Потерянное поколение

В начале лета 1980 года на день рождения Саньки, когда ему исполнилось шестнадцать лет, родной дядя, живущий на Кавказе, прислал гитару. Подарок можно сказать царский, так как этот инструмент, страшный дефицит, найти и купить в магазине практически невозможно. Пытаясь научиться играть, парень чуть ли не круглосуточно бренчал на гитаре, до одури изводя и себя, и еще более родителей. В конце концов, спавший с ночной смены, отец в трусах и майке, бесшумно как привидение, вплыл к Саньке в комнату.

– Еще раз в доме услышу, сожгу!– Бешено вращая зрачками, прошипел он.

– Меня?

– А тебя выпорю, умник!

Не смотря на то, что отец ни разу не тронул сына даже пальцем, Санька всегда чувствовал ту грань, за которую переходить опасно. Поэтому, не рискуя лишний раз взял гитару, и вышел во двор. Если честно, целью овладеть инструментом, была не только сама музыка, но и сильное желание привлечь внимание одноклассницы Тамары, которая пришла к ним в класс с начала учебного года. Санька влюбился, как говорят, с первого взгляда. Впрочем, не он один. Невысокая, изящная, с какой-то неуловимой прелестью в движеньях, девушка невольно привлекала взоры многих парней школы.

На одной из перемен, придав себе вид этакого парня, и заранее заготовив какую-то шутку, чтобы произвести впечатление, решился подойти к новенькой. Уже было раскрыл рот, и смутился, встретив не по годам, серьезный взгляд. «Я тебя, конечно, послушаю,– казалось, говорили большие серо-голубые глаза,– но то, что ты скажешь, это глупо и пошло, и ты мне заранее неприятен». Саньке вдруг стало так стыдно за свой напускной вид, что покраснев, в полной растерянности, и уйти ничего не сказав, и не зная, что сказать, уставился на девушку. Тамара, тоже глядя в упор, ждала, зачем-то же подошел. Пауза затягивалась, чувствуя нелепость своего положения, Санька, переминаясь с ноги на ногу, наконец, выдавил:

– Ты откуда?

– Из дома.– Спокойно ответила девушка.

Рядом стоящие девчата прыснули.

«И чего полез, придурок!»– Санька впервые на себе ощутил весь трагизм фразы; «Время взад не повернешь». Дорого заплатил бы, будь по иному.

– Понятно.

Тамара продолжала молча разглядывать Саньку.

– Так это, я пошел?

– Ну, если у тебя больше ко мне вопросов нет, так это, иди уже.– Слегка передразнивая, ответила девушка.

Под сдерживаемый хохот одноклассниц, свидетельниц странного диалога, Санька ретировался из кабинета.

После этого случая, за весь учебный год, Санька так и не осмелился напрямую подойти к Тамаре. И не потому, как он считал, опозорился перед ней, хотя и это тоже, а потому, что эта, в общем, просто симпатичная девушка, превратилась в первую красавицу на земле. А узнав, что Тамара круглая отличница, совсем сник, красавица превратилась в звезду на небе, до которой ему, наполовину троечнику, никогда не дотянуться. Впрочем, это не мешало ему ревностно следить за ней, и когда известный сердцеед десятиклассник Дюка, уж совсем откровенно стал ухаживать за Тамарой, не особо выискивая причины, подрался с ним и, даже победил, к удовольствию не только Санькиных, но и Дюкиных одноклассников. Слишком уж, сволочной парень.

Помимо всего прочего, невольно стремясь к своему идеалу, Санька до этого не испытывая особой тяги к учебе, неожиданно для всех, да и для себя тоже, стал лучше учиться, и даже закончил девятый класс без троек. «За ум взялся!»– Хвалилась мать своей сестре Зине.

В конце мая, когда по вечерам стало совсем тепло, молодежь начала собираться на лавочке, или как на местном наречии, на «сабантуй», неожиданно для Саньки, в один из вечеров, вместе с соседкой Юлькой Борисовой, пришла Тамара. Основным развлечением, конечно, было пение под гитару. Санька давно хотел научиться играть, а как увидел на сабантуе Тамару, вообще, можно сказать загорелся.

Убрав от греха инструмент, Санька пошел к своему, с раннего детства другу Олегу Ишаеву, живущему на соседней улице. Подойдя к калитке, он увидел ковыряющуюся в цветочной клумбе тетю Валю, мать Олега.

– Здрасте, теть Валь,– открыв калитку, поздоровался Санька,– Олег дома?

– А, явился, паршивец! Вы на кой черт Матвею банку привязали, а? В дурку меня хотите?!

Санька, уже было собравшийся войти, притормозил. В общем-то, добрая тетя Валя имела отвратительную привычку, если что не по ней, в сердцах хватать сетку, и как казак нагайкой хлестать всех кого ни попади, не разбирая, свой ли сын, или кто из его друзей, всех кто под руку попадет.

– Мало того, что перепугал в усмерть, так еще три банки расколотил, трехлитровых! Кто мне теперь их даст, а? И так солить не в чем, каждый год побираюсь!

– Так мы его на столе поймали!– начал оправдываться Санька.

– И че?! Давай вам привяжу чего-нибудь, куда следует! Вымахали, а ума! У кота больше!– Тетя Валя сердито склонилась к клумбе, -че встал, заходи, в подполье он, стекло собирает.

А случилось вот что. Далеко за полночь, возвращаясь с улицы, друзья решили поужинать у Олега. У них летом вся кухонная утварь переносилась на веранду, там же ставилась небольшая электропечь, там и варили, там и питались, своего рода летняя кухня.

Так вот, зашли, включают свет, а на столе кот по кличке Матвей,( названный в честь персонажа Боярского из Новогодней сказки, кота Матвея), нагло, не обращая никакого внимания на вошедших, дожирал из открытой консервной банки кильку в томатном соусе.

– Не, ты смотри, а! -В праведном гневе Олег схватил за холку кота,– Матвей, ты оборзел!? Вот че с тобой сделать…? Лев, че ему, козлу сделать?

Наказание придумали быстро; к животу преступника привязали пустую уже банку, и, пустили на волю, почему-то решив, что кот рванет на улицу. Но испытав многое, в прямом смысле этого слова, на собственной шкуре, Матвей усвоил, самое безопасное для него место, подполье. Поэтому, брям, брям, через приоткрытую в дом дверь и шасть, через специально оставленное для кошек отверстие в полу, погремел, и затих. Друзья;– «Кыс- кыс,– тишина, затаился,– Ну и черт с тобой, сиди!» А под утро кот решил выбраться, со всего маху банкой в половицу бац, и кубарем вниз, уже на другие банки, стеклянные! И давай метаться, с перепугу, бардака и шуму!

С опаской косясь на тетю Валю, Санька юркнул в дом.

– Олесь, ты где?– Подполье было закрыто.

– Здесь я, заходи Лева.

Санька прошел в комнату Олега и его сестры, Лены.

– Вторую пленку зажевал, скотина,– пожаловался парень, поднимая голову от разобранного магнитофона,– Щас, сделаю, причину кажись, нашел.

Санька, убедившись, что Лены дома нет, сел на ее кровать.

–Че, Матвей мать напугал?

–Но, козел! Не только мать, и меня, и Ленуху, грохот был…-Олег прикусив губу, чего-то наощуп ладил пальцами в разобранной утробе магнитофона,– фу, попал, щас попробуем, включи розетку.

Санька воткнул вилку в розетку. Олег надавил клавишу, комната наполнилась ритмичной музыкой популярной группы Бонни-м.

– Ну вот, работает,– Олег удовлетворенно выдохнул,– Ленуха, с перепугу руку об стол зашибла. Одному бате по фигу, как дрых, так и дрых, он вчера с рейса.

Отец Олега работал водителем-дальнобойщиком.

–Пошли купаться, – предложил Санька, – погода классная.

– Пойдем, Игашу прихватим?– Игаша ,это Игорь Инюшин , троюродный брат Олега.

– Ага.

Выйдя во двор, друзья направились к калитке.

– Куды это а, живодеры?– Тетя Валя оторвалась от клумбы.

– На речку, а че?– Не сбавляя шага ответил Олег.

– Да ни че, ты в подполе убрал?

– Убрал, убрал!– Уже с улицы крикнул матери, и негромко Саньке;– прикинь, в семь утра подняла! Лезь убирай, лезь убирай! Как будто потом нельзя! Достала!

– Ты че там бубнишь? Смотри, а то ведь точно достану!– Показала превосходный слух тетя Валя.

Удивленно переглянувшись, друзья прибавили ходу.

2

Вечером, с трудом управившись с непокорными, длинными, по последней моде волосами, и прихватив гитару, Санька пошел на сабантуй. Деревенская молодежь

собиралась у дома многодетной семьи Сулагиных, где под окнами стояла длинная лавочка, и тут же рядом у забора лежали бревна, невесть сколько лет назад привезенные старшим Сулагиным на постройку новой бани. Сколько Санька себя помнил, столько они и лежали. Похоже, хозяина больше интересовал вопрос воспроизводства, восемь симпатичных разного пола и возраста потомков, уже было, и как сказала всезнающая Юлька, к Новому году ожидался девятый. Не до бани.

Гитаристов было двое; Лешка ( Леший) Остроумов, и Женька Усольцев. У Лешего гитара была, Женька же безалаберно доверил себя и инструмент новоиспеченной мотоциклистке Светке Колмогоровой, которая неделями полторы ранее, угнала у изрядно выпившего брата Сергея мотоцикл. Ну а куда ехать-то? На сабантуй конечно! По дороге и подобрала Женьку. Непонятно чем думала, и куда смотрела, но препятствием на пути стали те самые пресловутые бревна. Врезалась прилично, у мотоцикла переднее колесо всмятку, себе сильнейший ушиб ноги, Женька лишился гитары и очков. На разборе причины аварии с братом, долдонила одно; «Вчера этих бревен не было!» И никакие доводы и доказательства на девицу не действовали;– «не было бревен!» Брат, надорвал горло, предварительно закрыв разбитую технику в гараж, и надежно запрятав ключи, ушел в запой.

Если гитариста два, значит и гитары нужно две, тем более, что Леха и Женька играли в паре, Леха соло, Женька ритм, получалось здорово, вот Санька и приносил свою. Пели не только дворовые романсы, пели и современные песни, и старые, даже взрослые приходили послушать.

Передав гитару Женьке, Санька осмотрелся, Тамары еще не было. «Может, придет еще»– с надеждой подумал он. Но вскоре начало смеркаться, вечер плавно переходил в ночь, девушки не было.

– Юль, а где Томка?– Поинтересовалась Светка, -Вы вроде вместе всегда приходите?

– Так они с матерью в Казахстан уехали, они ведь там до нас жили.

– Как уехали, совсем, что ли?– Удивилась Светка.

– Не знаю, вроде нет. Томка ведь ничего никогда не говорит, утром смотрю, машина у них возле дома стоит. И Томка с чемоданом, грустная какая-то. Спрашиваю куда это, на родину отвечает, потом мать вышла, сели и уехали. У них в Казахстане отец живет, вроде к нему и поехали.

– Понятно,– Светка привычным кивком головы скинула с глаз челку,– а Серега колесо купил…

Ошарашенный такой новостью, Санька дальше уже ничего не слышал. Потерянно глядя застывшим взором в одну точку, он пытался хоть как-то собраться, хоть немного унять боль, еще более тяжкую своей неожиданностью. Сжавшись в комок, с трудом сдерживал стон готовый вот-вот вырваться наружу, и не смог.

– Ты чего?– Олег удивленно посмотрел на друга.

– Ничего,– сдавленно ответил парень,– ногу отсидел.

Юность прекрасна, и трагична своей новизной. Пройдут годы и, как-то заглядывая в прошлое, начинаешь по новому оценивать те или иные поступки, начинаешь снисходительно относиться к пережитым на заре жизни несчастьям и страданиям, многое прощаешь себе и тем, кто был рядом. Но именно в юности, когда все чувства наиболее свежи и обостренны, все воспринимается гораздо глубже, ярче, сильнее, чем когда-либо. И в первую очередь любовь. «Пусть не полюбится тому, кто искренне любить предрасположен».– Сказал поэт. Санька полюбил. Глубокое, настоящее чувство поселилось в этой, еще совсем неокрепшей душе юноши, и такая страшная беда, любимая не рядом, и может быть никогда уже не будет. «Не будет?!»– Не в силах больше терпеть, ничего не делая, он уже не мог. Инстинктивно чувствуя, что хоть как-то приглушить страдания может только какое-нибудь занятие.

– Леший!– Громче чем надо позвал Санька.

– Ну,– Леха удивленно поднял голову от гитары.

– Сыграй Зореньку.

Леха кивнув, снова склонился к гитаре. Музыкант от бога, не имея никакого музыкального образования, он мог мгновенно, полагаясь только на свой слух, исполнить любую мелодию, которую когда-либо слышал. Леший заиграл соло, секундами позже ритмом вступил Женька.

– Часто сижу я и думаю, как мне тебя называть,– чуть ли не насилуя себя, бесцветным голосом запел парень,– нежную скромную милую, как мне тебя величать…

И вдруг он отчетливо, ясно увидел свою любимую, стоявшую у окна, в коридоре купейного вагона,– я назову тебя звездочкой,– уже только к ней обратился он,-«звездочка моя, Томочка» – только ты ярче свети.

– Я назову тебя зоренькой,– волшебным способом, во время рассвета, девушка оказалась на высоком берегу реки, неотрывно смотрящую на горизонт, где вот-вот должно показаться солнце. «Ты только вернись, Томочка. Как же так? Как без тебя? Вернись. Звездочка моя , солнышко, реченька, мне без тебя никак, ты для меня все, ты моя,– вселенная. Ты моя,-вселенная!

Закончились слова песни, но Леший, затронутый за живое Санькиным пением, продолжал играть, и, получилось так, что песня не закончилась, а медленно растворилась в темноте. Как растворяются в ночи огни уходящего поезда.

– Классно!– Светка протяжно вздохнула,– Лева, мне аж как-то не по себе, даже плакать захотелось.

– А я слушала, и хотелось, чтобы песня никогда не кончалась! – Искренне отозвалась Юлька, – и чего Томка уехала, у нас так хорошо.

– Я тоже про Томку вспомнила,– Светка хлопнула комара,– че, к чему? Лев, спой еще.

– Мне сегодня пораньше домой надо,– соврал Санька,– Жень, гитару завтра заберу.

3

Потянулись мучительные дни ожидания. Почему-то решив, что Тамара вернется либо через две недели, либо не вернется совсем, Санька с нетерпением и ждал окончания срока, и в то же время боялся его, « А если не приедет?» Осунулся, похудел.

– Саш, ты не заболел ли?– Мать с тревогой ощупала лоб сына,– Что с тобой?

– Да нормально все.– Отмахивался Санька, и поспешно уходил, не желая ни говорить, ни слушать.

Всерьез озабоченная резкой переменой сына, и никак не найдя причины, по привычке накинулась на мужа:– Запретил ребенку играть, он и сохнет!

– Ребенок уже отца перерос,– огрызался тот,– кто ему запрещал, пусть играет. Ты же сама орала!

– Так вот.– Со вздохом женщина признала и свое участие в травле ребенка.

Бесцельно слоняясь по деревне, Санька по несколько раз в день проходил мимо домика, в котором жила Тамара, тупо глядел на навесной замок, висевший в дверных петлях, потом тащился к реке, где уединившись в кустарнике на берегу, смотрел на воду. Почему-то именно в этом насиженном месте ему было как-то легче. Этот уютный закуток Санька нечаянно нашел еще в детстве, когда играли в «индейцев» с пацанами, ( то, что Светка девченка, как-то не совсем воспринималось), и он выискивая место для засады на «бледнолицих» нечаянно набрел на эту мизерную полянку треугольной формы, одной стороной обрывающуюся высоким берегом, две же другие составлял густой кустарник смородины, до того густой, что даже воздух полнился ароматом ягоды. С обрыва открывалась панорама на противоположный берег, где на затопляемом весенним разливом лугу, паслось колхозное стадо, и там же находилась летняя дойка. В ожидании соперников по игре, Санька от нечего делать последил за медленно передвигающимся по поляне стадом, за неспешным течением воды в реке, затем заинтересовался, как ползет гусеница по ветке смородины, и ему вдруг стало интересно, куда она ползет, зачем ползет? Следя за ее маршрутом, он увидел еще какую-то букашку, тоже куда-то спешащую, потом еще, и еще, и еще. – «Да тут целое поселение,– как их тут много! Раз, два ,три, не сосчитать!» Встав на карачки, приникнув к траве головой стал пристально осматривать каждую травинку, каждый сантиметр земли, и в изумлении прошептал,-« ни фига себе, тут не поселение, тут целый город! И все живут, все живые!» Созерцая, он вдруг почувствовал какую-то тонкую, но все-же связь между собой, и обитателями полянки, как после первого общения, с ранее незнакомым, но вызывавшим симпатию

новым человеком.

В то лето Санька еще не раз посещал укромное местечко, всегда осторожно ступая, чтобы нечаянно не навредить своим новым, как он считал, приятелям. И никому не показывал, опасаясь насмешек, и еще непонятно из-за чего, этой полянки. Даже Олегу. Потом, как-то забылось.

И вот теперь, переживая свою первую беду, он бесцельно послонявшись по селу, по вечерам уединялся на своей полянке. Взяв честное слово с Женьки, что с гитарой, он будет передвигаться только пешком, передал инструмент, и перестал ходить на сабантуй. Дождавшись темноты, покидал свое пристанище и, тащился к Тамариному дому, где затаившись у забора, высиживал, чуть ли не до рассвета, тупо уставившись в темные окна опустевшего домика.

– Лев, у тебя глисты?– поинтересовался Олег у бесцельно забредшего к нему друга.

– Почему глисты, какие глисты?– Отупевший от переживаний, Санька даже не понял шутки.

– А че ты, носишься по деревне, как будто у тебя в нехорошем месте горит? Гы-гы.– Ехидно осклабился Олег.

– Да ты сам глист! В обмотках!– Накопленное за эти дни напряжение, искало выхода,– по морде хочешь? Падла!

– Ладно, ладно, я ж пошутил. Че ты?– Олег примирительно тронул друга и, вдруг,– на днях Томка приедет.

– Приедет!? Откуда знаешь? Кто сказал?– Санька недоверчиво и, в то же время с надеждой впился глазами в друга, и хоть как-то стараясь сохранить независимость, пробормотал,– при чем здесь Томка?

– Лев, ты как пацан. Думаешь, я не вижу? Не переживай она приедет.

– Откуда знаешь?– повторил вопрос Санька.

– Тетя Люба сказала, у ее матери через два дня отпуск кончается,– тетя Люба, это родная тетя Олега,– они же вместе работают.

– Ты че скотина, раньше молчал!?

– А ты спрашивал?

– Пошли на речку!– Без перехода воскликнул Санька. У парня было чувство, словно с него только что сняли тяжеленный тулуп, непонятно зачем напяленный на тело в жаркую погоду.

–Пошли, че орать-то?– Олег с притворным вниманием осмотрел друга.– Нет, у тебя точно глисты.

– Отвали.

В тот же вечер, прекратив свое отшельничество, Санька пришел на сабантуй.

– О Ле-е-ва, здорово!– Вспорхнула с бревен шустрая Светка.– Олесь сказал, что ты болел.

– Я?-Санька недобро покосился на Олега.

– Говорит, что ты у тебя с головой что-то.

– А, ну да,– облегченно вздохнул Санька,-в школе переутомился и, вот запоздалый кризис. Очень опасно!

– Да ты че? Надо мамке сказать.– С учебой у Светки никак не ладилось. Господь наградил девицу такой кипучей энергией, что только к восьмому классу, она перестала как бешеная, носиться по коридорам школы, сметая всех на своем пути, на равных драться с пацанами, с ними же, играть в чику на деньги , лазить по чужим огородам, вытворять многое-многое другое, не присущее для девочек. Ничем не примечательная, вечно исцарапанная, с ципками на руках и ногах, голенастая и худая как палка бестия, как–то быстро и незаметно, превратилась в очень привлекательную, высокую, стройную девушку. Толстая коса, которая всегда мешала Светке жить, распустилась, преобразившись в роскошную, волнистую гриву темно-каштанового цвета. Маленький аккуратный носик обманчиво придавал лицу кроткое, чуть ли не ангельское выражение. И лишь глаза, ярко-зеленые глаза, нахально и задиристо смотревшие на белый свет, оставались прежними, как в детстве.

В этом году Светка закончила школу, и готовилась поступать в строительный техникум.

– Достала уже,– обидчиво продолжала Светка,– с утра до ночи, учи, учи. Вот я ей и скажу, что Лева учил, учил и, рехнулся.

– Да я, вроде не рехнулся.

– А я скажу, рехнулся! Вы же, далеко живете, пока-а-а дойдет.– Светка плавно вытянула руку, показывая, как бесконечно это «пока- а-а». Невольно проследив взглядом за движением ее руки, Санька замер… В наступивших сумерках виделся силуэт идущей девушки. Эту походку, за год тайного слежения, он изучил до каждого, можно сказать, неуловимого, и только ей присущего движения. « Приехала!

В эти мгновения, для парня мир сосредоточился только в ней, и он свято уверил, что если и есть богини, то они все одеты в спортивные костюмы голубого цвета. И счастье, счастье! Даже только от того, что он может ее видеть, казалось сделало его невесомым, и что он не на земле, а где-то там, непонятно где.

– Томка-а-а!– Дикий рев Светки вернул парня на землю,– Томка! Вернулась! Ку-у-рица!

Налетев на подходившую девушку, начала трясти, обнимать, гнуть влево, вправо, при этом визжала так, что привыкшая к шуму, чета Сулагиних удивленно прильнули к окошку.

– Помогите,– полушутя, полувсерьез воскликнула Тамара,– Она меня убьет!

– Ой, ой, барышня кисейная, убью ее,– чуть ли не на себе Светка потащила еще не пришедшую в себя Тамару к бревнам,– а вообще я сильная, да Лев?

– Кто бы спорил,– не отрывая глаз от Тамары, ответил Санька и от волнения, хрипло пробубнил,– привет Том.

– Здравствуй,– смущенно улыбнувшись, ответила девушка, и быстро повернулась к сидящей на лавочке и бревнах компании,– привет всем, как я по вам соскучилась!

– Привет Том, привет, привет,– загалдели все разом в ответ. Несмотря на то, что Тамара вела себя сдержанно и, даже как-то не то чтоб отчужденно, скорее настороженно, ее не только уважали, но и любили.

– У нас сегодня день открытых дверей,– горласто влезла Светка,– и Томка приехала, и у Левы шарики в голове на место встали, тоже пришел.

– Ты че городишь!– Аж задохнулся Санька,– паразитка!

– Че паразитка то, ты ж сам говорил!

– Саш, у тебя что-то случилось?– спросила Тамара.

– Да нормально все,– и стараясь сменить тему,– как съездила?

– Хорошо, только жара, обгорела даже, нос и то шелушится, видишь?– Девушка вплотную приблизилась лицом к Саньке. Почувствовав ее близость, парень невероятным усилием воли сдержался, чтоб не схватить ее, обнять, прижать к себе, и не выпускать, никогда не выпускать.

– Том, иди садись,– Олег бесцеремонно растолкал рядом сидящих,– иди Том, Лев и ты садись, места обоим хватит.– Взяв девушку за руку, усадил рядом с собой. Благодарно взглянув на друга, Санька втиснулся между Тамарой и Лешим. «Гриф отломишь, бычара!»– Злобно прошипел музыкант. – Будем Тому охранять ее у нас не отнять! Я поэт, да Том?– Похвалился каламбуром Олег.

– Конечно, ты поэт, а Саша охранник, да Саш?– Спросила Тамара, вкладывая в вопрос какой-то затаенный смысл.

В ответ Санька пробуробил чего-то, даже сам не понял чего. Вечеринка потекла привычным распорядком, точнее беспорядком. Пели, смеялись, парни задирали девчат, девчата в ответ отвешивали порой не совсем шутливые оплеухи, все как обычно. И только для Саньки все было по новому. Когда совсем стемнело, он осторожно приобнял Тамару за плечи, и замер, ожидая ее реакции. Девушка на секунду слегка напряглась, но руки не сбросила. Так и просидели весь вечер.

– Том, можно я с тобой пойду.– осмелел Санька.

– Куда?-

– Ну, к тебе домой.

– Вот мама обрадуется!

– Да нет,– смешался парень,– я это, проводить.

– Проводить, можно.– Девушка улыбнулась, наблюдая, как по физиономии парня расплылась придурковатая улыбка,– пойдем, мне уже пора.

Всю дорогу шли молча. У самой калитки, девушка вдруг резко повернувшись, спросила;– Саш, а зачем ты возле нашего дома по ночам сидел?

– Я?– Застигнутый врасплох Санька, несколько секунд стоял разинув рот,– с чего ты взяла?

– Баба Катя сказала,– Тамара кивнула в сторону дома через дорогу.

–Вот старая!– Хмыкнул Санька,– напридумает тоже.

– Ты ей спать не давал.

– Да врет она! Я тихо сидел!.. О, черт!– Спохватился парень,– «Сам себя сдал, придурок!»

– Вот именно, тихо, она думала, ты к нам в дом залезть хочешь.

– В до-о–м?! Зачем?

– Обворовать наверное.

– Вас обворовать! Я?! Ну карга старая!– В данный момент ему казалось, баба Катя самый ничтожный человек на земле, для которого нет ничего святого,– обворовать, надо же!

– Так ты не ответил.

– Че не ответил?

– Сидел, спрашиваю, зачем?– Санька почти физически ощущал на себе упорный взгляд девушки. Он не понимал, зачем ей это, но чувствовал, не ответить нельзя.

– Я боялся, ты не вернешься.– сказав правду, он почувствовал облегчение, уже оттого, что юлить больше не надо.

– С чего ты решил, что я не вернусь?

– Юлька говорила.– Санька начал припоминать вечер двухнедельной давности, – или не говорила?

– Ты у меня спрашиваешь?

– Не-е-т.

«Че я тупой то такой,– мелькало в голове парня, -ну, че я тупой-то!»

– Ладно Саш, иди,– Тамара открыла калитку,– мама наверное волнуется.

– Том, а ты завтра придешь?

– Приду.

4

Фаине Андреевне не спалось, известие соседки бабы Кати встревожило женщину. Версию о домушном воришке женщина отвергла сразу, воровать особо не чего. А что у дочери появился поклонник, причем настойчивый, все-таки две недели, как-то взбудоражило, стало неспокойно на душе.

До безумия любя свою дочь, только в ней сосредоточив весь смысл своей жизни, женщина, тем не менее, очень осторожно относилась к воспитанию ребенка, стараясь насколько возможно меньше вмешиваться в личную жизнь дочки, всегда терпеливо ожидая, когда девочка сама захочет поделиться теми или иными своими радостями, проблемами. Тамара практически не сталкивалась с категорическими запретами и отказами, в крайнем случае, общее компромиссное решение после разговора на равных. И лишь однажды, когда после травмы позвоночника врачи серьезно посоветовали, чтобы девочка прекратила заниматься художественной гимнастикой, мать приняла их сторону, не смотря на то, что это был просто совет, и девочке пророчили блестящее будущее гимнастки.

В свои неполные четырнадцать лет Тамара стала кандидатом в мастера спорта, а впереди целая вечность, даже по спортивным меркам и, на тебе! Из-за пустяковой, как ей казалось, травмы все бросить? Впервые Фаина Андреевна ощутила обратную сторону своего воспитания. Привыкшая с раннего детства все решать за себя сама, девочка восприняла этот запрет как предательство со стороны самого близкого человека, от которого никак не ожидала, мамы. Тамара замкнулась, тихонько забившись в свой уголок у окна, днями смотрела на облетевший тополь и, такое совсем не детское выражение обреченности и равнодушия было в этом взоре что, матери стало страшно, реально страшно,– «как птичка в клетке».

_- Доченька, родная моя, давай поговорим, ну, пожалуйста, я прошу тебя,– женщина попыталась обнять девочку, но чувствуя, как та напряженно сжалась, поспешно убрала руку,– понимаешь, спорт не самое важное в жизни, не самое.

– А что важное?– Даже не взглянув на мать, спросила девочка.

– Для меня ты. Я не могу допустить, чтоб ты стала инвалидом, пожалуйста, пойми.

–Мама, а ведь это ты привела меня, ты сама!– Дети порой сами того не ведая бывают жестоки, – может ты забыла?

Так или иначе, но девочка была права. Когда дочери исполнилось шесть лет, видя врожденную гибкость и музыкальность дочери, Фаина Андреевна сводила ее на соревнования по художественной гимнастике среди детей, проходившие в городе каждый год осенью, с умыслом, если дочурке понравится, предложить позаниматься, уж очень нравился ей этот вид спорта. Тамаре понравилось, и она с радостью согласилась на предложение.

– Тогда тебе надо было, а теперь, когда стало не надо, запретила.

– Тамара, что ж ты говоришь такое! Мне надо? Ты ведь сама захотела!– Обида шевельнулась в душе матери. Но и доля правды была в упреке девочки, в честолюбивых мечтах Фаина Андреевна видела свою дочь мировой знаменитостью, именно как спортсменку.

– Вот, я и сейчас хочу, очень хочу, а ты запретила! Никто другой, а ты! Мама понимаешь, ты! Я считала тебя самой лучшей, даже лучше Марины Павловны, а ты! Ты!…

– Тамара,– только и смогла промолвить женщина. Ее, родную мать, сравнивают с чужой женщиной, пусть даже тренером! И дочка считает ее главной, даже единственной виновной в этой беде! И такое отчаяние охватило женщину что, низко опустив голову, чтобы спрятать навернувшиеся слезы, медленно пошла к выходу из комнаты, и, как последний, безжалостный толчок в спину, фраза, – «меня на Союз брали».

Закрыв дверь в спальную, женщина в бессилии опустилась на кровать.– «Что делать, что же делать?– мучительно спрашивала себя,– скорей бы Сергей пришел, может придумает что». Слегка успокоившись, стала ждать. Муж пришел пьяный.

Мрачные воспоминания Фаины Андреевны, прервал звук открываемой двери. Осторожно, стараясь не шуметь, Тамара проскользнула в свою комнатку, быстренько

переоделась в ночную сорочку зябко поводя плечами, собралась лечь в кровать.

– Тома, ты бы поела,– окликнула мать,– с дороги не кушала.

– Ой мам, я тебя разбудила?– частыми шажками, Тамара вбежала в небольшой зал, служивший и спальной матери, юркнула под одеяло. Немного покрутившись, устраиваясь поудобней уткнулась носом в шею матери, и затихла. «Как в детстве,»– мелькнуло у женщины, и счастливо улыбаясь, обняла дочь, -роднулька моя.

– Я тебя разбудила?

– Нет, мне не спалось. – Выдержав небольшую паузу спросила;– Ты с охраной?

Тамара еще плотнее прижалась к матери.

– И кто он?

– Мой одноклассник, Одинцов.

– Он тебе нравится?

– Мам, ты меня не спрашивай пока, ладно?

– Хорошо дочь. Может, поешь?

– Не хочу,– Тамара медленно поднялась с дивана,– пойду спать, спокойной ночи мам, я тебя очень люблю.

– Спокойной ночи дочура, я тебя тоже очень люблю.

Чмокнув мать в щеку, девушка ушла.

«Слава богу, оттаяла дочка,– то чего больше всего боялась Фаина Андреевна, миновало, Тамара, как и ранее, еще до тех мрачных дней, стала доверительно относиться к матери, делиться своими радостями и неприятностями, как с самым близким человеком, мать это чувствовала,– «эх Сергей, Сергей, все променял на водку».

5

Проводив свою избранницу, Санька, счастливый и окрыленный, подался домой самой дальней дорогой, минуя проулок, соединяющий его улицу с улицей, где жила Тамара. Зайдя в дом, первым делом врезался в детскую коляску, стоявшую на веранде, вообще-то в стороне от прохода. « А черт, откуда взялась?– потирая ушибленную ногу, недобро помянул старшую сестру, решившую заночевать у родителей, – Вечно эта Танька все на дороге бросает, поди, еще и в моей комнате спит, а я жрать хочу!»– Вход в детскую, так по привычке называли комнату где раньше жили Санька с двумя старшими сестрами, был с кухни, дверей конечно не было, только шторы.

Стараясь не шуметь, и не включая света, начал искать чем утолить голод, непонятно зачем полез в шкаф где стояла посуда, чем-то брякнул, шепотом помянул черта, вспомнил про холодильник, вытащил тарелку с котлетами,-« хлеб-то где?», опять полез в шкаф.

– Ты чего гремишь там?– Неожиданно раздался голос сестры.

– Тань, ты не бойся, это я.

– Да ты что?! С роду бы не догадалась, чего гремишь, спрашиваю, Ленку разбудишь.– Ленка, двухлетняя дочка Татьяны.

– Хлеб ищу.

– На столе в хлебнице.

– Точно!– Санька рванул к столу, зацепил табуретку, и вместе с ней с грохотом повалился на пол,-черт!

– Ой придурок!– Сестра встала с кровати, следом мячиком вскочила и Ленка.

– Мама, это глоза?– Девочка боялась грозы.

– Хуже доча, дядюшка жрать захотел!– Сразу успокоившись, малышка заснула,– свет включи, а то всю кухню разнесешь.