Вопрос смерти и жизни

В этой книге записаны, «…размышления супругов, которые были женаты 65 лет! Супругов, которым повезло встретить друг друга и вместе пройти путь, который в конечном итоге ведет к смерти».Авторы вместе вспоминают прошлое, моменты их долгой счастливой жизни. И конечно же размышляют о жизни и смерти. Они надеяться, что книга поможет преодолеть им остаток совместного жизненного пути, но поможет и другим людям.Первую часть Ирвин и Мэрилин Ялом писали вместе, одну главу он, другую она, и в книге они чередуются. Во второй части, уже И. Ялом оставшись один, борется со своим чувством утраты и перечитывает некоторые свои произведения. Раньше он сам помогал другим, теперь ему самому нужна помощь.Получилась интересная и трогательная история жизни.

Книга конца жизненного пути. Для одних это переход в вечность, для других полное исчезновение. Как человек подходит к этому рубежу? И.Ялом предлагает читателю познакомиться со своим вариантом осмысления границы жизни и смерти.Произведение состоит из двух частей. Первую часть Ирвин и Мэрилин пишут вместе, она заканчивается смертью супруги. Вторая часть выделяет начало новой жизни в одиночку, важный период адаптации, когда Ялом пытается делиться с женой важными событиями, а ее нет, совсем нет, и она теперь не узнает о том, что происходит.Одна из особенностей старого человека, за каждым изменением здоровья которого следят врачи, это концентрация на себе. Конец жизни у таких людей, это как постепенное сужения конуса восприятия в одну точку, в центре которой умирающее тело человека, боли и лекарства, которые не только уменьшают боли, но и могут вызывать осложнения.С первых глав книги на читателя надвигается волна проблем старых людей, подошедших к концу жизни.Ирвин. Говорят, что человек, часто встречающийся с болью других, притупляет свои чувства. Насколько справедливо это для психотерапевта? Насколько Ирвин чувствовал свою больную и умирающую жену? О ком он больше думал, о ней или о себе? Что важней для человека, жизнь цветка, или то, что этот цветок радует его? Понятно, что вопрос глобален и относится не только к Ирвину.Ирвин готов был взять боль своей жены на себя и был обездвижен бессилием помочь. Он не хотел верить в смерть. Он пропускал мимо сознания слова Мэрилин, о том, что ей невыносимо жить.Важным вопросом жизни является отношение к смерти. Ирвин Ялом «в глубине души всегда мучился страхом смерти». В конце жизни он, по его утверждению, избавился от этого страха. Одной из причин этому стало удовлетворенность собственной жизнью. На чём она основана?«Мы вспоминаем наши многочисленные путешествия <…>Мы оба чувствуем, что прожили свою жизнь максимально полно. Из всех идей, с помощью которых я пытался унять страх смерти у своих пациентов, ни одна не была более действенной и притягательной, нежели идея жить без сожалений. Мы с Мэрилин не жалеем ни о чем – мы жили полно и смело. Мы не упустили ни одной возможности узнать что-то новое и взяли от жизни все, что могли.»Это больше похоже на самовнушение, на самооправдание. Может дело все во вшитом кардиостимуляторе и вере в свою быструю смерть? Во второй части Ирвин говорил об этом.У меня, подобного рода книга подразумевает размышление о смысле жизни. У автора, на первом месте – «взяли от жизни все, что могли». Во время жизни – страх смерти, к которому прибавился страх потерять близкого человека. Как будто человек не берет, а крадет, в соревновательном процессе с другими. А в итоге у него все забирают. Сразу возникает вопрос, а насколько это принадлежит человеку, если он не в состоянии этим владеть.Что такое попытка оправдать и приукрасить свою жизнь перед лицом смерти?Что является правдой, злость больного раком на весь мир или излияние любви ко всем напичканного наркотиками человека? Но кому нужна такая правда? Значит, правда не нужна. Но именно от правды, как от крепкого основания можно сделать шаг к красоте.Боязнь посмотреть на смерть, подойти к ней ближе, понять, что это такое, это жить спиной вперед, смотря только на свое прошлое. Неуклонно продвигаться вперед спиной, это может быть страшно. И человек пытается создать теорию, которая оправдает жизнь перед смертью. Как будто это необходимо, как будто жизнь и смерть не едины. Разделение и противопоставление частей единого, одна из особенностей человека схватившегося за частичку правды и пытающегося присвоить её себе, тем рождая враждебное, отсюда неуверенность и страх потерять, в том числе и жизнь.Ирвин пропитан противоречиями, включая его отношения к своим мыслям и снам, с одной стороны: «Запомни все, что происходит, все мысли, которые проносятся в твоем разуме…».И чуть далее: «…эти мысли нежелательны – я не хочу, чтобы они загрязняли мой разум. Я тщетно ищу выключатель…» И его поражает невозможность отключить «ненужные» мысли, хотя он всю жизнь учил этому своих пациентов, пытался их анализировать, у других, делал выводы.Сам факт написания данной книги, это как стремление автора удержать жизнь, которая теперь ассоциируется с его памятью. Удержать упавший листок от гниения. Обрывки памяти как листья на деревьях. Для меня, смысл листка в перегное, а не быть заспиртованным в вечности. Если продолжить идею автора, то мы постоянно умираем, забывая прошлое. Мало того, мы искажаем себя, преобразуя это прошлое. Мы выстраиваем удобную для нас картинку, возможно боясь нас настоящих.Перечитывая свои книгу И.Ялом пишет: «Человек, который написал эту книгу, намного умнее меня и гораздо больше знает о философии и психотерапии. От некоторых фраз у меня перехватывает дыхание. Неужели их сочинил я?»Знания не становятся нашей частью, они вне нас. А что можно сказать о жизненной мудрости, о некотором кристалле, из которого вытекают знания? Есть знания, которые берутся из памяти, а есть, которые мы знаем, без доказательств или в любой момент можем вывести. По этому поводу отмечу, что для Ирвина, после смерти жены, было много открытий и он искал ответы на некоторые вопросы и нашел ответы в своих книгах, он учил других тому, чем не смог воспользоваться в конце жизни, как будто это был другой человек. А может действительно в старости мы другие? Тогда зачем наши поиски знания, истины, чтение множества книг? Искупались в потоке знаний и, высохнув, пошли дальше, ничего не помня. И.Ялом в этой книге приводит интересный пример одного из своих друзей, который в старости стал слабоумным и каждый день начинает заново, не помня, что было вчера, он счастлив.Мэрлин, проходя химиотерапию говорит своему мужу: «Я больше не хочу жить. <…> Она повторяет это каждый день уже несколько недель.» Ирвину долго доходят до сознания эти слова. Перед Мэрилин встает вопрос, «следует ли продолжать жить любой ценой».Читатель познакомится с правом на ассистированное врачом самоубийство. Врачи, Дающие Право и способы, неизлечимому больному, которому мало осталось жить, совершить суицид. А врач просто наблюдает, как пациент сам глотает смертельные пилюли, когда ему уже и глотать трудно. «…доктор С. Говорит, что таблетки можно измельчить в ступке и смешать с напитком.» «…назначить дату своей смерти», это эволюционное достижение или деградация? Мэрилин, зная об этом праве, преодолевала трудности своей болезни и лечения, зная, что в любой момент можно все прервать. При современном состоянии общества, наверное, это благо и мало найдется тех, кто её осудит. Но если «устав от жизни», человек пожелает уйти, есть в этом что-то неправильное. Насколько жизнь принадлежит человеку, чтобы так поступать?Грустно читать, когда доктор говорит, «что ее работа – следить за тем, чтобы пациенты не страдали и безболезненно умерли по естественным причинам». О какой естественности может идти речь, когда пациент нашпигован медикаментами. Медицина продлевает страдания, а потом ассистирует самоубийство, жутко звучит.Глава о похоронах, поминках показывает неполноту рассуждений о значении памяти вначале книги и, по моему мнению, глупость, чуть ли не кощунство многих ритуалов и традиций, связанных со смертью. Человек боится смерти, поэтому уважает её и делает множество нелепостей, когда с ней сталкивается.Взаимозависимость после длительной семейной жизни это достижение, или что-то в отношениях неправильно? Семья должна усиливать человека, а получается, что она способствует атрофированию необходимых человеку качеств. Особенно это заметно на мужской части, когда супруга умирает первой, они лишаются заботы, обслуживания в быту, громоотвода плохого настроения и дезориентируются в своей самооценке в обществе, становясь как ребенок, в первый раз пришедший в песочницу без мамы. Но даже при здоровых отношениях в семье всегда есть специализация и другой супруг чего-то не умеет и не делал, может быть, лет 50. Наверное, это надо учитывать и стараться быть гибче в старости.Еще интересно было читать о вещах, накопленных за всю жизнь.«Кому нужны все эти вещи? Они много значат для нас и хранят наши воспоминания, но это вовсе не значит, что наши дети захотят их повесить у себя. Когда мы умрем, истории, связанные с каждым из купленных нами предметов, исчезнут.»И ведь это не только вещи. На протяжении всего произведения Ирвин и Мерелин раздавали свою библиотеку, примерно 3000 книг. В течение жизни, считая, что это ценность, в конце жизни пришло понимание, что в том виде как они есть, это «барахло», наравне с прочими вещами.«Мне трудно свыкнуться с мыслью, что все книги, бумаги и предметы, которые сопровождали меня всю жизнь, не будут иметь никакого значения для моих детей и внуков. На самом деле они, вероятно, станут для них обузой. Я знаю, что окажу им услугу, если заранее избавлюсь от большей части этого „барахла“.»Книга вначале читалась с трудом, но постепенно захватила и быстро кончилась. Можно посоветовать её тем, кто не побоится поразмышлять о старости, болезнях и смерти. Шрифт яркий, хорошо воспринимается. В книге есть фотографии, создающие сентиментальную атмосферу.

Я прочитала эту небольшую книгу и даже поучастововала в телемосте с И. Яломом, посвященном ей и его психотерапевтическим апокрифам «за жизнь», но так и не сложила ко всему этому однозначного отношения. Пытаясь как-то упорядочить мысли и эмоции после телемоста, я полночи бродила из комнаты в комнату, не включая света, и размышляла, почему я не могу однозначно принять все то, что говорит и пишет этот несомненно опытный и мудрый психотерапевт, почему, что бы он ни написал, я всегда ему до конца не верю, не соглашаюсь и даже отрицаю. Ровно тот же эффект был и при первой встрече несколько лет назад, и я уже тогда искала ответ как в самой себе, так и вовне, полагая, что просто чего-то не додумываю из-за нехватки опыта определенного типа. Сейчас, читая книгу наедине с собой, а потом слушая отрывки в актерском исполнении, я, конечно, не могла не сопереживать человеку, описывающему уход из жизни его жены. Да и кто бы остался равнодушным? Я не могла не разделить горестную романтику воспоминаний, побудивших И. Ялома воскресить всю историю их любви со школьной скамьи и долгой семейной жизни, а в сцене эвтаназии у меня буквально перехватывало дыхание от того, как замирает жизнь Мэрилин с ее последним вдохом. Несмотря на то, что и сама книга, и эти сцены написаны предельно просто, моя душа наполнялась печалью и слезами, обращая меня к трагическим прощаниям в собственной жизни. И все же… …я не могла отделаться от ощущения некоей спекулятивности происходящего. Прошло два месяца со дня смерти, и вот уже публикуется эта книга и по всему миру проводятся телемосты. Неужели «куй железо»? Ловлю себя на том, что не хочу так думать, сопротивляюсь этим сомнениям, запрещаю таким мыслям просачиваться в сознание, наполненное авторитетным изложением скорби, внушаю себе, что люди по-разному переживают горевание, и здесь никого ни в чем нельзя сравнивать. И не могу. Для меня горе – такая вещь, которая не требует публичности и тем более публикации. Когда я говорю «не требует», я не имею в виду, что горе не нуждается в других людях, которые помогут его выплакать, выкричать в самой острой точке, дадут ему отболеть. Я имею в виду, что утрата любви всей твоей жизни требует личного и, видимо, все же одинокого сживания с ней. Тебя никто не избавит от необходимости строить новые привычки «жизни без», от переживания «никогда больше», от болезненных метаний «а как же я теперь». Понимая, что долгая болезнь, необходимость находиться рядом со страдающим любимым человеком выматывает, иссушает душу, заставляет бодриться там, где хочется рыдать, нарушает нормальный ход жизни, я думаю, что с превращением всего мира в коллективного терапевта можно было и повременить. Хотя, когда тебе к девяноста… можно и опоздать. Видимо, это и побудило И. Ялома поторопиться с публикацией и промоушеном. Не мне судить. Тем не менее, освобождение, облегчение души от тягот безнадежной реальности умирания близкого человека – чувство совсем иное. Вот его уже можно препарировать, описывать, декорировать и пр. Во многом, мне кажется, это и произошло, и книга получилась не о смерти, а о возможности жить дальше, уверив умирающего, что ты сделаешь это за двоих. В этом, конечно, есть свой пафос, но он не мой. Книга И. Ялома для тех, кто разделяет его терапевтические позиции и литературные опыты, дает некоторый терапевтический эффект, смиряет с тем, чего избежать не удастся, в том числе и с собственной смертностью. Но это произойдет и без этой книги, хотя, возможно, с тысячей других хороших книг. Рекомендовать же эту никому не могу и не хочу, для каждого это глубоко личный вопрос смерти и жизни.