000
ОтложитьЧитал
Дня два ДО Мирошка присматривалась к обстановке. Бегала вокруг да около и иногда наклонялась к воде, чтобы попробовать пальчиками. Вылавливала-спасала божьих коровок и укладывала их в банку. На третий день она уселась на борт и спустила ноги вниз, а сама на меня глазеет. Как я? А я грожу кулаком.
– Я тее, дам!
Улыбается невозмутимо. Во весь рот. Что-что, а радоваться жизни моя Мирошка умеет! Невозмутимо.
– Дорогая, не лезь фонтан, пожалуйста, а то нас оштрафуют! – умоляю я и испуганно озираюсь на прохожих, – Вон табличка, а вон – полицейские!
– Где, – не доверяет мне дочь, – А мальчики – вон – залезли прямо в воду!
Мирошка никак не может состыковать запреты и фактическую реальность. Мальчики, и в самом деле, уже по колено в воде. Бродят из одного отсека в другой, загребают. Лезут под струю и похрюкивают от удовольствия. Понимаю – ещё чуть-чуть, и Мирошка не выдержит. Так и есть. В тот день мне удалось увести дочку домой сухой, но уже на следующий…
На следующий было всё по той же программе. Сначала ручки, потом ножки, потом – прыг, и она уже за бортом и плещется как пингвин в аквапарке. И вот – вокруг неё уже стайка кавалеров, и это они как бы играют в мячик. Мирошка у меня – молодчина во всех отношениях. И помыться где найдет, и дружбы заводить в любых условиях умеет!
А в двадцать нуль-нуль фонтан выключается. Дети грустно опускают крылышки и вылезают на сушу. Теперь плескаться становится не интересно – без вулканических всплесков.
– Ну что, мокрица, поехали домой, – как бы ругаюсь я.
– Ну, ещё чуть-чуть, – начинает по инерции упрашивает Мирошка.
– Да ладно тебе, что это «чуть-чуть» решит? Поехали переодеваться, – наблюдаю за этим мокрым чудом и умиляюсь.
– Слушай, ты такая потешная, давай я про тебя буду рассказы писать? Истории сочинять. Будешь называться Мирошкой – согласна? – спрашиваю.
Дочке нравится. Улыбается от удовольствия.
– Ми-рош-каааа…, – с удовольствием растягивает и смакует своё новое имя.
А дома напяливает на себя оранжевую футболку, засовывает спереди и сзади по подушке и говорит.
– Теперь давай сочинять. Мирошка как будто идёт к маме и спотыкается.
Дочка разбегается и со всего маху врезается в стену передней подушкой. Отлетает назад и падает на подушку, которая позади. На спине, то есть. Лежит и хохочет. Смотрит – как я.
– А дальше что? – спрашиваю писательским тоном, – с Мирошкой должно что-то происходить!
– Ну… не знаю, лучше тогда ты сама сочини! – говорит.
И я сочиняю.
История одиннадцатая
Мирошка В КОСМОСЕ
(от лица Мирошки)
В этот четверг мы с Петькой собирались в космическое путешествие. Мы уже целую неделю готовили провизию – утащили из ванной комнаты три тюбика пасты и папину пену для бритья. И целую неделю собирали топливо – сливали молоко под бабушкин диван, там у нас стояла специальная космическая тара.
Корабль был заготовлен еще месяц назад. Как-то мы нашли за домом старую стиральную машинку, у которой выпало днище – а в остальном она была очень даже ничего. Мы ее немного подремонтировали – подклеили клеем ПВА, прицепили двигатель от маминой плойки и приготовились к межпланетному путешествию.
Скоро день космонавтики, а чем мы хуже этих космонавтов – мы и сами можем слетать куда угодно!
Все бы хорошо, но к нам напросилась моя младшая сестра Ленка. Она пообещала рассказать все бабушке и маме, если мы ее не возьмем. Вообще-то Ленка – не ябеда, это она специально так сказала – для Петьки, а я бы ее и так взяла, может быть. Пришлось для Ленки запасаться дополнительным питанием и топливом. На троих пассажиров расход топлива будет больше.
Все эти дни мама удивлялась нашему аппетиту – как мы здорово пьем молоко. А мы очень волновались, чтобы она не затеяла уборку раньше выходных и не обнаружила наш тайник. Бабушка же все время хитро улыбалась и говорила, что, наверное, нам возле ее дивана медом намазано, раз мы все время там ползаем.
Во вторник приехал папа из командировки и собрался бриться. Пришлось незаметно вернуть пену для бритья на место. К счастью, мама как раз купила пару тюбиков пасты, потому что старые куда-то подевались. В нашем доме всегда так бывало – всегда куда-то исчезали на время вещи, потом появлялись снова, поэтому мама предпочитала не тратить время на поиски, а покупать новое. Может это Ленка уже без нас в космос летала, потому и тюбики с пастой находились не все?
Я решила ничего у Ленки не спрашивать – вдруг она на самом деле уже летала, тогда мы будем не первыми покорителями космоса, а мне очень хотелось быть первыми.
Накануне вылета мы почти не спали. Петька остался у нас погостить и всё время ерзал и проверял провизию-пасту под подушкой, Ленка не засыпала, потому что беспокоилась, что мы ее оставим на Земле, а я, потому что была командирам корабля, а командирам всегда нужно быть начеку.
В назначенный час мы отправились к космическому кораблю. Каково же было наше удивление, когда его не оказалось на месте. И тогда я поняла, – это космическое похищение! Инопланетяне испугались нашего вторжения и решили изъять наш корабль!
Мы вернулись домой ни с чем. Петька с Ленкой расстроились, а у меня в голове был уже новый план. А что это был за план, пока большая-большая тайна.
____________________________________________________
– Это точно про меня? – сомневается Мирошка, – А Ленка – это кто?
– Как это кто?! Подружка твоя из детского сада, ты что забыла?! – как можно убедительнее говорю я.
– И что это ты сомневаешься? Разве из тебя не вышел бы отличный капитан космического корабля? – добавляю для убедительности.
Мирошка радуется моей лести. Оценивает комплимент и лезет целоваться.
– Всё, спать! – с притворной строгостью говорю я, – Мне ещё всю ночь твою одежду сушить.
– Мама, ну что ты болтаешь, – ты же не сушилка, на балконе само высохнет, спи уже, – Мирошка раскусывает мою хитрость с полуслова.
История двенадцатая. ЛЕТО В КНИГАХ
Ей уже скоро восемь лет, а она до сих пор читает по слогам! Мирошка не умеет читать! Поверить не могу!! При всём при том, что наш дом завален книгами, а я, как достойная мать, подаю «бесконечный положительный» пример, читая на улице, в автобусах, в очереди в поликлинику и даже на родительских собраниях и в туалете. Но никто на мой «положительный» даже усом не ведёт.
– Мама, мне не интересно! – скорбно заявляет юная леди, – Читать – это не круто!
А сама просит прочесть ценник в кулинарии. Пирожка ей хочется. И именно с сосиской.
– Не буду, – вредничаю я, – Сама читай.
Психует.
– Представляешь, а я однажды провела всё лето в кровати. С книгами! – вспоминаю я случай из детства, – Из-за лагеря…
– Как, опять из-за лагеря? – удивляется Мирошка.
– Угу, я там пробыла всего неделю, а вернулась в машине скорой помощи.
Мирошка округляет глаза, ожидая страшные подробности.
И я рассказываю. Что никогда не умела быть среди детей. Всегда немного – будто на расстоянии. Может, дружить не умела, может, ещё чего. Вернее, не так – я не могла быть среди детей (да и людей, в принципе), когда их много. Мирошка в этом совершенно иная. Это – ура! Это меня радует.
Так вот, социофобия (плюсом к сантехникофобии и свободолюбию). Тем летом она укрепилась во мне окончательно. Тем летом я отдыхала в лагере. Во второй раз в своей жизни. После той истории со вшивостью мне стоило это больших усилий.
– Представляешь, Мирошка, мы с девочками полезли на такую штукенцию деревянную, типа балок, – начинаю я свой «страшный рассказ», – То ли не достроили что-то, то ли нас занесло, куда не надо, – не помню. Но мы полезли.
Штукенции эти выглядели очень привлекательно. А мы как раз очень скучали. Ни тебе развлечений в лагере, ни тебе никаких забав. Тоска зелёная. Вожатые умотали по каким-то своим нам неведомым делам, а мы остались без присмотру. На свою голову. Ну и нашли… приключения.
Слонялись мы, слонялись по территории. Глянь, – конструкция невероятной сложности! Кто-то возьми и скажи:
– Полезли наверх! – и все полезли.
И я – со всеми. А обычно как все я не делала, обычно в сторонке наблюдала. А на этот раз вздумала – как все.
Залезли мы наверх. А дальше то что?
– А давай прыгать, – предлагают.
– А, давай! – и сигают.
Я долго примерялась, куда бы прыгнуть поудачнее. Внизу песочек мягкий, только всё равно высоко и страшно. Но вот – лечу…
– Хряяясь, – слышу у самой земли. И боль невозможная!
Потом себя как бы со стороны вижу. Лежу. Нога какая-то не моя. Пытаюсь встать – никак. Советчиков сразу набежало, сочувствующих. Всем ребятам поглядеть, потрогать хочется.
– Аааа, ору, – на тех, кто потрогал.
Кто посообразительнее, уже в мед.корпус сбегал. Смотрю – медик несётся во всю прыть. Одна она со мной, конечно, не справилась – физрука позвала.
И вот я в изоляторе. Давно мечтала сюда заглянуть. Святая-святых. Здесь детей держат силой (это наши под большим секретом рассказывали) и взаперти, на улицу не пускают и мажут какой-то таинственной красной мазью. Симпатичненько так. Давно мечтала ею измазаться.
– Ало, нам нужна машина в город, – слышу за стеной голос медсестры.
Меня уже упаковали в гипс по самую попу и уложили в постельку. Из изолятора я попала в какой-то районный медпункт, там быстренько сделали снимок – перелом берцовой кости левой ноги. Теперь отвезут домой, к родителям – вот те обрадуются!
А дома я залегаю в кроватку на долгих два с половиной месяца. Все лето – коту под хвост, коротко говоря.
– Вот тогда-то меня и обеспечили книгами по самую крышечку, Мирошечка моя нечитающая!
– Ого, – сочувствует дочь.
А я продолжаю. Мама договорилась с библиотекой, и мне, в порядке исключения, выдали целую гору книг. Обычно – не больше пяти в руки давали. Но для больных поблажки.
Посмотрела я на эту гору и ахнула! И ни одной картинки! Каждая книга – не меньше, чем двести страниц! Хвалёный всеми Жюль Верн, ещё какие приключения. Про пиратов. Про острова. Про лето в какой-то Тмутаракани.
– Где-где? – уточняет Мирошка.
– Это значит – далеко очень, – Слушай дальше.
Открыла я первую книгу из стопки, читаю. И так мне стало неинтересно! И так мне тоскливо стало от всех этих «морских шлюпок, узлов и пиратов»! Сплошная полундра! И нога ещё чешется под гипсом до невозможности!
Достала бабушкину спицу, залезла под гипс и шурую туда-сюда. Фууухх, облегчение какое! Из гипса вывалился синюшный сгусток. Ого, даже синяки сохнут под этой кольчугой! А сама прямо счастье испытываю невероятное после чесания. Всей своей шкуркой неокрепшей! Не то что от книг без картинок в двести страниц. И Жюль Верна читать не хочу! Ну его!
Так и не прочитала я в то лето ни одной библиотечной книги. Вот если бы я сама выбирала! Но кто ж меня хромую туда пустит? На руках что ли нести – людей пугать? А было у меня занятие поважнее.
– Мама, я, когда выздоровею, можно на последнюю смену поеду? Я же ещё успею попасть? – спрашивала я у мамы.
Мне почему-то после перелома очень-очень захотелось назад. Помню, что в лагере было скучно, заняться нечем, но когда я оказалась дома, почему-то все стало наоборот. Скука забылась, а все хорошее вспомнилось. Ребята, прогулки, игры.
– Почему, Мирошка, так всегда – всегда хочется туда, где совсем недавно было плохо?
– Неа, – говорит моя девочка, – А мне дома хорошо! Я назад в лагерь не хочу.
Я отмечаю дочкин прозорливый ум и продолжаю рассказ, как изо всех сил готовилась к поездке. Мне почему-то очень хотелось вернуться назад в лагерь, точно у меня там остались недоделанные дела. Я же не знала, что нога срастётся в аккурат к первому сентября, и никакой лагерь этим летом мне уже не светит. Но я жила надеждами – и это было здорово.
И полосовала мамины журналы. Все, какие нашла! «Крестьянка», «Домоводство», «За рулём». Ой, это уже папин. Я делала заготовки для бумажных гирлянд. И мечтала, что окончу их вместе с девочками из своего отряда.
Но делать как все – биться головой о стену, прыгать с водонапорной башни (или просто с башни, или с любой другой хозяйственной постройки) как все больше не стану! Социофобия особенной формы закрепилась во мне намертво.
– Чего-чего, – недоумевает Мирошка.
– Ай, мысли вслух, – задумчиво поясняю я.
«Допопошный гипс» мне сняли через полтора месяца и надели «башмачок с голенищем». Оставшиеся летние деньки я щеголяла на одной ноге и на костылях. Их, по случаю, одолжили у каких-то родственников. Я осваивала нехитрую конструкцию и, шкондыбая по нашему двору, жутко гордилась собой. Подумать только, – раненый боец!
– И что же – ты так и не научилась читать? – ухмыляется Мирошка.
– Ещё как научилась, к тому же, я уже умела, просто ленилась, – признаю я и понимаю, что только что сболтнула лишнее. Много лишнего. Станет она теперь читать про моря и путешествия! Жди, ага!
Но дочка уже усвоила. Смотрит на меня хитренько.
– А сейчас мы почитаем. Ты почитаешь, – говорю я…. Но Мирошки уже и след простыл. Ускакала на улицу. Скрылась от книг в просторах двора.
История промежуточная.
ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩАЯ
– Запомни: когда одно слово – это «название», а когда много – это «дефис», – обсуждает столовское меню со своими воспитанниками женщина «что за жизнь такая».
Это я снова про лагерь. Не даёт он мне покоя. Словно не раскрыта суть конфликта. Продолжу.
– Крем-брУле – это «дефис», – мгновенно просекает Мирошка.
Я в разговоры «за жизнь» не вмешиваюсь. Каждый поучает, как может. С учётом собственного угла зрения. Дефис, так дефис. А от крема-брюле я бы сейчас не отказалась. И даже просто от крема. Ванильного. Сладкого хочется до помутнения рассудка!
Мирошка ноет:
– Есть конфетка?
И катает во рту неведомо откуда взявшуюся ириску «Кис-кис». Дали девочки, упакованные в лагерь как надо предусмотрительными мамами. А у меня ирисок нету. Я непредусмотрительная мама. И крайне рассеянная.
Старая история – лето без сахара. Сладкие только чай и булки на полдник. «Дефисное меню» детского загородного лагеря. Пирог «Ля-банан», ватрушка «Съешь-мама-за-меня» и «Я-рыбу-не-люблю». Взрослым полдника не положено, но Мирошка не любит творога и любовно потчует ватрушкой голодную мать. А я хитренькая – специально заглядываю в столовую, хоть и не положено мне полника, – вдруг, что с королевского стола перепадёт? И перепадает.
Утром Мирошка скептически рассматривает квадратик омлета. Поразмыслив, хватает тарелку и отправляется к столу педагогов. Меняться с мамой. Стол для педагогов нам поставили на второй день. Не знаю, как ели другие, а я пристраивалась рядом с Апельсинкой или рядом с её воспиталками. Они не возражали. Во всяком случае, вслух. Потом – уже со столом – как-то присела по инерции. И сразу схлопотала замечание. От начальника смены.
– Педагоги у нас едят за отдельным столом!
Замечание в нашем лагере – это двигатель прогресса, это я поняла почти сразу. То-то все нервные какие-то. Интересно, а сам начальник смены вообще ест когда-нибудь и где-нибудь – ни разу не видела. Весь обед блюдет зал зорким глазом. Впрочем, вообще не интересно.
– Мама, будешь? – Мирошка торжественно ставит передо мной тарелку с омлетом.
– Милая, а как же ты? – спрашиваю я, а краем глаза наблюдаю реакцию начальника смены. Бдит. Интересно, на этот раз я что-нибудь нарушила?
– Мама, мне не вкусно! – кривит мордашку капризная девчонка.
– А и не ешь! Мне же больше! Я омлет обожаю.
И отдаю дочери свой бутерброд с маслом. Крошечный такой квадратик на краешке батона. Честный обмен состоялся. Дочь убегает довольная. Вроде, никто не ругает.
Надо отметить, что кормили нас как положено. Как положено в загородном лагере. В принципе, у меня есть с чем сравнить – и везде примерно одинаково. Только хлеба всё время не хватало. Это странно. Обычно дети хлебом перед сном догоняются. Втихушку. У нас на входе пасли – как бы чего не вынесли. Беспокоились за чистоту территории. А ребята и не спешили выносить. В первые дни смены сумки были забиты домашним сухпайком. У всех, кроме нас – я даже ирисок не взяла. Так что вторая порция омлета мне – в самый раз.
Никто еду не выносит, а я выношу. У меня генетический страх голода. Выношу обычно тихонько, игнорируя надпись на дверях:
Пакеты с соком и еду из столовой не выносить!
Но однажды обнаглела и понесла у всех на виду. А началось всё, как всегда, с «вопроса чистоты».
– В душ с ребёнком ходить нельзя! – прямо в столовой, прямо во время обеда заявляет мне начальник смены.
Чуть котлетой не подавилась! Опять – двадцать пять, да когда ж это кончится?! И я спускаю тормоза.
– Нет, простите, но я женщина, и я буду ходить в душ столько, сколько нужно! И дочь буду водить! – и я вспоминаю про показания, – У нас была операция, мыться моей девочке необходимо каждый день.
Это чистейшая правда. Однажды мы лежали с воспалением, которое поднялось снизу. Теперь я слежу изо всех сил.
– Что за операция, где об этом написано? В медкарте? Покажите запись! Покажите шрам! – тоном гестаповца требует начальник смены.
Что значит, покажите шрам? О чём это он?
– Нигде не написано, – говорю я, – Это норма – мыться каждый день!
– Хорошо, пойдёмте прямо сейчас и посмотрим! – предлагает.
Что посмотрим? Шрам?! Я выхожу из себя. Мы в столовой, обед. Я хочу есть!
– Простите, можно я доем свою порцию?! – добавляю нотки жёсткости в голосе.
И он уходит. А через минуту ко мне несется зареванная Мирошка.
– Мама, они хотят везти меня в больницу! Они меня положат в больницу?
Б*! Я закипаю в одну секунду! Где эта сволочь? Которая блюдёт законы бумаг, но нихе*-а не знает о законах этики и правах ребёнка?!!
– Что он тебе сказал? – пытаюсь выяснить я у дочери, но тщетно – она слишком напугана.
Я подрываюсь с места и ищу-ищу Его глазами. Нахожу.
– Милая, подожди меня здесь, – всё же мой мозг реагирует правильно и даёт знать моему взбесившемуся телу, что Такие разговоры нужно вести наедине!
– Вы почему разговаривали с ребёнком без родителей? Что Вы ей сказали? Вы вообще о детских правах что-нибудь слышали? – подлетаю я на всех парах и с порога начинаю жёсткое наступление.
Вижу, что пугается. По глазам. Но отступить от своих «гнилых принципов» не может. Не умеет. Он просто не понимает, в чём не прав. А у меня сердце рвётся за дочь. Да кто ты такой, думаю, лезть к моей дочери под майку, чтобы посмотреть – есть ли там шрам?! Неужели залезал?! Б*!!!
Наверное, это дебильная выходка по отношению к моему ребёнку – лезть с вопросами, когда рядом нет родителей – была последней каплей. Мне уже тогда хотелось подавать в суд на предмет некомпетентности администрации этого лагеря. А прямо там – ещё немного, и я бы взорвалась!
А вокруг нас, тем временем, начинал собираться народ. Дети. Репутация начальника смены была под угрозой. С ним никто, так как я, разговаривать себе не позволял. Я это прекрасно понимала, не смотря на гнев. И предложила.
– Давайте отойдем в сторону.
Отошли.
– Что происходит? – спрашиваю.
– Вы понимаете, что девочкам необходимо подмываться ежедневно? Это нигде не написано, но это закон этики, анатомии…, – Вы это понимаете?!
– Ну и что, – говорит, – Я тоже через день в душ хожу… – ответила мне НЕдевочка.
Ха! На моем лице проявляется улыбка в стиле «ну, мой дорогой друг, неужели ты думаешь, что мне интересны Такие подробности о твоем прекрасном теле?!».
И в этот момент он произносит такую нелепицу, что у меня даже захватывает дух от неожиданности, и я нахожусь в полном смятении…
– И что от меня пахнет? – спрашивает.
Серьёзно так спрашивает! И я, смешавшись, выпучив глаза, отвечаю абсолютную глупость, от которой самой становится не по себе и совестно:
– ДА!
Это чистой воды бред! Ну что, я его нюхаю что ли? Зачем он мне нужен? И вообще, сам вопрос!!! Я словно попадаю в какой-то абсурдный мир, где все – как говорит Мирошка – «ку-ку».
И я понимаю, что ВСЁ… , что разговор не имеет никакого смысла! Ни-ка-ко-го! Извиняюсь и ухожу за своей тарелкой. Мой генетический страх стучит в висках.
Прямо сейчас мой аппетит вышел покурить, но чувство самосохранения говорит: «Возьми свою тарелку, отнеси в комнату, а содержимое скушаешь через час».
Я хватаю со стола недопитый стакан и отношу в мойку, а вслед слышу женский стёб:
– Ты погляди какая! Она сюда на курорт приехала. Отдыхать!
Это завхоз. Кто ж ещё? Покрываюсь пятнами и продолжаю шествие, набираюсь сил – мне ещё в обратную сторону мимо стола педагогов идти. Возвращаюсь, беру тарелку с котлетой и спрашиваю в голос. При всех и чтоб погромче.
– А … Вы почему обсуждаете меня без меня?
И слышу новый «ку-ку». Дефис.
– А Вы же здесь! Почему без Вас?!
Боже, куда я попала?! Я хватаю тарелку – ни за что теперь не отдам свою драгоценную котлетку! Буду нарушать порядок и выносить еду из столовой. Вот прямо сейчас! А спишем всё на аффект.
Царской походкой, схватив за руку Мирошку, я направляюсь к лестнице.
– Вера Васильевна, – негодует мне вдогонку начальник смены и напоминает про несанкционированный вынос еды.
Но что мне теперь порядки. Царица – в гневе!
Грациозно шествую мимо ошарашенного завхоза, миную входные двери и спускаюсь по лестнице. Котлетка смирно лежит в своей тарелке, а Мирошка безропотно шлёпает следом. Заплаканная, но успокоившаяся. Она знает – мама всегда рядом, мама всегда спасёт. И накормит.
Заходим ко мне и обнимается. Мирошка не хочет в отряд, она всё ещё под впечатлением. Прижимается и хлюпает носом. Лихорадочно соображаю – чем успокоить? Есть старый добрый, веками проверенный способ.
– Хочешь, расскажу сказку?
– Хочу!
История,… тьфу-тьфу…через левое плечо, ТРИНАДЦАТАЯ. ХЫ-КА
Мы устраиваемся на мою кровать. Прямо в одежде. Плевать на церемонии. И я начинаю сочинять:
Мирошка лежала в кровати и прислушивалась.
– Ой, про меня, что ли опять? – спохватывается дочка.
– Ну, про тебя, а тебе не нравится что ли? – с притворным раздражением спрашиваю я.
– Нравится, – расплывается в улыбке Мирошка.
– Тогда не перебивай больше! – хмурю брови и продолжаю.
Так вот. Мирошка лежала в кровати и прислушивалась. Слева что-то шуршало, справа – хлопало и скрипело, у соседей выла собака, а в подъезде басил какой-то дяденька. Мирошка в ужасе сунула голову под одеяло и замерла. Под одеялом было темно, но совсем не страшно, не то что снаружи.
– Интересно, сколько сейчас времени? – подумала Мирошка и сунула руку под подушку, – куда запропастился мой мобильник?
Ничего не обнаружив, Мирошка набралась смелости и высунула из-под одеяла один глаз.
– Ага, еще темно, значит времени – «ещё не утро», можно поспать.
И она заснула.
Лохматый Хы-Ка все утро слонялся по квартире, хлопая дверьми и поскрипывая старыми дедовскими башмаками. Иногда он изображал вой собаки или басил как дядька из соседней квартиры. Он знал, что Мирошка боится странных звуков и потому забавлялся с особенным удовольствием.