000
ОтложитьЧитал
Дольше того ждал их всех. В итоге рассказали все за несколько минут. Смотрю на время и понимаю, что в столовую я уже не успеваю, так что вся надежда на Мисс Коллинз. Иду в сторону корпуса, рассматривая детей по пути. С одной стороны они все между собой очень похожи, но если присматриваться ближе, они были абсолютно разными. Моих учеников я узнаю из тысячи даже по манере речи, а эти какие-то напыщенные прямо, как и их сопровождающие. Издалека вижу Элис. Появляется дежавю. Элис идет также как и Хейзел вчера, и я окрикиваю ее ровно также как и вчера Хейзел. Никогда бы в иной ситуации не подумал бы, что они так похожи.
– Кайл! – она радостно бежит ко мне.
– Тише! Я же просил не фамильярничать здесь, – оборачиваюсь по сторонам, но никого не замечаю.
– Прости, я забываю об этом.
Элис подбегает ко мне и обнимает. Наверное, даже спустя несколько лет таких регулярных объятий мне все равно будет хотеться ее оттолкнуть, но я не должен вызывать подозрений, поэтому до сих пор терплю руки на своем теле.
– Извини меня за то, что вчера не смог попасть на ваше выступление, – возможно я вчера погорячился в разговоре с Хейзел.
– Все в порядке. Я понимаю, что ты бы не успел.
– То есть ты не обижаешься?
– Я никогда на тебя не обижалась. На тебя столько свалилось с этой стажировкой.
Может Хейзел ошиблась? Или сама Элис забыла, на что она обижалась, а на что нет. В прочем это не так важно. Здесь моя задача проявить себя как самого обаятельного и дружелюбного психопата на свете, а значит осталось извиниться перед Хейзел и все путем.
– Кстати, как вы решили назвать отряд?
– Короли ночной Вероны, – Элис смущенно улыбнулась. – И выступили вчера под тему из Ромео и Джульетты.
– Теперь я очень жалею, что не пришел. Я люблю мюзиклы, тем более на французском языке.
– Я знаю, вчера кто-то об этом упомянул.
Может Элис ошиблась, и говорили о Мисс Коллинз. В таком случае мне все равно обидно. По отношению к мюзиклам, о которых многие плохо отзываются как о музыке, я испытываю настолько теплые чувства, что мне ни за что не хочется делиться этой музыкой с кем-то. Я бы хотел, чтобы она принадлежала только мне. Это было похоже на патологическую привязанность к любимому человеку, за близость с которым ты готов вырвать сердце всем вокруг и себе самому.
– Пошли в корпус. Расскажу вам всем план на день, – зову Элис за собой. – Соберешь всех в вашей комнате.
Пока Элис собирает всех в комнате девочек, я успеваю умыться ледяной водой еще два раза. К моему сожалению это не особо помогает держаться бодро и мне все равно хочется спать. Слегка ударяю себя ладонями по лицу и смотрю в зеркало. На фоне темных мешков глаза кажутся еще ярче и мертвее. Словно на рисунке у художника закончились краски, и он скопил последние капли голубого и, разбавив водой, вылил эту смесь мне в глаза.
– Осталось продержаться всего одну ночь и чуть больше одного дня,– сквозь зубы шепчу сам себе.
– Все собрались и ждут тебя.
Оборачиваюсь и вижу за спиной Хейзел. Ее взгляд неприятно прищурен, словно она чем-то недовольна. Точно, я вчера на нее накричал без причины. Не думал, что после этого она заговорит со мной первая. За все время общения с ней я уже так сильно привык к этому выражению лица, что за время пока мы хорошо общались, успел соскучиться. Сам того не замечая, я начинаю улыбаться от того, как она надувает губы.
– Что смешного?
– Ничего, – отмахиваюсь, изо всех сил стараясь скрыть свою улыбку. – Извини за вчерашний разговор, сложный выдался день.
Молчит. Я так не люблю эти паузы в диалогах, но, похоже, это одна из фишек Хейзел, которая иногда нервирует меня. Не знаю, она молчит, чтобы вывести собеседника из себя или чтобы подольше обдумать ответ. Еще больше меня запутывало то, что ее лицо при этом никак не изменяется и остается, словно окаменелым до момента ее реплики.
– Я принимаю твои извинения. А теперь пошли уже.
Мне снова становится смешно. Она так старается строить из себя железную леди, но я вижу, что она улыбается. Казалось бы, что может сказать о человеке его улыбка? Улыбка Хейзел была подобна ноябрьскому солнцу. Оно светило гораздо слабее, чем летнее или весеннее солнце, но если ноябрь подарил вам хоть лучик, то вы станете самым счастливым человеком. Мне ноябрь подарил улыбку самой непоколебимой девушки интерната.
– Всем доброе утро, кого не успел увидеть, – дети сидят по кроватям и, подняв на меня свои головы, слушают. – Сегодня у нас очень насыщенный день, потому что завтра после обеда мы уже отправляемся домой. Приступим. Сейчас вы отправляетесь на мастер-класс к какому-то мужику, – оказалось с памятью у меня все же есть проблемы или это отсутствие сна так складывается. – Потом будет фото-кросс, как я понял, будем бегать и фотографироваться.
– С нами будете вы или Мисс Коллинз? – высокий черноволосый паренек с длинной челкой поднимает руку, но уже после того как спросил.
Высокий парень – под эту характеристику подходят Аарон, Шон и Уильям. Брюнет – Уильям, Аарон и Адам, но последний был среднего роста, так что мимо. И наконец, длинная челка с ней ходил только Аарон. Значит это он сидит передо мной и спрашивает меня. Значит память в порядке, раз я наизусть выучил свой список (а имена так и не выучил).
– Аарон, насчет фото-кросса еще посмотрим, а на следующих мероприятиях думаю, с вами буду я, – парень не поправляет меня, а значит, я определил все верно. – Продолжим. После фото-кросса у нас будет просмотр фильма, сцену из которого мы должны будем поставить на вечернем мероприятии. Ну а после этого нас ждет дискотека, – после этой фразы последовал шквал восторженных криков. – Только попробуйте кто-нибудь напиться! А теперь бегом на мастер-класс.
Дети выбегают из корпуса, а я пытаюсь остановить Мисс Коллинз, чтобы сообщить ей о лекции для сопровождающих. Уверен, директор лагеря руководствовался тем, что в основном сопровождающие это женщины и поэтому им будет интересно послушать про Парижскую моду. Я и сам бы так подумал о Мисс Коллинз, если не сегодняшнее утро, ломающее все мои стереотипы. Даже интересно, что бы они делали с Декстером.
– Мисс Коллинз, подождите, – она наконец-то останавливается. – На планерке сказали, что после фото-кросса в главном корпусе пройдет лекция от гостя из модного синдиката в Париже. Меня не особо интересует эта тематика, может вы хотели бы сходить. Я оставил бы вам свою карточку сопровождающего.
Мисс Коллинз изумленно приподнимает брови, а после сдержанно улыбается, словно делает мне одолжение. Такой реакции от нее я точно не ожидал. А где же восторженные крики о модном эксперте? В очередной раз убеждаюсь, что она странная.
– Да, хорошо, я схожу на эту лекцию. Можете, пожалуйста, проветрить в комнатах, – отдаю ей карточку, и она уводит детей на мастер-класс.
Спасибо огромное, Мисс Коллинз! Она пойдет веселиться с деловыми дамами и французами, а должен выжить в комнате мальчиков и добраться до окна. Наверное, оставлю этот круг ада напоследок и для начала открою окно здесь – у девочек. Здесь очень приятно пахнет и если приглядеться, то девушки обустроили эту комнату вполне себе мило. Не знаю, откуда они принесли сухоцветы в ноябре и зачем взяли с собой свечи, но это место определенно стало для меня самым приятным атрибутом во всем лагере. Смотрю на стены и на их тумбочки, где аккуратно сложены полотенца и разные штуки для гигиены.
Присаживаюсь на одну из кроватей и не отвожу глаз от букета гортензий. Я бы лично покланялся тому, кто выбрал именно эти цветы, потому они в четырнадцатом веке были символом Франции. Этот цветок меня особенно привлекал, когда я изучал язык цветов, потому у каждой культуры этот цветок имел разное значение. На первый взгляд гортензия наполнена изысканностью, но если чуть углубиться в суть, то этот цветок обозначает недоступность и холод. Люди какое-то время ассоциировали его с разлукой, но даже здесь имеются подводные камни. Гортензию также воспринимают как надежду, память, последний шанс.
Надежда. Говорят, что надежда умирает последней, но что делать, если надежда не дождалась и умерла еще давно? Надеяться на что-то одно и то же, чтобы быть обреченным на вечные страдания. Надежда дает ложное представление о том, что это произойдет. Но обычно ничего не происходит. Я столько лет надеялся на обратный билет из ящика, но в конечном итоге нарисовал его себе сам карандашом на крышке стола. Наверное, там до сих пор остался мой корявый рисунок с выцарапанной подписью: «Мама, папа, я и сестры». Как только карандаш сточился, а рисунок был закончен, я оставил надежду вместе с точкой на этом рисунке. Необычный опыт узнать в семь лет, что тебя стерли с твоего же рисунка и оставили только память.
Память. За всю свою жизнь я понял, что без надежды прожить можно, но кто я без памяти? Обиднее всего, что память как песок и с каждым годом она ускользает сквозь пальцы. Мне очень жаль, что из детства я помню день своего изгнания и лишь отдаленные фрагменты, из которых почти невозможно сложить целостную картинку. Я помню образы, голоса, чувства, но оказывается этого слишком мало, чтобы помнить то, кем я был до ящика. Был ли я вообще человеком? Или я всю свою жизнь оставался существом, которое потратило свой последний шанс.
Последний шанс. Есть ли он у меня? А если и есть, то на что? Уж точно не на нормальную жизнь. У ненормальных людей не бывает нормальной жизни. Если я на что-то и потрачу свой последний шанс, то только на то, чтобы в очередной раз доказать всем, что я все то же существо. Или… я хочу узнать, почему меня оставили одного в ящике. Да, пожалуй, это будет наилучшим решением для последнего шанса.
Открываю глаза от какого-то звука. Вижу Хейзел. Она сидит напротив меня и смотрит. От такого пристального взгляда чувствую себя мертвым. Почему она не на мастер-классе?
– Спи. Я закрою корпус снаружи, чтобы никто не зашел, а остальным скажу, что ты случайно забрал ключ с собой на собрание, – она подходит к двери. – У тебя еще примерно час поспать.
Неужели я уснул? Оказывается, сложно продержаться без сна больше суток. Почему она оставила меня здесь? По моему представлению она должна была меня шваброй выгонять из их комнаты. Отдать ей должное, я чувствую себя спокойно здесь. Хейзел для меня загадка похуже Мисс Коллинз да что уж там, Мисс Коллинз и рядом не стоит с Хейзел Эмерсон, играющей со мной в какие-то эмоциональные качели.
Проваливаюсь, словно по щелчку и валюсь в какую-то бездну. Она тянется несколько километров и в моменте мне кажется, что я не лечу, а просто парю в воздухе. Вокруг меня возникают какие-то пятна, но из-за скорости моего падения мне сложно разобрать то, что на них изображено. Это было похоже на дежавю, когда что-то видишь, но не понимаешь полную картину. Внезапно пятна приобретают неприятно кровавый оттенок. Он сильно режет глаза, и из-за этого красного света я не могу разобрать, где я. Это снова ад? Я думал, что сумел выбраться из этого кошмара и избежать очередного побега здесь. От кого в этот раз? Аластор или Люцифер?
Приоткрываю глаза и вижу силуэт, стоящий спиной ко мне. Я не узнаю в этом силуэте ни одного из демонов, что вводит меня в заблуждение. Делаю шаг навстречу, готовясь к побегу отсюда, но силуэт не двигается с места. Что на этот раз приготовило мне мое подсознание и насколько сильно оно хочет свести меня с ума. Я думал сильнее уже некуда, но с каждым очередным сном, оно доказывает мне обратное. Подхожу почти вплотную, но силуэт не двигается с места. Не знаю, в какой момент во мне появилась эта смелость, но я кладу руку ему на плечо и разворачиваю лицом к себе. Я теряю дар речи, когда, наконец, смотрю своему истинному страху в лицо.
– Ну, здравствуй, Кевин.
Перед моим лицом сейчас находится мое лицо. Другое мое лицо. Оно мрачное и озлобленное, оно отталкивает одним своим видом. Не сразу понимаю, что не так и почему глядя на себя мне кажется, что я смотрю на преступника, которого осудили сотню раз.
– Не узнаешь? – улыбается, но от этой улыбки становится только хуже. – Это же я, Кевин Беккер. Кевин, который шел к своей цели несмотря ни на что.
Значит, вот так я выглядел три месяца назад? Как только с таким лицом меня взяли работать с детьми. И в какой только момент я изменился так, что не смог узнать прошлого себя?
– Я это настоящий ты, – улыбка пропадает с лица и появляется лишь мерзкая гримаса. – Тот, который знал, чего хотел, – вместо обычной речи изо рта вылетают лишь отдельные звуки, из которых, я сам составляю предложения. – Тот, который пришел отомстить за сломанную судьбу, – брови слегка сползают на глаза. – Тот, который хотел убить своих сестер. И убил бы, если не твоя никчемная сентиментальность. Теперь ты весь такой из себя Кайл Бенсон, но не забывай кто ты на самом деле, – голос срывается на крик.
– Я убью их, – мой голос почему-то дрожит, и я делаю шаг назад.
– Твой скулеж надоедает с каждым разом все сильнее, – на мои плечи ложатся руки, холод которых заставляет меня замереть. – Я мог убить их! А ты теперь годен лишь на то, чтобы нянчиться с детьми и строить из себя нормального.
– Я все еще могу их убить, – пытаюсь говорить это увереннее, чтобы холод перестал так сильно обжигать мои плечи.
– Тогда вперед, – из-за спины вижу Джену и Элис, точнее слабые очертания, похожие на них. – Убей их прямо сейчас, – в моей руке сверкает нож, который я узнаю сразу же.
Я ведь должен убить их? Это мое предназначение. Я за этим сюда и пришел – за их жизнью. Так почему теперь я не могу сдвинуться с места? Перевожу взгляд на нож, и в груди начинает что-то колоть. Неужели этот нож стал моей неотъемлемой частью?
– Сделай два шага и нанеси два удара!
Мои ноги, словно подошвой кроссовок приросли в этой неизвестной почве ада. Нож в руке дрожит так, словно я держу его впервые, но ведь это не так. Делаю шаг, и он отзывается болью где-то там, где у людей находится душа. Это даже не Джена и Элис, почему бы не ударить их ножом и выбраться отсюда?
– Давай же!
Делаю еще шаг навстречу. Я такой каким меня всегда считали родители, так почему бы не доказать это всем еще раз. Мой последний шанс сгорел еще давно, и теперь мне просто осталось сжечь все мосты, на которых я пытаюсь так уверенно стоять.
– Кайл!
Что это? Это не Элис. Это не ее голос! Это просто плод моего воображения, так почему же она зовет меня. Она не может говорить у меня во сне.
– Кайл, не делай этого, – этот голос режет слух, и я хочу зажать уши, чтобы не слышать больше никого.
– Ты не настоящая! Замолчи. Я должен, – кричу, и руки трясутся еще сильнее.
– Кайл, ты обещал умереть за меня, помнишь? Это ничего не значило? – Джена говорит тише Элис, но слова ранят сильнее.
Только не это. Почему они говорят? Если это сон, то они должны молчать. Молчать и принять свою участь, ровно как я принял то, что я убийца. Смотрю на них – они ненастоящие. Это просто кусок стекла с чертами лиц моих сестер и их голосом. Так сложно просто ударить его ножом?
– В чем проблема? – силуэт стоит позади меня и шепчет. – Ты знаешь их три месяца, а я с тобой всю жизнь. Или ты забыл, что ты вовсе никакой не Кайл?
– Ты и есть Аластор, ведь так? – осознание приходит не сразу, но эта мысль показалась мне такой логичной.
Аластор – демон мести был со мной, когда я жаждал мести сильнее всего, но когда фокус сменился на что-то другое, мне перестали сниться сны. Становится противно от того, что оказывается, я сам преследовал себя все это время.
– Как только убьешь их, то тоже станешь Аластором. Стань же тем, кем итак должен стать, – моей участью всегда было стать тем, кого я вижу перед собой?
Подхожу вплотную к сестрам, а точнее к странным оболочкам, что они собой представляют, и замахиваюсь ножом. Это подарит мне свободу, я наконец-то освобожусь от всего этого ада. Неважно кем я стану после, если я перестану быть Кевином Беккером, значит, я победил. Что-то теплое касается моих плеч и от неожиданности нож выпадает из рук и бьется о землю. Оглядываюсь, но никого не вижу. Это знак? Всегда должен быть выбор, как любит говорить Томас. И если второй вариант остаться в этот теплом вакууме, но я не хочу становиться демоном мести.
– Проснись, – тихий голос зовет откуда-то сверху. – Вставай, нам пора.
Образ ада вмиг превращается в одно сплошное кроваво-красное пятно, и я вновь закрываю глаза. Тепло на плечах приобретает четкое очертание пальцев и мне хочется остаться здесь навсегда. Ад растворяется в темноте, а продолжаю плыть по теплой бездне. Здесь так спокойно как… дома? Открываю глаза и вижу перед собой Хейзел.
– Нам пора, идем, – это ее голос забрал меня из ада.
– Спасибо тебе, – привстаю с кровати, протирая глаза.
– За что? – она удивляется и слегка отстраняется.
– За то, что позволила поспать, – не скажу же я ей открытым текстом, что я благодарен ей за то, что она не дала мне стать демоном.
– Давай быстрее! – она подходит к выходу. – Наши уже все собрались в актовом зале на просмотр фильма.
– Сейчас, – поправляю покрывало на кровати. – Не хочу, чтобы тот, на чьей кровати я спал, возненавидел меня за это.
– Ну, не знаю, – Мотылек закатывает глаза. – Мое отношение к тебе не изменится от того, где ты спал.
– Это твоя кровать? – становится еще более неловко от того, что я просто пришел и уснул на ее кровати. – Прости, пожалуйста, просто я…
– Не спал всю ночь, я знаю, а теперь мы можем идти? – замечательно, а я думал, не может быть еще более неловко.
Идем в сторону актового зала, где сейчас показывают фильм, из которого нам нужно будет поставить сцену. Надо бы сконцентрировать на этом все свое внимание, но я не могу никуда деть свои мысли по поводу своего сна. Значит ли это что-то или это просто больной плод моего воображения из-за осени и недосыпа.
– У меня к тебе только один вопрос, – Хейзел останавливается у самых дверей. – Ты не спал из-за отсутствия окна?
– Да, – о какой игре в секреты может идти речь, если она итак слишком много обо мне знает.
В актовом зале полнейшая темнота и все присутствующие осуждающе смотрят на нас. Фильм уже начался, и поэтому мы занимаем первые попавшиеся места в самом конце. Так как начало я не видел, то и название фильма не знал, но он был черно-белым и полностью на французском языке. Начало мне понравилось, так как мне показалось, что мы с главным героем похожи (он совершил убийство и скрывался от полиции, но это конечно не повод гордиться сходством). Но потом он начал вести себя слишком отвратительно и теперь я надеялся, что мы вообще не похожи. У персонажей начинается любовная линия и мне становится неловко от глупостей и наивности. Убийцы не должны влюбляться, ведь тогда вместе с ними на дно уйдут невинные.
Смотрю на Хейзел, она кривит губы на каждом их поцелуе и возмущенно цокает языком. Хейзел не похожа на Патрицию. Вторая была слишком наивной и глупой, чего точно нельзя было сказать о Хейзел. Патрицию можно было сравнивать с Дженой, но это тоже несправедливо, потому что Патриция меня раздражала, а насчет Джены я уже не уверен. Хейзел больше напоминает Мишеля. Она такая же изворотливая и хитрая. Слишком долго смотрю на нее, и она это замечает. К сожалению, не придумываю ничего лучше, чем отвернуться.
Когда фильм заканчивается, я вздыхаю с облегчением, потому что он показался мне слишком грустным. Но атмосфера шестидесятых годов и вид Парижа не оставил меня равнодушным. Несмотря на то, что все пейзажи были черно—белыми, они нисколько не потеряли своей красоты и величия. Также стоит отметить, что со стороны лексики фильм подобран удачно, и мне несложно самостоятельно переводить реплики.
– Ну что, какую сцену будем ставить на вечернем мероприятии? – Элис и еще несколько учеников окружают меня со всех сторон.
– Я предлагаю одну из последних сцен с разговором Патриции и Мишеля, – отвечает какой-то рыжий парень. Смею предположить, что это Гаррет.
– А мне больше понравилась сцена, где Патриция рассказала о беременности, – Аманда скучающе окидывает всех взглядом.
– Это где они потом переспали? Замечательная сцена, – Элис закатывает глаза.
– Думаю, сцену с последним разговором возьмут слишком многие и нам будет трудно выделиться из толпы, – сажусь на ступеньку лестницы. – Может, возьмем сцену, где Мишель едет в машине и рассуждает? Там довольно неплохая лексика и мы сможем вывести на этом.
– Я согласна! – Элис радостно подскакивает и смотрит на парней. – Аарон бы подошел на роль Мишеля. У них один типаж внешности.
– А остальные на фоне могут создать иллюзию проплывающей дороги! – Аманда вновь включается в диалог. – Я могу поставить танец с простыми движениями.
– Я найду текст из фильма, – Хейзел берет в руки свой телефон и отходит в сторону.
– Я загримирую Аарона, – Элис выносит свою косметичку размером с небольшой чемодан. – Аманда, придумай с остальными пока движения, а я подключусь и выучим.
– У нас есть час на все, так что думаю, мы успеем, – Аманда берет с собой остальных на площадку для танца.
Я ожидал, что мне придется их всех заставлять что-то делать, а в итоге я предложил идею, а они решили все сами. Я не могу не восхищаться этим. Все довольно быстро разбежались с крыльца, оставив меня одного, и теперь я даже не знаю, чем могу быть полезным. Если бы я был Кайлом, в самом деле, то после работы с этими детьми, я бы продолжил учебу и без сомнений вернулся в интернат в качестве учителя. Вижу, как Хейзел возвращается с телефоном в руках к корпусу.
– Хейзел, а что делать мне?
– Тебе? – удивляется. – Ну, можешь заняться своими делами, мы сами неплохо справляемся, – смотрит на меня и вздыхает. – Хотя, если поможешь Аарону с текстом, я буду очень этому рада.
Ну, хоть где-то я оказался нужным. Заходим с Хейзел в комнату девочек и видим несчастное лицо Аарона, по которому Элис усердно мажет кисточкой. Пока сложно сказать получается ли у нее что-то, но я надеюсь, Аарон не будет похож на Мисс Коллинз после тяжелой руки Элис.
– Аарон, кто бы мог подумать, что увижу такого крутого парня как ты с макияжем, – Хейзел еле сдерживает смех. – Тебе идет, может, возьмёшь у Элис пару уроков?
Аарон не оценил шутки, а только сильнее нахмурился. Хейзел открывает свой телефон и показывает мне текст той самой сцены, которую мы выбрали для показа. Реплики написаны коряво и с ошибками, но все же их можно сложить в определенные слова. Она передает мне телефон и садится на свою кровать. Пробегаюсь взглядом по тексту и понимаю, что нужно переделать некоторые фразы, иначе мы просто не пройдем цензуру. На скорую руку переписываю сцену в блокнот с правками и сажусь рядом с Элис. Лицо Аарона действительно стало выглядеть старше и теперь более походило на Мишеля.
– Пойду к Аманде и остальным учить танец, а вы учите текст, – Элис поднимается с места. – Хейзел, идешь?
Мотылек устало вздыхает, но направляется за Элис на площадку. Будет интересно посмотреть, как Хейзел танцует, даже мое самое больное воображение не может это представить.
– Попробуй прочитать текст, а я скажу, на чем важно сделать акцент.
Аарон с текстом справляется неплохо и сразу читает все с правильной интонацией и хоть я не его учитель французского языка, но я все равно горжусь. То, как Аарон старается изобразить голос Мишеля и подражать его мимике кажется мне особенно забавным.
– Неплохо, только сделай акцент на моменте про любовь к Франции, – пытаюсь подобрать правильные слова для описания нужной интонации. – Может, более трепетно?
После успешной работы с Аароном я направляюсь на площадку, чтобы посмотреть, как продвигается работа с танцем. Аманда была так уверена в своей идее с танцем, и никто ей не возразил, но я слабо себе представлял это. Вижу издалека площадку, но там почему-то все сидят и ничем не занимаются.
– Мы же не будем делать никакие прически? – Джена стоит лицом ко всем. – А то Элис с Амандой что-то там придумали.
– Если мы все сделаем высокий хвост, это будет смотреться красивее, тебе сложно сделать так, как хочу я? – Элис складывает руки перед собой.
После этого поднимается такой шум, что мне сложно разобрать, что они говорят. Из-за этой перепалки никто не замечает, что я стою рядом и слушаю это все. Я не удивлен, что у Джены и Элис снова разногласия. Они слишком разные для того, чтобы быть сестрами.
– Ладно, боже, сделаю я этот ваш высокий хвост, – Джена обиженно разворачивается, и мне ее немного жаль, ведь она только начала отстаивать свою индивидуальность.
– С Аароном все в порядке? – Хейзел неожиданно появляется за моей спиной.
– Текст отработали отлично.
– Прекрасно, – она поворачивается ко всем. – Через пятнадцать минут у нас выступление и так как наша сцена одна из первых, мы выступаем в начале.
– А я думал, посмотрю, как вы танцуете, – говорю это ей, чтобы никто больше не услышал и смеюсь.
– Увидишь на сцене.
Захожу в актовый зал и занимаю место. Я даже рад, что мои подопечные выступают в самом начале, потому что слишком долго я не смогу здесь сидеть. Душно и слишком темно, чтобы находится здесь дольше двадцати минут. Зал постепенно наполняется людьми и после этого становится еще и слишком шумно, так что двадцать минут будет рекордом. На сцену выходит волонтер и объявляет учеников интерната. Аарон выходит на сцену со стулом и садится на него, держа в руках импровизированный руль. В это же время на сцену выбегают все остальные, и начинается танец проплывающих деревьев за окном. Музыка играет слабо и благодаря этому голос Аарона хорошо слышно. Он отлично справляется со своей задачей и играет даже лучше актера из фильма. Остальные плавно проплывают по сцене и действительно можно представить, что это пейзаж из проезжающей машины.
Дети уходят со сцены, и я выхожу из актового зала. Скажу им после, что они хорошо выступили, а сейчас я хочу покурить в спокойной обстановке обдумать сон, который мне приснился днем. В лагере сейчас слишком много людей и шума, так что я решаю спуститься чуть ниже к реке и посидеть там. Нужно выйти за территорию и спуститься ниже по холму и сразу же видно берег, который омывает течение небольшой речки. Небо чистое и звездное, так что я могу наконец-то разобраться со своими демонами. Тут гораздо холоднее, чем в самом лагере, но это вполне компенсирует спокойствие и шум воды.
Сажусь на песок, закуривая сигарету, и закрываю глаза. Слышно только воду и ветер в ветках сосен. В такие моменты я представляю, что я один на всем свете и больше нет никого. В такие моменты я чувствую такое умиротворение, что чувствую каждую клеточку своего тела и воссоединяюсь с этим шумом воды. Я словно уединяюсь с природой и становлюсь ее частью – частью ветра, леса, реки. В моей голове ком спутанных между собой нитей превращается в длинную дорожку, по которой я должен пройти. По обеим сторонам этой дороги я вижу фрагменты картинки, собрав которую я смогу прийти в норму. Фрагменты с родителями уже много лет неактуальны для сборки, поэтому я оставляю их на потом. Дальше дорога раздваивается, и я понимаю к чему это. Я должен сделать выбор, и определить, в каком направлении мне двигаться дальше. Почему этот выбор встает передо мной именно сейчас? Я не хочу ничего сейчас решать. Точнее, я решил уже. Я убью их. Только потом.
Хруст сухих веток рывком выкидывает меня из размышлений и заставляет вернуться к реке. Хруст повторяется, а значит, кто-то идет сюда. Выдыхаю дым из легких и пытаюсь вглядеться в темноту между деревьев, но не могу разглядеть ничего. Хруст прекращается, и я уже думаю, что мне показалось. Но погрузиться обратно не получатся, а значит что-то не так.
– Выходите, духи леса, я вас слышал, – поворачиваюсь снова лицом к лагерю.
Вместе духов передо мной появляется Мотылек. Она медленно выходит из-за сосны и смотрит себе под ноги, словно забрела к реке случайно. Но я не верю в случайности и Хейзел здесь определенно не просто так.
– Снова прилетаешь на свет, – тушу сигарету о песок. – Садись рядом.
Не буду же я вести себя как она на первой встрече и устраивать борьбу за территории. Не сказав ни слова, она садится рядом. Смотрю на нее с ощущением того, что смотрю на совершенно другого человека. Хочу спросить, почему она сейчас не танцует с остальными, но вспомнив, что это Хейзел Эмерсон, решаю, что это глупый вопрос.
– Декстер Вуд, – говорит она чуть ли не шепотом. – Я его ненавижу.
– Я знаю.
– Он предлагал мне стажировку, – она смотрит на меня, и я вижу в ее глазах блики от света звезд. – Сказал, что все устроит в обмен на… меня.
Молчит. Мое сердце начинает бешено стучать, словно это рассказываю я. Она поднимает с песка какую-то соломинку и начинает перебирать ее в руках. Хейзел прокручивает ее между пальцев и переламывает. Она приподнимает голову и вижу капли на ее щеках, что тона усердно пытается скрыть волосами, но волосинки липнут к лицу, обнажая всю ее боль.
– Мне жаль, – забираю соломинку из ее рук. – Ты не должна была проходить через это.
– Не поверишь, но я рада, что вместо Вуда поехал ты, – она обнимает колени обеими руками, пряча в них нос. – Ты кажешься безопасным.
Я кажусь безопасным? Эти слова врезаются, словно нож под ребра. Чувствую всем своим телом, что маска Кайла Бенсона начинает прирастать к лицу. Не стоило мне начинать эту игру в нормального человека, ведь я не такой и однажды все об этом узнают. Когда все об том узнают, то маска с треском сорвется с моего лица, обнажая то, что было спрятано глубоко под кожей. В мою белую оболочку могут верить другие, но не я. Я должен помнить, кто я такой и что хочу сделать.
– Надо было отравить его до смерти, – говорю это скорее себе, чем Хейзел.
– Что, – она удивленно смотрит на меня.
– Говорю, такие как он, заслуживают смерти, – выбрасываю соломинку в реку. – Почему с ним до сих пор ничего не сделали?
– Об этом никто не знает, – видимо это значит, что игра началась, но кто знал, что первый уровень будет таким сложным.