Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!

– Это уж как она сама захочет.

– Лады. Тогда – до побачення…

По-прежнему страхуясь от «всеволновой» пеленгации с последующим немедленным ударом по вычисленному местоположению боевыми медузами (хватит, один раз уже взглянули «глаза в глаза»^[20]) или чем-то похуже, Валентин решил действовать по примитивной, но действенной партизанской тактике. Выйти на связь внезапно, из неожиданного места, и тут же сменить дислокацию, быстрее, чем наблюдатели успеют вообще отреагировать на твоё появление в эфире.

Он оставил женщин болтать на интересные для них темы, а сам спустился на нижний двор (участок имел ступенчатую форму и состоял из двух уровней – внизу хоздвор с гаражом и «службами», как эти строения по-прежнему здесь назывались, а наверху – собственно дом и сад для отдохновений). Такая планировка позволила заодно устроить под верхним уровнем солидный железобетонный бункер в сотню квадратных метров площадью, хорошо заглублённый в гору. Как Лихарев шутил – нужно же где-то лопаты хранить.

Возле гаража велел, входя в роль барина, уже освоившемуся на новом месте Варягу приготовить машину к не слишком долгой поездке, то есть припасов и запас бензина не брать, но оружием озаботиться, и показал, где хранится его арсенал. Андроид, знакомый с оперативной обстановкой на КМВ, полномасштабных боевых действий в ближайшее время не предполагавшей, кроме двух револьверов «Смит-Вессон» выбрал короткие, издалека смахивающие на обрезы гладкоствольные «Снайдеры» десятого калибра с подствольными магазинами на пять патронов. Обычному человеку такое ружьё почти ни к чему, охотиться из него – только на гризли или пещерного медведя, причём из засады, да и не каждый стрелок его вообще в руках удержит при выстреле^[21]. Как шутили знатоки и ценители, «стрелять из этого ружья может только тот, кто хорошо освоил заднее сальто».

Но у Лихарева силы было побольше, чем у чемпиона мира по штанге, при весьма аккуратной спортивной фигуре скорее теннисиста или фехтовальщика, чем тяжелоатлета, и отдачу он переносил легко, а роботу вообще без разницы – он мог бы и из ПТРС^[22], как из обычной винтовки, стоя стрелять.

Зато на дистанции до полусотни метров «Снайдер» по эффективности, убойности и психологическому воздействию превосходил любое ручное огнестрельное оружие. Если стрелять экспансивной пулей, а ещё лучше – полукартечью. Типичная «окопная метла» по терминологии Первой мировой войны.

Баяну он приказал за время своего отсутствия приготовить на себя и «товарищей» полные комплекты всех нужных документов, включая всякие рекомендательные письма от прежних хозяев, квалификационные удостоверения по самому широкому спектру профессий и тому подобное. Нужное оборудование в мастерской Валентина имелось. Новые имена и фамилии для всей команды он назвал почти не задумываясь. Баян – Борис Абрамович Годунов. Варяг – Василий Иванович Шуйский. Диана пусть так и остаётся – Диана Петровна Лесная. Очень остроумно и изящно получилось.

Выехали на обычном для этих мест полноприводном и чрезвычайно проходимом, на уровне лёгкого гусеничного транспортёра, «Тереке» производства Владикавказского завода для нужд горно-егерских войск и просто охотников, рыболовов и любителей экстремальных кроссов по сильно пересечённой местности.

Через час по грунтовкам и накатанным горными мотоциклистами тропам заехали в такую глушь, что случайный человек «из столиц» и не поверил бы, что совсем рядом – фешенебельные курорты мирового уровня. Горный Алтай какой-то, да и только.

Остановились. Валентин сел на подножку, закурил и велел Шуйскому просканировать окрестности на предмет наличия стандартных и нестандартных излучений – электромагнитных и любых других, доступных его органам восприятия. Смысла во всех этих предосторожностях вроде бы и не было, сам Лихарев и все остальные контактёры с неведомым знали, что защититься от бесчисленных порождений Гиперсети просто невозможно. Куда ты денешься, скажем, от специально для тебя созданной Ловушкой псевдореальности? Или отмены закона причинности? Наконец, от так называемой выдирки, когда объект извлекается из реальности так, что и малейшего рубца на ткани континуума не остаётся, и какой-либо памяти об этом человеке ни в человеческих мозгах, ни в иных носителях информации.

Но тем не менее никакими доступными мерами безопасности «братья» предпочитали не пренебрегать. Пусть нам неизвестен, к примеру, возбудитель рака, но это же не повод позволять кусать себя переносчикам малярии или риккетсиозов.

Всё вокруг в радиусе двух десятков километров было в пределах нормы. Даже никаких работающих электроприборов не фиксировалось. Тогда Валентин настроил свой блок-универсал для прямой телефонной связи с «Валгаллой». Сигнал причудливым образом через атмосферу, до ближайшего телефонного узла, потом по проводам прошёл в здешний Петроград (второй раз Лихарев не хотел даже таким образом фиксироваться в памяти Московской АТС) и уже оттуда через какие-то эфирные слои и временной барьер – на одну из мощных длинноволновых радиостанции Югороссии. Только с её антенн вызов достиг находящегося в Атлантическом океане несколько ниже экватора парохода.

Если подобный путь кто-то в состоянии отследить, тогда Валентин без возражений сдаст свой, условно говоря, диплом аггрианского координатора аж второго ранга. По крайней мере, за всю его предыдущую деятельность подобного не случалось, а методики разрабатывал и внедрял он сам, наделённый, в отличие от прочих аггрианских агентов, весьма приличными способностями изобретателя-рационализатора. А также моделиста-конструктора. Вполне мог бы публиковаться в советских журналах с этими названиями.

Ответил Воронцов, поначалу вообразивший, что кто-то научился в этом мире выходить на микрофонную связь с длинноволновых станций на коротковолновый приёмник. И был несколько удивлён, когда Лихарев назвал себя и объяснил, откуда и как говорит.

– Что это у тебя за фокусы? Раньше я о таком даже и не слышал.

– Ну и слава богу. У всех должны быть свои маленькие секреты. Можешь меня прямо сейчас отсюда выдернуть, с минимальным расходом времени, энергии и колебания эфира? На две секунды приоткрой дырочку, чтобы я быстренько, бочком проскользнул.

– Да сделаю, не вопрос. Минут пять подожди, я специалиста вызову и проинструктирую. С места не сходи…

Валентин закурил вторую папиросу и успел дать наставления Варягу – сидеть возле машины, с посторонними людьми здешней реальности, буде такие случайно появятся, вести себя дружелюбно, но отстранённо, в общем – по обстоятельствам. Если он не вернётся через… – Лихарев посмотрел на часы, – через пять часов, ехать домой и сообщить хозяйке, что непредвиденные обстоятельства потребовали его отлучки в безопасное, но отдалённое место. На неопределённый срок. Так уже бывало, она поймёт, тем более там с ней сейчас госпожа Ляхова. Служить госпоже Елене, как самому «хозяину», поддерживать постоянный контакт с Ляховой, Любченко и их оставшимися роботами. Вот пока и всё.

– Готово, – услышал он голос Воронцова из динамика блок-универсала. Впрочем, называть это динамиком не было никаких оснований. Деталь внутри портсигара, размером чуть больше макового зёрнышка, воспроизводила звук качественнее любого земного устройства. Но совсем уже необъяснимо было то, что при необходимости звуковая волна могла как бы «останавливаться» или «рассеиваться» точно на заданном расстоянии, будто упираясь в звукопоглощающую стену, и стоящий буквально в двух шагах человек не слышал ничего, в то время как владелец хоть вагнеровской оперой наслаждался.

Ещё через секунду прямо перед Лихаревым сиреневая рамка обозначила проход, не превышающий размерами горловину лодочного люка между отсеками. Валентин с ловкостью старого подводника скользнул в него, и переход тут же закрылся, как ничего и не было, даже без обычного, сопровождающего перенос массы хлопка, настолько чётко робот-оператор всё настроил.

– Ну, с прибытием, камрад, – сказал Дмитрий, потягивая руку для пожатия. – Кто это тебя там так напугал?

– Вы же и напугали, кто ещё? – усмехнулся Лихарев, с удовольствием и интересом осматриваясь. Ему ещё не приходилось бывать на знаменитом, а также и пресловутом пароходе, тёзке планеты Валгалла-Таорэра, о котором был много наслышан.

Впрочем, именно здесь, в отсеке поста управления главной, самой мощной и технически совершенной установкой совмещения пространства-времени, смотреть было особенно не на что. Стальные, выкрашенные шаровой краской стены, несколько панелей управления почти обычного вида, четыре небольших экрана, как у старых чёрно-белых телевизоров, и один громадный, во всю глухую переборку, в выключенном виде зеленовато-серый. Если бы не он, помещение можно было принять за гидроакустический или радиолокационный пост. Тем более два оператора, один с погонами царского старшего лейтенанта, второй – кондуктóра^[23] на одинаковых синих рубашках с короткими рукавами, сидевшие за пультами управления, дополняли картину до полного реализма.

Сам же Воронцов, как всегда «вне строя», был в лёгких светло-голубых брюках и белой рубашке. Вместо адмиральских погон на углах воротника по паре маленьких золотых двуглавых орлов с алмазно-рубиново-эмалевыми коронами^[24]. Сильно загорелый и совсем не изменившийся с момента последней мимолётной встречи. Валентин между делом позавидовал Дмитрию. Он сам с детства привык носить какую-нибудь форму и сейчас жалел, что лишён такой возможности. «Надо бы походатайствовать, чтобы вернули право хотя бы на прежнее звание», – подумал он. У Сталина он носил любую форму с любыми знаками различия, на своё усмотрение и зависимо от обстановки, но в личном деле значился бригадным комиссаром, что равно как минимум капитану первого ранга, если на флотские чины переводить.

– Пойдём, расскажешь. Послушаю с интересом, – предложил Воронцов, открывая перед гостем стальную дверь, за которой виден был уже не узкий, почти отвесный трап военного корабля, а вполне себе пологий, дубовый, с балясинами и даже ковровой дорожкой, пристойный фешенебельному круизному лайнеру.

Они поднялись на семь маршей, после чего оказались в просторном тамбуре, из которого застеклённые двери вели в сквозной, через всю надстройку коридор кают второго класса и в два сравнительно коротких боковых ответвления, выходящих на верхнюю, она же главная прогулочная, палубу. Широкую и на всю длину двухсотметрового корпуса, от юта до волнолома и брашпилей на баке. По ней можно спокойно совершать почти полукилометровый променад вокруг всей надстройки, по пути подкрепляя силы в многочисленных буфетах и барах, а женщинам – отводя душу в имитирующих московские Верхние торговые ряды или петроградский Пассаж лавках и, по-иностранному выражаясь, бутикáх. Они и здесь имели место, только непонятно, для кого. Скорее – просто для настроения. Или разве редких гостей, вроде тех же валькирий, позабавить. Соответственно, и приказчиков с буфетчиками в них не было, заходи и бери, что надо. Полный коммунизм.

Валентин вдруг подумал, что, если всё с его планом получится, гостей на пароходе может и прибавиться. Весьма и весьма.

Погода за бортом не радовала. Хоть и южные моря, а сильно походило на Северную Атлантику. Туман, мгла, ветер, тот, что у моряков называется «свежий», срывающий пену с гребней волн. И волнение баллов пять, для «Валгаллы» как судна не слишком чувствительное, килевая качка – ещё заметна, а бортовой почти и нет, но штатские пассажиры в таких случаях массово не выходят к ресторанному столу, занимаясь делом совсем противоположным. Но у Лихарева вестибулярный аппарат был в полном порядке, он и двенадцатибалльный шторм на скорлупке вроде колумбовой каравеллы перенёс бы без неприятных последствий.

Моментами со стороны не слишком далёкой, а главное – ни единым клочком земли не отгороженной Антарктиды приносило почти горизонтальные дождевые заряды, звонко ударявшие в зеркальные стёкла и металл надстройки. Мутные струйки, бегущие вниз по окнам и иллюминаторам, невольно заставляли поёживаться. Без штормового облачения на открытые места лучше не выходить, если нет острой необходимости.

– Видишь, погодой не могу побаловать. И обедом на свежем воздухе.

– А мне нравится, – искренне сказал Валентин. – Чем мерзостнее снаружи, тем уютнее в тепле, под крышей и перед панорамным окном. Так что я не в обиде. Есть где посидеть, на буйство стихий любуясь?

– Вот с этим – никаких проблем…

Так же неспешно (лифты по причине непогоды всё равно отключены) они поднялись ещё на две палубы и прошли далеко вперёд, в отсек прямо под ходовым мостиком, где обнаружился уютный – хоть бар, хоть трактир, как угодно назовите – всего на четыре столика и с музыкальным автоматом, стилизованным под конец сороковых годов. Массивным, красного дерева, с пачкой «долгоиграющих» – на полчаса звучания каждая! – виниловых пластинок в застеклённой нише. Найдёшь название мелодии в списке на передней панели, кинешь пять копеек или пять центов, нажмешь кнопку – и наслаждаешься.

Вид через передние окна, прямо по курсу, производил отсюда должное впечатление. Поднявшийся на гребень очередной волны форштевень «Валгаллы» вдруг проваливался вниз, и белые потоки вспененной воды заливали верхнюю палубу далеко за высокий «V»-образный волнолом. Непривычному человеку в такие моменты казалось, что пароход больше вообще не выпрямиться, так и продолжит своё движение вниз и вниз, как подводная лодка, выполняющая маневр «срочное погружение».

А привычному – вполне ничего. В положенное время форштевень поднимается, стряхивая в шпигаты потоки воды и пены, судно всходит до середины корпуса (миделя, попросту говоря) на очередной гребень, будто бы балансирует так секунду-другую и снова соскальзывает, как санки с горки, прямо в глубокую, густо-бутылочного цвета ложбину. На удивление – почти беззвучно. Впрочем, это отсюда так кажется, а если рискнуть пробраться до самого волнолома, впечатление будет совсем другое. И грохот там такой, что от инфразвуковых колебаний внутренности начинают резонировать самым отвратительным образом.

– Красота! – со всей искренностью воскликнул Лихарев, пожалев, что в своё время попал в Пажеский, а не в Морской корпус. Всё могло бы сложиться иначе, и не пришлось бы Сталину прислуживать. Ушёл бы в двадцатом году с флотом в Бизерту, а там нашёл бы себе занятие «на морях и волнах». Не хуже Воронцова мог бы адмиралом стать, разве что не российского, а какого-нибудь другого флота.

– Возьми меня к себе старпомом, – неожиданно предложил он. – Или хоть старшим механиком. Тебе с твоими роботами тоскливо небось… И Наталье Андреевне в лице моей жены компаньонка будет.

– Скажем, ты о моей жизни не совсем верное представление имеешь. От одиночества мы тут особенно не страдаем. А тебе что, на берегу совсем надоело?

– А ты как думаешь? Меня всё же не на рантье учили. Я, по-твоему, зачем с Дайяной в разные авантюры пустился? Исключительно от скуки. Затем же по три раза в год на игорные дома мира набеги совершаю и на сафари в ЮАС и Кению мотаюсь…

– Так наймись к Катранджи в помощники – куда как весело станет. Особенно когда события начнутся. Он, думаю, возражать не станет.

– Я так понял, вы для меня уже работёнку подыскали, судя по сегодняшнему визиту юной дамы…

Два робота-вестовых тем временем споро, с мастерством официантов знаменитейших ресторанов выставили на столик приборы (малый обеденный набор), не спрашивая гостей (всё и так давно известно), принесли закуски – умеренно холодную водку, анчоусы и массу всяких иных морепродуктов, подходящие по сезону и вкусовой гамме овощи.

– А где же супруга? – удивился Валентин. – Желал бы, как говорится, предстать, лично засвидетельствовать и так далее…

– Успеешь ещё. Пока у нас тет-а-тет вроде бы. Давай, приступай, проголодался, наверное…

Что неоднократно отмечали все, кому приходилось пользоваться внепространственными переходами, – при каждом организм странным образом за короткие секунды, не производя никакой видимой работы, терял огромное количество энергии. Будто бы человек с полной солдатской выкладкой пробегал штурмполосу для бойцов спецназа. Внепространство, наверное, силы высасывало. Всего за секунды какие-то. А если чуть подзадержаться?

Вот и сейчас Лихарев, увидев накрытый стол, ощутил едва сдерживаемое желание немедленно начать поглощать белки, жиры и углеводы. В неумеренных количествах. Следует отметить, что гомеостат в данном случае совсем не помогал, скорее наоборот – подталкивал своего владельца к скорейшему пополнению дефицита жизненных сил. А вот в случае массированной потери крови, например, находил способ немедленного её устранения без участия хозяина. Из атмосферного воздуха и солнечного света. Парадоксы, парадоксы, куда от них денешься…

Но и от дворянского воспитания в корпусе тоже никуда не денешься, там юных пажей с восьми лет учили вести себя прилично в любых обстоятельствах, правильно есть, спать в определённой позе и тому подобное. Поэтому Лихарев ни единым жестом, даже мимикой не выдал своих истинных желаний, принялся выпивать и закусывать крайне сдержанно, не торопясь и понемногу.

– И всё же, Дмитрий Сергеевич, ты мне ответь, в чём необходимость столь срочного приставления ко мне охраны? Или – конвоя? В любом случае, стоило ли молодую даму гнать ни свет ни заря за сорок вёрст с вполне рядовым поручением? Я ж, как ни крути, подобными штучками начал заниматься задолго до рождения не только тебя, но и твоего папаши. Так что не темни. В чём, как говорится, суть и цена вопроса?

– Насчёт срочности – не совсем ко мне вопрос. Это, как я понимаю, не более чем накладка. Или, попросту – ефрейторский зазор. Сказано было, что пришла пора тебя к делу привлечь, поскольку обстоятельства того требуют, ну и «помощниками» снабдить немедленно, поелику времена грядут непростые и промедление на самом деле может оказаться смерти подобно. Это я говорил и за это отвечаю. А вот то, что Майя с ними лично поехала, – не знаю, со мной не согласовывали. Или Вадим что-то надумал, или её личная инициатива. Вдруг захотела с твоей женой без свидетельницы пообщаться? Или тебя на что-то раскрутить. Зная эту барышню – не исключаю…

– Не смею возражать. Война, до которой тамошние господа допрыгались, имеет все шансы перерасти в мировую. Мы-то в курсе, как оно бывает…

– Ну, такого мы точно не допустим, вопрос прорабатывается. Но вот проучить англичан, как мы в своё время шведов, чтоб лет на триста отбить охоту заниматься чем-нибудь, помимо розничной торговли, император Олег настроен категорически. И помешать ему крайне сложно, поскольку все козыри – у него. А на нашей стороне – только сила убеждения и абстрактный гуманизм.

– У вас – гуманизм? – рассмеялся Лихарев, несколько делано, впрочем. Поднял только что наполненную вестовым рюмку, сделал ею движение навстречу Воронцову. – Во что другое поверю охотно, только не в это. Другое дело – текущим планам «Братства» мировая война никак не соответствует, с этим соглашусь. Ребятишки ваши резвятся, вижу, но и у них на уме какой-то другой, наверняка ещё более грандиозный план. Они ж уже почти успели вообразить, что вы – старичьё и ретрограды, мыслите и изъясняетесь чуть не на языке Державина. И ты не столько помочь им хочешь с моим участием, как несколько притормозить. Ибо я, в отличие от вас, гуманистов, при необходимости и на роль пугала гожусь. Сталинский сатрап всё же, личный друг Ежова, Берии и Заковского…

– Насчёт Заковского – перебор. Секонд о нём и не слышал, а для Фёста он в тридцать восьмом расстрелян, то ли за дело, то ли за компанию. А в остальном – почти прав. Так за дурака тебя никто из нас и не держал. Не убили в своё время под горячую руку, значит, пора теперь пользу из своей сдержанности извлекать…

Пошутив таким образом, Воронцов сопроводил шутку хорошо в своё время знакомой и матросам, и комсоставу Средиземноморской эскадры и Северного морского пароходства усмешкой, много чего одновременно выражавшей. И в нескольких фразах обрисовал идею и способ воплощения операции «Мальтийский крест», в том варианте, что реализовывался Секондом при технической и психологической поддержке Фёста.

– И ты думаешь, что это «воссоединение» будет так уж хорошо? – приподнял бровь Лихарев. – Я что-то насчёт наших соотечественников, переживших советскую власть, испытываю серьёзные сомнения. Осталось ли в них достаточно чувств, необходимых для налаживания совсем новой жизни? Насколько я знаю, в том варианте, где всемирный социализм рухнул и две Германии слились в братских объятиях, даже спустя четверть века восточные немцы с западными подравняться в психологии и благосостоянии не могут. Хуже того – внуки уже «борцов за объединение» подросли и как-то подозрительно настойчиво твердят, что совершена была историческая ошибка и при социализме, по крайней мере, немцам (ибо он всё-таки их изобретение, а не русское), гэдээровцам жилось лучше, чем в бундесреспублике. Где гарантии, что полтораста миллионов нахлебников из собственно России и столько же из бывших братских республик не сломают совместными усилиями хребет России нынешней? А то как бы мне не пришлось вам гуманитарную помощь оказывать в наведении порядка, прежде всего экономического, приняв на себя обязанности моего бывшего начальника, его друзей и коллег…

Воронцов сразу понял ход мысли Лихарева. А что? Человек с очень хорошим базовым образованием, готовившийся на роль координатора реальностей в величайшей державе мира, постажировавшийся, если можно так выразиться, в ближнем окружении тирана, которого с равными основаниями одни называют кровавым палачом, а другие – эффективным менеджером, в подобных вещах должен разбираться. Почти четыре года прожив в этой реальности, он одновременно весьма глубоко, судя по его словам и действиям^[25], вник в дела и проблемы мира параллельного, родного, по всем признакам, для Воронцова и его друзей.

По крайней мере – отличить то, что они называли Главной исторической последовательностью от реальности, где сейчас действовал Фёст, претворяя в жизнь свою долю проекта «Мальтийский крест», без специальных исследований не получалось. Все реперные точки, на которые можно ориентироваться, совпадали до долей угловых секунд. При том, что некоторые разночтения прямо-таки бросались в глаза, не меняя, впрочем, общей картины. И Лихарев в том и другом мирах ориентировался не хуже, чем сам Воронцов – в своих картах, лоциях, секстанах и прочих на то предназначенных принадлежностях штурманского дела.

– А это – интересная мысль, – некоторое время подумав, сказал Дмитрий. – Мешать людям вершить историю мы не будем, как я им и пообещал, возможно, слегка злоупотребив стечением обстоятельств. Но подстраховать – отчего бы и нет. Не зря ведь на флоте в нужные моменты к штатному командиру на военном флоте обеспечивающего приставляют, на торговом – капитана-наставника. Вот давай и мы попробуем. Причём опять же по схеме криптократии. У наших подопечных уже имеются претенденты на названную тобой должность, и с той, и с другой стороны. Одного Чекменёв фамилия, другого – Мятлев. А друг Фёст собирается того и другого курировать…

– Не слишком ли отважно? Из полковых врачей – сразу в серые кардиналы суммарно одной пятой и одной шестой части суши? Это сколько вместе получается?

– Одиннадцать тридцатых, – мгновенно ответил Воронцов, привыкший решать в уме торпедные треугольники, не пользуясь даже логарифмической линейкой, не говоря о калькуляторах. – Тридцать шесть и шесть в периоде процентов, грубо говоря, всей земной суши…

– Я и говорю – многовато для начала.

– Согласен. Пусть они с двух сторон своё дело делают, а мы с третьей зайдём. Хуже точно не будет. А ежели посмотреть свежим глазом, да используя твой опыт, сам по себе эффективный, если без крайностей, отчего бы и нет? Но это – второй вопрос. Первый, ради которого я о тебе вспомнил, – как раз и именно твои связи с Катранджи, с Маштаковым… Тут, знаешь ли, очень неслабая интрига закручивается, причём каждая сторона думает, что её идеи самые верные, а методики – неубиваемые…

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Валентин, радуясь, что не ошибся в своих предположениях и прогнозах, то есть нюх не утратил. – А ты, значит, как самый старший товарищ решил некоторое время побыть над схваткой. И тебе потребовался ещё один сравнительно нейтральный партнёр вроде меня. Верно?

– В основном верно. Только о нейтралитете речи не идёт. Для начала я решил проверить, не утратил ли ты былое чутьё. Если б не понял намёка – что ж, выполнял бы другое, не менее важное задание. От него, кстати, я тебя освобождать тоже не собираюсь. Ты на горячее что желаешь? – неожиданно сменил тему Воронцов.

– Да мне всё равно. Можно, чтобы не заморачиваться, тщательно приготовленную отбивную со сложным гарниром. Я ведь к еде достаточно равнодушен. Сам понимаешь – гражданская война, трудные годы восстановления, карточная система. Когда было гурманствовать?

– Знаем, слышали. И как членам политбюро по фунту чёрной икры в день выписывали, и по десять золотых червонцев на усиленное питание… – сыронизировал Дмитрий.

– Ну и зря смеешься. Публика там была разная, половина туберкулёзом болела, вон Свердлову и чёрная икра не помогла, как и многим другим. И что такое пайки даже всех партсекретарей, включая районных, на фоне ста семидесяти миллионов тогдашнего населения? Ну, отними, подели поровну, и что? Меньше чем по грамму даже хлеба на душу прибавка выйдет. Вдобавок и поваров приличных в те годы почти не осталось. Так что, Дмитрий Сергеевич, так оно и выходило на круг, как в рассказике для школьного чтения – «Картошка с салом»^[26]. В «Метрополях» другая публика веселилась, или в ресторане Дома писателей, как у Булгакова описано… И Алексею Толстому за его обед на картине Кончаловского никто претензий не предъявлял.

– Ладно, не о том мы заговорили. Я тоже всякие пайки видал, включая так называемую «штормовую запеканку».

– Это ещё что? – заинтересовался Лихарев.

– Это когда в хороший шторм половина экипажа, включая кока – в лёжку. А которые ещё есть хотят, до камбуза кое-как добираются, что смогут из наличия продуктов в котёл покидают, а потом что не сгорит и не выльется – она самая и есть.

– Ясно. Итак?

– Видишь ли, до вчерашнего дня я ещё колебался – не пустить ли всё снова на произвол судьбы и действительно удалиться «под сень струй», как мы в самый первый раз на Валгаллу. Благо все возможности у нас к этому и сейчас есть…

– А что, Новиков, Шульгин, Левашов и т.д. уже удалились? Давненько я о них ничего не слышал…

– Не совсем так. Первые трое со своими подругами и несколькими добровольными помощниками занимаются сейчас исследованием Земли номер два, отделившейся от Главной исторической тысяч двадцать, если не больше, лет назад, в общем, ещё до «неолитической революции», исконной колыбели пресловутых дуггуров. В целях нахождения первопричины всего творящегося на Земле этой безобразия. Не слышал, когда учился, у вас на эти темы разговоров не проскакивало?

– С нами, к твоему сведению, в отличие от подобных земных заведений, комсостав никаких приватных разговоров не вёл. И газеток посторонних взять негде было. В увольнения не пускали, и торговли соответствующей за забором не имелось, – стараясь придать тону некоторую ядовитость, ответил Валентин, вспоминая заодно дни своей учёбы в Пажеском корпусе в годы Мировой войны. Вот там действительно и разговоров, и слухов, и газеток хватало. На любой вкус.

– Ничему, кроме непосредственно касающегося будущих функций, не учили. Причём, ты будешь смеяться, сто и двести лет назад – гораздо лучше, чем нынешних. Сравни, от нечего делать, Сильвию, меня, Ирину и тех девочек, что Левашов спас. Есть разница?

– Разница между поколениями всегда есть, – уклончиво ответил Дмитрий. – Я бы не стал сравнивать своих товарищей по училищу и персонажей Колбасьева^[27]. Едем дас зайне в буквальном смысле.

Но это отдельный разговор. Из не пошедших в экспедицию Сильвия с Берестиным обретаются то в Югороссии, то в других интересных им местах, вплоть до Кейптауна, где до сих пор никак не закончится англо-бурская война. Время опять буксует… Удолин – тот между двадцать первыми веками до и после Рождества Христова разрывается, Александрийскую библиотеку на цифровые носители переписывает и ещё кое-где бывает. А ещё часть товарищей на твоей Таорэре до сих пор службу несёт, поскольку сразу после вашего исчезновения там очередное вторжение случилось. Кстати, две недели всего назад. А у вас – почти два года прошло. Посему досталась «молодёжи» практически бесконтрольная власть над двумя реальностями.

– Уж на это я внимание обратил, – хмыкнул Валентин, отодвигая тарелку с остатками отбивной, мгновенно убранную вестовым. – Ты же сам их всемерно и поощрял…

– Кофе, коньяк, ликёры, фрукты? – осведомился Воронцов.

– И мороженое, – добавил Лихарев. – Мы разве куда-то торопимся?

– Совершенно никуда, – заверил его Дмитрий. – Нам ещё много чего нужно обсудить… Что касается поощрений – я их скорее отвлекал. Думал, они больше девочками увлекутся, чем мировой политикой…

За десертом Воронцов, сопровождая слова демонстрационными материалами на экране большого ноутбука, изложил Лихареву план разработанной Фёстом и Берестиным при участии генералов той и другой России военной кампании. Общетеоретическая подготовка у Валентина была вполне достаточная, никак не хуже, чем у Берестина как минимум, а исходя из практического опыта и общей эрудиции, соображал он, пожалуй, получше. Хотя на стороне Алексея был ещё и его стратегический симулятор, но тоже ведь железка, в конце концов.

Вот, например, последний из великих советских шахматистов Каспаров компьютеру, как ни крути, а проиграл. А вот Алёхин или Капабланка наверняка бы выиграли, да и Чигорин с Талем, скорее всего.

– И что ты имеешь возразить? – спросил Лихарев. – Мне англичан вот ни на столько не жалко. Навешают им как следует, а потом ещё и поиздеваться можно, флот их в Скапа-Флоу затопить, как немцы свой там же…^[28]

– Можно было бы, – согласился Воронцов, – только он и для других целей пригодится. А возразить я хочу только одно – молоды ещё наши «кадеты» судьбами мира ворочать. И совсем не потому, что во мне ревность или нечто подобное говорит. Очень я опасаюсь, что кое-какие непродуманные действия могут хрен знает к каким последствиям привести.

Он неторопливо выцедил коньяк, дождавшись, когда Лихарев сделает то же самое. Дмитрию сейчас было хорошо на душе. Как, допустим, перед выходом в море на паруснике, когда все дела уже сделаны и ждёшь только полной приливной воды, покуривая сигару и глядя с мостика на уже становящийся чужим берег.