Разговоры о наследии

– Но столько времени прошло, – слабо возразила Маша.

– Разрушить всегда проще, чем построить, – низким голосом проговорил отец. – Но проекты прошлого живут до сих пор как наследие, и самое главное из них то, что мы имеем. Базу, основу…

– Космодром! – вдруг посветлела Маша. – Место, откуда будет дан старт!

Кустистые брови вскинулись. Маша так и раздулась от гордости, наблюдая за удивлением отца. Покалеченные в воображении образы стали крепнуть, выситься и вновь становиться позади Марии и Барбоса, а Петька был вынужден отступить, как и его шипящие тени. Родитель хмыкнул, доел печенье и, сделав глоток, на выдохе сказал:

– Но космос – это не место для соревнований.

Окрепнувшее войско в сознании снова застыло.

– Как это? – растерялась Маша.

Отец приободряюще улыбнулся.

– Космос – это общая мечта, где нет первых и проигравших, только если это не смерть. Это пугающее неизведанное и далёкое, в изучении которого нужно прилагать общие усилия и не тратиться на бесполезные войны.

Маша притихла.

– Возможно, сейчас о наших проектах говорят мало, но, – продолжал отец, – они есть, и они также внесут вклад в освоение космоса. Не ради первенства, не ради награды, а ради будущего нашей планеты.

Отец звучал почти как дикторы с экрана и вместе с тем не совсем – дикторы часто переводили тему на какие-то куда более возвышенные вещи и приплетали ценности, порой говорили о низменностях и сплетнях, где всё заканчивалось скандалом и руганью. Это было страшно. А отец говорил искренне и таким голосом, какой заставлял задуматься прежде, чем принять однозначное решение.

– У нас есть прошлое и его наследие, есть основа для будущего и только от вас и от нас зависит, куда мы повернём его дальше.

– От нас?

– Я буду рад, если ты станешь пятой женщиной-космонавтом.

Маша задумалась. В воображении она взяла из рук Терешковой пузатый шлем скафандра, бывший ей великоватым. Ребёнок осмотрела названия, которые начали меняться на современные, да и размер стал очевидно меньше, чтобы быть в пору. Мысли были тёплыми и светлыми, но Маша решила подловить отца.

– А если вдруг не захочу? – спросила она, хмурясь.

– Тогда я буду рад поддержать тебя в любом другом начинании. Пей чай, или давай налью новый. Твой, наверное, уже остыл.

– Пойдёт! – бойко отстояла права подстывшего чая Маша, хватаясь за кружку и потянувшись за несколькими печеньями.

Следом, жуя, она сосредоточилась на образах в сознании и с удивлением отметила, как не было больше воин и вражды. Там, где когда-то было лишь сражение наступило перемирие на благо общей мечте, должной стать явью.

<…>

За выходными неизменно последовала новая рабочая неделя, и в кадетском корпусе стоял шум и гам. Задира Петька Петров сидел от всех дальше, на него косились, а тот укрывал от всех налившийся синим фингал, полученный в снежной стычке, да и ещё от девчонки. Мария Прыткина, взявшая библиотечную книгу, собрала всю волю в кулак и пересекла класс в направлении задиры.

Остальные кадеты притихли, класс погрузился в тишину, в которой отчётливо прозвучал хлопок толстого почти энциклопедического сборника о парту.

– Чего тебе, Машка? – фыркнул Петька, со слабо прикрытым интересом косясь на сборник, где на титуле красовался космический корабль «Буран».

– Мария меня звать, – поправила его Прыткина. – И двигайся, просвещаться будем.

– Да чего мне знать? Всё потеряно, – вспыхнул бойко кадет, но на лавке всё же подвинулся.