Глава 1
Взгляд машинально упал на часы. Половина шестого?!
– Черт! – выругался Глеб. – Виктория Сергеевна!
Он захлопнул толстую папку, вставая из-за стола. С секретаршей столкнулся в дверях.
– Я убегаю, – бросил на ходу, пытаясь надеть пиджак и не выронить при этом портфель. – За Пашкой опаздываю. Выключите там все?
– Конечно, Глеб Петрович, – пожилая женщина посторонилась, снимая очки и растирая пальцами переносицу.
– И… тоже идите домой. Если что, я на телефоне, – добавил Глеб, уже выходя на улицу.
– Я еще немного поработаю, – понеслось ему в спину.
Через минуту он уже выруливал на проезжую часть из дворика, где на первом этаже старенькой пятиэтажки находилась его контора. Еще через пятнадцать минут подъезжал к дворцу спорта «Олимп», удачно миновав традиционные вечерние пробки.
На лавочке возле забора сидел его восьмилетний племянник. Мальчик о чем-то усиленно размышлял, хмуря брови, прижимая к себе рюкзак и глядя в землю. Даже шум подъехавшего автомобиля не нарушил задумчивости.
Глеб опустил стекло и позвал:
– Пашка!
Тот вздрогнул и резко вскинул голову. Глеб невольно поморщился – не хотел напугать.
– Загружайся, – улыбнулся он и помахал мальцу.
В ответ улыбки не последовало. Паша встал с лавки, одернул ветровку, пригладил волосы, повесил рюкзак на плечо и направился к машине.
– Как прошла тренировка? – спросил Глеб, когда Паша устроился на заднем сидении джипа, положив рядом рюкзак и пристегнувшись ремнем безопасности. – Нормально?
– Угу.
Встретившись в зеркале заднего вида взглядом с серьезными голубыми глазами, Глеб незаметно вздохнул. Вот уже полгода, как его племянник практически не разговаривает. После трагической гибели матери, сестры Глеба, Паша стал сильно заикаться. Чаще отмалчивается или отвечает односложно. В школе из-за этого начались проблемы, пришлось во втором классе переводить его на домашнее обучение. Хорошо хоть из секции каратэ не исключили. Там важнее уметь слушать, чем говорить.
– Чем займемся? – как можно веселее спросил Глеб, выруливая со стоянки. – Может, поужинаем в Макдоналдсе?
Больше всего он хотел сейчас поехать домой, устроиться в кресле перед телевизором и выпить бутылку пива. Но тогда Пашка запрется на весь вечер в своей комнате и будет смотреть на портрет матери, пока не наступит время ложиться спать. В такие моменты племянник замыкался больше обычного. Вот почему в дни тренировок Глеб старался как можно позже привозить его домой.
Зоя, мать Паши, погибла весной. Все лето Глеб как мог отвлекал мальца от горя, что поселилось и в его доме тоже. Чаще всего они бывали в зоопарке, где Паша подолгу мог простаивать возле вольеров и наблюдать за животными. Особенно ему нравились пантеры и гепарды. В такие моменты Глебу хотелось знать, о чем думает племянник. Но тот никогда не рассказывал.
Макдоналдс встретил вереницами очередей. Как они только тут с ума не сходят за целый день, – подумал Глеб, глядя на улыбающихся парней и девушек в одинаковой униформе, периодически выкрикивающих: «Свободная касса!» Народ разбредался от касс с нагруженными подносами, как муравьи. Как еще при таком скоплении всегда есть свободные столики? То ли потому, что их много, то ли долго никто не засиживается. Зажевали фаст-фуд, запили колой и каждый по своим делам.
– Сильно проголодался? – наклонился Глеб к Паше.
Тот лишь кивнул, продолжая рассматривать красочное меню, вывешенное над кассами.
– Значит, как обычно?
– Да.
– А Хеппи милл?..
– Нет! – Паша сердито отвернулся.
Глеб специально спросил про детский набор с игрушкой. До смерти Зои Паша любил получать такие в те редкие случаи, когда они все вместе бывали в Макдоналдсе. Ему нравились незамысловатые, но качественные игрушки из набора, как всем детям. Но со смертью матери закончилось его детство. Поэтому Глеб и спрашивал все время про Хеппи милл. От ответа на этот вопрос зависит многое: нет – Паша болен, да – пошел на поправку.
– Свободная касса! – крикнула розовощекая пухлая девчушка.
Глеб переместился вправо, к соседней кассе.
– Биг-тейсти, пожалуйста, картофель-фри…
– Маленький, стандартный? – уточнила девушка, на секунду перестав стучать по клавишам кассы.
– Стандартный. Кисло-сладкий соус и клубничный коктейль. А еще… – Глеб задумался на секунду, чтобы такое заказать себе: – Кофе эспрессо и пирожок с вишней.
– Все? – улыбнулась девушка, а Глеб в который раз подивился, как у нее только сил хватает оставаться приветливой в таком шуме.
С космической скоростью заказ оказался на подносе. Не успел Глеб расплатиться, а девушка уже выкрикивала следующему покупателю: «Свободная касса!»
Пашка быстро расправлялся с едой. Глеб тайком наблюдал, как тот уплетает огромный сандвич, закусывая картофелем и потягивая густой коктейль. Самому ему кусок в горло не лез – пирожок так и лежал на подносе нераспакованным. Он прихлебывал кофе и думал о сестре. Как она могла так поступить с единственным сыном? И как Пашка вообще не сошел с ума, найдя мать повесившейся в туалете?
Он любил Зою, но ненавидел ее влюбчивость. А она любила любовь. С юности… От одной такой родился Паша, едва сестре исполнилось восемнадцать. Любовь ее и погубила, не вынесла безответности.
Глеб тряхнул головой. Вечно воспоминания лезут в самый неподходящий момент, и перед глазами встает картина, какой он увидел сестру, когда примчался на звонок рыдающего в трубку Паши. Зоя, Зоя… Что же ты наделала? Как ты могла исковеркать жизнь собственному ребенку?
– Наелся? – выдавил из себя улыбку Глеб, наблюдая, как Паша вытирает салфеткой рот.
– Угу.
– Тогда, может, покатаемся? – предложил он и встретился с умными все понимающими детскими глазами.
Конечно, Пашка уже давно разгадал его хитрость. Три дня в неделю Глеб старался привозить племянника домой как можно позже. Ну, еще по выходным развлекал его, если не уезжал в очередную командировку. В остальное время тот был предоставлен самому себе. Приходящая учительница действовала в рамках школьной программы, не отступая от нее ни на шаг. Глеб не мог ее винить, она, наверное, лучше знала, как вести себя с проблемными детьми. Еще была няня, которую он нанял, когда Паша переехал к нему. Она следила, чтобы ребенок всегда был накормлен и с ним ничего не случилось. Но что творилось в маленькой душе, не знал никто. В нее Паша никого не впускал.
– Тогда поехали, – нарочито весело произнес Глеб, складывая пустые коробки и салфетки на поднос.
Для середины октября погода стояла на удивление теплая. Уже стемнело, и в воздухе пахло влагой.
– Наверное, пойдет дождь, – улыбнулся Глеб в зеркало заднего вида. – Но нам с тобой он не страшен, ведь правда?
– Да, – без тени улыбки ответил Паша.
Глеб уже и не помнил, как выглядит этот ребенок, когда улыбается. Так давно это было. Он опять незаметно вздохнул, включил музыку и приспустил стекла, чтобы в салон ворвался теплый осенний ветер.
Дождь хлынул неожиданно. Единственная вспышка молнии в сопровождении мощного раската грома, и с неба полила вода сплошным потоком. Дворники не справлялись, елозя из стороны в сторону по лобовому стеклу. Но Глеба это не напрягало. Движение в это время суток уже не было таким активным, как в часы пик. Они медленно ехали по узенькой улочке, вспарывая лужи с неоновыми отражениями огней города.
Ее Глеб заметил не сразу. Она стояла под козырьком, освещаемая витриной магазина. Заплаканная, растерянная и очень красивая.
– Девушке плохо. Наверное, она забыла дома зонт. Подвезем? – обратился он к Паше.
А тот уже и сам заметил бедняжку, прилип к стеклу, рассматривая ее. Он только энергично закивал головой, не отрываясь от заинтересовавшей его картины.
Глеб вывернул к тротуару и плавно затормозил. Опустив стекло громко позвал:
– Девушка, вас подвезти?
Запоздало пришла мысль, что, возможно, она не просто так тут стоит, а ждет кого-то. Тогда почему плачет или плакала? Да и одета она не по погоде – легко и празднично. А еще красиво: золотистое платье обтягивало стройную, как у статуэтки, фигуру, туфли на высоком каблуке переступали в луже в поисках сухого места, которого уже не осталось, в руках маленькая сумка, которую она держит так крепко, что даже сквозь дождь видно, как побелели костяшки пальцев.
Она пыталась разглядеть Глеба в салоне, поглядывая на заднее окно, где маячила Пашкина физиономия.
– Не бойтесь, садитесь, – подбодрил Глеб. – Дождь зарядил на всю ночь.
Он чувствовал, как она колеблется, не зная, на что решиться. Наконец, она сделала неуверенный шаг и тут же оказалась под потоками ливня. Не раздумывая больше, побежала к машине. Глеб предусмотрительно распахнул для нее дверцу.
– Все-таки промокли, – сказал он, когда она заскочила в салон, обдавая его брызгами.
Совсем молоденькая, лет двадцать, может, чуть больше. Русые волосы, гладко зачесанные и собранные на затылке, потемнели от воды. В немного раскосых светло-карих глазах застыла благодарность с примесью стеснения, как успел заметить Глеб, когда она мельком на него посмотрела. Тонкими длинными пальцами она расстегнула сумочку и, достав платок, аккуратно промокнула лицо. Интересно, что она делает одна вечером в таком виде, да еще и под дождем?
Глеб ждал, когда она заговорит, не трогаясь с места. Но она спрятала обратно платок и молчала, тихонько шмыгая носом.
– Куда вас отвезти? – спросил Глеб, когда понял, что молчание затянулось.
Она повернулась, и Глеб рассмотрел золотистые искорки в больших и грустных глазах. А еще заметил, как подрагивают ее губы, словно она изо всех сил старается не разрыдаться.
– Едем прямо? – улыбнулся он, машинально отмечая тихое жужжание включившегося навигатора.
– Да, – улыбнулась она в ответ, отчего у Глеба шевельнулось что-то теплое и приятное в душе.
Он медленно тронулся, незаметно поглядывая на нее. На перекрестке свернул направо, уловив едва заметный кивок девушки. Краем глаза заметил, как по щеке ее катятся слезы, которые она сердито смахивает. Интересно, что ее так сильно расстраивает? Но не станешь же лезть в душу и расспрашивать. Да и вряд ли она будет с ним откровенничать. Но попробовать стоит.
– У вас что-то случилось? – спросил он и свернул на узкую улочку по легкому движению девичьей руки.
Она замотала головой, не глядя на него.
– Вы плачете?..
Снова молчание. Ну что ж, не получилось. Глеб вывернул на широкий проспект и прибавил скорость. Никогда не считал себя любопытным, а тут не может удержаться. Так и хочется спросить ее еще о чем-нибудь.
Девушка перестала плакать и смотрела вперед, о чем-то думая. Глеб видел, как временами она хмурит брови и крепче сжимает ручки сумки. С опозданием решил, что она, наверное, замерзла, и включил печку. Не мог заставить себя не смотреть на нее. Маленькое розовое ушко с крохотной сережкой, точеный профиль, нежная шея с трепещущей жилкой, скромное декольте и небольшая грудь, которая временами подрагивала, словно девушка сдерживала горестный вздох или всхлип.
Он крепче сжал руль, злясь на себя. Какое-то нездоровое любопытство. С какой это стати ему так хочется выяснить, кто она, и что ее так расстраивает? Сейчас высадит ее и никогда больше не увидит. Тогда почему ему так тоскливо становится от этой мысли?
Он больше не пытался заговорить с ней, сосредоточившись на дороге. Она лишь молча указывала, куда нужно поворачивать. И на эту ее странность Глеб старался не обращать внимания. Мало ли, какие причуды ею движут. Не хочет говорить и ладно, имеет право.
В салоне заметно потеплело. Внезапно Глеб заметил, как на плечо девушки легла детская рука. Пашка?! Они одновременно обернулись. Паша смотрел на нее и улыбался. Впервые за последние полгода. На ее лице заиграла ответная улыбка. Она взяла маленькую руку и слегка пожала ее. Это длилось несколько секунд, в течение которых Глеб перестал дышать, боясь напугать племянника. По коже побежали мурашки, словно он в жизни не видел ничего прекраснее детской улыбки. Паша уже опять вернулся вглубь салона, а девушка отвернулась к окну, но Глеб все еще находился в том мгновении, не понимая, что произошло.
Они подъехали к забору, огораживающему территорию вокруг элитного четырехэтажного дома. Девушка обернулась напоследок, улыбнулась Паше и собралась выйти.
– Вы здесь живете? – остановил ее Глеб.
На мгновение ее глаза встретились с его. Ничего, кроме благодарности, ее взгляд не выражал.
– Да, – только и ответила она, открывая дверцу и покидая салон автомобиля.
Какое-то время он ничего не делал – неподвижно сидел и смотрел, как охранник открывает калитку, и пропускает девушку во двор. Она кивает ему и направляется к подъезду. Лишь когда хрупкая золотая фигура скрылась за тяжелой металлической дверью, Глеб завел мотор и поехал.
Глава 2
– Отойдем в сторону, поговорим, – Виктор приблизился незаметно.
Ксения рассматривала авангардное полотно огромных размеров. Прямые линии перетекали в плавные изгибы, неправильные геометрические фигуры сменяли друг друга, наслаиваясь и теснясь на просторном полотне. Что хотел изобразить художник? Какую мысль вложил в буйство ярких красок? Восторг, как гласила надпись под картиной? Похоже на то… Ксения не прониклась темой, но картина притягивала взгляд.
Бокал мелко задрожал во внезапно ослабшей руке. Знала же, что это произойдет рано или поздно. Все к тому шло. От накативших предчувствий ноги стали ватными.
Виктор держался отлично, хоть и выпил много. На то, что он опьянел, указывала вальяжность в движениях и затаенная жестокость во взгляде, так хорошо знакомая Ксении. Он пил редко, но финал всегда был одинаков – на нее сыпались придирки и обвинения. В итоге она чувствовала себя виноватой во всех смертных грехах. После этого требовалось несколько дней, чтобы восстановить душевное равновесие и избавиться от чувства гадливости к себе. А сегодня прибавилось что-то еще… В его взгляде появилась решимость, словно он придумал, как лучше всего, больнее ее наказать.
Ксения смотрела на прямую спину с широкими плечами, в темно-сером пиджаке, стройные ноги в идеально-отутюженных брюках, русый затылок… В голову лезли всякие глупости, что Виктор, наверное, специально сходил в парикмахерскую, чтобы постричься перед вечеринкой. Интересно, сделал ли он маникюр? Она бросила быстрый взгляд на свои ногти, покрытые прозрачным лаком, аккуратно ли накрасила их. Он и это критиковал – не понимал, как можно делать себе маникюр самой. «Ты что нищая? Не можешь позволить себе элементарного?» – обычно выговаривал, когда заставал ее за обработкой ногтей. А она не могла ему объяснить, что брезгует доверять свои руки приборам, которыми пользуется еще кто-то. Не могла или не хотела. Все равно не поймет.
Шампанское нагрелось и не пузырилось уже давно. За весь вечер Ксения не осилила и половину бокала. Держала для приличия, чтобы выглядеть, как все. Виктор общался с кем угодно, только не с ней. Публика вокруг становилась все более раскрепощенной, музыка играла слишком громко. Голова разболелась нестерпимо, до тошноты. Ей хотелось уйти, но нельзя подводить Виктора. Это его праздник – отмечали удачную сделку. Все знают, что она его девушка. Пока…
– Дай сюда! Чего ты вцепилась в него, как не знаю во что? – Виктор забрал у нее бокал и сунул тот проходившему мимо официанту. Они остановились возле окна подальше от центра зала, где в медленном танце кружились несколько пар. – Думаешь, никто не замечает, как ты стараешься не выделяться? – он зло сверкнул глазами, даже не пытаясь маскироваться.
Ксения снизу-вверх смотрела на него и не понимала, чем вызвана подобная злость. Он и раньше знал, что она не такая, как остальные. Почему именно сейчас его это доводило до бешенства? И как давно эти красивые серые глаза смотрят на нее с нескрываемым презрением?
– Скажи что-нибудь! Не молчи, как рыба! – потребовал он, больно схватив ее за руку выше локтя.
«Останется синяк», – мелькнула мысль. Она лишь покачала головой, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
Он приблизил лицо вплотную к ее. Ксения уловила смесь запахов – перегара и дорогого парфюма с цитрусовой нотой. Как же ей нравился раньше его одеколон! И давно ли этот запах начал внушать страх? Даже если так пахло от кого-то другого, в ее душе рождалось чувство близкое к панике.
Она попыталась высвободиться, но не смогла даже шевельнуться. От боли закружилась голова и слезинка скатилась по щеке, падая на платье из золотой парчи.
– Ты такая красивая, – взгляд Виктора смягчился, затуманенный отголосками давно угасшего чувства. – Такая нежная…
Он выпустил ее руку и дотронулся до щеки, вытирая след от слезы. Провел пальцем по губам, словно хотел поцеловать. Но потом резко отстранился. Теплота сменилась привычной жестокостью.
– Надоела самка в постели! – сказал, словно выплюнул. – Хочу видеть рядом женщину, которая меня понимает.
«Я-то тебя как раз понимаю. А вот ты меня даже не пытался понять», – подумала Ксения, чувствуя, как высыхают слезы, и в душе поселяется пугающая пустота. Он и раньше намекал, что их отношения зашли в тупик, но она надеялась, что все еще можно наладить. А сейчас он, наконец-то, озвучил то, на что раньше только намекал. Хорошо хоть обошлось без обычных придирок и грубости.
Нужно найти в себе силы и ответить. Но как? Додумать мысль до конца помешала высокая грудастая блондинка, появившаяся вдруг и повисшая на руке Виктора.
– Витюш, меня все бросили. Не потанцуешь со мной? – прокаркала она прокуренным голосом. – Ой, Ксюш, привет! Чудесно выглядишь, – словно только заметив, окинула она Ксению нахальным взглядом.
Зря старается. Ксения и так весь вечер чувствовала себя здесь чужой. А теперь она стала такой и для Виктора. Она знала, что эта девица, кажется Мария, работает с Виктором и давно уже клеится к нему, несмотря на то, что встречается с его другом. Раньше ревновала, как сумасшедшая, а теперь даже на это не имеет права.
– Конечно, – улыбнулся блондинке Виктор, но улыбка тут же растаяла, когда он перевел взгляд на Ксению. – Пока, – только и сказал, отчего пустота в душе превратилась в леденящую.
Вот и все. И с этим ей тоже придется научиться жить. Захотелось под ливень, чтобы смыл с нее хоть часть презрения, что она на себе испытывала.
***
Константин Сергеевич дремал, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку
стула. Седая шевелюра растрепалась, и очки смешно съехали набок. Как ни старалась Ксения не шуметь, не удержала тяжелую дверь – та громко хлопнула, когда закрывалась. Ксения поморщилась, а консьерж дернулся и чуть не упал со стула.
– Ксюшенька, добрый вечер! – воскликнул он, поправляя очки и сонно моргая. – А я тут задремал малость, сморило что-то. Батеньки! Да ты вся промокла! – всплеснул он руками. – Беги скорее домой, да выпей чего-нибудь горяченького.
Вряд ли «горяченькое» согреет ее душу. Ксения горько усмехнулась и помахала доброму Константину Сергеевичу. Она торопилась скрыться на лестнице, пока он не заметил, как ей плохо.
Как же устали ноги на высоких каблуках! Ксения поднялась на второй этаж, отыскала ключ в сумке. Руки дрожали, когда она вставляла его в замочную скважину. Первым делом сняла туфли, ступила на холодный плиточный пол и почувствовала, как гудят ноги. Свет включать не стала. Зачем? Потемки как ничто другое соответствуют ее настроению. Сейчас казалось, что последние полгода ее окружают темень и холод. Единственной отрадой был Виктор, но его не стало, теперь уже понятно, что навсегда. Сердце пронзила боль. Такая сильная, что Ксения не выдержала и застонала, прислонившись к стене. Перед глазами стояло красивое лицо – такое родное, любимое и ужасно холодное. Как жить дальше? Где найти в себе силы?
Зубы стучали от холода, а тело горело в лихорадке. Каждый шаг давался с трудом, когда она шла в ванную. С какой любовью она покупала это платье, а сейчас срывала с ненавистью и бросала в стиральную машину. Больше никогда не наденет его. Оно будет вечно напоминать об этом дне, вечере…
После душа стало ненамного легче. Ксения закуталась в махровый халат и прошла на кухню. Константин Сергеевич прав – нужно выпить горячего чаю, если не хочет заболеть. Хотя, скорее всего, это уже случилось. Она включила чайник, достала градусник из аптечки и сунула его под мышку. Тело колотил озноб, ноги дрожали, как у новорожденного теленка. Она опустилась на стул – сильно закружилась голова. Не хватало еще упасть в обморок.
Чайник закипел и щелкнул выключателем. Ксения достала градусник. Тридцать девять и пять! Неудивительно, что ей так плохо. В голове пульсировала боль, руки плохо слушались, когда она заваривала пакетированный чай. Готово. Осталось выпить таблетку и в постель…
Голос диктора сквозь туман проникал в сознание. Наводнение в краснодарском крае, сто пятьдесят человек погибло… Почему она не оказалась одной из них? Почему она не погибла тогда?.. Глаза слипались, но калейдоскоп картинок мешал заснуть. Виктор, Мария с плотоядной улыбкой на губах, дождь и холод. Она никак не могла согреться под двумя одеялами. «Мне недостаточно самки в постели…» Неужели это он сказал, тот, которого она так любила? Да и сейчас любит, оттого и так больно. Какая же она самка? Она старалась подарить ему всю себя, а взамен получила слова, полные презрения.
Нужно уснуть. Завтра станет легче, должно стать. Теплая волна прокатилась в душе – лицо мальчика. Что она испытала тогда? Понимание.