000
ОтложитьЧитал
Прапорщик, хоть и контуженный, а был прав. Не удалось Виктору пробежать и сотни метров вперед, закрывая рукавом обжигаемое пламенем лицо, как навстречу хлестанули автоматные очереди, взбивая фонтанчики пыли впереди, прилетая тяжелыми градинами по горящим скелетам машин. Зорину пришлось опять откатываться в канаву, плюхаясь, выглядывать осторожно, чтобы увидеть, наконец, их – тоже славян, упрямых, злых, бегущих вперед короткими цепочками из трех-четырех человек, в импортном камуфляже и желтых ботинках. Видно было, как пара тащит такую же «собаку», которая сейчас потонула в кузове «Урала», и дожидаться ее залпов Виктору совсем не хотелось.
– Отходим, братва!! – заорал он, подбегая назад и с размаху дергая за рукав прапорщика, да напрасно – первые же очереди вдоль горящей колонны исполосовали сидящего на обочине контуженного кинолога, теперь кулем поехавшего от толчка в канаву, погружаясь в нее бритой, в подсохшей крови, макушкой.
– Тащ капитан, сюда!!! – отчаянно махал руками и вопил чуть дальше сержант Костя, он уже выволок из кузова сложенную станину «Метиса» с примотанными коробками управления и две укупорки ракет в зеленых пластмассовых тубусах,
– Подсобите, щас отойдем за горочку и соберем машинку!! Вдарим по гадам!
Зорин помнил про наступающих по дороге людей в желтых ботинках, про их готовый рвать в клочья АГС, молча схватил с выгоревшей травы два пусковых контейнера, тут же понял – тяжело, донести бы обе ракеты – побежал с трудом туда, куда уехали на спасительном танке партизаны. Гудело в голове, и железный вкус крови стоял в набитом хрустящей грязью рту, выдохи больно рвали грудь, казалось – все, сейчас встанет сердце, наливающееся потихоньку тяжестью за ребрами. Жужжанье в ушах нарастало, но вражеский АГС сзади пока молчал, только слышалось буханье бегущего след в след Кости, взвалившего себе на плечи треногу ПТРК.
– С дороги, менты, вашу же мать!! – заорал кто-то из-за канавы, для начала пронзительно свистнув, – Тут проход, бегите по жмурам, мины сработали! Да скорее, дрон висит! Щас бляди накроют с гаубицы!!
Зорин увидел за канавой, за изрытым недавними взрывами и кое-где пестрящим трупами своих ребят узким полем, машущего рукой с зажатой красной тряпкой недавнего беззубого партизана. Тот махал им, успев между делом швырнуть разок из подствольника в голову колонны улетевшую булыжником гранатку ВОГ. Холодная болотная жижа остудила тело, затекла под броню, бушлат и тельник, даже обожгла райской прохладой горячее темя под каской, заодно сполоснув разгоряченный сухой рот. Ракеты от ПТРК Виктор не бросил, выкарабкался на другой берег, суча ногами, пополз в лесополосу, следом в кусты тяжело перевалился сержант Костя.
– Чего легли, ходу!!! – прогнусил беззубый, подтыкая мохеровый бурый шарф на голой шее, – За мной, посоны…
– Да ты скажи, куда?! Дай минуту, сил нет, – Зорин укатился дальше вниз, в жухлые колтуны прошлогодней травы, сливал из шлема остатки стоялой воды на пересохший язык.
Первый прилет ударил в голову догоравшей колонны, потом разрывы плесканули второй и третий раз, раскачивая землю под ногами, отдаваясь в позвоночнике, сметая с дороги остатки техники и мертвых людей. Горячая волна огня, земли и водяного пара обдавала уцелевших, вобравших головы в плечи уже в ста метрах от смертельной трассы, ползущих лесополосой прочь, дальше, в надежде укрыться от бесстрастного глаза железной птицы, корректирующей смерть.
4
Да трепещут все жители земли,
ибо наступает день Господень,
ибо он близок – день тьмы и мрака…
перед ним пожирает огонь, а за ним палит пламя…
(книга пророка Иоиля, гл.2)
Надо было бросить курить, причем уже давно. Тридцать лет заполнялись легкие табачной бурой клейковиной, и ладно бы – вся проблема в подбирающемся раке легкого, так ведь бежать не дает ноющая боль в груди, левой лопатке, плече и шее… Это сердце, врач говорил во время профосмотра, на старой, важной и человеческой работе, в той жизни – в прошлом, «ковидном», году. А сейчас рака, ковида и инфаркта, пожалуй, нет. Есть только зазубренные кусочки металла и оранжевые шапки взрывов, которые так растерзают хрупкие человеческие тела – патологоанатому работы не останется.
Поэтому не сбавляй темпа, беги, – кричал самому себе Савельев, огибая коварные узлы ивовых корней, старых осиновых пеньков, раздвигая на ходу хлещущие по щекам вицы. Беги, тебе все равно скоро конец, а там умирают люди, которым, может, еще жить? В этом лесу, на западном берегу Северского Донца, весна уже наступила – редкие потемневшие крупинчатые шапочки снега виднелись лишь у подножия нахмуренных елей, спрятавшись под их колючими юбками. Не обращая внимания на близкий треск выстрелов, синицы не унимались – март важнее боя. Сколько еще войн затеют кровожадные двуногие, а жизнь-то этого мира ведь должна продолжаться?..
Весло винтовки, перекинутой за спину, пару раз норовило бросить Георгия навзничь, зацепившись за стволики юных деревьев, однако, он выдерживал эти рывки, мчался к дороге, выхаркивая на бороду тягучую слюну. Мыза, который хоть и помоложе, давно отстал, ну, да у него пацан Мотька следом на прицепе, понимать надо, не бросишь парня, хоть и выдали ему коротыш АКСУ, а воевать одному – в десять лет рано. Сеструху его, девчонку и вовсе запрятали в овраге, оставили одну, но ничего – дождется, значит, – будет жить. Главное, чтоб уцелел кто-то из них, взрослых, кто помнит, где она сидит на куске туристической пенки в заросшей норе, в буераке.
На трассе вовсю уже горело абсолютно все, исходя масляным дымом, чадили серые КАМАЗы, «Уралы», успели до рыжины истлеть в высокотемпературном пламени остовы «буханок». Без остановки поливал пулемет, мелкой чечеткой дробили автоматные очереди и каждые шесть секунд – через десять ударов сердца – в два такта – да-дамм – раскатывался гулом танковый выстрел. Савельев выскочил к высокой насыпи, весьма кстати споткнувшись на кочке, падал на вытянутые руки, сразу откатываясь в сторону, поскольку прямо над головой, на дороге, дышал горелым пороховым чадом бандеровский танк, спокойно посылавший фугасы куда-то вперед, в скопище уже пылающих машин и в гущу людского крика.
Вот этот бой они вместе с заблудшими танкистами 47-й дивизии и услышали давеча с километра, не добравшись до бродов через Северский Донец совсем немного. Савельев с Мызой помчались вперед, танкисты остались в овраге на окраине Каменки, ожидая команд в УКВ-шную рацию, чтоб не налететь, не нарваться на превосходящие силы фашистов, не сгореть сразу по-глупому, а, может статься, подсобить своим, выручить братков, ведь кто-то воюет там, судя по адским звукам бойни?..
Савельев на брюхе пополз за спину чужого танка, дальше по канаве, выглядывая, спеша, его вражеское прикрытие, где там они – пехота с «Джавелинами», пулеметчики, те, кому положено вслед за танком завершить разгром, добить колонну? Видно, солдаты в импортном «мультикаме» выскочили из своих грузовиков далеко, за массивом южного леса и теперь едва начинали перетекать с опушки на дорогу, почти на пределе видимости оптического прицела винтовки, то есть до них – больше пары километров.
Георгий осторожно отхаркался под воротник бушлата, опасливо оглядываясь на двинувшийся вперед вражий Т-72, к горящим росгвардейским грузовикам, когда-то серым с красными полосами, теперь – почерневшим, нажал тангенту рации, кричал в забитый земляной грязью микрофон:
– Коробка, вперед полный! Дорожная насыпь слева, один 72-й, кормой к вам. Уничтожить!
Мыза с бегущим без отставания Матвейкой показались с перелеска, но Савельев яростно махнул им рукой – залечь там, не высовываться, сам, перекатившись на живот, с тревогой вглядывался в поле, где она, наша «восьмидесятка», не струсили пацаны, не заглохли, успеют ли помочь, пока не подошла петлюровская пехота?!
Колонна пылала уже целиком, и с хвоста, со стороны переправы, выкатился, видать, еще бандеровский БМП, стрекотала автоматическая пушка, и кричали, кричали люди.
Со свистом, чем-то средним между двигателями ЯК-40, на котором в детстве Савельев летал с бабушкой в Ригу и паяльной лампой с отцовского гаража, из балочки, от околицы Каменки, выскочил в поле танк с буквой «зет», промчался закраиной черной пашни, сминая тонкие вербы, не сбавляя хода, вырвался на дорожную насыпь, в трехстах метрах за спиной вражеского 72-го, тормознул, клюнув носом, и только пушка, удерживаемая стабилизатором, не качнулась совсем, немедленно харкнула в затылок вражеской машине смертью.
Звук рикошета напомнил Савельеву застрявшую в толстой заготовке и неосторожно сломанную токарную фрезу – как за это ругал в школе пропахший табаком трудовик Альберт Альбертович по прозвищу Лысый, Георгий помнил и сейчас, спустя тридцать пять лет. Сердечник бронебойного снаряда скользнул по задней скуле чужой башни, свирепо вибрируя, умчался в поля. В скупо камуфлированном крестообразными цифровыми узорами вражеском танке поняли – сзади, там, где отстала бестолковая пехота, появился карающий тезка, которому сегодня – фарт.
Безнадежно, но упрямо, вместо того, чтоб за пять секунд покинуть танк, еще успеть, бежать, не гореть самим, мехвод врагов по команде зажал левый торсион и на полном газу крутанулся назад, разворачиваясь навстречу русскому Т-80. Шесть секунд – долго, целая жизнь. Так думалось Георгию, когда чужой танк все больше доворачивался, все пристальнее пялился на него своими гневно раскрытыми триплексами.
Поворот так и остался незавершенным. Савельеву на миг показалось, что нагретым гвоздем ткнули в туго надутый мяч и от этого воздух из него рванулся через все швы, а больше – через ниппель, что был сверху. Башня танка с отскочившей, видно, открытой раньше, а теперь безобразно раззявленной пластиной командирского люка, поднялась на оранжевом столбе пламени, устремилась ввысь, там закувыркалась, грозя орудийным искореженным пальцем, на дымном хвосте улетела вбок, в болото. Тело 72-го тяжело осело вниз, гусеничные катки расшеперились в стороны, будто подогнувшиеся посмертно ноги лошади, а из шеи, с башенного погона, как кровища с обезглавленного туловища, ударил в небо адский багровый фонтан огня.
Георгий вскочил на ноги, поднял в приветствии своим танкистам руку с зажатой СВД, крикнул в рацию:
– Коробка, враг уничтожен! За мной средний ход. Сзади пехота поджимает, не тормозите. В конце колонны – вражеская БМП, внимательно.
Сгоревший быстро, проживший яркую геройскую жизнь, Т-72 разгромил почти всю колонну. Единственный БТР сопровождения дымил в противоположной канаве, воздух оставался девственно чистым от авиаподдержки. Савельев пробегал убитых или умирающих людей, лишь в одном месте обнаружив живого капитана и пару СОБРов, контуженных, раненых, но готовых воевать.
– Мыза, Матвея тут оставь! – орал Савельев, убегая вперед, немного подбодрив росгвардейцев, – Ребята, быстро уходите за канавы, дальше перелеском к реке. Сейчас начнет артиллерия работать. И пехота их подходит. Живо!!!
Дорога ныряла под горку, вниз, к понтонной переправе, кинутой через броды совсем недавно. Две недели назад тут еще ничего не было, стоял пикап с разъездом «Азова», видимо, ходом снесли их армейцы, ушли вперед. Росгвардия переправилась нынче с утра, а вот охранения у понтонов никто не оставил – ни тебе блиндажика, ни даже НП. Отсюда-то, наверное, пропустив колонну грузовиков, и крикнула в эфир бандеровская разведка своим – мол, колонна прошла, встречайте. Сопровождение – один БТР, жгите, на здоровье…Теперь, чтобы никого уж не пустить назад спасаться, ни один чтоб не ушел назад через Донец, прикатила сюда от Изюма БМП-2 с желто-синим флажком на антенне.
Пока Т-72 жег колонну спереди, тут тоже хлопцы потешились хорошо – в лоскуты искрошили из автоматической пушки «Уралы», КАМАЗы и «буханки», высадились с железного нутра БМП, бродили теперь среди трупов, еще шевелящихся, кое-где горелых, трофеили деловито, не спеша. Им из-за горки было не углядеть дуэли гусеничных советских собратьев, странным образом насмерть сцепившихся на полях своей единственной великой родины, а в рацию, видать, их свои не вызвали.
Савельев прилег, нырнув за павший на горелые обода УАЗ, слыша догоняющий сзади свой свистящий танк, выцелил в мутную линзу оптики с вершины холма фигуру на дороге, но стрельнул, как всегда коря себя, неправильно и ни к месту оставляя человеку шанс – в грудную пластину бронежилета. Толкнуло бойца сильно, он упал на бок, кувырнувшись через плечо поломанным манекеном. Выстрела за взрывами и ревом пожара бандеровцы не услыхали, только увидели упавшего, и тут же, закрывая для них уходящее за горизонт мартовское солнце, на холме возник танк с белой буквой.
БМП с азовским «волчьим крюком» на желтом фоне, дала задний ход, стремясь укатиться в кусты, к ней опрометчиво ринулись два бойца из пяти высадившихся накануне – но наводчик Т-80 влепил фугас прямо в борт бронемашине, под обновленную эмблему гитлеровской дивизии «Рейх» и десантники вместе с БМП исчезли в оранжево-черном клубке огня.
Савельев перегодил секунду взрыв с открытым ртом, сберегая перепонки, услышал, как внутри танка костромской срочник, оператор-наводчик Рома гремит укупоркой снаряда и доворачивает башню на двух оставшихся бандеровцев. Георгий осторожно привстал на колено, чуть выглянул вперед, сквозь дым оглядывая горящие теперь кусты и берег, по которому щедро размотало нутро БМП, увидел, как один из двоих оставшихся «азовцев», невысокий коренастый старый мужик бросил автомат и поднял руки, второй же, худой, вихрастый длинный парень с бледным лицом, торопясь, выковыривает из разгрузки гранаты.
Савельев, секунду думал, что лучше бы ему самому было остаться лежать за УАЗиком, поскольку противопехотные гранатки танку – что мухи, и пусть экипаж Мишки Аронова, темноглазого кудрявого сержанта, предков которого жгла в печах нацистская сволочь вот с такими же шевронами, как у этого молодого азовца, исполосует фашистов курсовым пулеметом?! Кого спасать, брать в плен? На кой черт эта история? Вот Мыза – тот, если бы здесь сейчас был, а не отстал с Матвейкой в начале колонны – Мыза бы не задумался. Подошел бы быстро, экономя патроны, зарезал бы обоих нациков, в память о своей жене, и о дочке. Да и Мотька – думая о мамке, упер бы «калаш» прикладом себе в детские ребра, неумело стеганул бы по гадам длинной очередью…
Но ты-то, ты же – русский доброволец, думал пятидесятилетний гуманист Савельев. И в твоем сердце никак нельзя дать нишу кровавой, душной мести, ибо война идет святая – за правду. А, может, это потому что твои-то близкие не раздавлены такими же нацистскими броневиками, их не насиловали татуированные азовские волки, твоим детям и внукам не разбивали они головы о стены, не сожгли ж твою мать в хате заживо?.. Вздыхая собственной глупости, уже поднимаясь в рост, Савельев убежденно отвечал себе – нет, пусть еще живут, обманули их, лгали долго, ведь свои они – славяне…
– Руки поднял, дебил!! – заорав до красной рожи, выскочил Георгий вперед танка, быстро рванул вперед, уставив длинный ствол СВД в сумасшедшие мальчишечьи глаза азовского десантника. Думал фоном быстро и по привычке с долей безразличия – мол, так тому и быть, – как бы сдуру паренек не повыдергивал колечки, как бы танкисты со слепу не пазганули из пулемета, как бы второй бандеровец, шуганый мужик за шестьдесят, не вытащил пистолет из-под разгрузки…
– Кирило, та ты брось, ну… – дядька бандеровец шагнул вперед, обнял своими узловатыми кистями кулаки парня с зажатыми гранатами, – Не балуй, малой… Ты шо ж, помре решив?! Це ж тож люди, нэ собаки…
За спиной Савельева лязгнул люк в башне танка, командир машины сержант Миша выбрался, доверительно прижался к упорам зенитного пулемета, крикнул сверху:
– Слыхали? Клешни подымайте, живо!!
Уговаривать глупо, нет тут места нормальной жизни. Сзади прет чужая пехота и зудит где-то в небе дрон-корректировщик. До испепеляющей артатаки – минуты. Савельев быстро приблизился к замершей паре в западном камуфляже, чуть отстранил плечом взрослого и долбанул парня в переносицу бакелитовым истертым прикладом винтовки.
Нарастающий вой снарядов на излете мчался с юга, заполняя небо, оставляя еще шансы выжить, если немедленно, сейчас – провалиться сквозь землю, или бежать – быстрее чемпионов. Батарея Д-30, или «Акаций», возможно, тех самых, которых хотел прищучить Мыза давеча с помощью встреченного Мишкиного танка, получила координаты с коптера, навелась скоренько и плюнула в пасмурное небо три фугаса.
– На плечо его, быстро!! – орал Савельев пожилому азовцу, попутно отправляя танк на другой берег реки, через понтоны, – Миша, пошел на ту сторону! Газу, газу!! Через километр съезжай в овраг и маскируй машину. Вперед!! Догоним…
Старый фашист, торопясь, срывал бронежилет с парня, скидывал свой, кряхтя, мастырил нескладного, длинного юношу на плечи, неловко пер вперед по глинистому берегу, так что носки ботинок того, касаясь земли, чертили борозды.
Обстрел набирал силу. Била гаубичная батарея, методично, размеренно – та-да-дамм – с отдачей в ноги, в спину, через качающуюся, дрожащую землю. Тем хуже, думал Георгий, что особой точности от старых Д-30 не дождаться – дрон передает координаты колонны, а накроет, где попадя. Хотя, может, лупят как раз по переправе, но нет же – тут у них был отсекающий десант на сожженной теперь БМП. Кто разберет, главное – мчаться изо всех сил на тот берег, там рассыпаться по канавам и кустам. Даст бог – вот-вот польет дождик и уберется коптер восвояси.
– Быстрей же, ты, зар-р-раза! – Савельев бежал за пыхтящим мужиком, едва волокущим длинного юного однополчанина, уже под берцами качались мокрые рыжие понтоны, помогая старому нацисту, подхватил за лодыжки пацана, перли вдвоем, а рядом ложились фугасы, и один, совсем близко – бухнул прямо в реку, окатив ледяной коричневой пеной.
Силы оставляли пожилого, сутулая спина его ходила ходуном, однако, все же миновали переправу – рядом спасительная заросшая опушка. Тут мужик безнадежно рухнул ничком в заросли, хрипел, переводя дух. Парень поленом валялся здесь же, не приходил в себя.
– Не могу больше, си-ии-л нет. Пристрели. Мне – все-ее…
– Не для того спасал я вас, дядя – Савельев присел рядом на корточки, – Кончить бы сразу – и всех делов. Что, весело было ментов крошить безоружных, а?!
– А хто их сюда звал? – откашлялся азовец, – Чего нас тащишь с собой, чтоб издеваться?
– Да не, – Савельев легонько ткнул парня под зад, да тот только мычал, обморок еще не отпустил молодого. – Это по вашей части – пытать, глумиться. Поднимай его, и вперед, бандера! А отвечать придется – только перед своими же, перед Луганскими, Донецкими. Я вас обязательно доведу, чтоб в глаза им поглядели…
Обстрел понемногу затихал сзади. Весенний день гас, небо совершенно затянули облака и грянул настоящий ливень. Дрону пришлось убраться прочь, а подходившая пехота так и не добралась до сгоревшей колонны, видно, испугавшись засады, в которой сгинули советский танк в чужом, крестами, камуфляже и советская же БМП с фашистскими эмблемами.
5
Суд же Божий состоит в том,
что свет пришел в мир;
но люди более возлюбили тьму, нежели свет,
потому что дела их были злы;
(Евангелие от Иоанна, 3:19)
– За каким ч-о-о-ртом, ты их тащил, Жора?! – на Мызу совершенно не хотелось смотреть. Привычная уже внешность немного изуродованного мужика с розовыми рубцами на щеках, кривым малозубым ртом и полустесанным носом вместо обычной добродушной безусой рожицы превратилась в оскаленную морду питбуля. Он вплотную приступил к Савельеву, слегка сгибаясь по привычке, хотя и укрылись они все, вместе с остывающим танком, в глубоком овраге, в паре километров от переправы.
– Вот, значит, как?! Не твоих они мучали, так ты те-е-е-перь про Женеву вспомнил, ка-а-анвенция, блять? А ментов вон этих – они б не пожалели. Раздавили бы гуслями, помнишь, как Сашку в Славянске? За-а-был ты, голова у его была целая, а брюхо и ноги измочалили и бросили подыхать?!
Зорин с опаской наблюдал за разборкой партизан, опытным взглядом оценивал дергающегося, близкого к аффекту, заику, частящего мягким малороссийским говором, у которого автомат висит в боевом положении на животе и правая кисть – на рукоятке. Вмешаться, осадить, с капитанского своего положения? Куда там, ведь это партизаны притащили танк, спасли их, бестолковых, брошенных, прущих вслепую на убой. Сколько там осталось трупов, сколько разбежались? Нет, вмешиваться нельзя. Этого контуженного от расправы над пленными удерживает только авторитет товарища, лысого бородатого стрелка, русского добровольца.
– Остынь, Коля, – Савельев хотел нарочито спокойно, а вышло – естественно глухо и равнодушно, действительно, устал он смертельно за длинный кровавый день, – Своих ведь не вернешь местью. Давай лучше покурим… И времени у нас – не то, чтоб вагон. Видишь – дождик стихает, стемнело почти. Нам сейчас надо быстренько перегруппироваться, а ты – слюной исходишь…
– Ну, тогда – так. Шоб не обидно было! – Мыза перекинул автомат на бок, вытащил из ножен узкий, тускло блеснувший тесак с замотанной изолентой ручкой, попятился к сидящим в кустах азовцам, – Я щас одному – молодому – кадык вырву. Он чуть моей дочки постарше будет. А деда, так и быть, тащи в трибунал, Жора.
Савельев увидел, как вжал подбородок в плечи дрожащий парень с руническими шевронами на рукавах, а пожилой приподнялся, пополз вперед на коленях, тараторил:
– Ну, не вбивайте ж хлопца! Молодой он ишо. Люди вы, либо шо – нэ?
Георгию уже не хотелось искать выход. Хватать Мызу за пояс, выкручивать руки с ножом, или как – выстрелить ему в спину? За нарушение приказа? Так нет у него этого права, а у Мызы – право кровь за кровь, наверное, есть… Сержант Миша, командир геройского экипажа, наблюдавший распрю с надгусеничной полки танка, бросил догоревшую сигарету в темную земляную жижу, спрыгнул прямо перед Мызой, закрыл спиной пленных:
– Отставить, дядя. Приказа не слыхал? Отставить – и все! Кругом, сказал же, ну?!
– А-а-аа, ты тоже так?! Все вы – жалеете…Да ты-то, поглядеть на тебя – еврей вовсе. Уж тебя б они – как в войну, точно, первого. Ты на кресты глянь. Не люди это – волки…
Из сумерек удивительным образом возник Матвей, привел за ладошку белеющую личиком во мгле сестренку, влез между танкистом и Мызой, спокойно и сердито сказал последнему:
– Дядь Коля, не надо с ними сейчас. Мы отведем к нашим, и пусть судят. Я им мамку не забуду. Не трожь их, мы не такие, слышишь?
Хорошо, что стемнело, подумал Савельев. Потому, что у автоматчика Николая Мизгирева, бывшего слесаря с Луганщины, ныне беспощадного разведчика с позывным Мыза, затряслись плечи под сырым бушлатом, он закрыл свое уродливое лицо каменными черными ладонями, и медленно ушел мимо бойцов в темноту, за теплую глыбу танка, там, давясь слезами, сидел на корточках, курил и вспоминал, наверное, мертвых своих.
– Надо что-то решать, – Зорин вместе с танкистом и Георгием, отошли чуть дальше от своего маленького отряда, собрали совещание командного состава.
К переправе, туда, где еще отсвечивало багровое пламя догорающей колонны, но уже не слышны были хлопки детонаций или случайные выстрелы, отправили СОБРовца Костю вместе с наводчиком Ромой. Почти земляки оказались – Ярославль и Кострома, во всяком случае, одна у них река на два города – Волга, да и по возрасту – где-то рядом. Молодые, после первого боя есть о чем пошептаться. Савельев строго-настрого запретил им вступать в перестрелку, велел замаскироваться у переправы, дежурить до полуночи, дальше – смена. Для связи выдали им УКВ-шку, для крайнего случая имелись автоматы, а главное – молодые быстрые ноги, чтоб бежать, если что, в поля, и ни в коем случае – к оврагу с танком гадов не приводить.
Мыза увел детей дальше в низину, в обрывистом песчаном берегу вырыл нору, сейчас грел там на таблетках горючего плоские банки тушенки, ломал подмокший хлеб, собирался кормить малых. Ярость и боль его снова отступили, спрятались на дне тоскующего сердца, он, уводя мальцов на ужин, буркнул Савельеву:
– Виноват, Жора. Щас ребят накормлю, пойду проверю молодых на понтоны. Спать сегодня не охота. Так что подстрахую…
Мехвод Серега по поручению командиров развязал руки взрослому фашисту, выдал ему пачку галет, пластинки потекшего мягкого сала и кружку с чаем, велел есть самому и кормить молодого азовца.
– Вы только заорать не вздумайте, или еще чего, – вздыхая, предупредил их, сам, прихлебывал из термоса, сидел рядом в темноте на станине спасенного СОБРами из потонувшей машины «Метиса», – А то придется вас – того…– грозил во мраке кургузым стволом АКСУ.
– Авиации сегодня так и не было, почему же? Неужели никто не знает до сих пор о засаде? И где ребята, не все ведь полегли, – Зорин сокрушенно качал головой, грел руки от гаснущей на ветру, спрятанной в кулаке сигареты.
– Какая авиация – дождь только чуть унялся, – с досадой отвечал Савельев, – А куда ваши разбежались, если живые – не скажу. Мы отступили на восток, за нами сзади тылы группировки военных и наши ополченские штабы. Переправу эту, по моему мнению, фашисты завтра будут забирать себе. Потому что – если бы хотели уничтожить, уже бы накрыли. А им, видно, нужно захватить ее, перебросить через понтоны технику и пехоту в тыл ушедшим на юг нашим армейцам. Мне кажется – примерно так… Что скажешь, Миша, какая задача была у вашей дивизии?
– За дивизию не знаю, – пожал плечами Аронов, – Мы переходили севернее, там другие были понтоны, а я вообще через брод шел, по вешкам. Команда была – двигаться на окраину города, на соединение с мотострелками. По этой-то трассе – уже давненько прошли передовые части. В штабе кричали – ВДВ на сто километров вперед умахали. А насчет отсечь войска – это вы правы. Я б на их месте как можно скорее захватил переправу, поставил бы тут заслон, и пошел рейдом в сторону наших тылов, на Белгород.
– Ну, дал тоже, сержант, – хмыкнул Зорин, в полутьме, едва разгоняемой огоньками сигарет и фонариком старинного кнопочного телефона Савельева, вглядывался в его же туристическую карту-двухкилометровку, расстеленную на драном складном стульчике предусмотрительных партизан, – Куда им, в наступление идти? Какими силами?
– А все такими же, – пожал плечами танкист, – Вашу колонну – один танк и одна БМП размолотили. Хватило, значит. Ну, ты тут командир, тебе решать. Офицер, я понимаю, у нас один? Принимайте командование, товарищ капитан.
Савельев кивнул, кряхтя, свернул карту, пододвинул стульчик на середину, выкладывал на него из рюкзака сухари, маленький колбасный подсохший рогалик, кружку и заслуженный, копченого вида термос.
– Ребята, я опер, не военный. По другой части мои навыки, – Зорин замотал головой, вполголоса басил, отнекиваясь, – Вот тебя, к примеру, Миша, где-то видел. А где – не помню…
– Чего тут помнить, – пожал плечами Аронов, хмыкнул в темноте, – Мы с одного поселка с вами, товарищ капитан. Да чтоб понятнее – мою жену, наверное, знаете. Она с РОВД по профилактике трудных подростков часто общалась. Галина, педагог со школы нашей. Ну, так яснее?
Зорин вздрогнул, споткнулся на полуслове, пытаясь разглядеть лицо танкиста, которое в сумерках еще и глушил тенью надвинутый на лоб шлемофон. Не может такого быть. Книжная история. Какая глупость. Ну и зачем спасал меня, сержант? Потому что не знал, конечно. Иначе бы ждал, пока укры сожгут пакостника, потом спокойно проехал мимо на своем Т-80, еще бы, может, гусеницей по трупу – чтоб и ошметков не осталось. Нет, этот бы так не поступил. Этот парень все равно поехал бы спасать. И завтра тоже – не выстрелит в спину, не такой он. Эх, как паршиво. Дрянной ты человек, Виктор Зорин. Ну, здесь пауза ни к чему. От нее только больнее двоим, а третий все равно не понимает.
– С Прилук будешь? Вот история! Ну, одна хорошая новость за сегодня, земляк! А учителей не упомню никого что-то. Ну, короче, голосую – Георгий, тебе командовать. Только не спорь, будь другом – времени жаль. Скоро ребят менять в пикете на понтоне, а что утром будет – непонятно. Поспать бы полчасика.
Савельев пожал плечами, выдал обоим по сухарю, складным ножиком распилил пополам колбасную попку, сам хлебал чай с конфетой-лимончиком, гоняя кислый кругляш по воспаленным стоматитным деснам.
– Обстановка, товарищи командиры, так себе. Мы еще вчера должны были к обеду с Мызой вернуться в батальон, да застряли в Каменке – вон, мальцов нашли, ну и замедлили они нас сильно. Ближайший наш НП – сильно южнее и восточнее, почти у Лимана. Связи, кроме УКВ между собой, у нас нет. Симка для телефона работает только на востоке, здесь – никак. Как я понимаю, СОБР без связи? Понятно. Ну и в танке после попадания – заглохла машинка? Ясно. Итого – положение определяем сами, интуиция нам в помощь. Вы меня поправляйте, я учитель по образованию, если что…Какие будут предложения?
Зорин, кряхтя, распрямился, хрустнув суставами, разминался вокруг матерчатого табурета, бродил во мраке, полусогнутый:
– Простые предложения, Георгий. Так вот – сориентироваться на местности, тебе тут виднее, ты почти местный, и топать на восток, или на север. К своим, на соединение то есть. Нас тут шестеро бойцов, два пленных нацика и двое детей. Для войны мы явно не годимся.
Савельев кивнул головой, перевел взгляд на сержанта-танкиста, ждал его мнения. Аронов говорил раздумчиво, не спеша, будто о неминуемом, решенном деле:
– Далеко нам днем на танке не уйти. По светлому быстро накроют с воздуха, а если вы все будете на броне – что логично, быстрее тогда пойдем – значит, всех и положат. Если отходить – нужно было идти сейчас, ночью. Только туго будет без ориентиров, полагаться на карту. А мины? А если плутанем? Из всех местных – один Мыза… И то – он аж с Лисичанска. Семьдесят кэмэ. И вы говорите – тут в разведке первый раз… Это первое. Ну, а второе – только что ведь говорили. Переправу сдавать нельзя! Ее нужно рвать тогда и уходить в ночь, прямо сию минуту. А взорвать нам нечем. И пустить нациков в наши тылы нельзя, иначе они отсекут передовую группировку от снабжения, и во всем эшелоне шороха наведут.
– Да мы-то как переправу удержим, дорогой человек? – Зорин в сердцах заговорил в голос, осекся, дальше уже бурчал шепотом, – Сколько в танке снарядов? А через полчаса тебя точно артиллерия накроет, и шабаш!.. Геройство – это хорошо, да толку от него сейчас – не вижу. Все равно бандеровцы нас снесут, даже не заметят. Вы это, – остывая, закурил, примирительно руки поднял, – Не подумайте, я не струсил. Просто поляжем, а за нами сзади – силушка, вся страна вперед пошла, чтоб фашистов турнуть. Обидно, за неделю до победы, так сказать…