Ильин день

Глава 28. ТОНЯ ВЫШЛА ЗАМУЖ

Приближались 40-е годы. Приближалась война.

Попытаюсь рассказать о наиболее важных событиях, которые произошли в семье Смолиных в конце 30-х годов, и начну вспоминать рассказы моих родных о военном времени.

В 1938 году вышла замуж Тоня. Ее муж Никита Яковлевич Чернышов, уроженец Тамбовской области, в те годы работал на железной дороге и жил в Москве, в доме 57 по Большой Богородской улице. Будучи молодым человеком, высокого роста, весьма привлекательным внешне, он, видимо, подумал, что его имя – Никита – звучит несколько архаично и не совсем подходит для московской жизни, и решил, что при знакомстве с девушками ему лучше называть себя каким-нибудь более модным и благозвучным именем. Так появилось имя Тима, Тимофей. С этим именем он и женился, и вошел в семью, и на всю жизнь остался для всех наших родственников Тимой, Тимофеем, дядей Тимой. И только когда его выросшие дети, Виталий и Татьяна, начали получать какие-то свои первые документы – комсомольские билеты или что-то еще в таком роде, где требовалось указывать отчество, родственники узнали, что имя их отца не Тимофей, а Никита. И дети, следовательно, Никитичи, а не Тимофеевичи, как родные полагали раньше. Впрочем, выяснение этого курьезного обстоятельства не имело никаких последствий. Просто был такой факт в истории семьи.

Выйдя замуж, Тоня ушла жить к мужу. Мне не раз приходилось слышать о том, что моя будущая бабушка Екатерина Алексеевна, выдавая Тоню замуж, очень сильно плакала. Известно, что в России, особенно в крестьянских семьях, женщины, которые отдавали замуж дочь или сестру, расставаясь с ней в преддверии свадьбы, обычно горько плакали. Наверное, это было связано с тем, что в замужестве женщину, как правило, ждала очень нелегкая жизнь. Однако когда выходила замуж Тоня, времена уже были другие, и не было никаких оснований опасаться, что ее ждет горькая судьба. Но Екатерина Алексеевна плакала безутешно и никак не могла успокоиться. Никто из родных не мог понять, что же, собственно, она так сокрушается. Моя мама полагала, что, наверное, в этот момент бабушке казалось, что она отпускает от себя очень близкого человека, которого в течение многих лет привыкла видеть рядом с собой. Возможно, к этому периоду времени Тоня уже была для бабушки не только старшей дочкой, но и самым близким другом, понимающим ее душу лучше, чем кто-либо другой. Дальнейшее развитие отношений в семье показало, что, вероятно, так оно и было.

В приданое дочке родители дали швейную машинку знаменитой фирмы «Зингер», ножную, прочно установленную на тяжелых чугунных ножках. Тоня всегда старалась научиться любое дело делать самым наилучшим образом. Взявшись за шитье, она быстро выучилась очень хорошо, профессионально шить. Таким образом, молодая семья получила не только бытовую вещь, всегда нужную в хозяйстве, но и средство производства, которое могло давать неплохое подспорье для бюджета семьи.

Квартира, в которой поселилась молодая чета, находилась в двух шагах от дома, где жили Смолины. В распоряжении семьи Чернышовых была одна комната в коммунальной квартире на первом этаже двухэтажного деревянного дома. Комната была пятиугольной и имела довольно странную, вытянутую форму. Единственное окно выходило на тротуар Большой Богородской улицы и находилось в точке наиболее близкой к трамвайным путям, по которым ходили трамваи маршрутов №7, 11 и 46. Между окном и трамвайными путями было расстояние, я думаю, не более двадцати метров. Неподалеку от дома находилась трамвайная остановка, которая называлась «Кожкомбинат». На подъезде к остановке трамваи громко звенели. Учитывая особенности расположения комнаты, разумеется, ее никак нельзя было бы назвать слишком комфортной для проживания семьи. Но что делать? В те времена огромное большинство москвичей жили примерно в аналогичных условиях. В этом доме и в этой комнате семья Чернышовых прожила почти 30 лет. В 1939 году у Тони и Тимы родился сын Виталик – прекрасный, здоровый и красивый ребенок, который на многие годы стал любимцем всей семьи Смолиных – бабушки, дедушки и моей мамы, которая в то время была еще юной девушкой Анечкой.

В семье Раи и Вани Грачевых в 1937 году родилась третья дочка – Люся, Людмила Ивановна.

Глава 29. В МОСКВУ, ПОД КРЫЛО К СМОЛИНЫМ

Костя Смолин по окончании средней школы в 1937 году поступил в Московский энергетический институт. Его студенческая жизнь протекала ровно, спокойно и весело. У него было много друзей, он увлекался велосипедом, фотографией. Во дворе дома на 2-ой Прогонной улице был построен турник, летом рядом с турником ставили стол для бильярда. И все молодые обитатели двора активно пользовались этими нехитрыми спортивными снарядами. Мама и бабушка не раз рассказывали, что Костя, когда во время летней сессии занимался дома, любил в перерывах межу занятиями выйти во двор, покрутиться на турнике, поиграть с соседями в бильярд, а потом возвращался домой и снова садился за книги.

Нередко из Едимонова в гости в Москву приезжала бабушка Евдокия Павловна. Когда Косте хотелось поупражняться в фотографии, бабушка без всяких возражений с удовольствием соглашалась послужить ему «фотомоделью». У нас сохранились несколько фотографий бабушки Евдокии Павловны, сделанных Костей в конце 30-х годов.

Кстати, на этих фотографиях можно видеть на голове Евдокии Павловны интересный головной убор – то ли косыночку, то ли маленькую шапочку. Это повойник, повойничек – действительно, нечто среднее между косыночкой и шапочкой. Я сама не застала свою прабабушку Евдокию Павловну в живых и никогда не видела бабушку в повойнике. Но мои многочисленные бабушки не раз подробно рассказывали о том, что представлял из себя этот предмет туалета.

В русских семьях считалось, что пожилой женщине ходить дома с непокрытой головой – и некрасиво, и негигиенично. А носить все время на голове плотный платок, видимо, тоже было неудобно – жарко, да и просто тяжело. Поэтому исстари был заведен такой порядок: бабушки шили себе из небольших лоскуточков маленькие легкие шапочки с двумя длинными завязками – тесемочками. Тесемки завязывали на затылке или обвязывали вокруг головы. Таким образом, и волосы всегда были аккуратно убраны, и хозяйка не испытывала неудобств. Повойников желательно было иметь много, поскольку их часто стирали, они выцветали и быстро приобретали вид не слишком красивый. А на праздник или когда в доме ожидались гости, естественно, любой бабушке хотелось надеть на головку новый повойничек. Дочери, невестки и племянницы знали, что если хочешь сделать пожилой родственнице небольшой подарок – подари лоскуточек «на повойничек», и та будет очень рада. Бабушку Евдокию Павловну новыми повойничками в основном снабжала ее младшая дочь Мария Алексеевна Комарова, жившая в Видогощах. Она, как мы помним, была хорошей портнихой, много шила на заказ, и у нее всегда оставалось много небольших красивых кусочков ткани. Лоскуточки маленькие, их ни на что другое употребить было нельзя, а матери на повойник – в самый раз.

Евдокия Павловна очень любила гостить в Москве, в семье дочери Кати. Были основания полагать, что дома в Едимонове после смерти деда Алексея Яковлевича ей жилось не слишком хорошо. И она бы с удовольствием пожила в Москве у Смолиных подольше. Но в двух небольших комнатах, в семье, состоящей из шести человек, места для нее практически не было. Рассказывали, что все то время, пока Тоня не вышла замуж, сестры Тоня и Анечка спали вместе, на одной кровати. По тем временам это было нормально.

Когда приезжала бабушка Евдокия Павловна, вариантов расположения на ночлег было два. Первый – бабушку укладывают спать на столе. Второй – бабушка ложится спать с Тоней, а Анечка как самая младшая переезжает спать на стол. О том, чтобы кому-нибудь спать на полу, речи не было, поскольку осенью, зимой и ранней весной пол в комнатах был очень холодный. В сильные морозы углы комнаты иногда промерзали до инея. Разумеется, Анечке не хотелось спать на столе, и она пыталась возражать, даже плакала. Тогда бабушка говорила: «Ну, что ты, не плачь, давай я лягу на столе». Девочке становилось стыдно. Как же, из-за нее старенькой бабушке придется лезть на стол? И она соглашалась устроиться на ночлег на таком необычном ложе. И все время, пока Евдокия Павловна гостила в Москве, Анечка спала на столе. Разумеется, при таких условиях жизни бабушкино «гостевание» не могло продолжаться долго. И бабушка Евдокия Павловна уезжала обратно в деревню.

Екатерине Алексеевне было мучительно сознавать, что она не имеет возможности устроить у себя свою мать на постоянное жительство. Она полагала, что уход за старенькой матерью – это, прежде всего, ее обязанность. И за то, что мать живет в семье брата Ильи, практически на руках невестки Анны, Екатерина Алексеевна считала себя обязанной всячески помогать брату и его жене. Поэтому в семье Смолиных в Москве в течение нескольких лет жил старший сын Ильи – Василий Мордаев (1919 г. рождения). Он был прописан в доме Смолиных. В 1940 году, когда ему пришло время идти в армию, он призывался именно из Москвы, как московский житель.

Василию Ильичу выпала судьба воевать почти без перерывов с 1940 по 1945 гг. Его военная биография началась с так называемой Финской войны 1939-1940 гг. У нас сохранилась фотография Василия того периода времени – в «буденовке» и солдатской форме без погон. Такая форма была у солдат и офицеров Красной Армии на рубеже 30-х и 40-х годов.

Гвардии старший сержант Василий Мордаев закончил войну в 1945 году в Берлине, командиром отделения разведки 44-ой гвардейской пушечной артиллерийской Одесской бригады.

К этому можно прибавить еще один штрих, характеризующий взаимоотношения между людьми в семье Мордаевых – Смолиных. В связи с тем, что Василий Мордаев призывался в армию из Москвы, по окончании Великой Отечественной войны, демобилизовавшись из армии, фронтовик имел полное право вернуться в Москву, прописаться в квартире на 2-ой Прогонной улице и жить в ней так же, как жили все Смолины. Василий после демобилизации, действительно, приехал в Москву, к своей тете Кате. Но, оценив ситуацию в доме, он понял, что его дальнейшее проживание здесь будет слишком тяжелым бременем для всех членов семьи. Анечка стала совсем взрослой девушкой, заканчивала институт, готовилась защищать диплом. Иван Васильевич уже серьезно болел, а комнат было по-прежнему всего две. Он не стал предъявлять своих прав на жилплощадь, уехал из Москвы в Ленинград и начал устраивать там свою жизнь практически с нуля.

Когда подрос второй сын Мордаевых – Петр (1921 г. рождения), Екатерина Алексеевна при всем желании не могла устроить и его к себе на жительство (в семье еще жили своих трое взрослых детей плюс племянник Василий). Тем не менее, она старалась помочь молодому человеку всем, чем только могла. Петя учился в Москве в техникуме, ушел на фронт, потом работал, жил в общежитиях. Заботливая тетка, Екатерина Алексеевна в течение многих лет держала над ним «шефство». Петя знал, что всегда может придти к Смолиным, чтобы поесть, погреться, иногда переночевать, тетя Катя поможет советом, если нужно – полечит и т.д.

Рассказывали, что после войны, вернувшись с фронта, Петя несколько лет жил в Москве в общежитии, потом снимал часть летнего домика у знакомых в дачном поселке Кратово в Подмосковье. На фронте он застудил ноги, и в холодное время года они у него сильно болели. Теплой обуви у него не было, осенью и зимой ботинки часто промокали, одним словом, Петя мучился ногами. А средство лечения одно: нужно было прогревать ноги в горячей воде, потом мазать согревающей мазью, надевать теплые носки и ложиться в постель. В общежитии, разумеется, не было никаких условий для того, чтобы лечиться таким образом. И когда ему было совсем невмоготу, он приезжал к своей тете Кате. Она грела воду в ведре, проделывала с ним все необходимые процедуры, давала теплые носки и укладывала спать на раскладушку. Чтобы лечение помогло, процедуру нужно было повторять несколько дней подряд. Так они и делали. Петя в течение нескольких дней приезжал с работы на 2-ую Прогонную, через два-три дня боль в ногах проходила, и он отправлялся обратно в общежитие.

Молодежь семьи Смолиных дружила с Петей, особенно Анечка, моя будущая мама. Она во многих отношениях была удивительным человеком – чистая, честная, невероятно внимательная и доброжелательная ко всем. С ранней молодости и до глубокой старости со всеми родными ее связывали не только родственные чувства, но и искренняя дружба. Во всяком случае, это в полной мере относится ко всем ее двоюродным братьям Мордаевым и единственной двоюродной сестре Нине.

Кстати, во время войны, когда подросла дочь Мордаевых Нина, она тоже приехала в Москву, училась в техникуме Кожкомбината и также несколько лет жила в семье Смолиных.

Глава 30. СЕМЕЙСТВО ЛОМАКОВЫХ

Мы упустили из виду среднюю дочь стариков Мордаевых – Анну Алексеевну, Нюшу, сестру моей бабушки Екатерины Алексеевны и дедушки Ильи Алексеевича.

Нюша вышла замуж примерно в то же время, когда женился брат Илья, т.е. в 1918 или 1919 гг. Ее мужем стал Иван Васильевич Ломаков, также житель Едимонова. Старший сын Ломаковых Михаил родился в 1920 году.

Род Ломаковых был большой и весьма известный, как впоследствии выяснилось, не только по нашим деревням. Между прочим, один из рода едимоновских Ломаковых, Алексей, в послевоенные годы начал собирать и реставрировать старые исторические автомобили иностранного производства. Из источников в Интернете я узнала, что впоследствии он стал основателем знаменитого московского музея исторических автомобилей.

В 60-е годы 20-го века, когда мне посчастливилось часто бывать в деревне, я знала в Едимонове три дома, в которых жили семьи по фамилии Ломаковы. Впрочем, я была ребенком. Вполне возможно, что в каких-то других частях деревни, в которых я не бывала и никого не знала, тоже жили какие-то Ломаковы. Но я пишу только о том, что знаю сама. И на Видогощах жила семья Ломаковых, которая находилась в ближайшем родстве еще с двумя или тремя семьями, жившими в той же деревне. Между всеми Ломаковыми, жившими в Едимонове и на Видогощах, явно существовали какие-то родственные связи, но эти связи были не прямыми, корни их родства уходили в какие-то более ранние годы и в более глубокие генеалогические слои.

Муж Нюши Иван Ломаков был совсем не таким добрым и мягким человеком, как, например, наши дедушки Илья Алексеевич Мордаев или Иван Васильевич Смолин. Видимо, порода была в принципе другая. Наоборот. Судя по множеству мелких отрывочных «сюжетов», можно сделать вывод, что он был человеком грубым, недобрым, возможно, даже злым. Есть основания полагать, что когда ему случалось выпить, он становился очень злым, очень грубым и жестоким, по молодости был склонен к дракам, и весьма вероятно, что бил свою несчастную жену. А она была маленькая, сухонькая, добрейшая и, как говорила моя бабушка, «безответная». Вот на таком тяжелом фоне и шла ее семейная жизнь.

Вслед за первым сыном Михаилом у Нюши родились еще два сына – Николай и Василий, и дочка Антонина, Тонюшка. Девочка родилась в начале 30-х годов, то есть она была, видимо, самым младшим ребенком из всей едимоновско-трясценско-видогощинской «генерации» внуков стариков Мордаевых. И судя по всему, все взрослые члены семьи испытывали к ней особую нежность. Я, сама будучи девочкой, обратила внимание на такую деталь: когда какая-нибудь из наших многочисленных бабушек уже при мне (т.е. в 60-х годах) вспоминала эту девочку, они называли ее не «Тоня», а именно «Тонюшка» (ударение на первом слоге). Особенно мне запомнилось ласковое имя «Тонюшка» в устах нашей строгой и не склонной к сантиментам тети Мани, Марии Алексеевны Комаровой.

Тонюшка умерла во время войны от тифа в возрасте 12 лет. Я узнала о ее судьбе следующим образом. Есть несколько фотографий, сделанных в годы войны в Едимонове. На фотографиях сняты женщины – тетя Нюша Мордаева (Анна Ивановна), тетя Нюша Ломакова (Анна Алексеевна), бабушка Евдокия Павловна, дядя Костя Мордаев с костылями, уже пришедший с фронта без ноги. И с ними дети – мальчишки-подростки, которые по возрасту не могли попасть на фронт – Витя Мордаев, Вася Ломаков и нежная большеглазая девочка в светленьком платьице. На всех фотографиях видно, что девочку кто-то из взрослых все время немножко приобнимает. Я спросила: что это за девочка? Мне рассказали, что это и есть Тонюшка Ломакова.

Мы с Марией Алексеевной Комаровой в ходе наших неспешных бесед в Видогощах как-то в разговоре вспомнили про Тонюшку. Я сказала: «Какой ужас! Как, наверное, страшно горевала тетя Нюша, когда ее дочка умерла!». Ответ Марии Алексеевны меня поразил. Она ответила: «Да нет, наоборот. Нюша говорила – может быть, и хорошо, что девочкой умерла. Зато не будет мучиться так, как я мучаюсь всю жизнь!». Я была потрясена. Для меня это было открытие: оказывается, вот до какой степени женщина может быть измучена жизнью! Особенно я была удивлена потому, что, как мне казалось, нашу тетю Нюшу Ломакову я хорошо знала. Знала ее сыновей (моих двоюродных дядьев), ее внука и внучек, и думала, что жизнь в ее семье идет ровно и достаточно спокойно, как и у всех других наших пожилых родственников. Оказалось – нет, ничего подобного. Жизнь Анны Алексеевны всегда, с молодости, была тяжела и неблагополучна. Так бывает – неожиданно вдруг узнаешь о совершенно прежде скрытых от тебя сторонах жизни. А где еще узнать, если не от старших родных людей?

Кстати, на всех фотографиях у Тонюшки на головке виден аккуратный бантик из свежеотглаженной шелковой ленточки.

Глава 31. КОСТЯ – КУРСАНТ

В 1939 году, по окончании второго курса института, Костя Смолин получил предписание продолжать учебу в Ленинграде, в Высшем военно-морском училище им. Фрунзе, учиться на морского офицера. Ни он сам, ни родители не были в восторге от такой перспективы, они надеялись, что любимый сын всегда будет жить рядом с ними, но в те времена такие приказы не обсуждались. И Костя уехал в Ленинград, стал курсантом военно-морского училища. Там его дела пошли вполне успешно, он спокойно принял для себя правила жизни военного человека, нашел хороших друзей. Но, видимо, семья для всех Смолиных всегда была сильным «центром притяжения», и Костя не скрывал, что сильно скучает по матери, по отцу и сестрам, писал домой хорошие, длинные письма, в которых подробно рассказывал о своей курсантской жизни. И родители успокоились, поняли, что у сына все идет как надо.

Кстати, будучи ребенком, подростком, студентом, Костя всегда был небольшого роста. На фотографиях студенческой поры видно, что многие его друзья значительно выше ростом. Екатерина Алексеевна втайне очень переживала по этому поводу: такой умный, прекрасный парень, а ростом не вышел. Как всякая нормальная «сумасшедшая» мать, она думала, что, наверное, не слишком крепкое здоровье у ее сына, поэтому и не вырос высоким. Но когда Костя начал учиться в военно-морском училище, он вдруг стал интенсивно расти, физически развился и очень возмужал. Через год сын приехал в отпуск к родителям, и они его не узнали – крупный, крепкий, загорелый молодой мужчина, да еще в морской курсантской форме! Радости и гордости не было предела. У нас сохранилась фотография, на которой Костя снят с друзьями-курсантами во время прогулки в парке в Петергофе, на фоне фонтана «Самсон». Среди четырех друзей Костя самый высокий. Видимо, система физической подготовки в военном училище была разработана так, что благодаря ей наилучшим образом развивались все потенциальные возможности молодых парней.

Глава 32. СТАРШЕКЛАССНИКИ

Анечка училась в старших классах в московской школе №395. Среди ее школьных подружек Инна Макарова, Лариса Тюрина, Надя Александрова, Шурочка Милюкова (эти девочки учились вместе с Анечкой с первого по десятый класс). Со временем состав класса менялся, в числе одноклассников оказались Ирина Рыбакова, Таня Клирикова, Муся Ефимова, Сергей Виноградов, Лев Гецин, Володя Калашников (это имена только тех ребят, с которыми общение продолжалось и после окончания школы). В шестом классе появился новый ученик – Саша Натчук.

В школьные годы Анечка и Саша не обращали друг на друга никакого внимания. У каждого из них была своя жизнь, наполненная разными интересными делами и событиями. Анечка занималась общественной работой, дружила с подружками, не забывала об обязанностях, связанных с семьей. Саша увлекался спортом, серьезно занимался футболом, вместе с другом Сашей Артамоновым они играли в юношеской команде спортивного общества «Зенит». Саша Натчук жил на Зельевом переулке, Саша Артамонов – на Игральной улице. Спортивным увлечениям ребят весьма способствовал тот факт, что вблизи их домов, на 1-ой Гражданской улице, находился стадион «Зенит», который в довоенные годы был центром притяжения для многих мальчишек. На полях и многочисленных площадках стадиона ребята могли пробовать свои силы в разных видах спорта. Атмосфера активной спортивной жизни, тренировки, соревнования, первые успехи открывали для подростков новые, до сих пор ими не виданные горизонты. И кто знает, сколько юношей, выросших на пыльных, не мощеных улицах бедной рабочей окраины Москвы, именно на стадионе нашли для себя спасение от «кривой дорожки» – пьянства, воровства, бандитизма и, в конечном счете, тюрьмы.

Ни Анечка, ни Саша Натчук в то время не догадывались, что через несколько лет, после войны и многих тяжелых испытаний, судьбе будет угодно соединить их узами любви. Прекрасным теплым октябрьским днем 1950 года они поженились и прожили вместе почти полвека. Мне очень повезло, я – их дочь.

Мои родители не раз с гордостью и удовольствием вспоминали некоторых своих школьных учителей. В те годы (30-годы 20-го века) в советских школах преподавали педагоги, которые сами учились до революции в гимназиях и университетах и практически были носителями старых русских культурных традиций. Благодаря этим прекрасным людям крупицы классической дореволюционной культуры передавались их ученикам – советским детям, родившимся в первые послереволюционные годы. В данном случае, когда я говорю слово «культура», я имею в виду культуру бытовую, повседневную – культуру поведения, культуру речи, культуру взаимоотношений между людьми – между старшими и младшими, учителями и учениками. И ребята, дети и подростки из бедных, простых пролетарских семей, с радостью и удовольствием воспринимали эту культуру. Потому что у детей было большое стремление к добру, свету, каким-то интересным знаниям, но жизнь за пределами школы давала не слишком много возможностей эти потребности удовлетворить. К учителям относились с огромным уважением, прекрасно понимали, что учитель знает неизмеримо больше, чем кто-либо другой из взрослого окружения. Кроме того, видимо, педагоги в большинстве своем действительно были людьми высоких моральных качеств, и дети прекрасно это чувствовали.

Например, учительница немецкого языка Софья Николаевна Садовская, по рассказам мамы, была для своих учениц образцом женственности и изящества. На одной из классных групповых фотографий, сохранившихся в нашей семье, Софья Николаевна снята вместе с учениками. На фото это обычная, худенькая, скромно одетая, не очень молодая женщина. Но что-то такое, видимо, было в этой учительнице, что производило на школьников впечатление необыкновенного очарования. Мама вспоминала: когда у ребят возникла мысль поздравить учительницу с праздником и что-нибудь ей подарить, она, услышав эти разговоры, решительно заявила им, что никогда никаких подарков от учеников не принимала и не примет, это ее принципиальная позиция. Ученики все же решились преподнести ей скромный букетик цветов, и от цветов она не смогла отказаться.

Учитель математики Василий Николаевич Тихомиров был уже очень немолодой человек, до конца 30-х годов ходил на работу в каком-то старом форменном сюртуке черного сукна, с двумя рядами металлических, некогда блестящих пуговиц. Вероятно, это была форма гимназического учителя, полученная им когда-то до революции, в начале его учительской «карьеры». Слово «сюртук» в то время уже вышло из употребления, старую форменную одежду называли «тужурка». Так вот, «тужурка» у учителя математики всегда была запачкана мелом, поскольку он много времени проводил в классе у доски, с куском мела в руках. Но это нисколько не умаляло уважения и любви, которые испытывали к нему его ученики.

Видимо, Василий Николаевич был замечательным учителем, потому что, как выяснилось в дальнейшем, он смог дать школьникам на уроках прекрасные базовые знания по математике. Многие его ученики впоследствии закончили технические вузы, занимались научной работой. Моя мама, например, сразу после школы поступила в институт, и прохождение математических дисциплин в институте для нее не составляло большого труда. Кроме того, до глубокой старости она готова была взяться помочь с математикой любому школьнику или юному студенту. Когда кто-то из племянников обращался за помощью, она садилась с незадачливым учеником за стол, брала в руки учебник и начинала вместе с ним разбирать тот вопрос, который вызывал затруднения. И все непонятное становилось понятным. Или, например, она брала лист бумаги и карандаш, записывала для себя исходное математическое выражение и уверенно начинала его преобразовывать. При этом почти всегда получала нужный результат. Если дело доходило до арифметических вычислений, она быстро считала «в столбик» и никогда не ошибалась.

Кроме того, несмотря на то, что многим ребятам в классе математика давалась очень нелегко, Василий Николаевич никогда не позволял себе обидеть ученика, наказать его унижением за незнание или даже полное непонимание урока. Когда для ученика, отвечающего у доски, ситуация становилась уже совершенно безнадежной, учитель не кричал и не ругался на бестолкового школяра, а старался разрядить обстановку какой-нибудь безобидной шуткой.

Особым уважением и любовью школьников пользовался Василий Павлович Орлов, учитель географии. Судя по фотографиям, где он снимался вместе с учениками, Василий Павлович выглядел как настоящий профессор – крупный, осанистый, седовласый, с аккуратно подстриженной, короткой седой бородой. На своих уроках он давал ученикам очень много знаний, которые не входили в рамки школьной программы по географии. В частности, говоря о полезных ископаемых Урала, учитель рассказывал ребятам о том, что продукцию наших уральских металлургических предприятий в огромных количествах покупают крупные промышленные концерны, работающие в странах Европы. Поэтому вполне вероятно, что сложные машины, станки и танки, производимые в Германии, например, на заводах Круппа, делают из нашего, российского металла, так же как и известные во всем мире инструменты фирмы «Золленген» и многие другие изделия известнейших европейских марок.

На уроках, посвященных природе Индии, Василий Павлович увлек учеников рассказами об индийском чае. Ребята с изумлением узнали, что в мире существуют сотни сортов чая, и стоимость его на прилавках магазинов зависит не только от особенностей выращивания чайных кустов, но и от способов транспортировки готовой продукции. Оказалось, что чай, который везут из Индии в Европу на верблюдах, через горы и пустыни, в течение долгих месяцев, во много раз дороже того чая, который везут морем на кораблях. Почему? Потому что в трюмах пароходов сухой чай неизбежно набирает в себя посторонние запахи: моря, корабельных снастей, рыбьей чешуи и т.д. Знатоки чая в Европе всегда по запаху отличают такой чай от благородных чайных листьев, привезенных по суше. Подобными «очерками на тему» Василий Павлович старался украшать все свои уроки. Разумеется, рассказы учителя будили воображение ребят и невероятно расширяли их кругозор.

Василий Павлович Орлов был классным руководителем 10 «б», в котором учились Анечка Смолина, Саша Натчук, их друзья и подружки. Иногда он водил школьников в недальние походы по Подмосковью. В июне 1941 года ребята сдали выпускные экзамены, оттанцевали на выпускном вечере. Чтобы в последний раз побыть вместе всем классом, с любимым учителем, было решено отправиться в поход с субботы на воскресенье, с 21 на 22 июня. Поход состоялся. Переночевав в лесу, рано утром вся компания в прекрасном настроении отправилась в сторону железнодорожной станции, чтобы возвращаться в Москву. Навстречу им по лесной дороге шел какой-то человек. Они остановились, решили перекинуться с ним парой слов, шутили, смеялись. Незнакомец вдруг спросил: «Ребята, что бы вы стали делать, если бы завтра началась война?». Все загалдели: «Как что делать? Воевать, конечно!». Он сказал: «Воюйте. Война началась сегодня утром».