000
ОтложитьЧитал
5
На террасе господского дома в Гернсбахе стояли банкир Марлов и его дочь. Он только что прибыл из Штейнфельда и теперь просил принять его друга, Феликса Рональда, который должен был сегодня приехать сюда, а завтра вечером уехать. Хорошо зная, что означает этот визит, Вильма Мейендорф с удовольствием согласилась на прием гостя и занялась хозяйственными хлопотами.
Воспользовавшись свободным временем перед обедом, Марлов пригласил дочь на террасу и завел с ней деловую беседу:
– Рональд хотел ехать вместе со мной, но перед самым отъездом получил несколько телеграмм, потребовавших его личных указаний и задержавших его. Однако он в любом случае приедет сегодня вечером, а для тебя, Эдита, уже не является тайной, что он собирается сказать тебе.
– Нет, папа, – спокойно ответила девушка, – я уже давно подготовлена к его предложению. Он уже объяснился с тобой?
– Только вчера, и я выразил ему свое согласие, при том условии, конечно, что и ты не будешь против этого, на что я очень надеюсь. Ты ведь знаешь, что Рональд может дать тебе?
– Да, знаю, и еще перед отъездом обдумала свое решение. Я приму его предложение.
Тон этих слов ясно показал, что молодая девушка пользовалась полной самостоятельностью, и что отец никогда не навязывал ей своей воли; своим согласием она доставила ему большое удовольствие, и это ясно было видно по его лицу, когда он ответил:
– Я нисколько не сомневался в этом, так как ты всегда отличалась благоразумием. Более блестящей партии и не сыскать. Однако и ты придешь к своему будущему мужу не с пустыми руками. Если план, который мы задумали с Рональдом, осуществится, то мое состояние, а в будущем и твое – удвоится.
– Ты собираешься акционировать штейнфельдские заводы?
– Да. Осенью мы предполагаем осуществить свой замысел. Тогда, вероятно, состоится и ваша помолвка.
– Только осенью? Почему? – удивленно спросила Эдита.
– Рональд сам ответит тебе на это, – улыбнулся Марлов. – Я не хочу вмешиваться в его дела; но и ты будешь согласна с ним, как и я, когда узнаешь причины. Разумеется, мы предоставляем решить этот вопрос тебе и в тесном семейном кругу отпразднуем помолвку сегодня же.
Банкир и его дочь были неспособны к чувствительным сценам даже при подобных обстоятельствах. Марлов любил свою дочь и гордился ею, но теплота и сердечность были не в его характере, и он не воспитал этих качеств и в своей единственной дочери. Эдита была прекрасной светской девушкой, и потому их разговор закончился только холодным официальным поцелуем.
Да к тому же их внимание было привлечено стуком экипажа, проехавшего мимо ограды парка. Увидев нескольких мужчин, сидевших в нем, Марлов нахмурил брови.
– Гости? И как раз сегодня! Как жаль, что нельзя даже отказать. Во всяком случае, я не выйду к ним. Откровенно говоря, мне вовсе не хочется знакомиться с этими гейльсбергцами, – и, простившись с дочерью, он ушел к себе в комнату.
Эдита тоже находила скучным беседовать с гейльсбергскими знакомыми своей кузины и решила не выходить к ним.
Такое решение было принято ею вовсе не потому, что она волновалась в ожидании жениха или в столь торжественный момент была обуреваема девичьими грезами. Ни о грезах, ни о стремлениях и надеждах, обычно связанных с подобными обстоятельствами, у нее не было даже понятия, и предстоявшая помолвка лишь тешила ее тщеславие. Ведь не шутка – обратить на себя внимание Рональда, перед несметным богатством которого все преклонялись!
Все ли? Нет! Эдита знала человека, который не только не преклонялся перед этим всемогущим миллионером, но открыто и смело объявил себя его врагом; этот человек осмеливался даже угрожать ему, ведь во взгляде и осанке того незнакомца – Эрнста Раймара – была ясно видна угроза, хотя он и не высказал ее вслух.
Странно! Эдита не могла отделаться от воспоминания об этой встрече, и оно было мучительным для нее. Вот и теперь оно медленно подкралось к ней и наложило на ее холодное, красивое лицо выражение задумчивости, обычно чуждое ей. Перед ее мысленным взором всплыли заброшенное в лесу кладбище и мужская фигура с мрачным, молниеносным взглядом. Это произошло всего несколько дней тому назад, но казалось далеким сном, не имевшим ничего общего с действительностью.
За стеклянной дверью террасы раздались голоса, и Эдита очнулась. Она забыла о приезде гостей и, невольно обернувшись на звук их голосов, вздрогнула. Вместе с Вильмой на террасе появились майор Гартмут, Макс Раймар и… тот незнакомец, которого она видела на кладбище.
Макс поспешил навстречу девушке и, здороваясь с ней, «благословлял случай», именно теперь приведший его в Гейльсберг. Майор «рад был возобновить знакомство», завязанное на крепостном кургане. Вслед за ними подошла Вильма с незнакомцем, непринужденно говоря ему:
– Вы ведь еще незнакомы с моей кузиной. Милая Эдита, позволь представить тебе… нотариус Раймар из Гейльсберга. Эдита Марлов.
Один лишь Эрнст заметил, как смутилась молодая девушка, когда назвали его имя. Он вежливо, но холодно поклонился и произнес:
– Позвольте выразить вам свою благодарность за радушный прием, оказанный моему брату в вашем доме. Он много рассказывал мне о нем.
– Да, очень много! – подхватил Макс. – Эрнст знает, как я счастлив, имея возможность бывать у вас.
Эдита уже овладела собой и холодно промолвила несколько слов, окинув гневным взглядом человека, осмелившегося на такую игру с ней. Он же еле заметно улыбнулся, так как отлично помнил каждое слово, сказанное в адрес «закоренелого холостяка».
Разговор сделался общим. Майор занялся маленькой Лизбетой, восторженно выбежавшей к нему навстречу и теперь не отходившей от него. Макс рассыпался в любезностях. Эрнст тоже казался оживленнее обычного, но продолжал не подавать вида, что уже встречался с Эдитой раньше.
Между тем в беседке был подан чай, и Вильма пригласила туда своих гостей. Гартмут и Макс последовали за ней; Эрнст намеревался сделать то же, как вдруг услышал у себя за спиной приглушенное восклицание:
– Господин Раймар!
– К вашим услугам. – Он обернулся к Эдите.
– На минуту, прошу вас! Вы, видимо, забыли, что мы уже знакомы.
– Этим, как мне казалось, я только шел навстречу вашему желанию, – ответил Эрнст с легким поклоном, – да к тому же я не был уверен, что вы не забыли о той встрече.
Полунасмешливая улыбка, мелькнувшая при этом на его лице, рассердила Эдиту; впрочем, последнее обстоятельство не помешало ей заметить, что эта улыбка очень украшала его лицо.
– Вы преднамеренно оставили меня тогда в заблуждении относительно своей личности, – довольно резко сказала она. – Ведь вы отлично знали, что ваше инкогнито очень скоро обнаружится. Право, я не знаю, как назвать подобную игру…
– Позвольте! Я и не думал играть с вами; ведь не я начал тот разговор, и притом не знал, какой оборот он примет. Вполне простительно и то, что я не представился вам, как только вы упомянули обо мне. Этим я хотел избавить нас обоих от неловкости.
– Нас обоих? – Эдита закусила губы, поняв, конечно, кому из них двоих было «неловко», но тотчас же справилась со своим смущением и отпарировала удар: – Я говорила о постороннем человеке…
– Которого вам так мило описал мой брат! Согласен с вами, но я не настолько смел, чтобы думать, что при личном знакомстве ваше мнение изменится к лучшему. Я преклоняюсь перед вашим тогдашним приговором и… перед тем, как мой брат знает людей.
Беспощадная насмешка совершенно уничтожила горделивую сдержанность Эдиты. Этот гейльсбергский нотариус держался с ней как равный и с таким достоинством выдержал словесный турнир, как будто всю свою жизнь провел в лучших столичных салонах. Этот провинциал обходится с ней, светской девушкой, с таким ироническим превосходством, какое она не могла вынести, и она решила отплатить ему тем же.
– Ваш брат, по-видимому, вообще мало знает вас, – заметила она. – Быть может, я сужу о вас вернее, чем он, и очень удивляюсь вашей любви к родине. Что вас приковывает к столь идиллическому захолустью как Гейльсберг?
– Гейльсберг – не моя родина; я уже говорил вам, что родом из Берлина.
– Тем более! Нужно обладать весьма… созерцательным характером, чтобы избрать для себя на всю жизнь подобное местожительство.
Улыбка исчезла с лица Раймара, и он с горечью спросил:
– По-вашему, в ссылку можно идти добровольно? Но, как мне кажется, мы снова возвращаемся к спорному вопросу, который уже раз поссорил нас. Оставим его лучше в покое!
И он замолчал, к крайнему недовольству молодой девушки, находившей в этом разговоре какую-то странную прелесть. Этот человек, несмотря на то, что она знала теперь его имя и условия жизни, стал для нее еще загадочнее.
В эту минуту на террасе появился Марлов. Увидев молодого человека, разговаривавшего с его дочерью, он невольно остановился и потом медленно направился к ним.
Эрнст обернулся. Он нисколько не сомневался в том, что встретится в Гернсбахе с дядей Вильмы Мейендорф, но все же эта встреча была для него мучительно тяжелой. Марлов окинул его долгим, удивленным взглядом и произнес:
– Если не ошибаюсь… нотариус Раймар?
Последний молча поклонился. Банкир с минуту как бы колебался, затем протянул ему руку.
– Мне уже известно через вашего брата о том, что вы обосновались в Гейльсберге. Мы уже давно не виделись с вами; вы, кажется, почти не бываете в Берлине?
Яркий румянец, мгновенно заливший лицо Раймара, быстро исчез, и он, потупившись, ответил:
– Мои обязанности отнимают слишком много времени, и мне приходится отказываться от долгих путешествий.
– Ты знаком с господином Раймаром, папа? – с величайшим изумлением спросила Эдита.
– Конечно, дитя мое, но наше знакомство относится к далекому прошлому, – ответил Марлов и тотчас же поспешил замять этот вопрос. – У вас очень талантливый брат, господин Раймар; он – частый гость в нашем доме, – и банкир с необычайным рвением занялся личностью и дарованиями Макса.
Эдита недоумевала. Она отлично понимала, что ее отец, всегда мало обращавший внимания на Макса, нарочно хвалит художника, чтобы не касаться какой-то другой темы. Раймар тоже вдруг изменился. Его самоуверенной осанки как не бывало, и он откровенно с облегчением вздохнул, когда прибежала Лизбета, чтобы позвать их пить чай.
Между тем за чайным столом царил оживленный разговор. Центром внимания был майор Гартмут, красочно и впечатляюще рассказывавший о своих переживаниях. Даже Марлов стал слушать его с заметным вниманием, и был явно доволен новым знакомством.
Когда общество вышло из-за стола, Вильма предложила гостям пройти в оранжерею, где обещала показать им редкой красоты орхидею. Однако Марлов с дочерью отделились от остальных и направились по одной из аллей парка.
– Гости не помешают нам, – сказал банкир, находившийся в хорошем расположении духа. – Они собираются уехать в шесть часов, а до тех пор Рональд едва ли приедет. А какой интересный человек этот майор Гартмут!
– Папа… что с этим Раймаром? – спросила Эдита.
– О ком ты спрашиваешь? О старшем брате, нотариусе?
– Да! Между тобой и им что-то произошло… я сразу это заметила. Раньше он жил в Берлине?
– Да, лет десять тому назад; с тех пор как я его не видел, он очень изменился, и я едва узнал его. Куда девалась его жизнерадостность? Над ним ведь разразилась катастрофа. Но ты была тогда еще ребенком и не могла знать его, и он едва ли может интересовать тебя.
– Даже очень интересует, – быстро возразила молодая девушка. – Ты говоришь о какой-то катастрофе? А между тем, когда наш дом стал посещать младший Раймар, ты ни словом не намекнул на нее.
– Я просто не хотел воскрешать забытую всеми историю и уронить этим положение молодого человека в обществе. Я считаю несправедливым винить детей в грехах их отцов. И без того эта история стоила карьеры его старшему брату. Ведь не мог же он защищать перед судом права других, когда его отец был уличен в обмане!
– В обмане? – повторила изумленная Эдита.
– К сожалению, да. В свое время это наделало очень много шума, так как банкирский дом Раймаров пользовался солидной репутацией. Ему не удалась какая-то большая спекуляция; это бывает весьма нередко, но солидные фирмы преодолевают подобные кризисы. Раймар разорился и покончил с собой, а его многочисленные клиенты не получили ни гроша. – Банкир произнес все это очень равнодушным тоном. Эдита же с напряжением следила за каждым его словом. А он между тем продолжал:
– Я и то постоянно удивлялся непринужденности Макса, хотя это можно было объяснить его молодостью; ведь ему тогда было всего семнадцать лет. Старший брат, по-видимому, является полной противоположностью ему. С тех пор он ни разу не был в Берлине, да и вообще старательно избегает встречаться с кем бы то ни было из своих прежних знакомых. Жаль его! Он очень талантлив; его первая речь в суде имела колоссальный успех, а вот теперь ему приходится прозябать в жалкой роли нотариуса.
Эдита собиралась что-то возразить отцу, но в эту минуту к ним подошла Вильма с гостями.
Прогулка по парку продолжалась. Марлов в обществе племянницы и майора отделился от остальных и пошел вперед. Эдита и братья Раймар следовали за ними. Макс, умышленно устроивший так, чтобы они с молодой девушкой отстали от ее отца и кузины, своим красноречием старался затмить предшествовавший успех майора. Он уже считал себя победителем, видя, что Эрнст снова ушел в свое созерцательное состояние и говорил лишь постольку, поскольку этого требовало приличие, и тем усерднее рассыпал перлы своего красноречия, не обращая внимания на то, что «дама его сердца» вовсе его не слушала.
У Эдиты было совершенно другое в голове, и, в то время как ее ухо механически ловило два-три слова из речи художника, и она так же механически отвечала на них, ее вопросительный взгляд останавливался на ее спутнике с правой стороны. Теперь ей стало ясным противоречие между Эрнстом и его окружением; ведь она видела, как густо он покраснел при встрече с ее отцом, знавшим о его позоре. Макс, по-видимому, гораздо легче мирился с этим и, как ни в чем не бывало, продолжал наслаждаться жизнью.
Как ни старался Макс быть интересным, молодая девушка, наконец, нашла его скучным и решила отделаться от него. Вдруг сказав, что в парке слишком свежо, она выразила сожаление, что позабыла на террасе платок. Макс, разумеется, поспешил за ним, и Эдита осталась с глазу на глаз с Эрнстом.
– Позвольте задать вам один вопрос, – обратилась она к нему. – Неужели вы и в самом деле противились художественной карьере Макса?
– Нисколько, – холодно ответил Эрнст.
– Он уверял меня, что буквально завоевал себе это поприще и своими собственными силами вынужден был бороться за существование. В Берлине он, по-видимому, вел довольно приятный образ жизни, а до сих пор поместил на выставках всего несколько этюдов. Откуда он добывает средства к жизни? Неужели он пользуется вашим кошельком?
– Прошу вас, оставим этот разговор, – ответил Эрнст, окидывая девушку мрачным взглядом.
– Вы не хотите ронять его в моих глазах? Ведь он нисколько не стесняется делать это в отношении вас.
– Чтобы заинтересовать вас своей особой за мой счет. Конечно, это не по-братски, но это – еще далеко не смертный грех.
– Нет… но низость! – с презрением сказала Эдита. Раймар был вполне согласен с высказанным мнением, но все же попытался защитить брата:
– Вы не должны быть столь строги по отношению к нему. Макс еще молод, к тому же у него легкомысленный артистичный характер, непривычный долго обдумывать слова и поступки. Он не хотел причинить мне зло.
– Как? Вы не считаете злом клевету на брата, которому он всем обязан? Ради него и своей семьи вы жертвуете всем своим будущим, а он…
– Откуда вам известно все это? – прервал ее Эрнст. Эдита спохватилась, но неосторожные слова были уже произнесены, и их нельзя было вернуть. Она смущенно молчала.
– Понимаю, – с горечью продолжал Эрнст. – Ваш отец уже все вам рассказал. Я мог предвидеть это.
– Мой отец отозвался о вас с большим уважением, – возразила Эдита, – он говорил мне…
– Что я заслуживаю сожаления и пощады… не правда ли? В самом деле господин Марлов выказал по отношению ко мне и то, и другое, и только у меня уж такая неуравновешенная натура, что я не питаю ни капли благодарности за такое великодушие. Пожалуй, вам не понять того, что порой гораздо легче перенести от посторонних оскорбление, чем сострадание. Я и тогда сбежал от этого сострадания, да и теперь оно для меня невыносимо.
Последние слова ясно показывали, как страдал Эрнст, несмотря на свое внешнее спокойствие, при встрече с ее отцом. Эдита отлично понимала его, чувствуя, что и сама, вероятно, переживала бы это точно так же. Невзгоды и горе были чужды молодой девушке, тоже переживавшей весну жизни, но она знала, что тяготило душу ее собеседника.
Сын обманщика! Так вот что заставило его покинуть общество и бежать в эту глушь! Да, Раймар прав: есть обстоятельства, с которыми люди не в силах бороться, и вот такие обстоятельства его угнетали.
Эдита медленно подняла глаза и мягким, дрожащим голосом заговорила:
– Я причинила вам боль и поняла это теперь. Но я ведь и не подозревала тогда, к кому относились мои слова, и какой раны они коснулись. Мы так неприязненно и сухо расстались в тот день. Забудем об этом! Я… я прошу вас! – и она примиряюще протянула ему руку.
В глазах Эрнста снова сверкнуло пламя, но уже не гнева и не возмущения. В них ярко блеснуло счастье, солнечным светом озарившее его лицо. Он крепко сжал протянутую ему руку и взволнованно произнес:
– Благодарю вас, Эдита!
Эдита! Ее назвал по имени человек, всего во второй раз встретившийся с ней, но это, казалось, нисколько не удивило ее. Она вся была во власти незнакомого ей до сих пор чувства, наполнявшего все ее существо каким-то сладостным трепетом.
В эту минуту раздались шаги, и, едва Раймар успел отступить назад, из-за кустов появился Марлов.
– Я ищу тебя, Эдита, – торопливо начал он. – Приехал господин Рональд. Я встречу его, а ты придешь вместе с Вильмой. Простите, господин Раймар, приехал друг, которого мы сегодня ожидали. Пожалуйста, не беспокойтесь.
С этими словами Марлов торопливо удалился, и молодые люди снова остались вдвоем, но уже очнувшиеся от своего забытья. Охватившее их очарование рассеялось как туман под ярким лучом действительности, неожиданно ворвавшимся в него. Эрнст ничем не выдал своего волнения, но побледнел и словно оледенел – так холодно и неподвижно было его лицо, когда он спросил:
– Вы ожидаете господина Рональда… здесь, в Гернсбахе?
– Да, он хотел навестить нас здесь. Он познакомился у нас в доме с моей кузиной и уже тогда, во время своего пребывания в Штейнфельде, обещал приехать сюда с визитом.
Эдита и сама не знала, чего ради она вздумала объяснять, или – вернее – затемнять этот визит Рональда, но она видела, что это нисколько не обманывает Эрнста.
– В таком случае не стану мешать своим присутствием, – с вежливым поклоном произнес он. – Мы ведь и без того собирались уехать. Вы позволите мне удалиться?
– Вы нисколько не мешаете, – ответила Эдита, рассерженная внезапной переменой в его обращении.
– Но этот визит господина Рональда… относится к вам! – с заметным ударением произнес Эрнст. – Госпожа Мейендорф уже говорила мне, что она очень мало знакома с господином Рональдом, а ваш отец сам только что вернулся из Штейнфельда… по-моему, все очень ясно и не нуждается в объяснениях.
– Да я и не знаю, кому обязана давать их, – возразила Эдита, гордо выпрямляясь, – вам же менее, чем кому бы то ни было; мы ведь совершенно чужие друг другу.
Резкий тон этих слов словно указал Эрнсту на всю неуместность его намека. Однако он не был расположен сегодня выслушивать наставления и так же резко ответил:
– Конечно, и в качестве постороннего человека я не отважился бы на объяснение, если бы знал, что вы находитесь более чем в дружеских отношениях с господином Рональдом. Я откровенно назвался его врагом и не могу, да и не хочу брать обратно свои слова; однако я отлично понимаю, что тем самым теряю право когда-либо вновь приблизиться к вам. Самой судьбой нам предназначено быть врагами… так останемся же ими!..
Эрнст низко и холодно поклонился и ушел. Эдита неподвижно стояла, глядя ему вслед. Не было сомнения, он угадал значение этого визита, о котором в течение последнего получаса она уже забыла. Она совершенно забыла о том, что человек, которому она обещала через своего отца отдать свою руку, был уже на пути в Гернсбах. Ну, вот он и приехал, чтобы лично выслушать ее согласие. Да она ведь и не думала отказывать ему!.. Но почему он приехал как раз в эту минуту?