000
ОтложитьЧитал
Глава XIV
Завершение геноцида
– Что ты творишь? За что? – орал я во весь голос.
Ответа не послышалось. Он шел на меня все тем же быстрым маршем, а оказавшись на расстоянии вытянутой руки, попытался пырнуть меня в бок. Я увернулся, прописал ему правый хук, и пока он лежал в нокауте, забрал у него нож.
– Я и забыл, какой у нас мощный хук, – сказал он, приподнявшись на локоть.
– Лежи смирно, иначе убью тебя, даже не потребовав объяснений! – пригрозил я.
– Тебе нужны объяснения? Тут и глупцу ясна причина моего поступка.
– Но ты твердил, что не веришь в теорию последнего.
– Я не был с вами честен. Зен смело двигался вперед наивно думая, что лишь силой и властью сумеет одержать верх. Однако выживает не сильнейший, Веро, а наиболее приспособленный. В отличии от вас, мне хватило смелости взять судьбу в свои руки и сделать тяжелый выбор во благо себе. Да, я лгал вам. Говорил, якобы не верю. Но пора бы тебе запомнить, что первой жертвой любой войны становится именно правда. Я лишь воспользовался этим. Мне искренне жаль, но иного выхода не было. Победа в этой игре будет за мной.
– В таких играх можно выиграть, только не играя в них.
– Нет. Просто надо быть тем, кто раздает карты.
– Значит, Зен говорил правду? Ты намеренно зарезал того парня?
– Не упустил шанс сократить число противников.
– Как с Финном? Он же был твоим другом, гад! Как ты мог?
– Именно в этом вся соль. Одному мне удалось поставить цель выше эмоций. Я знал, что Зен сумеет убрать всех. Оставалось лишь отправить его на тот свет, а вслед за ним и вас. Прости, Веро. Жизнь бывает жестока.
– Что дальше, Аскук?
– Ты мне скажи. У тебя нож.
– На мне уже два убийства. Не хочу отягощать совесть, убив еще одного человека. Хоть тебя и трудно называть человеком, мразь!
– Ах, совесть! Вот, что вас с Финном заботило. Совесть, а не чужие жизни.
– Брось, не цепляйся за слова.
– Хорошо-хорошо. Напоследок скажу, что я буду вас помнить. Хоть вы и нашли здесь смерть, память о вас не умрет.
– Не подстрелив сокола, рано перья щипать. Нож у меня, как ты сказал. И я пока еще жив.
– Пока еще!
В мгновение ока он набрал в ладонь горсть земли вперемешку с газоном и бросил мне прямо в лицо. Пока я протирал глаза, он накинулся с кулаками, а повалив, вцепился в руку с ножом, пытаясь обезоружить меня. Поняв, что ничего не выходит, Аскук резко отпрыгнул назад и, подбежав к мертвым меченым, подобрал другой нож.
– Не вынуждай меня, Аскук. Я не хочу тебя убивать!
– Зови меня Джан! Фамилия не наша, но она дороже, чем ты думаешь.
– Какой бред ты несешь? Истинный Джан так бы не поступил.
– Он бы не поборолся за право существовать?
– Он бы не предал друга. Должен быть иной способ выбраться отсюда.
– Если так посмотреть, то я не предал Финна, а спас. Узнав, что его ждет после пробуждения, он бы совершил самоубийство. Да! Не удивляйся. Я помню все, как двойник Зена. Жизнь, которая ждет победителя, не для слабаков. У меня крепкий характер, во мне бурлит жизнь, и я готов вернуться назад, вне зависимости от поджидающих невзгод. А вот ты слаб, Веро, слаб не физически, а духом, и сейчас я это докажу!
В очередной раз он набросился на меня, словно зверь. Ослепленный желанием выжить, Аскук сражался чересчур смело. В нем наблюдалось отсутствие страха, что, в свою очередь, устрашало меня, и заставляло осторожничать в бою. Бесстрашие – особенность его характера.
Страх, который оберегает нас от опасностей, является одним из фундаментальных чувств. Чем меньше страха, тем больше уверенности. Вместе с уверенностью возрастает и шанс нарваться на неприятности. Как раз в ту пору я осознал, в чем его слабость, и в чем моя сила.
– Бьешься хуже девчонки! – язвительно подметил я, увернувшись от удара.
– Не зли меня, Веро. Для тебя это плохо кончится.
– Однорукий Зен тебя бы за две минуты уделал, не будь меня рядом.
– Да кем ты себя возомнил? – тон голоса дал понять степень его раздраженности.
– Только и умеешь, что убивать беспомощных. Парня в магазине зарезал сзади, тут лежащего Финна добил. А когда противник лицом к тебе, ты сам становишься беспомощен.
– Замолчи, ублюдок! – злобно закричал он.
– Ты трус, Аскук. Жалкий трус, который сумеет убить меня, лишь в случаи, если подберется сзади!
– Я не тру-у-ус! – орал он во весь голос – Я не тру-у-ус! – в гневе Аскук принялся безостановочно махать ножом, пытаясь хоть единожды задеть меня.
Этого я и добивался. Он вышел из себя, действуя более безрассудно. Снова кинувшись вперед, он потерял равновесие и слишком сильно завалился при неудачном замахе. В тот момент вся правая часть его корпуса осталась беззащитна, вследствие чего приняла на себя мощнейший удар ножом. Аскук будто не почувствовал и прыгнул всем телом на меня, свалив на газон. Своей тяжестью он давил на нож, желая пронзить им мое сердце. Я крепко держал его руки, но с каждой секундой нож приближался к груди все быстрее. И когда удерживать стало невозможно, я отклонил острие в сторону и резко отпустил. Нож Аскука воткнулся в землю, а он обессиленный упал рядом со мной. Встав на ноги, я отступил на пару шагов и ничуть не спешил подходить к нему, несмотря на то, что от кровопотери он медленно отходил в мир иной.
– Да уж… а мне казалось, будто море по колено. – прошептал он хриплым голосом, одновременно вытирая кровь с лица. – Как там тот поэт писал?
Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами – себя.
– Тебя ослепила ярость и уверенность.
– Меня ослепила надежда. Надежда, что я смогу вернуться и продолжить жизнь, вопреки всей горечи, которую она принесла. Мой тебе совет: вернувшись в мир, не надейся. За надеждой всегда последует разочарование.
– Ты правда все помнишь?
– К сожалению или к счастью, да.
– И что же?
– Добей меня и узнаешь сам.
– Не стану.
– Давай! Бог любит троицу. Разве я не заслужил?
– У него и спросишь!
– Тогда сделай одолжение – подай мой нож.
Аскук не был в силах двигаться, поэтому я смело бросил ему свой. Он еле заметно кивнул головой и застыл, остановив взгляд на ноже.
– Ты ведь меня намеренно вывел из себя? Признаюсь, я повелся, как последний идиот. А ведь я был близок… так близок. Легче проиграть в самом начале, чем, когда находился в одном шаге от победы. Серебро не медаль. Либо Золото, либо ничего. Такой уж я. Запомни меня таким, Веро. Запомни и прости!
Не успел я ответить, как он пробил себе в сердце дыру. Мне чужда подобная смелость. Только поистине сильный духом человек способен собственноручно лишить себя жизни. Ненависть к Аскук уступила место уважению, но поступок его не забылся.
В одну секунду печаль и скорбь, которые копились во мне с момента смерти Финна, вернее, с самого первого дня, вылились наружу. Стоя на коленях, в окружении сотни трупов, я рыдал, не понимая, куда мне теперь идти и что делать. Чувство одиночества, накрывавшее меня не раз, вернулось с еще большей силой, ведь сейчас я поистине одинок.
Я надеялся, что Зен был прав, и скоро этот кошмар закончиться. Однако уже пол часа, как я сидел в тупом оцепенении, а вокруг не происходило ничего. В голову лезли шальные мысли. Чем усерднее я пытался их отгонять, тем навязчивее они становились. Под конец одна из них взяла надо мной верх, заставив тянуться к ножу. На сопротивление не осталось сил, да и не сказать, что я был категорически против, учитывая лживость теории последнего. Но хватит ли мне смелости? Вот в чем вопрос.
В конце концов мне удалось решиться. Руки держались наготове и ожидали лишь команды. Закрыв глаза, я вдохнул последний раз, приготовившись повторить подвиг Аскука, как вдруг солнце засияло с силой, которой по сей день не сияло ни разу. Свет усиливался с каждой секундой, и даже с закрытыми глазами он окрашивал все в белый иней. Неожиданно голова стала кружиться, а сердце биться медленнее. Я ощутил близость смерти. Впервые за год меня посетило спокойствие, и впервые за год мне с облегчением удалось сказать: «Вот она, свобода!»
Глава XV
Исход
И какого же было мое разочарование, когда глаза открылись вновь. Я только успел настроиться на то, что это конец пути, логичное завершение нелогичной истории, железный эпилог. А жизнь снова не пожелала меня отпустить.
Но присмотревшись, я осознал, что нахожусь не на стадионе. Меня, лежащего на больничной койке, окружали белые стены. Неужели Зен был прав? Неужели я вернулся? Неожиданно желание жить, опять посетило меня. Очнись я на стадионе, то, несомненно, доделал бы начатое.
Вероятно, эпизод в полицейском участке был иллюзией. Я находился в какой-то больнице, к большому удивлению со связанными руками. Их натянули ремнями, от которых никак не получалось избавиться. Не потому, что натянули сильно, а потому, что я не мог двигаться. Чувства не пропали, нет. Просто мышцы, казалось, никак не реагировали на команды. Мои способности заканчивались на моргании, дыхании и шевелении губами.
В коридоре послышались шаги, дверь открылась и в палату вошла молодая медсестра. В руках она держала приборы для бритья. Посмотрев в мою сторону, она от страха выронила их наземь.
– Невозможно! – выкрикнула девушка и выбежала обратно в коридор. – Он очнулся, вызовите Хадсона, он очнулся!
Через две минуты в палату вошел какой-то врач, по-видимому, тот самый Хадсон.
– Так это не шутка! – вымолвил он, увидев мои широко открытые глаза.
– Где я? Что со мной случилось? – спросил я, невнятно. Мне было тяжело говорить.
– Постарайтесь не волноваться и расслабьтесь, прошу вас!
– Да я так расслаблен, что не могу двигаться, черт побери! Что со мной? Я почти ничего не помню.
– Вы лежали в коме одиннадцать лет, сержант Андерсон.
– Вы сейчас понизили меня в звании, сменили фамилию с Джана на Андерсон и сказали одиннадцать вместо одного.
– Первое время вы будете все отрицать, но рано или поздно придется принять реальность.
– Жаль вас расстраивать, – подхватила медсестра, – но Джан – фамилия вашей покойной жены.
– Молчи, дура, рано еще! – разозлился доктор.
Я умолк. Меня уже не заботили ни фамилия, ни звание, ни страшная цифра одиннадцать. Я услышал слово «покойная», и в тот же миг по телу пробежала дрожь, а слезы нахлынули рекой, затмив зрение. Я даже не был в состоянии вытереть собственные слезы. Я стал овощем, но и это меня не заботило. На уме вертелась лишь моя Грейс!
– Это розыгрыш? Скажите, что вы меня разыгрываете. Это ведь не правда!
– Увы, нам незачем врать.
– Верните меня назад! – кричал я. – Верните назад. Нет-нет, постойте. Лучше убейте. Задушите подушкой, напичкайте таблетками, да хоть топором голову отрубите. Я не хочу жить!
Вот почему двойник Зена не хотел сюда возвращаться. Надо было прислушаться к Аскуку, уступить ему место. Хотя откуда я знал, что теория последнего верна.
Первые два дня я рыдал без остановки и почти не спал. Медсестра боялась брить меня, так как я уже свободно вертел головой. Вернулись и пальцы, но руки по-прежнему не хотели слушаться. Я жалел лишь о том, что не мог воткнуть кинжал себе в горло.
На третий день, когда я более-менее успокоился, вечером ко мне вошел врач и, сев рядом, заговорил:
– Здравствуйте, сержант Андерсон. Как самочувствие?
– На седьмом небе от счастья!
– Понимаю ваше разочарование. Мир уже не такой, каким вы его помните. Но это не повод сдаваться.
– Не отнимайте свободу, доктор. Усыпите меня. Вам же лучше станет. Посмотрите на мое лицо. Я заснул тридцатипятилетним здоровым мужиком. А проснулся кем? Стариком под пятьдесят с соплями и в подгузнике. Жизнь кактуса не слишком привлекательна, согласитесь.
– Не хочу обвинять, но вы сами виноваты в случившемся.
– Я это сделал с собой?
– Да. Спустя месяц после смерти жены и ребенка, вы выпрыгнули из окна четвертого этажа. Многие говорили, что за этот месяц вы успели сойти с ума и обрести много личностей. Сосед собирался звонить в дурку, но случилось то, что случилось. Сейчас я бы не назвал вас сумасшедшим. Возможно, отрезвить разум помогла кома и последующие провалы в памяти.
– О боже… У меня был ребенок?
– Трехлетний. Вы его не помните?
– У меня был ребенок, у меня был ребенок, – повторял я. – У меня был ребенок.
– Так бывает. Память может вернуться, но, откровенно говоря, на это мало шансов. Мы будем работать еще долго. Учиться заново ходить, писать и даже говорить, поскольку у вас наблюдается легкая дислалия. В общем, попробуем восстановить все поддающееся восстановлению.
– Я не могу даже горевать по нему, потому как не помню его. Не помню даже своих родных, не помню никого, кроме Грейс.
– Родных у вас особо нет. Друзья приходили первые пять лет, затем перестали. Их можно понять. После одного года в коме, мало кто просыпается. А вы дремали целых одиннадцать.
– Родители есть?
– Мать скончалась еще при вас, а отец буквально неделю назад, предварительно успев оплатить два дополнительных года обслуживания в коме и полную процедуру лечения, при случае, если вы проснетесь. Он в вас верил, сержант.
– И снова я один.
– Может попытаетесь вспомнить хоть кого-то? Друг, знакомый, далекий родственник. Разговор с одним из них может здорово помочь нам при восстановлении памяти.
Не всерьез я задумался над Финном и случайно вспомнил Галлахера.
– Стажер из моего участка, Галлахер. Стив Галлахер. Пока помню только Грейс и его.
– Отлично! Я немедля распоряжусь, чтобы Стива пригласили к нам. Надеюсь, он будет не против.
– Зачем все это, док? Вы же знаете: мне не терпится умереть.
– Друг мой, позвольте объяснить. Жизнь – штука непростая. Согласен. Но дайте мне пару недель, и я докажу, что для радости в ней тоже есть место. Ища в жизни несчастье, только его и найдете.
– Вам не удастся меня переубедить, Хадсон.
– К счастью, вам некуда бежать.
С того вечера Хадсон приходил каждый день, проводя все нужные процедуры по восстановлению моих физических показаний, попутно завлекая в разговор, наверняка, для осуществления обещанного. Он работал над памятью тоже, тем не менее ощутимых результатов не наблюдалось.
Несмотря на мое рвение к смерти, я не собирался бунтовать и беспрекословно выполнял, данные мне поручения.
– Вы, кажется, уже не против. – заметил Хадсон.
– Смерть все еще зовет, и пока я не вижу причин отказывать ему.
– Но пытаетесь их найти, верно?
– Сам не знаю. Просто делаю, что вы велите.