000
ОтложитьЧитал
– Насилие порождает насилие, – знакомым дочери голосом проговорил отец, и Маша всем слухом обратилась к родителю. Однако озвученное оказалось единственным.
Отец продолжал путь, а дочь помедлила – она всмотрелась в слегка сгорбленную тучную спину, запомнила эту фразу и поспешила нагнать его, оставляя поверх следов протекторов собственные небольшие.
Остаток пути до дома они преодолели в тишине, каждый думая о своём. Маша продолжила изучать домики – в некоторых несмотря на позднее время не горел свет и выглядели они оттого будто призраки прошлого, в других лучился только в единственной комнате и становился подобным не надежде, а тоске. Такие нагнали воспоминания о разговоре, произошедшем в классе парой дней назад, и Маша обернулась в противоположную сторону – туда, где за лесополосой буянил лютый и блестели снега.
Солнце почти село, оттого по улицам ползли тени, а снег медленно терял близки заката, становясь снова холодным, синим и серым.
Взгрустнулось. Маша обратила внимание на родителя, однако делиться своими мыслями пока не спешила. Оба вышли, наконец, к дому и путь до калитки выдался легче: по бокам от дорожки высились огромные сугробы, с которых приятно будет скатиться на выходных, сами же дорожки были вычищены от снега.
Скрипнула калитка, как и раздался скулёж спущенного с цепи Барбоса – пёс отнюдь не породных кровей тут же кинулся встречать хозяев. И Маша приметила, как вилявший хвост стал вилять чаще, стоило Барбосу увидеть и маленькую хозяйку. Пёс начал виться у ног, скуля.
Не так далеко от калитки обнаружилась и лопата, а рядом с ней и небольшая – Маша бойко подумала над тем, что если наметёт поутру, то прежде, чем скатиться с горки, нужно будет эту горку себе построить. А там и отцу будет легче.
Барбос подпрыгнул, норовя лизнуть маленькую хозяйку в нос. Маша засмеялась – и нагоняемая тоска самим Лютым пропадала. Становилась теплей. Она нагнулась, чтобы потрепать Барбоса по морде с мудрыми тёмными глазами. Пёс шлёпнулся на задние лапы и начал вилять хвостом по земле, оставляя так на снегу след полукруга.
Позади вновь скрипнула калитка да щёлкнул замок – то отец запер входную дверь, больше не ожидая гостей.
– Пойдём, примёрзла же, – с улыбкой позвал отец.
Маша ещё раз потрепала Барбоса за щёки и, поднявшись, заспешила за родителем к основному дому. Дворовой пёс, встав и подняв хвост, как верный защитник поплёлся следом. Уже у дома отец обчистил форменку и рюкзак дочери от снега, похлопал и себя по заснеженным местам, затем оба прошли в основную прихожую, где место также нашёл и Барбос – пёс улёгся на выцветшей лежанке и поднял морду, с вроде интересом наблюдая, как хозяева снимали верхнюю одежду.
Первым в основное тёплое помещение вошёл отец, зажёг свет в остальном доме, а Маша ещё повозилась с сапожками. Отставив их на подставку со сложенной пока сухой тряпкой, она повесила кадетскую форменку за петельку, нахлобучила поверх крепежа шапку, да задержалась, чтобы провести по бордовому шеврону. В голове снова возникли непрошенные воспоминания о разговорах на уроке, потому в нетерпении она шагнула за отцом.
С вопросами пришлось повременить. Сначала она помыла руки, закинула рюкзак в комнату и, сняв верхний пиджак, который постиг ту же участь, что и рюкзак, пришла на кухню. Там отец уже ставил чайник, да насыпал и себе, и дочери гречки с луком и грибами. Тарелка была поставлена перед Машей, но та лишь взялась за ложку, чтобы покрутить её в руках, как перебирала в голове мысли. В них её уже поджидал раздутый от гордости образ Петьки Петрова – он скалился, трепал себя по и без того лохматым волосам да прямил спину. И Маша не выдержала.