000
ОтложитьЧитал
– Папа! Папа! Папа!
– Сынок! Сынок! Сынок!
Великаны крепко обнимаются, пока все вокруг содрогается под тяжестью их радости. Голиаф поднял сына так высоко, что вот уже заметен Сатурн, Юпитер, а вон там, возле солнца, бежит Аполлон.
– Дедушка! Дедушка! Дедушка! -, во всеуслышание закричал Гений Францевич,-Что ты тут или там делаешь? Почему ты не умер? Почему ты бежишь от солнца?
Аполлон фон Граций Везувий Олегович был похож на упитанного сурка в смокинге, из нагрудного кармашка которого свисала цепочка от часов. Он, запыхаясь, перескакивая с кометы на комету, пищал:
– Времени нет! Времени нет! Срочно! Ты должен придумать его! Иначе всему конец! Все пропало! Все пропало!
– О чем ты говоришь? Кого придумать? Ты разве не рад меня видеть?
Аполлон фон Граций Везувий Олегович обнял внука и поцеловал его в макушку, сдув с нее все волосы. Гений Францевич остался лысым как воздушный шарик:
– Рад, конечно, рад! Мы не виделись с тобой уже, – он попытался сосчитать в уме, – уже целую вечность. Во всяком случае не меньше ее половины. Конечно, я рад тебя видеть! Но ты должен внимательно меня послушать! Выслушать! Готов?
– Что стряслось, дедушка?
– Ты слышишь меня? Гений! Гений! Ты слышишь меня?
– Говори! Говори же!
– Дрянной мальчишка! Ты не слушаешь меня! Ты должен выслушать меня! Гений! Гений!
Произнося это, дедушка как будто сжимался в кулак, до тех пор, пока окончательно не исчез. Вокруг звезд эхом расплылось его последнее слово: «Г Е Н И Й»
– Дедушка! – Гений Францевич стоял абсолютно один в черном полотне космоса, где кроме звезд ничего больше не было, – Исчез…
Он стоял оцепенев, как тролли у которых нет часов. Он не смел шелохнутся. Он ждал. Звезды исчезли, на их месте незаметно выросли золотистые папоротники. Гений Францевич оказался в лесу. Среди сосен и елей мишка косолапый по лесу ходил, шишки собирал и романсы пел под виолончели сверчков и пианино травы:
О, где же вы дни любви,
сладкие сны,
юные грезы весны…?
Где шум лесов,
пенье птиц,
где цвет полей,
где серп луны,
блеск зарниц?
Всё унесла ты с собой,
и солнца свет,
и любовь, и покой!
Всё, что дышало тобой лишь одной!
Гений Францевич был заворожен пением медведя с плетенной корзиной полной шишек. Белки, кролики, мыши и другие мохнатые обнимались и плакались, подтирая глаза листочками березы.
– Как это красиво…Как это…, -он не выдержал и зарыдал, облокотившись на случайное дерево, -А где же мои дни любви? А я любил? А я любил! – он зарыдал еще сильнее, -Какой я несчастный, какой я жалкий старик! Даже жизнь и ту напрасно прожил! Распил и не заметил, как добрался до дна…Мать профессор, отец профессор, дед известный астроном, а я? Глупый дряхлый путяга! Разбить бы себе лоб, да жалко…лоб ведь ни при чем.
Гений Францевич присел, хотя скорее нелепо шлепнулся, на большой пень. Скрючившись, он напоминал иву. Об этом можете ему сказать, вроде даже приятно получилось. Он сидел и слезно проклинал себя, пока медведь все продолжал:
О, вы, дни любви,
сладкие сны,
юные грезы весны!
В сердце моем нет надежд следа!
Все, все прошло и навсегда!