000
ОтложитьЧитал
– Ты мог и играл! Да еще как! Ты обыграл в кости двух шулеров, что вчера вечером подсели к нашему столу, а потом еще и пару господ, что оказались при серебре!
– Я ни разу в жизни не играл в кости и даже правил не знаю.
– Да какие там правила, – отмахнулся от меня Демир. – Верно говорят, что новичкам везет.
– Но как я мог выиграть у шулеров, ведь они должны были играть нечестно? – не сдавался и продолжал допытываться я.
– Не знаю, Гупин. Я и сам хотел тебя об этом расспросить. Жаль, если ты ничего не помнишь. Правда, ведь не помнишь? – все еще сомневался мой друг.
– Ничего не помню, – беспомощно помотал я головой.
– Идем вниз. Думаю, что немного вина поможет освежить твою память, – участливо предложил мне Демир.
– Твое хваленое вино на лавровых ягодах я больше пить не буду, – вполне серьезно предупредил я мусульманина.
– Отчего же, по-моему, вино отличное и ночка удалась на славу! – звучно засмеялся Демир и хлопнул меня по плечу. – Ты не против, что я взял пару серебряных монет из твоего выигрыша для Хары и твоей рыжеволосой Мины?
– Нет, я не против, – нехотя отозвался я, узнав, как звали рыжеволосую девицу, с которой я провел прошлую ночь.
– А ты, оказывается, знаешь толк в веселье, Гупин, – продолжал поддразнивать меня Демир. – Надо будет как-нибудь повторить.
– Ну уж нет, – угрюмо пробурчал я себе под нос.
После нескольких глотков дешевого красного вина головная боль начала уходить, и воспоминания стали свободно всплывать в моей голове. Если честно, то они мне совсем не понравились, ведь все было именно так, как рассказал мне Демир.
Я осуждал своего отца за разгульный образ жизни, но теперь, получалось, что сам пошел по его стопам. А вот мой друг не видел ничего предосудительного в подобном времяпрепровождении. Предположу даже, что он был привычен к такого рода ночным загулам и сейчас умудрялся с аппетитом поглощать еду, на которую я даже не мог смотреть.
Отвернувшись к окну от довольно ухмыляющегося Демира, я тяжело вздохнул. Мне предстояло возвращаться в Цитадель и объясняться с Ливадином, от чего у меня на душе стало откровенно тошно.
Глава 9. Проверка от Никиты Схолария
Я возвратился в Цитадель, когда солнце уже высоко стояло над горизонтом. Ливадина в архиве я не встретил. Малодушно сказавшись больным, я поднялся в свою комнату и, устроившись на кровати, крепко заснул.
Пробудился я оттого, что мой сосед шумно возился с единственным в нашей комнате окном. Сдернув плотную тканевую занавеску, Панарет впустил внутрь комнаты приятную прохладу вечернего уличного воздуха.
– Судя по запаху, я могу догадаться о причинах твоего недомогания, – лукаво сощурился парень.
С усилием я сглотнул. От крепкого вина, выпитого мною прошлой ночью, в горле у меня сильно пересохло. Я приподнялся на локтях и залпом осушил стоящий подле меня кувшин с водой. Чувствовал я себя немного лучше, нежели этим утром, хотя жажда не отступала и пить хотелось еще.
– Тебе следует пойти и подышать свежим воздухом, – предложил Панарет, и я удивился такому его поведению, ведь ожидал, что парень начнет стыдить меня и выспрашивать подробности моего ночного отсутствия, а после этого обязательно откроет Ливадину все обстоятельства моей неожиданной болезни.
– Так я и сделаю, – без лишних уговоров согласился я, медленно поднимаясь с постели.
– Ты пропустил урок латыни, – тут же не преминул укорить меня Панарет.
– Поверь мне, об этом я сейчас жалею меньше всего.
– Без тебя было трудно, – пожаловался мой сосед. – Лучше ты и впредь продолжай умничать на латыни, нежели мы вновь вызовем гнев господина Иовы.
Оказалось, что, на первый взгляд, добродушный старичок Иова временами мог превращаться в невероятно строгого учителя. Стоило его ученикам не проявлять должного рвения к изучению латинского языка, как он начинал нещадно и почти без разбора колотить их всем, что попадалось ему под руку.
– Transeat a me calix iste68, – добавил Панарет на латыни, и я решил, что метод Иовы все же работает.
– Чем же господин Иова мучил вас на этот раз?
– Латинскими глаголами, – тяжело вздохнув, поведал мне Панарет.
– Ничего нового, – разочарованно фыркнул я.
– Только тебе, Филат, под силу за один раз выучить сотню латинских глаголов, да еще и просклонять их все без ошибок в строгом алфавитном порядке, – с явной завистью заметил Панарет.
Я ухмыльнулся. Во всем, что касалось запоминания, мне никогда не было равных. Собственно, поэтому я был единственным учеником господина Иовы, который умудрился ни единого раза не получить от него затрещины.
– Считай, что ты меня уговорил. Я торжественно обещаю тебе, что продолжу и дальше умничать на уроках латыни, – нарочито напыщенно произнес я свою шуточную клятву.
Панарет состроил кислую гримасу, раздумывая, не подсмеиваюсь ли я над ним в очередной раз. Я же покинул нашу общую комнату и, осторожно выбравшись из здания архива, чтобы не встретить никого из любопытных знакомых, оказался во внутреннем дворе Цитадели.
– Плохо выглядишь, – услышал я приветствие конюха Агвана, который будто поджидал меня рядом со зданием архива. – Намного бледнее, чем обычно. Ты не заболел?
– Скажи мне лучше, что ты здесь делаешь? – даже не думал я распространяться о своем ночном загуле.
– Я искал тебя, – признался мне конюх.
– В чем дело?
– Кое-кто ждет тебя на конюшне, – немного понизив голос, сообщил мне парень.
– И кто же это? – недоумевал я.
– Пойдем со мной, и ты сам все увидишь, – поторопил меня Агван.
Я первым вошел в просторное помещение конюшни. У стойла с белоснежной лошадью, что, по сведениям Агвана, была жалована императором Василием ромейской принцессе в качестве одного из брачных даров, я увидел Элени. Девушка игриво трепала лошадь за гриву и что-то ласково шептала ей на ухо.
Мое лицо непроизвольно расплылось в широчайшей улыбке. Что и говорить, я был невероятно счастлив видеть Элени вновь. Смущало меня сейчас только то, что более неподходящего времени для долгожданной встречи было сложно себе представить. Я надеялся, что в скудном освещении конюшни выгляжу не так паршиво, как сказал мне Агван, и от меня уже не так сильно разит забористым алкоголем.
– У меня есть другие дела, – учтиво заметил конюх и бесследно исчез, оставив нас с девушкой вдвоем.
Элени посмотрела на меня и чуть улыбнулась. Я подошел ближе к девушке, но не настолько, чтобы ее мог насторожить мой цвет лица или запах.
– Я скучала, – запросто сказала Элени, и мне показалась, что всех тех дней, когда мы с девушкой не виделись, не было вовсе.
– Я тоже, – признался я, глядя в прекрасные глаза Элени. – Я поджидал тебя в саду и однажды даже попытался попасть в покои ромейской принцессы.
– Хорошо, что тебе это не удалось, – с беспокойством отозвалась девушка. – Пообещай мне, Филат, что ты не повторишь попытку и никогда не станешь разыскивать меня на женской половине дворца.
– Обещаю.
Элени подошла ко мне вплотную и, взяв за руку, очень мягко произнесла:
– Я не могла увидеться с тобой раньше.
– Что-то случилось? – встревожился я.
– Да, но не со мной, а с принцессой. Она не отпускает меня от себя ни на шаг. Только теперь, когда она приняла снотворное и уснула, я смогла ненадолго покинуть женскую половину дворца.
– Принцесса больна? – принялся я вытягивать из Элени каждое слово.
Девушка замялась, будто размышляя, как ей выразить свои мысли, а затем едва слышно продолжила говорить:
– После свадьбы с императором Василием принцесса то молчит, то плачет, то проклинает тех монашек, что не взяли ее в монастырь.
– Почему?
– Я не знаю, – беспомощно пожала плечами Элени. – Принцесса со мной почти не говорит.
– А что император Василий?
– После первой брачной ночи Его Величество больше не появлялся в покоях у принцессы, – потупившись, ответила мне девушка, и я заметил, как ее щеки начинают покрываться слегка заметным румянцем.
– Ты предполагаешь, что между императором и принцессой случился какой-то разлад? – предположил я, также начиная чувствовать некоторую неловкость от темы нашего разговора.
– Я не знаю, что думать, – растягивая каждое слово, произнесла Элени. – Я видела синяки на руках и ногах у принцессы.
– Никогда не поверю, что император мог быть неучтив со своей молодой супругой, – с сомнением отозвался я, нервно закусывая губу. – Синяки ведь, Элени, могут быть много отчего. Например, от езды на лошади.
– Я не уверена, но мне кажется, что император Василий и принцесса не поладили друг с другом, – робко произнесла Элени и отстранилась от меня. – Скажи, а все мужчины грубы, когда…– и девушка осеклась.
– Вовсе нет, – попытался я разуверить Элени и почувствовал, как на моем лбу начинает выступать испарина. – Здесь может быть что-то еще… нам толком ничего не известно.
– Я знаю, что ты совсем не грубый, – успокоилась Элени и неожиданно обняла меня за шею.
– А мать императора, деспина Джиаджак? Она появлялась в покоях у принцессы? – продолжил я свои расспросы, впервые обнимая Элени за ее стройную талию.
– Мать императора приходила лишь однажды, после первой брачной ночи, чтобы увидеть кровь, – чуть слышно, почти мне на ухо, прошептала Элени.
Расспрашивать девушку дальше я не стал, да и вряд ли она знала больше, чем уже успела рассказать. Мне оставалось гадать, что могло произойти между императором Василием и Палеологиней.
– Что мне делать, Филат? Я хочу помочь принцессе, но не знаю как, – с надеждой в голосе вопросила Элени.
– Все, что ты можешь сделать, – отвечал я девушке как можно более ласково и мягко, – так это быть рядом с принцессой и выслушать ее, когда она захочет тебе о чем-то рассказать.
– Да, наверное, – нерешительно ответила Элени. – Но я боюсь.
– Ты боишься? Чего?
– Того, что принцессе грозит беда и что кто-то может обидеть меня, а мой отец далеко и не сможет меня защитить.
– Элени, ничего плохого с тобой не случится, – уверенно заявил я, а что мне, собственно, оставалось делать. – Ты ведь знаешь, что я – твой самый верный друг и всегда буду рядом с тобой.
Элени ничего не ответила, только сильнее прижалась ко мне. Стоять так, ощущая цветочный запах ее волос, теплое дыхание, что слегка щекотало мне шею, можно было целую вечность.
Наше, показавшееся мне недолгим, уединение, грубо нарушил Агван. Парень ворвался в конюшню и, нисколько не стесняясь наших с Элени объятий, прокричал мне:
– Филат, тебя разыскивает господин Агапит!
– Кто это такой? – недовольно проворчал я, нехотя выпуская Элени из своих рук.
– Секретарь Никиты Схолария, – пояснил мне конюх.
– Ах да, я его знаю, – спохватился я, вспомнив о красивом и надменном господине, которого я прежде встречал в архиве у Ливадина. – Что ему могло от меня понадобиться?
– Не знаю, но он приказал мне оседлать двух лошадей, – отозвался Агван, принимаясь за порученное ему дело.
Я торопливо простился с Элени, которая по научению Агвана ловко выбралась из конюшни между двумя неплотно прибитыми досками в деревянной стене. Я же направился к выходу из конюшни и сразу наткнулся на молодого, хорошо сложенного мужчину. Это и был господин Агапит, который неизвестно для чего этим вечером вздумал меня разыскивать.
– Так ты и есть Филат? – проговорил красивый господин, будто обращаясь не ко мне, а к кому-то еще, кто мог стоять за моей спиной.
– Я миртаит Феофилакт Серапул, – представился я.
Чрезмерно высокомерная манера общения господина Агапита не могла ускользнуть от меня. Да и вообще, я нашел очень странным, что подобный человек является помощником сурового Никиты Схолария, который показался мне его полнейшей противоположностью.
– Тогда слушай меня, миртаит Феофилакт Серапул. Великий логофет Никита Схоларий срочно требует тебя к себе, – и господин Агапит манерно скривил свой красивый рот. – Ипатий проводит тебя.
Рядом с надменным господином появился крупный мужчина в металлическом нагрудном доспехе, по виду бывалый воин, который тупо таращился на меня и молчал.
– И куда он должен меня сопроводить? – тщетно попытался разузнать я.
– Увидишь, – отрезал Агапит и нетерпеливо продолжил. – Не твое дело задавать вопросы. Тем более что вам обоим давно пора отправляться в путь.
Агван вывел лошадей. Мне досталась гнедо-пегая кобыла со множеством мелких белых пятен на боках и животе, что была немногим миниатюрнее рыжего жеребца, на которого взгромоздился крупный Ипатий.
С опаской я последовал примеру бывалого воина и взобрался на гнедо-пегую. Хотя мне и нравились лошади, наездником я был неважным. Несколько раз в своей жизни я даже умудрялся падать с вполне дружелюбных лошадей. Поэтому я покрепче вцепился в кожаные поводья и осторожно направил свою кобылу следом за Ипатием на рыжем жеребце.
Вдвоем мы выехали из Цитадели в город, что начал утопать в ночных сумерках. По дороге в тусклых огнях вечерних улиц я предпринял попытку расспросить своего провожатого о месте нашего назначения и подробностях срочного дела, в связи с которым мы были вынуждены покинуть императорский дворец почти ночью. Однако солдат молчал, и я сделал вывод о том, что он сам ничего не знает о нашей поездке и всего лишь безропотно выполняет отданный ему приказ.
Ехать нам с Ипатием пришлось намного дольше, чем я себе представлял. Сначала мы миновали стены Среднего города, а потом большую часть восточного пригорода. Я даже было подумал, что мы направляемся за город. Но тут мой провожатый свернул с широкой дороги и двинулся к одиноко стоящему темному дому.
По своему внешнему виду этот дом напоминал старый и полуразвалившийся постоялый двор. Ипатий спешился, но не стал подниматься на крыльцо и входить в здание через главную дверь. Он обошел ветхое строение с торца и указал мне на покосившуюся, чуть не падающую на землю с петель маленькую и почерневшую от беспощадного течения времени дверь.
– Тебе сюда, – сказал Ипатий, грубо забирая из моих рук поводья гнедо-пегой лошади. – Чего ждешь, иди!
Я с опаской вошел в указанную мне Ипатием дверь. Оказавшись в какой-то грязной и темной каморке, я удивился, какое отношение к этому убогому месту может иметь Никита Схоларий.
– А ты, Филат, не торопишься, – укорил меня голос, в котором я признал великого логофета.
– Я прибыл по твоему приказу, господин, так быстро, как это было возможно.
Через несколько мгновений мои глаза привыкли к скудному освещению коморки, и на скамье, прямо напротив себя, я увидел Никиту Схолария. Он был одет в простые кожаные доспехи без каких-либо украшений и других излишеств. Я подумал, что великий логофет прибыл сюда частным образом, а не как высокопоставленный императорский чиновник. Рядом с Никитой Схоларием я заметил двоих рослых мужчин. Так же, как и их господин, они носили военные доспехи и длинные мечи на левом боку.
– Хорошо, – милостиво принял мои объяснения Никита Схоларий. – Как я помню, ты парень не из боязливых, а значит, сможешь быть полезен мне в одном деликатном деле.
– Да, господин, – неуверенно подтвердил я.
– У тебя однажды неплохо получилось добыть важные сведения, – напомнил мне Никита Схоларий о дне, когда мне не иначе как волею случая удалось обнаружить заговор двух гурийцев против ромейской принцессы.
– Я готов исполнить твой приказ, господин, – пытливо уставился я на великого логофета, ведь мое природное любопытство успело взять верх над всякой осторожностью.
– Твое задание, парень, состоит в следующем: на этом постоялом дворе остановились двое нечестивых гурийцев, чей заговорщицкий язык ты прекрасно знаешь. Они посмели учинить мне страшное оскорбление, и я хочу их покарать. Однако прежде я намерен узнать от них важные сведения, и ты мне в этом поможешь.
– Но как, господин, я смогу это сделать? – растерялся я, ведь было похоже на то, что мне предстояло справиться с настоящим шпионским заданием.
– Все очень просто, Филат. Сейчас ты наденешь на себя вот эти лохмотья, – и Никита Схоларий указал мне на гору грязного тряпья, лежащую на соседней скамье. – А затем ты пойдешь к гурийским нечестивцам и будешь прислуживать им в качестве дворового мальчишки. Ты ведь достаточно умен для того, чтобы изображать из себя дурака?
Одолеваемый сомнениями, что смогу успешно исполнить приказ Никиты Схолария, я все же кивнул императорскому чиновнику.
– Гурийцы почти не говорят по-гречески, поэтому ни в коем случае не выдай, что знаешь их язык. Играй свою роль полного идиота и слушай все то, о чем они станут говорить, – наставлял меня Никита Схоларий.
– Должно ли быть в речах гурийцев что-то особенное, на что я должен обратить свое внимание? – нерешительно уточнил я.
– Запоминай все, о чем этим ублюдкам вздумается говорить, – приказал мне великий логофет, но потом все-таки добавил. – В особенности если речь зайдет о похищении, краже или выкупе. Ты меня понял?
Я вновь кивнул императорскому чиновнику, однако по-прежнему крайне нерешительно.
– Вот это – хозяин заведения. Он тебе поможет, – заверил меня Никита Схоларий, указывая на сгорбленного и косого на один глаз мужика, который ловко вынырнул из-за спин двух рослых сподвижников великого логофета и подобострастно ему поклонился.
Я решил, что Косой, а именно так я про себя прозвал хозяина полуразвалившегося постоялого двора, был из хитрецов и, должно быть, смекнул, что за свое содействие важному человеку он может получить щедрую награду. У меня же Косой не вызывал ни малейшего доверия, и я даже принялся молиться Богу о том, чтобы выбраться из предстоящего мне испытания живым. Судя по всему, речь шла о похищении и двое гурийцев, к которым я должен был отправиться, являлись более чем опасными людьми. В случае если я буду раскрыт, они вполне могут убить меня. При этом я не был уверен, что Никита Схоларий успеет вовремя прийти мне на помощь.
– Ступайте! – властно скомандовал великий логофет.
Следом за Косым я покинул мрачную коморку полуподвального помещения постоялого двора. По скрипучей черной лестнице я поднялся наверх и оказался на кухне, которая была не менее грязной и вонючей, чем весь дом Косого.
– Переодевайся здесь, – глухим голосом приказал Косой и бросил в меня лохмотья, которые временно должны были служить мне одеждой. – Те двое, что нужны твоему господину, находятся за стеной, – и хозяин постоялого двора указал на глиняную стену перед моим носом, сильно заляпанную сажей и жиром.
Я замер, пытаясь расслышать из-за стены хотя бы какие-то голоса. Напрасно. Стены старого здания оказались толстыми и непроницаемыми для посторонних звуков. Я напрягся, ведь это создавало дополнительные трудности. Для того чтобы слышать все разговоры гурийцев, мне каким-то образом нужно было постоянно находиться в их комнате, а осуществить такое было не так уж и просто.
Скинув с себя одежду, я спрятал свои вещи под изрядно потрепанное покрывало, лежащее на ближайшей скамье, и натянул на себя вонючие лохмотья. Для пущей убедительности Косой измазал мое лицо сажей. Предположу, что вид у меня получился ужасающе убогий.
– Еду и вино, в общем, все, что гости потребуют, бери на столе, – распорядился Косой. – А теперь отнеси им вина. Наверняка они успели осушить обе бутылки из тех, что я им оставил.
Я глубоко вдохнул, а потом звучно выдохнул. Пути назад не было, и я, схватив кувшин с напрочь отбитой ручкой, отправился в комнату к врагам Никиты Схолария. Постучав в дверь и услышав пару рыгающих звуков, я несмело вошел внутрь. В полутемном помещении я увидел двух верзил, которые сидели за столом и с явным недовольством таращились на меня.
– Я принес вино, господа, – пробубнил я, неловко поклонившись.
– Давай вино сюда, малец, – приказал мне мужчина с густой и растрепанной бородой.
Гуриец говорил на своем родном языке, поэтому я изобразил туповатое выражение на лице и замер в ожидании. В моих глазах легко читались паника и безудержный страх, имитировать которые, признаюсь, мне не приходилось.
– Стол, – произнес бородач со страшным акцентом по-гречески и бросил своему приятелю на гурийском диалекте грузинского языка. – Эти греки, как тупоголовые бараны, совсем не понимают нашего языка.
Я услужливо поставил кувшин с вином на стол и вновь неуклюже поклонился. Оба гурийца зычно загоготали. По-видимому, им понравился подобострастный и неуклюжий увалень, которого я старательно изображал.
– Мелкий ублюдок хочет заработать медяк, – предположил бородач на своем родном языке и кинул мне на греческом. – Наливать!
Я сделал то, что потребовал от меня бородатый гуриец. Вероятно, он был единственным из преступной двоицы, кто владел греческим языком. Точнее, он знал отдельные слова, которые и позволяли ему на примитивном уровне объяснять мне свои пожелания. Второй гуриец с большим носом и густыми сросшимися бровями на переносице был из молчунов. По-гречески он не сказал мне ни единого слова, а на своем родном языке предпочитал обходиться исключительно короткими и рублеными фразами.
– Мясо! Тащи мясо! – была следующая команда на греческом языке, полученная мною от бородача.
Я побежал на кухню и взял большой кусок давно остывшей говядины, а также хлеб и сыр не первой свежести, которые нашел на кухонном столе. Косой тем временем громко посапывал, растянувшись на голой лавке, и, похоже, ничем более не собирался мне помогать.
На мое повторное появление в комнате гурийцы не обратили никакого внимания. Мужчины с увлечением обсуждали прелести некой девицы по имени Сара. Как я понял из их разговора, продажной женщины, что пришлась им обоим по вкусу. В выражениях мужчины не стеснялись, и даже то, что я смог разобрать из их нецензурной лексики, ввело меня в краску. От полного разоблачения меня спасла, пожалуй, только сажа, обильно покрывавшая мое лицо.
– Режь, – с ухмылкой передал мне свой большой нож с костяной ручкой бородач и заявил приятелю на своем языке: – Ты знаешь, а мне доставляет удовольствие, когда этот греческий ублюдок для нас так старается.
Разыгрывать полнейшее непонимание оказалось намного сложнее, чем я себе представлял. Я старался как мог, не реагировать на те слова и оскорбления, которыми обильно осыпали меня гурийцы, и думал главным образом о том, как мне изловчиться и суметь остаться в их комнате, когда все указания бородача будут исполнены.
– Пошел вон! – наконец скомандовал гуриец, грубо забирая у меня свой большой нож.
Похоже было на то, что мои неумелые движения перестали его забавлять. Я медленно попятился назад и наступил на что-то липкое и скользкое. Моя правая нога резко пошла в сторону, и я неожиданно для самого себя с шумом растянулся на грязном полу.
Гурийцы громко загоготали, а бородач кинул мне:
– Вот ведь придурок!
Я отполз в ближайший угол, картинно потирая рукой свой ушибленный бок. Упал я случайно, но быстро сообразил, как попытаться обратить произошедшую со мной неприятность на пользу дела.
Бородач смачно сплюнул в мою сторону и отвернулся. Вместе с приятелем он снова принялся вспоминать Сару, а потом обсуждать контрабанду, которую они вдвоем собирались тайно и с выгодой продать в Трапезунде.
Несколько раз гурийцы посылали меня на кухню за вином. Мне даже показалось, что я полностью исчерпал тот скудный запас дешевого кислого вина, который был у Косого. Возвращаясь, я неизменно устраивался в пыльном углу комнаты. Изрядно подвыпившие гурийцы более не пытались прогнать меня, должно быть, углядев в моем присутствии у себя в комнате очевидную пользу.
По моим смутным ощущениям время давно перевалило за полночь. Однако гурийцы продолжали пить вино и никак не желали обсуждать то, что могло быть важным для Никиты Схолария. Так, весь последний час они без остановки сыпали проклятьями на голову некоего Криспа, которому задолжали приличную сумму денег.
Я почти задремал в углу, когда гурийцы впервые упомянули о способе, который должен был помочь им расплатиться с ненавистным долгом. Вскользь бородач упомянул о том, что они с приятелем намереваются покрыть свой долг из выкупа за некоего мальчика пяти лет от роду по имени Геркулес. У меня не оставалось сомнений в том, что это и был тот секрет, о котором мне следовало разузнать для Никиты Схолария. На всякий случай я сделал вид, что окончательно уснул в грязном углу темной комнаты.
– Тот богач отвалит нам завтра сотню золотых монет за мальчика, – уверенно заявил бородач.
– Однако дело новое и рисковое, – опасливо заметил его сомневающийся подельник.
– Вовсе нет, ведь мы уже перехитрили богатого болвана, а значит, беспокоиться нам больше не о чем. Он заплатит нам за свое сокровище сполна. В противном случае он даже трупа мальчика не получит.
– Обидно будет делить такой солидный куш с выродком Бадри.
– Ничего не поделаешь, ведь именно он нашел способ.
– А грязную работу сделали мы с тобой. Впрочем, как всегда, – с обидой в голосе процедил носатый гуриец.
– В любом случае мальчик находится у Бадри, и без половины выкупа он нам его не отдаст.
– А что если нам явиться к Бадри в Каликат поздней ночью? Прирезать его, пока он спит, да и забрать мальчика себе?
– У выродка имеется четверо взрослых сыновей да два зятя в придачу. Все они при оружии и умеют неплохо драться. Чтобы провернуть план, о котором ты говоришь, нам понадобятся люди, а ведь не каждый отморозок согласится пойти против контрабандиста Бадри.
– Но выродок хочет получить слишком много! – упорствовал носатый гуриец.
– Лучше скажи, когда именно должен прийти человек от богача?
– На рассвете.
– Тогда давай спать, чтобы не проспать завтра наше с тобой богатство, – предложил бородатый, который, учитывая то количество вина, что он выпил, должен был давно валяться где-то под скамьей, пребывая без чувств.
Я безмолвно торжествовал. Мне определенно удалось узнать то, зачем я был отправлен Никитой Схоларием к гурийцам. Полученные сведения в моей голове мгновенно сложились воедино. Двое гурийцев выкрали у великого логофета мальчика пяти лет от роду по имени Геркулес, возможно, его сына или любимого родственника, и теперь требовали от великого логофета выкуп в золоте.
С нетерпением дождавшись, пока оба злоумышленника уснут, я выскользнул из комнаты. Косой как ни в чем не бывало продолжал сопеть на кухне, и я, забрав свою одежду, не стал его будить.
Спешно сменив грязные лохмотья и смыв сажу со своего лица, я направился в подвал, где меня должен был ожидать Никита Схоларий. Не успел я спуститься по лестнице вниз, как передо мной возник один из людей великого логофета.
– Я к господину, – проговорил я, и тот пропустил меня без лишних расспросов.
– Какие у тебя новости, Филат? – не медля ни минуты, спросил у меня Никита Схоларий, который продолжал сидеть скамье, немного устало опираясь спиной о стену сырого подвала.
– Мне удалось разузнать кое-что важное, господин, – с волнением в голосе начал говорить я.
– Внимательно слушаю тебя, парень.
– Гурийцы говорили о похищении пятилетнего мальчика по имени Геркулес, – начал докладывать я и, увидев, как Никита Схоларий напрягся, понял, что попал точно в цель. – Также они упомянули о выкупе, что назначили одному богатому господину, размер которого – сотня золотых монет.
– Ничего нового ты мне не сообщил. Все это мне уже известно, – с разочарованием ответил мне великий логофет.
– Но это еще не все, что мне удалось узнать, господин. Гурийцы проговорились, что с ними в заговоре состоит человек по имени Бадри. Он живет в месте под названием Каликат. Кажется, именно там и спрятан твой мальчик.
– Другое дело! – оживился Никита Схоларий. – Деревня Каликат находится в часе езды от Трапезунда. Ночь сегодня на редкость светлая и звездная, поэтому мы можем отправиться туда прямо сейчас и еще до рассвета успеем проверить полученные тобою сведения.
– Я наслышан об этом Бадри, господин, – заявил один из спутников великого логофета. – Он – не кто иной, как проклятый контрабандист, которого за все его темные делишки давно следует вздернуть на Майдане69.
– Его преступления, Нестор, меня нынче волнуют менее всего. Приготовь дюжину людей. Мы с тобой немедленно отправляемся в Каликат, – приказал великий логофет и обратился к своему второму спутнику. – А ты, Макар, остаешься здесь. Можешь более не церемониться с подлыми гурийцами и в полной мере наказать их за нанесенное мне оскорбление.
– Будь уверен, господин, я в точности выполню твой приказ, – подтвердил второй сподвижник великого логофета по имени Макар.
– А ты, Филат, – тут дело дошло и до меня, – отправляйся обратно в Цитадель. Порученное мной задание выполнено. Ты мне больше без надобности.
Подчинившись приказу Никиты Схолария, я вновь залез на гнедо-пегую лошадь и в сопровождении все того же воина по имени Ипатий отправился в обратный путь. Из-за бессонной ночи и изрядного напряжения я ощущал усталость, от которой меня очень сильно стало клонить в сон. В то же самое время меня распирало от гордости, потому как я сумел справиться с непростым заданием великого логофета и теперь с полным триумфом возвращался во дворец.
Глава 10. Архивные будни
В Цитадель я вернулся с первыми предрассветными лучами солнца, не сумев перехватить даже пары часов для сна. Мой сосед Михаил Панарет отчего-то был особенно угрюм этим утром. Парень все время молчал, и я был рад, что он ни о чем не расспрашивает меня.
Оставаясь по-прежнему крайне взбудораженным заданием Никиты Схолария и событиями прошлой ночи, я спустился в архив и покорно принял от Ливадина большую стопку бумаг. Это означало, что нелюбимой работой писаря мне предстояло заниматься до конца дня.
– Филат, мне доложили, что тебе вчера нездоровилось, – озабоченно посмотрел на меня Ливадин.
– Так и было, господин, но теперь я чувствую себя намного лучше, – уверил я учителя, не желая говорить о своем мнимом недомогании.
– Я не припомню, мой мальчик, когда ты в последний раз хворал. Скажи мне, отчего у тебя могло случиться столь неожиданное болезненное состояние?
– Наверное, когда я был в городе, то съел что-то не то, – беззастенчиво соврал я, надеясь на то, что Ливадин затеял весь этот разговор вовсе не потому, что Панарет выдал меня.
– Тебе, Филат, не стоит проводить так много времени в городе, – укорил меня учитель, а я вздохнул с облегчением, ведь о том, что я две ночи подряд не спал во дворце, Ливадин не знал. – Если к твоим талантам прибавить немного больше усердия и усидчивости, то из тебя выйдет большой толк.
– Угу, – невесело промычал я в ответ, ведь только Ливадин умел и похвалить, и упрекнуть одновременно.
– У тебя настоящий дар божий! Как ты этого не понимаешь! Ты обязан посветить себя полезному и важному делу, а не тратить свою жизнь на пустые похождения в городе, где так много ненужных и вредных соблазнов для молодых людей вроде тебя! – в очередной раз наставлял меня Ливадин, а ведь он не мог знать, что именно этой ночью я применил свои так называемые таланты на пользу дела и спас, как мне искренне хотелось верить, от злостных похитителей невинного ребенка.