензия содержит спойлеры и мат.Мммда… после того, как из своего первого мысленного варианта отзыва на Апельсин я убрала все матерные слова, там осталось только два – сдохни, сука. Во втором варианте слов было 600 («сдохни, сука»– повторить 300 раз). Пришлось ждать, когда схлынут эмоции, чтобы вернуть себе способность внятно разговаривать. Все знают о чем книга, да? Нет? Ну я коротенечко тогда. Вооон за тем столиком в баре «Korova» сидят 4 выродка. Коротышка Алекс – их идейный вдохновитель. Ему 15 лет. Сейчас они накатят «заряженное» молоко «с ножами», чтоб на всю ночь вставило и пойдут развлекаться на улицу. Сегодня в программе: для разминки отх…чить какого-нибудь дедулю, ага, вон как раз подходящий идет, с книжками в руках. Книги порвать, деда избить и раздеть для полной хохмы. Что там дальше? Ограбление магазина, продавщице влупить до кровавых пузырей. А потом гвоздь программы – нежданный гость. Вот это настоящая веселуха, друзья мой! Вломиться в дом на отшибе, хозяина избить, связать, а потом на его глазах устроить групповой «старый добрый сунь-вынь» его жене. Перед сном Алекс обязательно послушает что-нибудь из классики – Моцарта или Бетховена, представляя себе, как он насилует и избивает, да так размечтается, что даже кончит от избытка чувств. (Убииить, убить тварь!) В результате медицинского эксперимента у него появляется своеобразная аллергия на насилие. Только подумав о нем, у него начинаются тошнота и боль. Обожемой, бедняжку лишили права выбора! Ах, ах! Это негуманно! Ведь у каждого человека должна быть свобода воли! У человека – да, должна. У такой мразоты – нет. Нахрена ему эта свобода? Что он там способен навыбирать? Кого еще сегодня в подворотне отп…ть? Что он, собственно, и делает, как только получает свое право выбора обратно. А концовка – это ржака! Оказывается (тут я должна говорить тоном экзальтированного профессора, который вот только что сделал величайшее открытие) наш Алекс был такой злобной гадиной потому, что он был юн! Слишком молод! Он – бунтарь! А теперь он начал взрослеть и ему уже хочется пухленького младенца и какую-нибудь любящую кису у плиты. Не верю. Если ты моральный урод, то это надолго. Так что… сдохни, сука.А Берджессу мое восхищение. Книга цепляет и доставляет.

Я, натурально, поражён феноменальной популярностью этой книги. Множество читателей в один голос твердят о невероятной проработке языка и насыщенности романа глубокими размышлениями о свободе личности, насилии, добре и зле. Но я ничего этого в книге не увидел.Взять хотя бы сленг-надсат, на котором разговаривают герои романа. По сути, это всего лишь простая замена английских слов их русским переводом. То есть автор просто взял словарик и методично заменил каждое, к примеру, третье слово в речи персонажей на его перевод. Допускаю, что англоязычный читатель, в массе своей что тогда, что сейчас не знающий русского, действительно будет изрядно удивлён. А мне просто было смешно. Даже само слово «надсатый», обозначающее подростков-хулиганов, обычная калька с английского «teen». Хорошо, Бёрджесс в курсе, как оканчиваются русские числительные с одиннадцати по девятнадцать. Я тоже в курсе, дальше-то что?Теперь самое интересное – пресловутая моралистика и свобода воли. В бесчинствах банды Алекса многие пытаются углядеть проявления некоего протеста, тлетворное влияние общества, разлагающего податливые умы молодёжи. Дескать, это своего рода ультранасилие, воплощение чистого, незамутнённого навязанными извне мыслепаразитами вроде этики и морали зла. Но мне почему-то кажется, что описанные Бёрджессом юнцы – самая обыкновенная шпана вроде нынешних гопников. Необразованное, живущее по законам силы быдло, даже более отвратительное, чем настоящие бандиты, у которых есть хотя бы отдалённое представление о дисциплине и какой ни на есть, а всё же моральный кодекс. Даже любовь главного героя к классической музыке ничуть не возвышает его в глазах читателя, он не более чем потребитель, который бездушно слушает, но не слышит главного. В конце-концов, многие идеологи и вожди нацистского движения искренне восхищались музыкой Вагнера. Но мы почему-то не перестаём от этого справедливо считать их выродками.Потом, когда Алекс попадает под новую «лечебную» программу, нас усиленно призывают посочувствовать герою, психика которого якобы оказалась безнадёжно искалечена. Но позвольте, его разум в полном порядке. Ненависть, злоба и тяга к насилию никуда не делись. Став вести себя как праведник, в мыслях Алекс остался подонком. Просто он не в силах превозмочь физическую боль, вот и всё. Унижения на демонстрации в клинике – не более чем иллюстрация ничтожности и слабости его личности. В его новом modus vivendi нет ни грамма от раскаяния и искупления, но нет и тени навязанных извне установок. Только чисто животный страх перед физическим страданием. Он ни на минуту не перестаёт думать о насилии и возмездии, просто не способен пересилить боль. Все испытанные им побои нисколько не искупляют его, это также бессмысленно, как избивать искусавшего вас пса. Животное не способно к рефлексии и осознанию, именно поэтому бешеных собак пристреливают. Да, Алекс испытал физическую боль, равную страданиям его жертв. Но боль душевную он испытать не может, нечему болеть.В конце, после неудачной попытки суицида, нам показывают нового преображённого героя. Словно по волшебству кровожадный подонок превратился в доброго и сострадательного человека, который мечтает о жене, сыне и счастливом семейном быте. Не бывает такого. Можно допустить, что причиной всему загадочный курс гипнотерапии, которому Алекс подвергся, пока оправлялся от переломов. Это намного более правдоподобно, чем внезапное, ничем не обусловленное прозрение. Тем более что ни этот новый Алекс, ни его остепенившийся подельник не испытывают огорчений и страдания из-за некогда ими содеянного. Было бы очень любопытно посмотреть на такое развитие событий: Алекс встречает девушку, влюбляется, женится, у них рождается сын, всё хорошо и славно. И вдруг однажды вечером в их дом вламывается банда грабителей, насилует его жену, убивает его сына, а его самого жестоко избивает. Но видимо для схематичного поделия Бёрджесса это слишком круто.Как итог, получается вот что: курс терапии, призванный изменить Алекса, оказался по сути бесполезен, тогда как нечто похожее на реальные изменения происходит абсолютно беспричинно. Ни доктора из лечебницы, ни собственный опыт не убедили героя в том, что насилие отвратительно. По сути, Алекс с самого начала был заводным апельсином, существуя лишь на примитивных рефлексах и плотских желаниях. Лечение лишь откорректировало те из них, которые явно мешали обществу. Личность героя от этого не пострадала, потому как её по сути и не было. Такие, как Алекс, нужны разве что для работы на рудниках или в качестве пушечного мяса в войнах. Само собой, новому правительству для подавления оппозиции тоже пригодится некоторое количество ручных палачей. Остальных же очень удобно выдрессировать и поставить, например, к станку на завод. В блестящем «Эквилибриуме» Курта Уиммера или в том же «Дивном новом мире» Хаксли потенциально полноценные личности жестоко подавлялись и истязались во имя неких, декларируемых высшими, целей. Вот это и есть превращение настоящих живых людей в послушных безмозглых болванчиков, которыми так легко управлять. А у Бёрджесса – жалкая пародия, и близко не стоящая упомянутых выше вещей. Пресловутые страдания героя не стоят даже страданий животного на бойне. Потому как животное ни в чём не повинно, в отличие от человека, добровольно опустившегося до уровня зверя.Такие вот пироги.

Вообще-то, книга написана в память о жене Берджесса, которую, когда она была беременной, избили четверо дезертиров. Ребенка она потеряла, впоследствии тихо спилась от горя. А сам Берджесс во время написания романа страдал опухолью мозга. И знал, что жить ему осталось недолго. Книга не могла получиться жизнерадостной.Знакомьтесь: Алекс и его банда. Охреневшие от безнаказанности бесчинствующие подростки. Избиение прохожих, грабежи, драки с другими бандами – это их ежедневные развлечения. В один прекрасный день Алекс все-таки засыпается на горячем и оказывается в тюрьме. Ему светит 14 лет. Но если поучаствует в эксперименте – скосят срок. И он соглашается. Алекса «кодируют» от насилия, теперь даже мысли о нем вызывают у него рвоту. После завершения эксперимента его отпускают, и вот он в реальном мире. Периодически он встречает тех, над кем издевался в прошлом, и огребает по полной, но не в силах ответить. Наконец его находит группа правозащитников, которые, взалкавши гуманизма, хотят бороться против экспериментов такого рода, через который прошел Алекс, ибо он лишает человека права выбора. Поскольку рассказ ведется от лица Алекса, то можно наблюдать не только, что он делает, но и что он обо всем об этом думает. Потрясающая тварь! Такой неразбавленный цинизм, так хорошо прикидывается душкой, исходя внутри ядом. Причем, не всегда он агрессивен, нет, злоба настолько вошла в его плоть и кровь, что стала таким постоянным фоном, мирная, почти добродушная ненависть ко всему миру. Это не оксюморон, это горькая правда. То, что творится в его голове – это шоковая терапия для всех образованных гуманистов, которые что-то там говорят про второй шанс и перевоспитание. Читая его внутренние монологи, понимаешь: есть те, для которых второй шанс невозможен. И все. И хоть убейся. Не переделаешь льва в овечку.Крах гуманизма показан в образе одного из правозащитников, в чей дом когда-то ворвались Алекс и его банда: мужчину избили, в доме учинили разгром, жену изнасиловали, она впоследствии скончалась. И вот – какая ирония! – этот человек ратует за то, чтобы прекратили негуманные эксперименты над заключенными, а в качестве объекта своего гуманистического пыла выбирает того, кто стал причиной смерти его жены. Он не узнает его поначалу. А что же станет, когда узнает? А ничего. Не выдержат человеколюбивые идеи такого столкновения с реальностью. Жизнь – это совсем не то, что мы о ней думаем. Алекса не будет мучить совесть. Он даже начнет мечтать о семейной гавани и подобии уютного быта. Возможно, он станет добропорядочным гражданином, господа правозащитники нашли ему непыльную и легальную работу. Он никогда ни о чем не пожалеет. Он не изменится. Sad but true. Полнейшая безнадежность. Невозможно что-либо изменить. Многие при прочтении абстрагируются от сцен насилия, которые ничем не завуалированы, скорее пытаясь понять, что же хочет в конце концов всем этим сказать автор, какова мораль. Многие говорят, что им хотелось после прочтения помыться в душе. Но морали не будет. В этом зверстве и есть мораль. В том, чтобы увидеть насилие и злобу. Не отбрыкиваться от нее, не искать глубинного смысла, а увидеть ее, принять ее, отринуть все высокие идеалы, самому стать более зверем, чем был до прочтения. Можно убежать, можно отмыться, можно закрыть книгу «потому что гадость какая-то», но мир не склонен меняться от того, что мы его не одобряем. Надо лишь набраться храбрости и увидеть все так, как оно есть.