Побеги древа Византийского. Книга первая. Глубинный разлом

Очнулся он от грохота аплодисментов и толчка в бок.

– Ты что, заснул, Мишель? – улыбнулся Павел.

– Да так… Навеяло что-то. Будто Катюшка перенесла меня в наше имение на Полтавщине.

– Здорово играла, молодец у тебя сестра! Красивая, да ещё так прекрасно музицирует! – с восхищением произнёс друг.

После концерта Катя бросилась сначала на шею отца, потом подхватила за руку Дашу и подвела к молодым людям. Михаил обнял сестру, повернулся к её подруге, взял тонкую руку и прижался к ней губами:

– Вы замечательно играли, Дашенька!

Девушка смутилась, но тотчас нашлась с ответом:

– Это вы замечательно слушали, Михаил.

– Увы, нам редко выпадает возможность послушать музыку. Вы доставили мне несравненное удовольствие!

Даша смутилась окончательно и теперь не знала, что сказать.

Положение спасла неутомимая Катенька:

– Мишель, а что ты нас со своим другом не познакомишь?

– Ах да, прошу прощения! – Михаил благодушно повёл рукою сначала в сторону сестры. – Это Катя.

Девушка, состроив любезную улыбку, присела в книксене.

– Павел.

Камер-паж щёлкнул каблуками.

– А это Даша.

Девушка сделала книксен, опустив голову, видимо, не оправилась ещё от смущения.

– Павел. – Друг Михаила щёлкнул каблуками и кивнул ей в ответ.

– Господа камер-пажи! – звонко воскликнула Катя. – А не угостите ли вы ваших дам чем-нибудь вкусненьким? Буфет ждёт! – И показала рукой в сторону боковой гостиной.

Такого обилия закусок и напитков девушки ещё никогда не видели. Питание в институте было весьма скудным, воспитанницы всё время мечтали о лишнем куске хлеба, а ложась вечером в холодную постель, плакали от голода. В посты случались голодные обмороки, в лазарете иногда не хватало мест для больных. Но сейчас их глаза разбегались от мясных деликатесов, сыров и колбас всех сортов, вкусных пирожков, копчёного угря, зернистой и паюсной икры, консервов из омаров, паштетов из дичи, шоколада, нарзана, лимонада, водки, коньяка и даже заграничного шампанского.

Спустя несколько минут они уже наслаждались тёмно-коричневым балыком, пробовали тонкие ломтики буженины и румяно-копчёную телятину, запивая всё это лимонадом в запотевших бокалах. Даша потянулась было за аппетитными конфетками с печеньем, но тут опомнилась Катя:

– Дашутка, скоро танцы, а мы ещё не готовы! Бежим, пока нам не досталось!

Подруги ретировались, оставив камер-пажей в задумчивости.

– Сестрёнка твоя – необыкновенная девушка! – снова восхитился Павел. – В ней какая-то неудержимая энергия! Всех вокруг заряжает.

– А Дашенька такая милая и скромная, такая тихая и приветливая… Хочется защитить её от всех напастей, – добавил Михаил.

Друзья посмотрели друг на друга и весело рассмеялись.

Взглядом Михаил нашёл отца и направился в его сторону.

– Батюшка, вы не представляете, какой здесь богатый буфет! Мы сейчас были там с Катей и её подругой.

Константин Михайлович повернулся к сыну, оторвавшись от разговора со знакомыми:

– А знаешь ли ты, на какие средства он организован? Как и весь выпускной.

Михаил недоверчиво уставился на князя: его уже осенила догадка, но он не желал признать её.

– Неужели… вы, батюшка?!

– Да-да. Я пожертвовал солидную сумму, – кивнул отец и едва слышно добавил: – Чего не сделаешь ради любимой дочери.

– Бал! Бал! – раздался громкий голос распорядителя, и Михаил с Павлом ринулись в огромный танцевальный зал, где вдоль стен уже выстраивались в линию молодые люди в чёрных тройках и кадеты, юнкера, офицеры в мундирах. Кучками стояли родители, преподаватели, приглашённые гости. Все замерли, ожидая выхода воспитанниц.

Откуда-то сверху донеслись приглушённые звуки оркестра. Музыкантов не было видно, и казалось, что музыку издают высокие белые колонны, ею гудят и вибрируют стены.

Под торжественные звуки полонеза тяжёлые двери отворились, и, плавно скользя по паркету, во всём белом, одна за другой, показались юные выпускницы. Создавалось ощущение, что из обрамлённого тяжёлыми шторами проёма, словно из сказки, выплывают на поверхность зеркального паркетного озера грациозные лебеди с гладко зачёсанными головками. Девушки остановились напротив взволнованных юношей, а те горящими от нетерпения глазами разглядывали нежные создания, с которыми им предстояло соприкоснуться в танце.

Полонез сменился вальсом. На мгновение юноши замешкались, выбирая дам.

– Разрешите мне пригласить вас на танец! – Михаил остановился перед Дашей, слегка наклонив голову, но глядя ей прямо в глаза.

– Я согласна, – произнесла она тихим голосом, совсем забыв этикетную фразу, которой её учили отвечать на приглашение кавалера, и сделала реверанс.

Оба смутились ещё больше. Молодой человек подал Даше правую руку, а Даша ему левую, и они двинулись в центр зала.

Павел как можно быстрее через толпу пробрался к Кате:

– Позвольте иметь удовольствие пригласить вас на вальс!

Катя озорно улыбнулась:

– Позволяю! И желаю разделить его с вами.

Павел никак не ожидал такого нестандартного ответа и растерялся, покраснел, на лбу выступила испарина. Видя замешательство кавалера, Катя взяла его под руку и увлекла туда, где уже кружились танцующие.

Ах, как изящно этот непокорный завиток, совсем не желающий находиться в причёске, лежит у неё на шее! Ах, как бьётся эта едва заметная голубая жилка рядом с ним! Как великолепно выглядит тонкая нитка жемчуга на её белоснежной коже! Лишь самая крупная чёрная жемчужина посередине, словно старшая из прочих, допущена до ложбинки, чтобы возглавить драгоценный ручеёк, стекающий туда, куда не смеет заглянуть очарованный паж…

Михаил вёл свою партнёршу осторожно, едва касаясь её талии. Когда их руки соединялись, внутри него всё дрожало и трепетало, и он боялся, чтобы Даша не заметила этого. Но девушка всё замечала, хотя старалась не встречаться с Михаилом взглядом. Она никак не могла объяснить себе, почему этот высокий, красивый молодой человек, Катюшкин брат, так неудержимо влечёт её.

– Какое у вас красивое ожерелье! – наконец решился произнести Михаил.

– Это от покойной маменьки подарок. Я первый раз его надела.

– Вам очень идёт! – подтвердил юноша, не зная, как продолжить разговор. – А где проживают ваши родные?

– На Черниговщине, – после некоторого раздумья ответила Даша.

– У вас красивое имение?

– Красивое, – нехотя ответила девушка.

– А среди гостей есть кто-то из ваших родных?

– Нет, – снова коротко, не считая нужным вдаваться в подробности, произнесла она.

– Неужели никто не приедет за вами?!

– Не знаю, – почти резко ответила Даша, показывая, что продолжать эту тему для неё невыносимо.

До конца танца Михаил не проронил ни слова. После финальных аккордов он молча довёл партнёршу до её места. И тут же к ним подлетели Катя с Павлом.

– Ух, здорово! – Катя была, как всегда, весёлая, задорная, раскрасневшаяся. – Жаль, государь и государыня не присутствуют. Но великий князь тут. Вот бы меня пригласил!

– Покажи ему, что танцуешь лучше всех, и он тебя пригласит, – подшутил над сестрой Михаил.

– И покажу! – сразу нашлась Катя. – Сударь, я объявляю следующий танец для себя белым и приглашаю вас, – поклонилась она брату.

– Да ну тебя, Кэт!

– Нет, правда, Мишель! Мы с тобой целый век не танцевали! Пусть великий князь позавидует!

– Тише, болтушка, – оглянулся по сторонам Михаил.

Но когда объявили кадриль, он не сдержался, поклонился сестре, шаркнул ножкой и торжественно попросил:

– Мадмуазель Кэт, позвольте мне иметь удовольствие пригласить вас!

– С радостью, месье Мишель.

Брат и сестра действительно составили прекрасную пару и великолепно танцевали. Это, видимо, и послужило причиной того, что через несколько танцев великий князь и в самом деле пригласил Катюшу.

Танцы сменялись один другим: полька-бабочка, падекатр, венгерка и вновь кадриль. В какой-то момент помощники распорядителя вынесли на шпагах разноцветные ленты-перевязи и короткие, узкие ленточки с бубенцами.

Михаил передал перевязь Даше, и она немедленно надела её на плечо. Потом он попросил девушку подать ему руку и осторожно повязал на неё узкую ленту с бубенчиками. Взглянув в глаза своей партнёрше и задержав руку, юноша наклонился и поцеловал её, вдохнув чарующий аромат французских духов, которые выпускницы уже могли свободно использовать. Это означало нечто большее, чем простая любезность.

Даша оторопела и не придумала ничего лучше, как сделать книксен, прошептав:

– Благодарю вас.

Подошла Катя под руку с Павлом и пригласила всех в буфет. Михаил и Даша восприняли это предложение с энтузиазмом, поскольку уже немного подустали и проголодались.

Когда объявили последний танец – мазурку, стояла глубокая ночь. Михаил не хотел расставаться с Дашей и нежно сжимал её руки.

– Даша, увы, время пролетело незаметно, и я, батюшка и Катюша уезжаем домой. Но мы обязательно встретимся! За вами кто-нибудь приедет?

– Не знаю, – прошептала девушка.

– Как же так? – попробовал было возмутиться Михаил, но тут появилась Катя:

– Даша, поторопись! Нам надо переодеться и собраться!

– Пардон, Мишель, – сразу встрепенулась Даша, высвободила свои руки и ускользнула.

У парадного подъезда выпускниц ожидали разномастные экипажи. Здесь можно было увидеть и богато украшенные кареты, и простые коляски, и лёгкие пролётки, и элегантные ландо. Воспитанницы, на протяжении девяти лет не отличавшиеся друг от друга ни одеждой, ни пищей, ни средствами гигиены, вдруг в один миг превратились в богатых наследниц знатных родов и скромных дочерей разорившихся дворян.

Март выдался холодным, и юным особам, поспешившим сбросить надоевшую форму из камлота, долго стоять на выходе из Зимнего было нежелательно. Одних лакеи в раззолоченных ливреях облачали в соболя, другим подавали меха подешевле – рыжие лисьи, сурковые и даже заячьи.

На широком крыльце задержались только Катя и Даша, вышедшие последними.

– Пошёл! – приказал князь кучеру. – Подъезжай.

Парадная карета Комниных затормозила у крыльца. С запяток соскочил лакей, набросил на Катю роскошную горностаевую шубу и помог сесть внутрь. Лошади тронулись.

Даша осталась в одиночестве, низко опустив голову. На ней было простенькое на вате пальто, купленное на выходное пособие, которое выдавалось выпускницам на первое время после окончания учёбы.

– Постой! – крикнул кучеру Михаил, всё ещё смотревший на девушку в заднее окошко.

Карета остановилась.

Поддерживаемый маленьким оборванцем, к Дашеньке подошёл старый человек, одетый по-крестьянски. Он накинул на её плечи подарок – платок, вязанный из толстых шерстяных ниток, и сунул в руки несколько аршин красного ситца, чтобы она сшила себе столичное платье.

Это был её отец. Слепой разорившийся дворянин, оставшийся без денег и семьи, пришёл в сопровождении мальчика-поводыря пешком из Черниговской губернии. Дрожащими от волнения руками он обнял дочку и в растерянности целовал её, плачущую от жалости к нему, к себе и к своей горькой судьбе. Она знала, что он снял номер в дешёвой гостинице, едва отличавшейся от ночлежки, на самой окраине Петербурга. Сейчас они должны были найти извозчика, чтобы доехать до этого злополучного места.

Катя, бывшая в курсе всех бед подруги, быстро рассказала обо всём отцу и брату, внимательно следившим за Дашей из кареты. Михаил вопросительно посмотрел на отца, и тот, поняв сына без слов, кивнул.

– Разворачивай! Подъезжай! – крикнул Михаил кучеру.

Карета развернулась и подъехала к крыльцу. Из-за плеча отца Дашенька с ужасом видела, как понравившийся ей юноша приближается к ним, а вслед поспешает слуга. А она-то думала, что Катя с братом уже уехали, и сейчас готова была сгореть от стыда! «Боже, Боже, пусть разорвётся моё сердце, пусть я умру, только бы он не увидел меня в таком положении!» – лихорадочно молила она Господа, пряча заплаканное лицо.

– Дашенька, покорнейше прошу простить меня. Мой отец, Катя и я приглашаем вас с вашим батюшкой отужинать сегодня у нас.

Испуганно и непонимающе смотрела Даша на Михаила. Ей уже было всё равно, апатия и равнодушие, так часто сменяющие колоссальное нервное напряжение, сделали её безучастной.

– Дочка, мне кажется, можно принять предложение этого любезного молодого человека, – спас положение её слепой отец. И, повернувшись на голос Михаила, добавил: – Мы благодарим вас за доверие и доброту.

Михаил взял Дашу под руку и осторожно повёл к карете. За ними лакей и мальчишка-поводырь повели её отца.

После ужина, несмотря на приподнятое настроение, все отправились почивать. День выдался трудный, чувствовалась усталость. Катя увела подругу в свою комнату, а отцу Даши выделили отдельное помещение для гостей. Мальчишку отправили ночевать в лакейскую.

Устроившись спать рядом, как привыкли в дортуаре Смольного, девушки ещё долго беседовали, перебирая события столь важного в их жизни дня.

– Катюша, мне кажется, я влюбилась в твоего брата, – с каким-то отчаянием призналась подруге Даша, привыкшая доверять ей свои девичьи тайны.

– Это пройдёт, Дашутка! Ты же помнишь, как мы восторженно относились к любому представителю мужского пола, не важно, священник это, учитель или император. Вспомни, как мы дарили предмету своего детского обожания подарки на праздники, проходили «ритуальные» мучения, чтобы быть его «достойной»: вырезали ножиком или даже выкалывали булавкой инициалы «божества», ели в знак любви мыло или пили уксус, пробирались ночью в церковь и молились там за его благополучие. Бог мой, какие мы были глупышки!

– Да, Катюша, но эти наивные восторги давно позади, мы выросли. Здесь другое… Уже взрослое. Мишель необыкновенный! – со странной улыбкой произнесла Даша. И лишь спустя некоторое время опомнилась: – А как тебе Павел?

– Ничего, симпатичный, – скривилась Катя и зевнула. – Давай спать, уже так поздно.

Зная подругу, Даша поняла, что Катя не испытывает к Павлу того, в чём призналась она.

В июне воспитанники старшего специального класса Пажеского Его Императорского Величества корпуса сдали выпускные экзамены. По их результатам выпускник Михаил Комнин был отнесён к первому разряду. Это означало, что он будет выпущен корнетом в гвардейскую кавалерийскую часть. Павел был отнесён ко второму разряду, а значит, он также выпускался в гвардейскую или армейскую части. Напоследок выпускникам предстояло пройти военные учения в Красном Селе под Петербургом.

– Посмотри, как здорово! – проговорил Михаил, показывая рукою на расстилавшийся перед ними пейзаж.

– Красивое место, – согласился Павел, внимательно всматриваясь в окрестности.

Они стояли на возвышенности, где находился главный лагерь, тянущийся на несколько вёрст с севера на юг параллельно Балтийской железной дороге – фронтом, то есть лицом, на запад. Пажеский барак находился на самом краю лагеря, на левом фланге. Напротив него располагалось Дудергофское озеро с его купальнями и многочисленными лодками. На противоположной стороне водоёма виднелся авангардный лагерь, который занимали военные училища и гвардейские кавалерийские части, в одну из которых предстояло выпускаться Михаилу.

Первые десять дней камер-пажи специального класса занимались топографической съёмкой в окрестностях Петергофа. Это занятие было весьма увлекательным. Местность делилась на участки площадью примерно с квадратную версту, которые разыгрывались вслепую между парами камер-пажей. Пары подбирались выпускниками самостоятельно, работа вдвоём была обусловлена тем, что управляться в одиночку с мензулой и кипрегелем было затруднительно. Будущие офицеры визировали характерные точки на местности, определяли расстояние до них по дальномеру, высчитывали по вертикальному углу и расстоянию превышение точки, прочерчивали на мензульном планшете линию и проставляли размер дальности. Выполненную работу принимали офицеры Генерального штаба. По её результатам выставлялись отметки. Михаил и Павел неизменно оценивались по высшему баллу, что учитывалось при распределении в воинские части.

После того как курс топографической съёмки завершился, камер-пажи старшего специального класса были направлены для ознакомления в воинские части, куда по получении приказа о присвоении офицерского звания им надлежало выпускаться.

В начале июля документы были получены.

– Михаил, куда тебя? – поинтересовался Павел, держа в руках свой листок.

– Кавалергардский Ея Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полк, – слегка красуясь, произнёс Михаил. – А тебя?

– Лейб-гвардии Конный полк, – в тон товарищу ответил Павел.

– О! В одной дивизии будем служить! И даже в одной бригаде.

Михаил, конечно, знал о ходатайстве отца перед государем с просьбою определить его в Кавалергардский полк, в который принимались не только отпрыски древних и знатных родов, но и те, кто был способен оплачивать престижную и дорогостоящую службу.

Друзья познакомились с командованием и офицерами полков, с будущими сослуживцами. Весь август был насыщен марш-бросками, выездкой, конными атаками на условного неприятеля и джигитовкой, которую ввели для воспитания силы и ловкости, умения ориентироваться в сложной боевой обстановке и спасать свою жизнь и жизнь товарища. В джигитовке тренировались стрельба с коня и рубка, захват предметов с земли, подъём на коня пешего товарища и транспортировка раненого одним или двумя всадниками. Далеко не всем удавалось выполнять эти непростые упражнения.

В полдень двадцатого августа из Петербурга прискакал посыльный:

– Завтра парад! Будет присутствовать сам государь!

Камер-пажи засуетились и принялись взволнованно готовиться к этому ответственному мероприятию. Завтра они официально станут офицерами! Экстренно приводилась в порядок парадная форма, два месяца пролежавшая в ожидании важного дня.

Ровно в двенадцать часов в главный лагерь прибыли государь император с супругой и наследник – великий князь Алексей Николаевич. Подойдя к строю, государь принял рапорт директора корпуса и в сопровождении блестящей свиты прошёл перед застывшим по стойке смирно пажеским строем. Затем он произнёс речь, в которой коротко поздравил выпускников с окончанием обучения, и передал слово директору Пажеского корпуса, который напутствовал собравшихся:

– Не забывайте, что имена ваши принадлежат Пажескому корпусу! Каждый паж будет краснеть за вас или гордиться вами – в зависимости от ваших поступков! Желаю вам, чтобы последующие воспитанники нашего корпуса по прошествии многих лет с чувством благодарной гордости могли сказать, вспоминая вас: «И он был пажом».

Следом были зачитаны приказы о присвоении камер-пажам воинских званий с вручением погон. По традиции император вручил приказ своему пажу – Михаилу Комнину, императрица – своему, а военный министр всем остальным. Получая приказ из рук государя, Михаил внутренне собрался и, глядя императору в глаза, тихо произнёс вне устава:

– Служу царю и Отечеству!

– Спасибо, паж! – ответствовал государь.

Зазвучала команда:

– К церемониальному маршу…

Вынесли знамя корпуса.

После окончания парада, на котором выпускники продемонстрировали отличную строевую подготовку, государь обратился к молодым офицерам:

– Благодарю вас, господа, за службу, за вашу бескорыстную преданность, за ваше честное служение престолу и Родине! Я твёрдо уверен, что эти заветы, передаваемые из поколения в поколение, всегда будут живы в вашем сердце. Пример прежних пажеских поколений, многие потомки коих присутствуют здесь, убеждает меня в том, что и вы с тою же доблестью, столь же честно и верно будете служить вашему императору и дорогой нам Родине – нашей России! Желаю вам здравия на многие годы!

– Рады стараться, ваше императорское величество! – нестройно прокричали выпускники и грянули громовое «ура».

На следующий день в церкви при военном корпусе был произведён торжественный молебен. На прощание бывшим пажам выдали по пятьсот рублей подъёмных на пошив гвардейского обмундирования и первоначальное обустройство.

Глава V
Кавалергард

Мы не стремимся быть первыми, но никого не допустим быть лучше нас.

Граф А. И. Мусин-Пушкин, генерал от кавалерии

Целый месяц отпуска – какое счастье! Можно поехать куца угодно, покрасоваться новым, с иголочки, мундиром, который, правда, ещё только предстоит сшить. Но главное – можно погулять с Дашенькой по Петербургу, хотя бы несколько дней, до той поры, пока отец не увезёт её в черниговскую деревню.

Михаил испытывал странное томление, когда Даша брала его под руку и они гордо прогуливались по Невскому проспекту. Однако, как ни просил он время замедлить свой бег, оно неумолимо текло вперёд. Завтра предстояло расстаться.

– Дашенька, ещё один день мы проведём вместе…

Они остановились в какой-то арке, и девушка подняла глаза на расчувствовавшегося Михаила.

– Мишель, я чувствую, что мы расстаёмся ненадолго, не допустит иного Господь.

– Я приеду к тебе, обязательно приеду! Только форму сошью и приеду.

– Нет-нет, – вдруг встрепенулась Даша, – не приезжай! – И тихо добавила: – Ко мне не надо.

Михаила задели её слова, в глазах стояло недоумение.

– Не хочешь?

Девушка сжала зубы, лицо выразило подавленное страдание. Она отрицательно покачала головой.

– Но почему?..

Даша ничего не ответила.

– Тогда приедешь ко мне! – не допускающим возражения тоном проговорил Михаил. – Вы недалеко от нашего имения находитесь, я пришлю за тобой.

– Не надо присылать… я сама…

Михаил снова взглянул на Дашу, хотел было что-то возразить, но передумал.

Они допоздна гуляли по городу. Юноша поймал извозчика, который довёз их до особняка Комниных, где уже несколько дней гостили отец и дочь Новосельские. Пройдя по узкой аллее, они подошли к парадному входу. Здесь Михаил задержал девушку:

– Мы с тобой в последний раз наедине… И я хочу сказать, – всегда смелый и решительный, Михаил начал заикаться, – я… я… люблю тебя.

Даша подняла голову, всматриваясь в его лицо, едва освещённое тусклым светом фонаря над входом.

– И я… тебя… тоже.

Она приподнялась на цыпочки и коснулась губами губ Михаила.

То, что в гвардейскую кавалерию рядовые и унтер-офицеры отбирались по внешним данным, Михаил, конечно же, знал. Объяснялось это необходимостью участия в придворной службе: дворцовых церемониях, почётных караулах, встречах иностранных посланников и похоронных процессиях. По внешнему облику, без знаков различия и мундиров, легко можно было определить принадлежность к определённому гвардейскому полку. Правда, офицеров такой отбор не затрагивал.

Знакомясь с Кавалергардским полком, в котором ему предстояло служить, Михаил обратил внимание, что службу в нём несут высокие голубоглазые и сероглазые безбородые блондины. В другом полку из 1-й гвардейской бригады – лейб-гвардии Конном, он разглядел жгучих брюнетов с усиками. Это отличие объединило тех, кто служил в полку в разное время, в сообщество, названное «кавалергардской семьёй».

Обмундирование, которым Михаил любовался лишь издали, теперь необходимо было примерить на себя, но прежде разобраться в нём.

Мундир-колет белый, однобортный, застёгивающийся на крючки. Воротник с закруглёнными углами и обшлаги красного цвета. Полковой цвет у кавалергардов – алый. Для почётных караулов во дворце полагается парадная форма. Поверх мундира надевается кираса из красного сукна; на ноги – лосины из белой замши, которые можно натягивать только в мокром виде, и ботфорты из твёрдой чёрной кожи, подбитой белой замшей. Поверх колета надевается кираса, её носят только с каской при парадной и будничной форме. Она изготовлена из латуни, обшита шнуром красного цвета вокруг отверстий для головы и рук, по бокам до низа и вдоль нижнего края. Подкладка чешуйчатых ремней и пояс – из красной кожи. Если к этому прибавить николаевскую шинель с пелериной и бобровым воротником, то можно понять, как дорог гардероб гвардейского кавалерийского офицера. Хоть Михаил и был отпрыском состоятельной семьи, как и многие перед выпуском, он сделал заказы у разных портных: первые номера мундира – у более дорогих, вторые и третьи – у дешёвых.

Кроме обмундирования, каждый офицер, выходя в полк, должен был предоставить двух собственных коней, соответствующих требованиям строевой службы. С этим у Михаила проблем не было: личная конюшня в имении обеспечивала достойный выбор.

Наконец обмундирование было получено, день отъезда в имение выбран. Скорою почтою Даше полетело письмо:

«Милая Дашенька!

Со дня отъезда твоего мысли мои не успокаиваются. Всё думаю о тебе, всё представляю тебя такою, какою видел в час расставанья. Знаю, что скоро увижу твои печальные глаза, коснусь дурманящих волос, прижмусь щекою к руке.

Дела мои большей частью улажены, теперь уже нет никаких препятствий для нашей встречи. Ты так глубоко вошла в моё сердце, что жизнь без тебя мне кажется пустою. Сначала ты приедешь в Боровое, потом мы вместе отправимся в Черниговскую губернию. Я намерен испросить руки твоей у батюшки. А затем прямиком в столицу.

Твоё прошение о преподавании в Смольном институте без внимания не осталось, только неуверен, что сие тебе сейчас необходимо.

Выезжаю третьего дни и жду у себя твоего приезда.

Обнимаю, целую тысячу раз.

Всегда твой Мишель».

Дверь распахнулась, и в полукруглую залу вбежал лакей.

– Приехали-с, ваше сиятельство! – прокричал он, с трудом переводя дыхание. – Въезжают!

Михаил выскочил из-за стола, опрокинув стул, на котором сидел, и бросился к выходу.

– Предупреди Катю, – крикнул лакею на ходу, не оглядываясь.

Ворота были открыты, коляска уже въехала. Даша, открыв дверцу и не успев ступить на землю, попала в объятья юноши. Из дома с радостными возгласами выбежала Катя:

– Дашутка, как я соскучилась! – Она бросилась гостье на шею. – Наконец-то ты приехала к нам! – И, несмотря на протесты брата, потащила её в заранее подготовленную комнату. – Тебе надо переодеться с дороги, привести себя в порядок, отдохнуть. Это для вас, мужчин, – раз, два и готов. – Она подмигнула брату.

Вечером в гостиной шин чай и беседовали втроём. Отец, не заезжая в имение, уехал в Италию, где уже давно в клинике лечилась мать. Потом пошли прогуляться по саду, зашли в беседку. Катя нарочито зевнула и со словами: «Разрешите откланяться, господа, девочку ждёт Морфей» – упорхнула, а Михаил с Дашей долго ещё сидели обнявшись под тёплой курткой юноши, надёжно защищавшей двоих от ночной прохлады.

Утром за чаем Михаил объявил:

– Идём в конюшню! Дамы могут переодеться.

Лошади косились на необычно большое количество людей, идущих по коридору между денниками. Первым шёл Фёдор, за ним Ванька, потом Катя и Даша; замыкал шествие Михаил. Он смотрел на изящную фигурку возлюбленной, одетую в Катину амазонку, так ни разу и не востребованную хозяйкой, и непонятное волнение овладевало им. На какой-то неровности Даша споткнулась, и Михаил, славящийся своей реакцией, поддержал её, слегка приобняв. Девушка обернулась, обменявшись с юношей взглядом, и слегка погладила его по руке. Этого никто не заметил.

– Буцефалушка, хороший мой! – ласкал Михаил крупного вороного жеребца с широкой грудью, тонкими ногами и белой звездой во лбу.

Однако конь лишь косился на него лиловыми глазами и не хотел признавать.

– Запамятовал, ваше сиятельство, давно не были, – оправдывал жеребца Фёдор. – Ну ничего, пообщаетесь, вспомнит. Ванька, выводи! – крикнул он второму конюху. – Седлай!

Тёплое весеннее солнышко отражалось в лоснящейся ухоженной шерсти. Михаил легко и привычно, по-казацки не касаясь стремени, вскочил в седло, тронул Буцефала шагом. Конюх отодвинул жердину ворот.

Слегка наподдав пятками, всадник пустил коня рысью. Вскоре Михаил мчался галопом по широкому лугу на вороном жеребце, а девушки, затаив дыхание, смотрели на слившихся в едином ритме коня и человека.

– Здорово! – восхищённо произнесла Даша, с любовью глядя на Михаила.

– Хочешь прокатиться?

– Нет, что ты! Нам и одного наездника достаточно, – весело рассмеявшись, ответила девушка.

Когда Михаил явился в полк, до закрытия летних лагерей в Красном Селе оставалось всего несколько дней. Предстояло принять присягу и участвовать в параде, которым традиционно заканчивали пребывание на выезде все гвардейские полки.

Офицеры, единодушно принявшие на собрании нового корнета в полк, встретили Михаила приветливо и дружелюбно. Ему вручили для прочтения двухтомную историю полка – роскошно изданную книгу с прекрасными иллюстрациями и планами сражений, в которых участвовали кавалергарды. Знакомясь с двухсотлетней полковой историей, Михаил проникался гордостью, ведь ему было доверено служить в подразделении с такими славными многовековыми традициями. Уходили одни люди, на их место заступали другие, но всегда оставались старожилы, которые помнили прежних сослуживцев, начальников, былые порядки. Они передавали новому поколению истории, песни, поговорки, традиции, и благодаря этому дух полка оставался неизменным на протяжении двухсот лет. Теперь его предстояло воспринять двадцатилетнему Комнину.

Наступил волнующий день принятия присяги.

Посредине плаца поставили в ряд несколько столиков, накрытых белыми скатертями, у каждого из которых расположились священнослужители различных вероисповеданий и конфессий. Больше всего принимающих присягу выстроилось к первому столу, где стоял полковой священник с крестом и Евангелием. Рядом – католический ксёндз, лютеранский пастор, магометанский мулла и еврейский раввин. К каждому из них подошли по нескольку человек, и только к раввину всего один – здоровенный парень, на голову выше всех присутствующих, со светлой густой шевелюрой и могучими плечами. Винтовка в его огромных руках казалась тоненькой тростинкой.

Михаил с любопытством разглядывал новобранца-гиганта, совсем не похожего на еврея. Он никогда не слышал, чтобы в Кавалергардском полку служили люди этого вероисповедования. Видимо, парень попал сюда за свой рост и недюжинную силу.

Когда подошла очередь, Михаил произнёс волнующие слова присяги:

– Я, князь Михаил Комнин, обещаю и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому, и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови…

В эту минуту Михаил, как никогда, чувствовал свою сопричастность к чему-то великому, единение с войском, со всем народом и восторженную любовь к царю.

Вечером в офицерском собрании отмечали принятие в полк новобранцев. Михаила и ещё троих новеньких привёл туда адъютант командира полка.

В просторном светлом зале стоял празднично накрытый длинный стол, за которым сидели все полковые офицеры.

– Сюда, сюда, молодёжь! – неслось со всех сторон.

Михаил с чувством облегчения выдохнул, увидев вокруг приветливые, участливые лица. Теперь он действительно поверил, что кавалергарды – одна семья.