000
ОтложитьЧитал
Глава 37
Звук моего собственного голоса едва успел добраться до моего слуха, как всё резко закончилось. Сознание недоумевало такой расстановке событий, мысленно поднимая внутри меня волну возмущения, пока не соединило воедино пазлы из звуков и слов, сорвавшихся с моих губ в порыве страсти. Страх пронзил моё сердце, когда я, наконец, осознала, что произошло. Я боялась открыть глаза, потому что не могла даже представить, что могу увидеть, а только проклинала себя за то, что натворила.
Медленно поднимая веки, я уже ощущала неимоверное напряжение, повисшее в воздухе и так быстро заменившее собой пространство, вытеснив страсть и желание. Сердце бешено колотилось о грудную клетку и застыло на секунду, как только я увидела Серёжу. Он сидел на краю кровати, опершись локтями на колени и сжимая руками голову так, будто бы хотел раздавить её.
Я машинально сжалась и медленно натянула простыню на себя, прикрывая обнаженное тело. Слёзы комом встали в горле, пока я подбирала слова, зная наперёд, что уже ничего нельзя изменить.
Меня убивало страдание Серёжи, я несмело протянула руку, желая коснуться его плеча и сдавленно прошептала:
– Милый…
– Это не лечится, да, Вероника?!
Серёжа поднял на меня взгляд, от которого мне захотелось забиться в угол – столько страдания, ярости и боли читалось в нём.
– Серёжа, я…
– Лучше замолчи! – рыкнул он. – Ты всё уже сказала! Ты не просто лгунья, ты расчётливая лицемерка, Вероника! А я идиот! – он резко поднялся, наматывая первое попавшееся полотенце на бёдра. – Я как последний кретин всё ждал, что ты полюбишь меня, и ты даже почти убедила меня в этом. Я ведь знал – ты любила его больше жизни, но я всё надеялся, что это пройдёт, что ты забудешь его. Этого никогда не случится, да, Вероника?
– О чём ты говоришь?
Серёжа приблизился ко мне в два шага, с силой схватив за подбородок.
– О чем я говорю? О твоей любви к Власову! Хватит врать, ты любишь эту сволочь несмотря на все, что он с тобой сделал! И знаешь, я ведь чувствовал, что ты не любишь меня, и мне было вполне достаточно того, что я люблю тебя, но я всё ждал и надеялся, что когда-нибудь ты выкинешь из своей головы ублюдка Власова, но теперь я понял, что этого не произойдёт. Как бы я хотел вытряхнуть его из твоей красивой головы, Вероника, – он обхватил ладонями моё лицо и сильно потряс мою голову, отчего мне стало ещё страшнее, хотя я подсознательно понимала – Серёжа не причинит мне вреда. – Я надеялся, понимаешь! А ты убила эту надежду, вырезала её на корню, вырвала с мясом одним словом!
Я молчала, не в силах подобрать слова оправдания, и в эту самую секунду поняла, почему Марк не просил прощения и не пытался меня удержать тогда – он знал, что это бесполезно.
– Я потеряла тебя навсегда? – робко спросила я, ощущая, как сердце обливается кровью от боли.
– Ты знаешь, я люблю тебя до безумия и готов был терпеть твою нелюбовь, но знать, что ты любишь его и не иметь надежды на то, что это изменится – слишком унизительно. Я готов был терпеть многое, лишь бы быть с тобой, но только не это! – он яростно натягивал джинсы на сильные бёдра, а я ощущала, как ком разрастается в моём горле, мешая мне дышать, в то время как Серёжа продолжал убивать меня своей речью: – Да, я вырос в деревне, в семье простого работяги, но я не на помойке себя нашел, чтобы мириться с тем, что моя обожаемая женщина пускает слюни по ненавистному Марку Власову! Это отвратительно, я еще имею каплю уважения к самому себе.
– Прости, – прохрипела я, пытаясь преодолеть проклятый ком в горле и выдавить из себя искренние слова сожаления.
– Брось, Вероника! Знаешь, уезжай в Питер, возвращайся к своему козлу и живите, как хотите. Я жалею лишь о том, что потратил почти десять лет своей жизни, беспросветно любя такую лицемерку, как ты, и искренне веря, что ты не такая, как все, что ты особенная, – он схватил рубашку и, натягивая её на ходу, направился к выходу, – постарайся не попадаться мне больше на глаза! – процедил он и, хлопнув дверью, скрылся из виду.
И снова боль – адская, всепоглощающая, ненавистная боль. Давящая на мозг и разрывающая душу в клочья. Я думала, что моё сердце закалилось, научилось стойко переносить страдания, но это всё пустое – я никогда не стану бесчувственной куклой, способной обходить боль стороной, а не пропускать её через себя, отнимая у себя тем самым несколько лет жизни, я не способна на это.
Новые глубокие раны появились в моей груди, наложились на старые шрамы, разрывая их и утраивая страдания. Я потеряла Серёжу из-за своей глупой любви к бывшему мужу, а самое смешное было то, что я не хотела этой любви, я хотела лишь быть счастливой, живя с Волковым, но судьба так не считает. Ей обязательно надо подкинуть мне сотню другую новых препятствий, страданий и потерь, чтобы жизнь медом не казалась.
Слёзы – единственный доступный способ излить мизерную часть боли наружу, иначе она грозила разорвать меня на части. Я не знаю, сколько я прорыдала в подушку, оплакивая разрушенную жизнь с идеальным мужчиной, но самое страшное было то, что я потеряла еще лучшего друга.
Рыдания резко оборвались, когда я вдруг начала ощущать злость и ярость. От бессилия я проклинала Марка Власова, появившегося снова в моей жизни и разрушившего её в который раз. Мой истерзанный горем разум пытался найти виноватого – больше всего на эту роль подходил мой бывший муж.
Мысленно обрушив на него тонну оскорблений и обвинений, я начала приходить в себя и осознавать, что здесь на самом деле нет виноватых. Я любила Марка, он любил меня, но предал, я пыталась полюбить Серёжи и даже убедила себя в том, что у меня получилось, Серёжа любит меня, я люблю Власова, Власов любит меня, но я не могу снова быть с ним – это какой-то круговорот издёвок судьбы. Над всем этим можно было бы громко посмеяться, если бы не было так невыносимо больно.
Судьба явно подбросила мне это испытание для чего-то, или ей просто нравится наблюдать за тем, как я страдаю и все, кто находится рядом со мной в радиусе километра.
Злость на Власова ушла, слёзы были выплаканы, а боль от потери родного человека давала о себе знать ноющей раной на сердце, но разум уже возвращался к реальности и начинал мыслить здраво. За несколько часов до рассвета в голову вдруг пришла идея, которая казалась мне спасением от всех моих бед. Меня больше ничто не держало в Сосновом Бору, напротив, жизнь здесь вдруг превратилась в пытку, о том, чтобы вернуться в Петербург, даже не было и речи – там жил Власов, а я лишь хотела оказаться подальше от него, чтобы он не имел больше ни единой возможности портить мне жизнь.
Я вытерла слёзы, резко встала с кровати и твердым шагом подошла к столу. Мне вдруг вспомнился рассказ Натальи Леонидовны о том, как она хотела сбежать от Виктора Павловича и у неё были ходы отступления. Я отодвинула ящик стола и мне на глаза тут же попалась искомая вещь – большой яркий конверт с логотипом известного журнала о природе, датированный тремя неделями ранее.
Когда я впервые прочла его содержимое, то уверенно помотала головой в знак отрицания и хотела уже выбросить его в мусорный бак, но что-то остановило меня. Я не говорила об этом письме никому, потому что считала это бессмысленным, сейчас же всё вдруг обрело смысл и я могла с уверенностью представить моё будущее. Еще несколько лет назад я и мечтать не могла о том, что мои фотографии будут выставляться в галерее, и уж тем более о том, что слух о моём таланте дойдёт до самой столицы, хотя, сдается мне, здесь не обошлось без Антона. Теперь же, перечитывая приглашение на свободную должность третьего фотографа российской версии самого популярного журнала в Мире о природе, я понимала, что действительно чего-то стою в этой жизни.
Действие приглашения заканчивалось через несколько дней, и мне необходимо было поспешить с ответом, если я решила изменить свою жизнь кардинально, начать её сначала, с чистого листа. Вдали от прошлого, от пресловутого Марка Власова, от Серёжи, от Бора. Начать её в другой части страны, в огромном городе, сулящем мне бурное развитие и отрешение от сердечной боли.
За этот короткий остаток ночи я успела обдумать всё. У Кати будет больше шансов поступить в хороший ВУЗ и найти себе призвание по душе, если мы переедем в Москву. Да, ей снова придётся привыкать к новому городу и новому дому, но я не видела другого выхода и надеялась, что этот переезд будет последним. Я верила, что смогу забыть Власова, если не буду видеть его, как это было во время его проживания в Китае, что смогу забыть Серёжу, хоть и не перестану винить себя в том, что разрушила и его жизнь тоже. Я не могла поставить точку и на своей личной жизни, хотя в тот момент мне меньше всего на свете хотелось думать о новом романе.
Я знала, что отец отпустит меня, он всегда понимал и прощал меня, оставалось самое сложное – добиться согласия от Марка в том, чтобы увезти Катю в другой город. Сознание говорило о том, что он не отпустит, но сердце верило, что если он действительно изменился, что если он желает мне счастья – он позволит мне увезти дочь.
Теперь оставалось только выяснить, сколько они готовы ждать меня, потому что через несколько недель мне предстояло сдать выпускные экзамены в университете, бросить учебу на самом последнем этапе ради хорошей работы в другом регионе не входило в мои планы.
Моей радости не было предела, когда я узнала, что журнал готов ждать меня несколько недель, пока я не закончу все дела в Бору, и я даже подумала, что и мне перепало немного удачи. Но эти мысли длились недолго. Когда я через два дня вновь увидела Серёжу со второго этажа дома отца мельком, когда он заскочил поздравить Катю с Днём рождения, я снова почувствовала всю боль потери. Он заметил меня, но даже не поднял головы в мою сторону, а лишь бросил короткий взгляд, полный боли и презрения, отчего у меня и вовсе защемило в груди и подкосились ноги.
Я едва сдержала свой порыв броситься к нему на шею и вымаливать прощение, обещая, что такого больше не повториться, но я не могла этого гарантировать – Власов слишком глубоко засел в моё подсознании, глубже, чем я могла себе представить.
Серёжа ушёл, пришёл Власов, а я просто сбежала из дома, не в силах больше видеть его, видеть боль и в его глазах тоже. Неужели я настолько безнадежна и жестока, что причиняю боль всем окружающим, всем, кто любит меня? Бежать, вон из проклятого Соснового Бора, вон из этой никчёмной жизни, подальше ото всех, кто страдает из-за меня. Раз уж я не в силах осчастливить всех, кто этого заслуживает, – надо оставить их и не мучить больше.
Робко поведав отцу о своём решении, я удивилась, насколько спокойно он воспринял эту новость – папа чувствовал меня и, судя по всему, подсознательно ощущал, что творится что-то неладное, или просто сделал вид, что спокоен, не желая расстраивать меня еще больше. Он задал тот же вопрос, который я задавала самой себе – отпустит ли Власов Катю, но я решила оставить самый сложный разговор в моей жизни на потом. Сначала было необходимо сдать экзамены и получить диплом, а уж потом разговаривать с Марком.
Я вновь приступила к усиленной подготовке, отменив все фотосессии и обложившись учебниками и конспектами, зарываясь тем самым в учёбу, убегая от реальности, от боли. В день экзаменов я чувствовала себя уверенно, я смогла абстрагироваться от внешних раздражителей и подготовиться так, как никогда в своей жизни. Я ответила на все вопросы в тесте, ответила на все дополнительные вопросы преподавателя, я сделала всё идеально и была вознаграждена за труды – я получила, наконец, диплом.
Сидя в ближайшем к универу кафе после тяжёлого утра, я вертела в руках документ, подтверждающий то, что я теперь имею высшее образование, и думала над тем, что должна быть неимоверно счастлива. Но я не могла сполна радоваться тому, к чему так долго стремилась и что получила, – всё вокруг угнетало меня, всё моё существо кричало о том, что жаждет уехать подальше из этого города, региона, сбежать от прошлой жизни.
Допивая свой кофе, я размышляла о том, что осталось самое сложное – разговор с Власовым. Откладывать его уже не было смысла, нужно было сделать это прямо сейчас, пока я в Питере, пока я набралась смелости и не передумала. Приглашать его в кафе, чтобы сообщить столь важную новость, я посчитала неправильным. Я не была уверена в его реакции, да и подобные разговоры не осуществляются в общественных местах. Заявиться к нему в офис и огорошить новостью, что он теперь не сможет так часто видеть дочь, потому что мы переезжаем на другйю область страны, было бы негуманно. Единственным подходящим местом мне виделся его дом, который когда-то был нашим, хотя меня давно уже это не трогало, с тех самых пор, как я решила связать свою жизнь с Серёжей.
Откладывать воплощение в жизнь моей идеи уже не было возможности – до отъезда в Москву оставалось меньше недели. Я набрала знакомый номер, который не набирала уже слишком давно, и почти сразу же услышала в трубке глубокий голос, от звука которого предательское сердце ёкнуло и пустилось галопом.
– Марк, это Вероника, мне необходимо с тобой поговорить.
В трубке слышались мужские голоса, потом Власов произнёс: «Продолжайте пока без меня», щелчок двери и снова его голос, который звучал уже более тревожно:
– Что случилось? Что-то с Катей?
– Нет, с ней всё хорошо, это по другому поводу. Во сколько ты сможешь освободиться?
– У меня сейчас важное совещание, оно закончится через час, я приеду, куда скажешь, – немного взволновано проговорил мой бывший муж, а я почувствовала, как толпа мурашек пробежалась по моей спине от предвкушения встречи с ним. Я так и не смогла понять, от страха это или по другой причине. Я сглотнула и ответила:
– Давай тогда встретимся у тебя дома через два часа.
– Хорошо, я буду там.
Я нажала отбой, думая о том, что Власов не задал ни одного вопроса, и о том, как ему сказать то, что я задумала сделать. У меня было два часа времени, которое я не знала куда деть и как провести, лишь бы не думать о предстоящем разговоре, поэтому пошла в первый попавшийся кинотеатр на первый попавшийся фильм, которым оказалась волшебная сказка о двух влюблённых, преодолевающих все трудности на пути к общему счастью.
Фильм закончился позже, чем я ожидала. Когда я села в машину и направила автомобиль по знакомому адресу, то поняла, что опаздываю на сорок минут. Припарковав свою машину у дома Власова, я быстрым шагом направилась к входной двери, пытаясь успокоить колотящееся сердце и убедить себя в том, что это всего лишь Марк и я всего лишь хочу поговорить с ним.
Пока я преодолевала короткий путь от машины к дому, я успела задать себе вопрос, касающийся моего душевного состояния в предвкушении встречи с бывшим мужем. Однако я так и не нашла правильный ответ, пояснивший бы мне, что на самом деле больше пугает меня и приводит в состояние волнения: страх получить отказ или страх получить согласие.
Входная дверь оказалась приоткрытой, и я смело шагнула внутрь. Звук знакомой до боли мелодии разливался по дому, отчего моё несчастное сердце сжалось с такой силой, что стало невозможно дышать. Не оставалось никаких сомнений – это Марк играет на рояле. Еще секунда понадобилась мне на то, чтобы вспомнить, наконец, где я уже слышала эту мелодию – точно такая же льётся из шкатулки, присланной из Китая Марком мне в подарок, стоит слегка приподнять на ней крышку.
Шквал болезненных воспоминаний и сильнейших эмоций обрушился на меня, пока я неподвижно стояла в холле и вслушивалась в волшебные звуки. Ноги перестали слушаться, тело вдруг стало неимоверно тяжелым, настолько, что мне пришлось опереться спиной о входную дверь, чтобы не свалиться на пол. Всё было против меня, против моего решения быть подальше от Власова, против моей уверенности в том, что он на самом деле не чувствует ко мне никакой любви, а лишь захотел вновь поиграть в излюбленную игру «Лев и овечка», доказывая самому себе, что он способен влюбить в себя кого угодно, пусть даже бывшую жену.
Красивая мелодия, звучала всё громче, а я всё больше ощущала, как непонятное чувство ностальгии заливает моё сердце, стоит мне подумать о том, что Марк сочинил эту композицию еще живя в Китае, еще когда он был с той женщиной. Неужели он на самом деле любил меня всё это время так же, как и я его? Неужели та блондинка была случайным наваждением, от которого у него не хватило сил избавиться вовремя, а у меня не хватило мудрости помочь ему в этом? Неужели он действительно отпустил меня тогда только потому, что считал себя не вправе удерживать, а не потому, что разлюбил?
Боже, как я слаба перед ним, как я влюблена в него, что, услышав слезливую мелодию, готова поверить его оправданиям! Нет, Власов, я уже не та пушистая овечка, млеющая от одной твоей игры на рояле! Выловив эту верную мысль из тысячи противоположных в своей голове, я крепко встала на ноги и уверенно зашагала в сторону его кабинета, откуда разносились звуки. Я резко распахнула дверь и без стука вошла внутрь.
Как ни странно, Власов выглядел так, будто бы его застали врасплох. Мне показалось, что он даже смутился, хотя я была уверена, что он специально устроил этот концерт.
– Вероника, привет, извини, я не слышал, как ты вошла, – начал оправдываться он, будто бы совершил преступление. – Я не знал, чем занять себя, руки как-то сами начали играть, так что…
– Зачем ты оправдываешься? Это я заставила тебя ждать… Я думала, ты больше не играешь?
– Э, играю с недавних пор, – проговорил он, смущённо запуская длинные пальцы в каштановые волосы и взъерошивая их, одновременно обжигая меня своей полуулыбкой – настолько сексуальной, что я поспешила отвести взгляд. – О чём ты хотела поговорить?
Я почувствовала, как пересохло в горле, и тяжело вздохнула, а Марк тут же предложил:
– Хочешь чего-нибудь? Чай, кофе, вина?
Последнее слово он произнес неуверенно, хотя я бы не отказалась от чего-нибудь покрепче, если бы только была не за рулем.
– Воды, пожалуйста.
– Пройдёшь в гостиную, я принесу, – Власов вел себя так, будто бы торопился выпроводить меня из кабинета.
Я развернулась лицом к двери и застыла на месте: на противоположной стене от стола Марка висел огромный портрет Серёжи, тот самый, который я сделала в лесу, весь утыканный дротиками.
– Что это? Где ты его взял? – вырвалось у меня.
– Купил на твоей выставке, – глухо ответил Марк, – это не для твоих глаз, извини.
– Я уже поняла, – фыркнула я, – ты купил его, чтобы испортить?
– Могу я позволить себе маленькую слабость? Я так снимаю стресс. Кто-то пьёт алкоголь, кто-то играет в азартные игры, а я всего лишь кидаю дротики в портрет Сергея Волкова по вечерам.
Это звучало более, чем смешно, но мне было совсем не весело. То ли дело было в том, что это была моя любимая фотография, то ли в том, что на ней был изображен человек, которым я дорожила и которого потеряла, но я снова начала испытывать ярость.
– Кто ты такой, чтобы покупать мою работу и портить её, снимая стресс? Ты думаешь, ты всемогущий Марк Власов и тебе всё позволено? Ты совсем не изменился, ты был и остаёшься избалованным эгоистом со смазливым лицом!
От моей последней фразы брови Марка угрожающе сползлись на переносице, а губы сжались в тонкую полоску, я вдруг поняла, что снова ляпнула лишнее. Он вышел из кабинета, я проследовала за ним, всё ещё злясь на него и недоумевая его реакции. Через минуту он вернулся со стаканом воды и, протянув его мне, уселся на диван, продолжая смотреть на меня пронзительным взглядом.
– О чём ты хотела поговорить? – голос Марка был тихим, но в то же время угрожающе серьёзным.
Мне вдруг стало не по себе: действительно, имела ли я право врываться в его кабинет и обвинять его в каких-то действиях? Он купил картину и вправе делать с ней всё, что захочет в своём доме, а я вообще не должна была это увидеть. Я, честно признаться, не могла понять своей реакции сначала на его игру на рояле, потом на этот портрет. Эмоции разрывали меня изнутри, переживания и боль, испытываемая мной последнее время, выбивали меня из равновесия, неосознанная злость и беспомощность выплёскивались из меня, я будто бы не принадлежала самой себе, будто бы это не моя душа обитала в моём теле.
Я вызвала Власова со срочного совещания, оторвала его от важных дел, пришла просить отпустить Катю, а сама набросилась на него с обвинениями. Я вела себя глупо, словно превратилась в истеричку, неуравновешенную, глупую, психованную истеричку, которая не в состоянии управлять собственной жизнью.
Я на автомате сделала глоток воды и произнесла:
– Извини…
– Это ты извини, я уже сказал, ты не должна была это увидеть, я знал, что тебе будет неприятно, – спокойно ответил Власов, – честно, не хотел тебя расстраивать.
Я смотрела на него и думала, что пора начать говорить то, зачем я сюда пришла, но язык не слушался. Еще раз глотнув воды, я всё же произнесла, усаживаясь на кресло напротив него:
– Марк, я приняла одно важное решение и для его осуществления мне необходима твоя помощь, вернее, твоё разрешение. Мне предложили хорошую работу в одном журнале, и я согласилась…
– Поздравляю! – искренне произнёс Власов, когда я сделала небольшую паузу, перед тем, как выпалить главное.
– Спасибо, но мне придётся уехать из Бора, – тихо пролепетала я, наблюдая за реакцией Марка, глаза которого наполнялись озабоченностью, – уехать из области.
– Куда? – тревожно и кратко уточнил он.
– В Москву…
– И ты, конечно же, увезёшь с собой нашу дочь!? – голос Марка вдруг наполнился отчаяньем. – Это какое-то безумие, Вероника! Ты не можешь так со мной поступить! Я только обрёл её снова, только начал исправляться, только нашёл с ней общий язык, а ты отнимаешь её у меня? Нет, Вероника, я не позволю тебе увезти её, я не дам разрешения! Ты можешь найти себе хорошую работу и в Питере, это не повод, чтобы разлучать меня с ней!
– Послушай, Марк, – начала я, умоляюще глядя на него, – мне нужна эта работа, я прошу тебя…
– Нет, поезжайте вдвоём с Волковым, а Катя останется со мной!
– Волков не поедет, – тихо пролепетала я, ощущая новую порцию боли.
– Он отпустит тебя в другой регион одну?
– Мы больше не вместе, поэтому-то я и хочу уехать подальше отсюда, – мой голос звучал сдавленно, треклятый ком снова поселился в горле, мешая дышать полной грудью.
В глазах Марка промелькнула странная искра, я чувствовала, что он хочет спросить что-то еще, узнать подробности, но он молчал, и я за это была ему благодарна: я бы не вынесла его расспросов.
– Ты снова бежишь, Вероника? – вдруг спросил он, спустя минуту молчаливого разглядывания моего лица. – Бежишь от себя, от проблем, от боли? Знаешь, я тоже пытался сбежать от боли в Китай, но это не помогло, боль вцепилась в моё сердце стальными тисками и последовала за мной, она и сейчас со мной, Вероника. Ты не сможешь сбежать от неё, её просто надо принять и научиться жить вместе с ней, если нет другого выхода. Боль – как паразит, будет питаться твоей энергией, твоим жизнелюбием, твоими стремлениями, нагоняя тоску, но ты не избавишься от неё, если уедешь, поверь мне. Своим отъездом ты причинишь новую боль мне и Кате, отцу, моим родителям, подумай об этом, пожалуйста.
Власов говорил, а я как зачарованная слушала его и понимала, что он прав. Я только не совсем осознавала, о какой именно боли говорит он, но его слова отдавали искренностью, в них не было напускного поучения или покровительственного тона, нет, они были наполнены горечью.
– Наверное, ты прав, но я не могу оставаться в Бору, в Питербурге, я слишком истощена морально и физически. Мне необходимо уехать, Марк, жизненно необходимо глотнуть свежего воздуха, оказаться там, где нет Серёжи, где нет тебя, где ничто не напоминало бы мне о моём прошлом, о моих ошибках.
Марк смотрел на меня так, словно видел впервые, я чувствовала, что он обескуражен моими словами, что он пытается понять, что происходит на самом деле.
– Я снова причинил тебе боль, Вероника? Ответь! Я не могу понять, что происходит в твоей голове, что происходит с нами, – он подошёл к креслу, в котором я сидела, и опустился на колени рядом, обняв мои ноги, а я не хотела отталкивать его, что-то внутри меня кричало о том, что пришло время обоюдных откровений, что больше нет сил таскать за собой эту ношу.
– Я почти забыла тебя, Марк, зачем ты вернулся? Чтобы мучить меня?
– Я честно пытался держаться от тебя подальше, я даже вёл себя, как последняя скотина, лишь бы ты возненавидела меня, но я не учёл одну вещь – я не могу жить без тебя, Вероника! Я отдал бы всё на свете, лишь бы искупить свою вину перед тобой, лишь бы получить ещё один шанс завоевать твоё сердце, но ты дала мне понять, что со мной не будешь счастлива. Меня это убивает…
– Ты знаешь, я ведь поверила тебе, поверила в твоё безразличие и даже почти возненавидела, ты был убедительным, Власов.
– Тогда я делал это ради себя, хотел заглушить крики своей совести, но она слишком сильно вопила. Это потом я понял, что вёл себя как последний эгоист, всегда был эгоистом, всю нашу совместную жизнь я думал только о себе, лелея свою любовь к тебе, и не думал о твоих чувствах, желаниях. Я обвинил тебя тогда в том, что случилось, но я сам был виновен. Не только в том, что обратил внимание на красивую обёртку, а в том, что не сумел не допустить этого.
Я слушала, не замечая, как горячие слёзы льются по моим щекам, оставляя солёный след на губах.
– Ты не один виноват, Марк, я тоже приложила немало сил, чтобы отвернуть тебя от себя. Я слишком любила тебя, чтобы попрекать чем-то, слишком боялась потерять, слепо следуя за тобой, я слишком растворилась в тебе…
– Ты не представляешь, на что я готов пойти, лишь бы только вернуть твою любовь, Вероника, вернуть тебя, начать жизнь с начала, – Марк смотрел мне в глаза, а я не верила своим ушам – вот он, любовь всей моей жизни, целует мои колени и говорит о том, что мечтает о моей любви.
От его лёгких прикосновений горела кожа, от звука его голоса шумело в ушах, от значения его слов кружилась голова. Марк Власов был для меня самым желанным мужчиной на свете и всегда им останется.
Мои пальцы горели от желания снова ощутить под собой мягкость его волос, и я позволила себе эту слабость.
– Не стоит об этом говорить, – прошептала я, перебирая короткие волосы, наслаждаясь ощущениями.
Я не знаю, как понял мои слова Марк, но я и не хотела думать об этом – было слишком больно и печально, было невыносимо тоскливо и одновременно волнующе. Я будто бы попала в то время, когда мы были вместе: Марк смотрел на меня влюблённым и полным желания взглядом, а я отвечала ему тем же, не в силах больше обманывать саму себя.
Когда Власов поднялся на ноги, взял меня за руку и смело повёл на второй этаж в нашу спальню – я не имела ни малейшего желания противиться ему, напротив, я хотела, чтобы он это сделал. Я послушно шагала за ним, пока наши пальцы сплелись в тугой узел, разнося по моему телу знакомые волны электричества.
Я не думала ни о чём, все мысли будто бы испарились из моей головы и я ощущала какую-то лёгкость, граничащую с безумием. Я просто следовала за любимым мужчиной, наслаждаясь его близостью, ароматом, его красотой, не желая даже думать о том, что было с нами, что будет со мной завтра, что будет с нами через час, это не имело значения в ту секунду, ничего не имело значения, когда губы Марка сначала робко и нежно, а потом всё уверенней касались моих. Ничего не имело значения в тот момент, кроме его крепких рук, прижимающих меня к себе, кроме его прекрасных длинных пальцев, блуждающих по моему телу в лихорадочном беспорядке, кроме его божественного вкуса и аромата, кроме бабочек, так нагло разбушевавшихся внизу моего живота, кроме мимолётного, но такого сумасшедшего и безудержного желания принадлежать Марку Власову, потому что себе я уже не принадлежала.
Мой истосковавшийся по настоящей любви организм буквально кричал от радости, заглушая робкие поползновения разума вклиниться в безумное счастье, от которого я готова была упасть в обморок. Я и сама не знала, как сильно я хочу бывшего мужа, как это прекрасно и волшебно – отдаваться любимому, по-настоящему любимому мужчине, настолько правильно, что всё остальное казалось ненастоящим, искусственным и пустым.
Я таяла в его руках, пока он быстро и легко срывал с меня одежду, пока шептал, что любит меня больше жизни, что хочет меня и сходит с ума от моей красоты. Мои руки не могли насытиться прикосновениями к идеальной коже Марка, лаская его везде, куда удавалось дотянуться.
Мои губы не могли остановиться хотя бы на мгновение, обсыпая поцелуями стройное тело Власова, словно боялись упустить хотя бы миллиметр. Каждая клетка моего организма взрывалась энергией счастья, пока мы ласкали друг друга, не помня себя, не понимая, где находимся, не чувствуя, что перекатываемся с кровати на пол.
Я задыхалась от наслаждения, когда он ласкал мою грудь руками, губами, языком, задыхалась, когда наши языки сплетались вместе, задыхалась, когда ощущала под своей ладонью упругость его члена.
Когда же Марк медленно вошёл в меня, я уже не смогла различить, чьи стоны заполняют комнату: мои или его, настолько я потеряла себя, настолько неимоверное наслаждение, смешанное с безграничным счастьем, затопило меня до предела. Марк смотрел на меня взглядом, переполненным страстью, а я тонула в его глазах, плавясь под весом его тела, прижимаясь еще сильнее, двигаясь в такт его движениям, ощущая его дыхание на своей шее и понимая, как мало мне нужно для счастья – любить и быть любимой Марком Власовым.
Я не могла бы сказать точно, сколько оргазмов я испытала там на полу когда-то и моей спальни, но я была уверена, что нет ничего прекраснее, чем акт любви с по-настоящему любимым мужчиной. Я видела, как горят от счастья глаза Власова, чувствовала, что сама неимоверно счастлива, но это волшебное мгновение длилось недолго.
С многочисленными разрядками и усталостью пришла и ясность ума, которая постепенно возвращала меня в реальность, напоминая мне о горькой правде жизни. Мы продолжали лежать на полу, Марк обнимал меня, зарываясь носом в мои волосы, прижимая к себе руками и ногами, шепча слова любви.
Реальность била по больному месту – прямо в израненное сердце, отяжеляя его и проясняя разум.
– Мне нужно идти, – проговорила я, пытаясь расцепить руки Марка.
– Останься, прошу тебя, – прошептал он, нежно сжав мою грудь и целуя в волосы, и я снова почувствовала его нарастающую эрекцию. – У меня нет сил расстаться с тобой, любовь моя.
– Пусти, пожалуйста, – настаивала я, спокойно вырываясь из таких желанных объятий. – Мне правда пора.