000
ОтложитьЧитал
Это казалось полным безумием, но я всей душой ощутил безысходность девушки. Пусть в представлении, но влез в ее шкуру.
Не в силах больше стоять, Элиза упала на пол. Я присел рядом с ней и неловко обнял за дрожащие плечи. И тут я наконец-то понял – какова ее плоть. Элиза не была неосязаемой. Я уже давно мог коснуться ее тела. Единственное – оно напоминало кусок айсберга. Мне казалось, я обнимаю льдину. И тут я сразу вспомнил, как купался в ледяной воде несколько недель назад. Мне показалось, я снова погрузился в воду. Но только теперь – до самого дна.
Но несмотря на холод, я не отпускал девушку. Я обнимал ее с каждой пройденной минутой все крепче и крепче, пытаясь показать, как сильно она дорога мне. Не знаю, дало ли это какой-то эффект, но вскоре Элиза успокоилась и рассказала мне все, что я так давно желал узнать. Она познакомила меня с Леди Элизабет Феррарс, уроженкой графства Беркшир 18 века.
Глава №23
– Ты читал мою историю, ведь так? Знаешь, кто такой Питер Паулет и как мы с ним познакомились? – спросила у меня Элиза. Она прислонилась спиной к серой стене и направила взгляд на фортепиано. Чтобы мне стало удобнее, я облокотился к стене правым плечом. Я смотрел на утонченный профиль Элизы.
– Знаю.
– Тогда мне не нужно рассказывать что между нами произошло, – вздохнула Элиза. – Сейчас ты можешь задать мне любой вопрос. Не важно, насколько личным он будет. Я отвечу. Обещаю. Просто мне самой сложно вспоминать события того века. Это уже история, а не моя жизнь.
– Каким был Питер? – спросил я, не сводя с девушки пристального взгляда.
Мой первый вопрос удивил Элизу – я понял это по ее встревоженному лицу. Видимо она не думала, что я сразу начну расспрашивать ее о характере Маркиза. И если раньше мысли Элизы находились в спокойном и умиротворенном состоянии, то после моего вопроса они явно разбушевались как вихрь.
Стало понято: до меня никто не посягал на личную жизнь Элизы; никого не решался спросить у нее то, что она скрывала на задворках своей памяти. Я видел собственными глазами, как тяжело Элиза решалась на личный разговор. Она зрела не одну неделю. И только сейчас, когда я начал играть ее мелодию, раскрылась. И то – не до конца.
Элиза чувствовала скованность, я же не смел ее торопить. Она смотрела на фортепиано, на свои руки, на серые стены. Я – на нее, покорно ожидая, когда начнется рассказ. В тот момент я напоминал зрителя, который пришел в театр за два часа до начала спектакля. Я одиноко сидел в бельэтаже и глядел на пустую стену, зная, что совсем скоро на ней разыграют интересную и удивительную пьесу.
Стрелки часов в этот момент перевалили за полночь. Но я не переживал, что я снова буду бодрствовать всю ночь. Я стал спокойнее относиться ко сну. Чтобы выспаться, мне хватало и трех-четырех часов. Мой организм отдыхал, когда я находился с Элизой, а холод, который сидел с нами как третий человек, невероятно бодрил. Даже если бы я захотел – ни за что бы не заснул.
– Питер, – улыбнулась Элиза, повторяя за мной имя своего некогда любимого человека.
В этот момент я уже не ревновал Элизу к Маркизу. Интерес узнать парнишку получше убил все негативные эмоции, в том числе и ревность. Мне до безумия хотелось понять, что из себя представлял Питер, и чем он так привлек молодую дочь Графа. Уж не знаю, какой была Элиза два века тому назад, но она точно не полюбила бы дурака или пустого человека. Еще ничего не зная об Питере, я старался проникнуться к нему симпатией, чтобы в случае чего не сгореть заживо от внезапно нахлынувшей ревности.
«Мало ли, что расскажет Элиза, – думал я. – Вдруг не выдержку и разозлюсь».
– Он был потрясающим юношей, – наконец начала рассказывать девушка. Она все также смотрела на фортепиано, словно именно в нем находилась шкатулка воспоминаний Леди Элизабет. Девушка открывала ее взглядом и доставала все содержимое мне на обозрение. – На момент нашего знакомства я еще не знала ни одного такого доброго, отзывчивого и понимающего человека. В Питере совмещалось сразу несколько хороших качеств, поэтому многие незамужние девушки видели в нем своего будущего супруга. Он был даром небес, как говорили многие его слуги за ту учтивость, честность, здравость ума, что он хранил в себе. Питер был начитан и культурен. Он закончил духовную академию, поэтому мог с легкостью поддержать любой разговор. Еще до влюбленности в него, я тихо восхищалась его сдержанностью. Как я сказала раньше – до него мне не попадался ни один человек, который бы совмещал в себе столько положительных качеств. Если я знакомилась на балах с Герцогами и Графами, во всех, кроме достоинств, были ужасные недостатки вроде гордыни, тщеславия и самодовольства. Питер же во всех ситуациях оставался до странности порядочным юношей. Как бы я не присматривалась, мне так и не удалось найти в нем актерскую жилку или искусственность. Он не играл доброту и честность, он ей жил. Именно поэтому сначала он заинтересовал меня как человек, а уже потом, через какое-то время, посеял в моем сердце чувство сильной привязанности. В восемнадцатом веке влюбленность называли именно так – привязанность. Привязанность, теплое чувство. Сейчас привязанность имеет слегка иной смысл. Она подразумевает под собой не любовное чувство, а что-то негативное. Для меня же по сей день привязанность осталась олицетворением чистой и искренней любви. Самое волшебное и замечательное чувство… Очень жаль, что спустя века, хорошие и добродетельные вещи изменились, и теперь нет того, что было раньше. Как мне кажется, это очень большое упущение современности. Печально, когда слова и чувства теряют свою ценность.
Элиза замолчала, словно давая мне возможность переварить все услышанное. Но мне и не нужно было обдумывать ее слова. Я принял информацию сразу, без лишних размышлений. Да, я долго не мог принять рассказ Арона, но с легкостью внимал тому, что говорила Элиза. Мне потребовалась буквально секунда, чтобы поверить во все, что она рассказывала. Вот, что значит – слушать первоисточник. Не захочешь – поверишь. Хотя, смотря с кем говоришь. Есть личности, в слова которых я не поверю даже за деньги.
– Питер очень любил литературу и все, что было связано с ней. Он писал приключенческие романы. У него был талант. Несмотря на погрешности, его истории получались чувственными и очень интересными. Иногда я забирала его рукописи в замок, и всю ночь проводила за чтением. Я пропитывалась буквально каждой написанной им фразой! Его персонажи жили, дышали, держали читателя за руки. Это неописуемо. Так писать может не каждый, а кто действительно может – пользуется большим успехом. Но до нашего знакомства Питер никому не показывал свои рассказы. Я была его первым и единственным читателем. А еще, – томно вздохнула Элиза. Девушка перенеслась в события прошлого целиком и полностью. Ее глаза блестели как бриллианты на солнце, – у него был талант сочинять музыку. Он сочинил для нас около сотни прекрасных сонат, которые я сейчас бережно храню в своем сердце и памяти. Он передавал мне целые партитуры с нотами, когда мы тайно встречались. И мелодия, которую ты сыграл сейчас, одна из наших самый ценных композиций
Элиза замолчала. Я мог лишь вообразить, чего ей стоил рассказ об Питере. Она ведь вскрывала старые раны и собственноручно выливала на них кислоту. А я сидел рядом и чувствовал, как тоска окольцовывала мое сердце подобно вьюну. Я не был на месте Элизы, я не мог понять всех тех тягот и переживаний, что таились в ней, но я мог сочувствовать. И тогда, слушая рассказ Элизы, я кое-что понял, а может быть лишь придал своим мыслям более четкую форму. Тоска по прошлому – самая гадкая болезнь человеческой души. От нее не избавиться, ее не излечить. Хотя со стороны казалось, что Элиза не тосковала по канувшим в Лету дням. Она просто вспоминала их, прикасалась к ним, гладила и нежно прижимала к груди как что-то невообразимо ценное. Наверное, мы все так поступаем со своими воспоминаниями – возвращать их не хотим, но все равно обнимаем.
– А еще Питер хотел научиться играть на скрипке, – продолжала Элиза. – Этого не говорится ни в одном сказании – о его любви к скрипичной музыке знала только я. Питер мечтал, что, когда мы поженимся, создадим мелодию невообразимой красоты и сыграем дуэтом. И я, и он понимали – сочетание фортепиано и скрипки будет чудесным. Только вот наши мечты так и остались просто мечтами. Меня убили.
– Я никогда и никому не рассказывала, что со мной сотворили. С этой историей можно познакомиться вскользь на страницах различных книг. Они до сих пор хранятся в семейной библиотеке. Доступ к ним открыт постоянно, – продолжала рассказывать Леди Элизабет. Передо мной в тот момент сидела не просто Элиза, а юная и прекрасная девушка из прошлого. По ее выражению лица и жестам рук было ясно, что она забыла о прожитых столетиях. Начиная рассказывать о Питере и о своей прекрасной юности, она вновь становилась Леди, которая постоянно сбегала из замка и дурила головы гувернанток. – Но больше, чем написано, я никогда и никому не рассказывала. Многие прислуги, очарованные красивыми словами книг, умоляли меня открыть им истину. Но я всегда уклонялась от ответа. Даже наследникам ничего не говорила, хотя почти все из них просили меня об этом, будучи очень юными. Юность сеяла в них любопытство. Они ничего не знали о любви и пытались приблизиться к ней с моей помощью. Но я отказывала. Моя история – это не пример того, как нужно жить. Это водоворот несчастий, в который засосало меня и Питера. До сих пор не могу понять, чем мы с ним так провинились перед Господом Богом.
Но тебе, ДжонгХен, я все расскажу. Кажется, пришло время обнажить свое нутро. Больше нет никакого смысла скрывать события прошлого. Ведь совсем скоро я буду навеки забыта временем. Какая теперь разница… знай хоть ты, что тогда происходило. Правда, я не имею ни малейшего представления с чего начать свой рассказ. Все кажется мне таким важным, но в то же время хочется все ужать и сократить, чтобы не делать из всего этого скуку. Хотя не уверена, что парню 21 века захочется слушать бред безумной старушки…
– Ты не права, – я перебил девушку. Какая нелепость – назвать себя старушкой. Может Элизе и исполнилось больше двухсот лет, я бы не дал ей даже восемнадцати. – Почему ты считаешь, что мне будет не интересно узнать, что случилось?
– Не знаю, – отчаялась Элиза. – Что ты хочешь услышать в первую очередь?
Услышав вопрос, я глубоко задумался.
«И правда, а что я хочу узнать об истории, которая нагоняет на меня ужас и страх? Что хочу получить от Элизы? Что не дает мне спать и нормально жить?».
– Не знаю, как спросить об этом, – спустя пару минут размышлений, заговорил я.
– Не стесняйся, я все расскажу честно, ведь решила быть перед тобой полностью откровенной.
– То, что я хочу у тебя узнать, вызвало у меня интерес еще несколько недель тому назад, когда Арон читал и переводил мне биографию. Это об Аласторе. Что с ним стало и почему он так поступил с тобой? Только безумец способен на такой поступок, – я задал вопрос и посмотрел на Элизу. Ни один мускул не дрогнул на ее каменном лице. Почему-то я думал, что корень проблемы вызовет у нее немыслимую горечь и боль, но лицо девушки ничего не выражало.
– Я смутно помню, что с ним стало, – честно ответила Элиза. – Если не ошибаюсь, он совершил самоубийство через полгода после моих похорон – повесился в комнате Питера.
Во-первых, оказалось, совесть, или что-то наподобие нее, у Аластора была. Он не смог жить из-за постоянной внутренней борьбы. Герцог одновременно и корил себя за содеянное, и восхвалял до небес за спасение сына от ненужной ему обузы в моем лице. Блэк еще до всей этой ситуации был психически нездоровым человеком. Его жажда власти, мечты сделать из сына самого великого человека Англии и наделить его всеми своими чертами характера, не была рождена чувством отцовства. В его организме жила змея, которая высасывала из него все соки. Аластор был не в себе. Сейчас бы его называли умалишенным, психом, психопатом. Будь Аластор нормальным, не догадался бы убить человека, обрекая его на вечные муки, которые даже предотвратить-то нельзя. Нет противоядия. Нет обратного заклятия. Ведьму, которая продала проклятый яд, так и не нашли. И самое нелепое в этой ситуации то, что я погибла и страдаю из-за руки психа.
– Должно же что-то быть, какая-то настойка или слова, отпускающие душу.
– Нет, ДжонгХен, – Элиза покачала головой. – За все время, что я существую в этом облике, многие наследники обращались к ведьмам, колдунам, знахарям. Ничего нет. Проклятие, которое обрушилось на меня, не похоже ни на что. Многие ворожеи предполагали, что в этом яде была кровь Блэка. А это усиливает проклятие. Когда он решил меня убить, он делал это из любви к сыну. А любовь имеет самую сильную энергетику. Если направить ее не в то русло, пиши пропало. Такое проклятие преодолеть невозможно. И еще: знать, кто ведьма, нужно обязательно. У каждой свой почерк и свои способы колдовства. Поэтому, если и можно приготовить противоядие, то с помощью той самой ведьмы. Ну, либо ее родственников, которые что-то понимают в магии.
– А что стало с Питером? Как ты стала относиться к нему? – я уже не следил за тем, как и какие вопросы задаю. Мне было интересно и важно узнать, что случилось с этим юношей.
– Если ты о том, винила ли я его, то нет. Не винила, не виню и никогда не буду винить. Еще с семи лет я поклялась сама отвечать за свои поступки. Что сделано, то сделано и назад пути нет. Если, оступившись и упав в пропасть, винить ветер, который якобы тебя подтолкнул, то ничего хорошего из этого не получится. Когда я умерла, мне меньше всего хотелось кого-то обвинять в собственной гибели. Я запретила это делать и своим родителям. Если бы в моей душе стало прорастать семя обиды и лютой злобы на Питера и его отца, я бы превратилась в злого духа – оболочка призрака слишком слаба, любое проявление негатива убило бы во мне всю доброту и сочувствие. Я никогда не была ангелом – в каждом человеке есть и достоинства, и недостатки, – но став призраком, я испугалась, что сломаюсь и стану злой. Поэтому я запретила себе ненавидеть, хотя иногда мне очень сильно хотелось хотя бы накричать на Питера. Просто так, чтобы стало легче.
Питер сразу отрекся от титула, что добавило Аластору проблем – Блэк совсем потерял контроль над собой, начал бредить и говорить странные вещи. О чем именно он говорил, я не знаю. Отец всячески скрывал от меня всю информацию, пытаясь уберечь. Что же до Питера, то после потери титула Герцога, он впал в легкое безумие, не зная, что ему делать дальше. С одной стороны, он хотел быть рядом со мной и поселиться в ближайшей деревне. Но с другой – мой вид и осознание того, что я мертва от руки его родителя, не давали ему этого сделать. Так или иначе, он чувствовал свою вину и думал, что больше не имеет права находиться в моем обществе.
Но он, так или иначе, остался со мной. Все благодаря моему отцу. Другой бы на его месте убил юношу, который украл сердце его дочери до замужества, но отец… он был святым человеком. А может, просто уже ничего не чувствовал и стал марионеткой. Он приказал Питеру переехать к нам. Но без лишнего шума, чтобы об этом не узнали в Графстве. До сих пор не понимаю, почему он принял такое решение. Это было странно, но Питер обрадовался и начал целовать моему отцу руки.
Так мы стали жить вместе, под одной крышей. Я даже присматривала за Питером. Почему-то мне казалось, что он совершит самоубийство. Его психика стала очень слабой. Боюсь, если бы не моя семья, он умер сразу же, после моих похорон. Возможно, кстати, именно поэтому отец поселил его с нами – хотел, чтобы он мучился, но ничего не мог с собой сделать. За Питером всегда следили стражники и ни на минуту не оставляли его одного. Наверное, отец мстил ему таким способом.
Потом мы узнали, что Аластор покончил с собой. Даже его смерть не облегчила душу Питера. Он затухал с каждым прожитым днем. Ночами плакал, а днем либо спал, либо в каком-то беспамятстве гулял по парку и выходил к реке. Когда светило редкое, но ярко солнце, он кутался в плащ чуть ли не с головой и оставлял лишь горизонтальную прорезь, чтобы видеть дорогу. А во время дождя оставлял его на кресле возле камина и бродил по окрестностям Беркшира в одной рубашке и легких штанах. Я на коленях умоляла его прекратить издеваться над собой, но он был глух к моим просьбам.
Вскоре Питер стал бледным и худым, а еще постоянно ходил в мокрой одежде. Как назло, в тот год выпало слишком много осадков. Летом, осенью и весной сутками лил дождь, а зимой валил снег, замораживая все в округе. Вскоре я уже больше не могла смотреть на Питера без боли. Я видела перед собой оболочку. Мне и так было до истошного вопля страшно за себя и свое существование, а тут еще человек, которого я любила до беспамятства, угасал у меня на глазах. Это было невыносимо – создавалось впечатление, что убили его, а не меня. Представляешь, это он казался призраком, а не я. На фоне Питера я выглядела живой.
Тогда-то я и попросила Питера уехать из Беркшира. Я умоляла его покинуть и Англию, чтобы он смог начать новую жизнь и забыть о старой. Он не послушался. Питер считал, что теперь всегда должен находиться рядом со мной, не понимая, что от этого и мне, и ему только хуже. Он был почти таким же безумцем, как и его отец. Только его безумие было рождено не ненавистью, а болезненной любовью. Это так слащаво звучит, но мы правда не могли дышать друг без друга. Только, я ведь, и правда, тогда уже не дышала…
И пусть отец сам пригласил к нам Питера, уверяю, он его ненавидел. Отец даже перестал разговаривать. Он полностью ушел в себя. И, я уверена, хотел уничтожить Питера. Особенно его раздражало, когда Паулет медленно ходил по нашему замку, медленно ел и медленно разговаривал. У Питера остановилось время. И не только у него. Время перестало существовать во всем замке.
Отца раздражало, что Питер не может справиться с горем, демонстрируя свое болезненное состояние как слугам, так и моим родителям. Создавалось впечатление, что хуже всех именно ему, хотя это было далеко не так – отец, мать и даже мой младший брат Гай, которому недавно исполнилось три года, страдали в разы хуже. Матушку парализовало, а отец больше никогда не улыбался и перестал доверять людям. Но внешне казалось, что больше всех тяжело именно Питеру. Признаться честно, иногда мне хотелось не только накричать на него, но и ударить. После своей смерти я увидела в нем огромный недостаток – он не мог взять себя в руки, когда случалось что-то из ряда вон выходящее. Да, он очень сильно любил меня, но его неумение держать свои чувства в узде, сильно меня расстраивало.
В замке каждый день витала тяжелая атмосфера. Я не могла смотреть ни на родителей, ни на Питера, поэтому решила, что все, хватит со всех нас и этого, кому-то пора начинать жизнь заново. Я уговорила Питера уехать от меня только через год наших совместных мучений. Сказала, что мне в сотню раз хуже, когда я смотрю на его умирающее лицо, которое раньше наполняла красота жизни. Только тогда он меня услышал и понял, что и ему будет сложно прожить всю жизнь, глядя на мертвый облик любимого человека и касаться ледяного тела, которое всегда было для него жарче огня. Но, когда мы прощались, я взяла с него клятву жить. Я попросила его умереть естественной смертью. Я умоляла его ничего с собой не делать.
Питер собрал небольшой чемодан и уехал из страны. Кажется, он мечтал о Германии. Наша последняя встреча состоялось здесь, в этой самой комнате. Он попросил меня сыграть мелодию, которую для нас сочинил. Эта та самая мелодия, ДжонгХен. Ты играл ее сегодня.
Элиза снова замолкла, а я сидел рядом с ней как парализованный. Не знаю, ждала ли девушка от меня хоть каких-нибудь слов или вопросов, но говорить в тот момент я не мог. У меня дико разболелось сердце, и, если бы я узнал о жизни Элизы что-то еще, оно бы просто не выдержало, разрываясь на части.
– То есть он год жил с тобой? – спросил я.
– Да.
– И твой отец вообще не препятствовал этому?
– Там была странная ситуация. Когда все это произошло, он готов был разорвать Питера на куски. Отец всегда отличался от других Пэров21 добрыми намерениями и гладким характером. Но после моей смерти все изменилось. Мать рыдала на коленях, когда отец собирался в замок Болтон с ружьем.
– И он ходил туда?
– Нет, я отговорила. В тот момент отец слышал только меня.
– И что ты ему сказала?
– Что я сама в силах отвечать за поступки, которые совершила. Меня никто не заставлял. Я сама пошла на это. После этих слов отец не выдержал и ударил меня по щеке со всей силы. Я не представляю, как он все это пережил. На всю нашу семью обрушился позор. Люди начали шептаться, обсуждали меня, Питера, Аластора. Сначала мы все хотели скрыть и похоронить мое тело тайно, но разве Граф может что-то сделать тайно, когда в его замке сотни слуг? А потом с отцом что-то произошло, и он поселил Питера у нас.
– Все были в курсе, что тебя не просто убили, а прокляли?
– Нет, никто не знал, что я призрак, – сказала Элиза. – Для всех – и для Пэров, и для слуг – я просто умерла. Но слуг, которые не вызывали у нас доверия, выгнали. Остались самые преданные и благочестивые. Вот и теперь мы нанимаем всех только после проверок. Мир не должен знать, что творится в Беркшире.
– И ты стала просто легендой, – задумчиво протянул я. – Ведь книги, которые хранятся в замке, это всего лишь легенды Замка Беркшир.
– Верно, – улыбнулась Элиза. – Никому не нужно знать, что призраки существуют.
Элиза замолчала, подогнула под себя колени и опустила на них голову. Я думал, она больше ничего не скажет, но тут вдруг девушка продолжила, не поднимая головы. Она снова заговорила о Питере:
– Он вышел за дверь, когда мне оставалось сыграть еще несколько аккордов. Он не смог дослушать до конца и медленно вышел из комнаты. Он покинул мою жизнь очень тихо. Это так странно. Ведь появился в ней чуть ли не с грозовым штормом… он вошел и вышел в моем представлении в одну и ту же дверь.
– Хочешь узнать что-то еще? – спросила Элиза спустя короткую паузу и выпрямилась. Она посмотрела на меня очень пристально и выжидающе.
– Я не знаю…
– Тогда можно теперь я задам тебе вопрос? Всего один.
– Как звали автора книги, которую тебе переводил Арон?
– Автор? – я задумался. Точно, там было какое-то странное имя. – Кажется, Олеандр Джоус. А что?
Элиза улыбнулась, медля с ответом.
– Ядовитый цветок, – спустя несколько секунд молчания, сказала девушка.
– Что? – не понял я.
– Олеандр означает «ядовитый цветок». Это псевдоним Питера, который он придумал после нашего расставания. Одна из его книг – моя биография. Питер стал довольно известным писателем. Единственное, придумал себе ужасный псевдоним – он отпугивал им всех потенциальных читателей.
Элиза засмеялась. А я почувствовал, как немеет все мое тело. Только теперь это происходило не из-за сущности девушка, а по другим, более непонятным и глубоким причинам.
Пока я сидел возле Элизы, мою душу жгла боль. Я не понимал, не имел ни малейшего представления, как хрупкая девушка, которая все это время находилась рядом со мной, вынесла столько боли. В голове с трудом приживались факты, буквально кричащие о том, что все услышанное мной происходило на самом деле. В этом замке. В этой комнате. С этой девушкой.
Это не сказки, не выдумки, не басни. Это – реальная жизнь человека.
Я попрощался с Элизой через полчаса после нашего разговора, сославшись на плохое самочувствие из-за недостатка сна. Девушка, улыбнувшись, отпустила меня, пожелав при этом сладких снов.
Но закрывая дверь в ее комнату, я знал только одно – спать я буду в другой жизни. Сон – это самое последнее из всего, что я задумал на предстоящий день. И первым делом я хотел поговорить с Ароном. Я кое-что придумал. Я нуждался в его совете и помощи.
Лист календаря был перевернут на двадцать пятое июля. Первого августа я улетал домой.
Времени оставалось слишком мало для того, чтобы спать… Я обязан был сделать то, что задумал.