000
ОтложитьЧитал
Стоял тот дом одиноко уже лет десять, а то и больше. Знатный дом. Из кирпича красного, в два этажа, с подвалами да погребами. Комнат в нем множество. Печи, камины. А усадьба вокруг дома, какая была – одно загляденье. Да только не жил там ни кто. Сказывали, что жена купца удавилась с тоски. Или от того, что детей не могла иметь. Вот и оставил вдовец свои хоромы и перебрался в Харьков. А за домом присматривали, в порядке его содержали. Там даже электричество было рабочее.
Так вот, беглец ночной, перемахнув через ограду, в дом заскочил. Мы за ним. Он нас в парадной встретил. Я первый влетел. Даже опомниться не успел. Винтовка в сторону полетела, а я от удара на пол валюсь. В глазах искры летают и, падая, зубы во рту выбитые считаю. Что тогда я хорошо запомнил, Алешка, так это его кулак. Точнее то, что он был холодный. Да не просто холодный, а словно лед на реке в студёный мороз.
Так вот. Я на полу в парадной, а следом офицер забегает с наганом в руках. Ухватил его бандит одной рукой за горло, а другой за наган. Об стенку с разворота шмякнул. Наган на пол полетел, а старшой захрипел. Стал офицер его свободной рукой по лицу бить, а незнакомец крепкий – не отпускает патрульного. Хватка у него железная. За горло офицера держит и не отпускает. Я в себя пришел, на выручку ему пополз, а бандит меня искусно так, сапогом в бок, бац. И я опять на пол упал, да мордой в что-то холодное уперся. Рукой щупаю, а то офицеров наган. Взял я, Леха, пистолет тот, сел на пол, на упыря направил его и кричу.
– Отпусти офицера, окаянный, не то застрелю.
А у самого руки трясутся. В темноте ничегошеньки не видно, хоть глаза и стали привыкать. Но душегуб не реагирует, спиной ко мне стоит, все офицера давит. Слышу хрип в потасовке:
– Стреляй.
Я тогда совсем молодой был, глаза зажмурил, да и на курок нажал. Выстрел грохотом сотряс парадную. Мне уши от неожиданности заложило. Глаза открываю, а на меня бандит смотрит. Обернулся и глядит. А вместо глаз у него два красных уголька. Да ярких таких, словно ветром их раздувало, и искорки вылетали. Я испугался не на шутку. Еще раз выстрелил. Но уже прицельно. Бандюга офицера отпустил и на меня пошел. А я не пойму, то ли у старшого патроны пустые, то ли я промахнулся. Стрелять то тогда еще не умел. Да только не стал я разбираться, а жал на курок нагана пока не опустошил его барабан. Так все семь пуль и отправил в сторону преступника.
Он за живот своими ручищами ухватился (значит, подумал я, попал все-таки), осел не много, но наступление свое отменил. А потом как зверь, какой, захрипел, заскулил, да на языке не понятном что-то пробормотал голосом гортанным. Глаза его огнем сначала вспыхнули, а затем угасли и голубым цветом радужки засияли. На меня глядит, а у меня и волосы на голове дыбом встали. Тут, сорвался с места душегуб, и вниз по лестнице из парадной в подвал побежал. А я к офицеру подполз, мол:
– Ваше благородие, вы как, живой?
А тот хрипит. В кармане своем, рукой онемевшей шарит. Спички достал и мне их тычет. Я за коробок. Руки трусятся, на силу запалил одну. А тут в пятне света яркого на стене включатель оказался, я, не мешкая, его клацнул. Свет под потолком в парадной и на лестнице зажегся. Глаза ослепило. Ладошкой прикрываясь, я к офицеру, а он, батюшки – синюшный. Рукой за горло держится, ртом воздух глотает. Шея фиолетовая, лицо посиневшее, красными пятнами пошло. На руках его вены выступили бурые, а кожа синеватый оттенок приобрела.
Я тогда, Алеша, не на шутку испугался. Я такого еще не видал, чтоб человек за минуту силищей своей смог тренированного в боях офицера придушить. А старшой мой, первую мировую прошел и живым вернулся. Шутка ли? Да только не мог я, внучок, смекнуть тогда, что не человек то был.
– А кто же то был? – не удержался Алешка. – Черт, что ли?
– Черт? – удивленно посмотрев на мальчонку, переспросил Иван. – С чего ты взял, что то черт был?
– Бабушка говорит, что у черта глаза горят, словно два уголька.
– Тфу ты, – сплюнул на землю дед Иван, – Нюрка то вечно болтает по чем зря. – Но затем он задумался и, разглаживая седые усы, добавил. – Хотя, внучок, бабушка твоя хорошее сравнение придумала.
Вообщем, что делать в той ситуации я не знал. Ухватил свисток офицерский. Двери парадной на улицу открыл, да изо всех сил свистеть начал, патрули созывая. А старшой на полу лежит и рукой в сторону подвала указывает. Я к нему, а он хрипит:
– Давай за ним.
Глаза безумные, пеленой покрылись. В уголках рта пена выступила. Вот-вот издохнет, а он приказ дает. А мне, что, делать не чего. Я дверь открытой оставил, винтовку с пола подобрал и аккуратно по лестнице в подвал. А там темно. Да, благо, увидел еще включатель на стене. Клац. И свет по всему подвалу зажегся. Ох и страшно было, Алеша, мне тогда. Да только ни кого не нашел я в том огромном подвале. И патрульные, что на свист мой прибыли, каждый уголок в нем обыскали – а ни кого не нашли. Пусто. Как сквозь землю, бандюга, провалился. Точно ты подметил, внучек – словно он чертом был.
Офицер тот умер. В больнице неделю пролежал, да не выкарабкался. У него помимо удушья, определили очень серьезное обморожение горла, лица и груди. А так же руки, в которой он наган держал.
Меня к другому офицеру приставили. Я в патрули продолжал ходить. Но скоро в участке нашего добровольческого отряда появился боевой офицер. Форма у него была военная. Все говорили – он прямиком с фронта, что под Екатеринославом*.
_____________________________________________
*Екатеринослав – историческое название города Днепр Украина в период с 1802 по 1926гг.
– А чего он приехал, дед?
– А приехал он тогда, Алеша, как оказалось, по мою душу.
Глава 3
Иван взглянул на меловую гору, у подножья которой раскинулась деревушка – пригород Старобельска. Солнце давно уже скрылось, и Подгоровку накрыла мгла, а по улицам
города поползли сумерки, обволакивая жителей ночной прохладой. Старик поежился, плотнее запахнув на себе безрукавку, и продолжил свой рассказ.
– Я в тот день после ночного дежурства отсыпался дома. Как вдруг, отец залетает, и давай меня лупить спящего. И все кричит мол: «Ах ты, ирод проклятый. Ты чего натворил?» Я подскочил с кровати, спросонья не могу понять, что происходит. А отец снова: «Дружки твои патрульные пришли. Тебя к штабс-капитану сопроводить надумали. Поторопиться требуют!» Кричит, ругается. Я в окно глянул – ребята из отряда патрульного во дворе стоят. Наспех оделся и, под сопровождение отцовских возмущений, выскочил на улицу. Быстрым шагом мы направились не в отделение патруля, а (как оказалось позже) на явочную квартиру бывшей царской охранки. Штабс-капитан, пропустив меня внутрь, отправил ребят на службу и, захлопнув дверь, провел меня в комнату. Усевшись за круглый стол, что стоял в центре, капитан принялся меня допрашивать о том случае, после которого погиб офицер. Я рассказал все, как докладывал в рапорте, опустив все детали, касающиеся необычности ночного бандита. Но Прохора Арсеньевича, так звали губернского следователя, эта информация не интересовала. Он так и сказал.
– Ваня, то, что ты рассказываешь, я прочитал в рапорте и без тебя. О чем ты не указал в бумаге? А?
– Вы о чем, ваше благородие? – пытаясь скрыть свое волнение, поинтересовался я. – Все как на духу рассказал.
Но следователь мне не поверил. Видимо, он что-то знал, поэтому меня и вызвал не в участок.
– Иван, умирая от удушья, люди не получают обморожение кожи в мае месяце. Я тебя специально позвал не в участок, чтоб открыто с тобой поговорить. Давай выкладывай.
– Вы, ваше благородие, что от меня хотите? Я офицера не убивал. Моей вины в его смерти нет. Я сам, вон, – раскрыв рот, я показал сыскарю просветы, – два зуба потерял.
– Да, ни кто тебя, дуралей, ни в чем, не обвиняет. – Пытался успокоить меня Прохор Арсеньевич. – Мне нужны детали той стычки. Я же вижу, что ты недоговариваешь.
Но я молчал. Боялся, что дурачком посчитают и на смех поднимут. Штабс-капитан, поднялся из-за стола, подошел к зашторенному окну и, став ко мне спиной, сквозь щелку в портьерах, смотрел на улицу. Его фраза в тот момент навсегда перевернула мое представление о мире.
– Это был скулуб, – произнес следователь, – он только внешне похож на человека, и то издалека. Он другой. Сильный, ловкий и быстрый. А еще, от него веет холодом.
Капитан обернулся и посмотрел на меня. Я не смог выдержать и отвел глаза в сторону.
– Давай рассказывай, – потребовал Прохор.
– И что, деда, ты рассказал ему? – сгорая от нетерпения, поторопил Алешка Ивана.
– Все как на духу рассказал. Подумал, будь что будет. Все рассказал. И про глаза его, и про холодный кулак, и про то, что выпустил в него весь барабан, да убить не смог, и про то, что скрылся душегуб в подвале, и найти его там мы не смогли. Он все выслушал внимательно. Даже к столу вернулся, да в бумагах своих, что-то отмечал. Как я рассказ кончил, он говорит.