000
ОтложитьЧитал
– Тебе никто не поверит.
– Кроме Леночки. Ты её не достоин.
– Не тебе судить.
– Ошибаешься. Она моя подруга. Ты не справился с управлением, можешь гордиться тем, что откупорил девственницу. Это престижно.
– Почему, зачем ты меня подставила?
– Сама не знаю. Почувствовала что-то не то. Это интуиция.
Осколки
Туман. Передо мной дорога,
По ней привычно я бреду.
От будущего я не много,
Точнее – ничего не жду.
Георгий Иванов
Из каких кирпичиков складывается судьба, отчего она поначалу робкая, а впоследствии раскручивает обороты, набирая скорость, а после и вовсе несётся на всех парах, чаще всего в бездонную пропасть? Куда летит, почему? И ведь чем дальше, тем быстрее.
Бывает её уже не остановить. Нет пути назад. Только под откос или по прямой, причём строго по колее, которую сам же и смастерил. Когда начинается стремительное движение в бездонную пропасть, желания и чувства в расчёт не идут, исключительно обстоятельства.
А кто или что определяет наш выбор, когда жизнь задаёт вопросы?
Чаще решения мы принимаем спонтанно: руководствуясь интуицией, случайными предпочтениями, из вредности, следуя за непредсказуемыми изгибами судьбы, иногда вообще вопреки всему.
На кого роптать, если сам не желаешь бороться и побеждать, взбираешься на случайно проплывающее мимо бревно, устраиваясь на нём с относительным комфортом, и плывёшь по течению, которое единолично определяет дальнейшее?
Дальше как карта ляжет…
Егор Петрович Михеев родом из поволжских крестьян, родился перед войной.
Сложное было время, однако молодость всегда находит повод для любви. Родители его по заведённой в тех местах традиции детишек имели полную хату, принимая пополнение ежегодно. Летом кормились с реки и огорода. Зимой по большей части голодали.
Дети в семье выживали не все.
Война забрала почти всех мужиков в деревне.
Пётр Ефимович, папка Евгения, ушёл на фронт в числе первых. Похоронку на него получили ещё до зимы.
Остались без кормильца, разом лишившись надежды на лучшее будущее.
Мамка, Анастасия Вениаминовна, как ни старалась прокормить голодную ораву, не смогла справиться с этой нелёгкой задачей.
Пришлось ребятишкам самим о себе позаботиться.
Егор был старший в семье, ему в ту пору было почти двенадцать, потому и пришлось взять на себя ответственность за всех, в том числе и за мамку.
Следующая по старшинству, сестрёнка Тая, на год младше Егорки, занялась хозяйством. Такое время было, исключительные обстоятельства не оставляли шанса на нормальное детство.
Взрослела ребятня, не успев до юности дозреть, ещё мальцами.
Анастасия Вениаминовна, изнурённая тяжёлым крестьянским трудом и нескончаемыми родами, да ещё и мужа лишившись, впала в меланхолию, отчего начала сохнуть. Вскоре подхватила туберкулёз, умножив его разрушительную силу голодом.
Кашляла и харкала кровью до самой весны. Сначала гулко и сухо, затем многочасовыми приступами с вязкой, дурно пахнущей слизью.
Врачей в округе не было. Да и лечить было нечем. До лета мамка не дожила.
Пришлось возглавлять семью Егору Петровичу. Он остался за всех, став для остальных отцом и матерью. Сноровки и знаний к тому сроку он имел достаточно, в деревнях с малолетства дети включались в хозяйственные дела, а силёнок недоставало.
За зиму кроме мамки похоронили трёх малых сестрёнок и братика.
Кто пережил холод и голод первого года войны, приспособились, даже не болели впоследствии. Да и некогда было. Хозяйство, хоть и небольшое по крестьянским меркам держали: козы были, кролики, куры, огород, покос.
С ранней весны детвора собирала траву. Ели её, наравне с животиной домашней, сырой и варёной.
Егорка в колхозе подрабатывал. Тая в доме хозяйничала. Выжили.
К концу войны Егорка возмужал. Чтобы подчеркнуть возраст и статус, начал покуривать. Иногда позволял себе выпить самогона.
Малых не обижал, за отца был.
Бабы в деревне, да и домашние, величали его не иначе как Егор Петрович. Он и сам себя считал вполне взрослым, что подчёркивал поведением и поступками.
Победа стране далась ох как нелегко. Треть женщин на селе остались вдовыми, потеряв мужей, сыновей и женихов.
Егорка старался оказать посильную мужскую помощь всем нуждающимся, за что женское население было ему несказанно благодарно.
Свою признательность выражали по-всякому, в том числе и вполне взрослыми ласками, обучив мужичка нехитрым постельным премудростям.
Во вкус парень вошёл быстро, благо от желающих предложить во временное пользование своё тело отбоя не было.
Желания создавать семью имея на иждивении целую ораву ребятни у него не возникало.
Куда уж в малюсенькую хатёнку ещё бабу селить? Без того спят вповалку.
Конечно, всем вместе теплее, дров меньше уходит, но занят каждый сантиметр жилой площади.
Зато в гостях у тёплых духовитых молодок, согревшись предварительно толикой самогона, он чувствовал себя вполне комфортно: топтал и охаживал баб не хуже взрослого мужика.
Взрослел парень на глазах.
Семья, ребятня, были у него на первом месте.
Успевал Егорка следить за всем и за всеми.
Как только появилась возможность, отправил в город за грамотой старших, убеждая их, что знания в новых исторических условиях просто необходимы.
Первой отправилась учиться в техникум на фельдшера Таисия Петровна.
Обязанности в семье перераспределили, хотя к тому времени никого уже не нужно было заставлять следить за хозяйством. Напротив, каждый старался сделать больше и лучше, чтобы именно его похвалил Егор Петрович. Получив от него одобрение, ребята светились счастьем.
Письма от сестры приходили каждую неделю. По всему было понятно, что учёба ей даётся, а профессия нравится.
Следующему выпал черёд Евгению Петровичу. Его отправили поступать в Столицу.
– Пусть будет инженером, – решил Егор.
Собрали в дорогу, выдали денег на первое время. Волновались, даже очень.
Парень не подкачал, поступил. Дали место в общежитии.
Женька подвести семью был не в праве. Старался учиться достойно изо всех сил. Когда сокурсники бегали по киношкам и танцам, он сидел над учебниками и конспектами.
Знания давались тяжело, видимо подсознательно тянуло парня к нелёгкой крестьянской жизни, но выбора ему никто не предоставил. Из деревни шли письма и оказии. Подкармливали, чем могли. Разве в праве он ответить ленью на такую заботу?
Только природа планы свои с каждым из нас не сверяет. Включает, не спросив, нужный для сохранения вида механизм и заставляет бежать в нужном направлении, раскручивает по выверенной миллионами лет спирали обкатанную на практике жизни программу, превращающую беззаботного ребёнка во взрослого человека несмотря ни на что.
Мало кому удаётся обойти стороной зов природы, предписывающий всему сущему плодиться и размножаться, да и то с такими потерями жизненных соков и энергий, что впоследствии стареют, не догадываясь отчего.
Пришла пора и Евгению Петровичу испытать на себе силу, посылающую настойчивое требование бросить все ресурсы организма на продолжение рода.
Поначалу неведомая сила робко подталкивала, заставляя замирать при виде девичьих круглых коленок, заманчивых изгибов тела, скрывающихся под загадочными покровами одежды, потом видения и мысли одолевать начали.
Казалось бы, с сёстрами рос, всё видел, даже на ощупь знает, чем отличаются мальчики от девочек. За малышнёй приходилось следить и ему. Мыл девчонок, одевал, только ничего подобного никогда не испытывал, кроме обыкновенного любопытства, желания знать что и как.
И вдруг…
Наверно переутомился, знания добывая. Или от жизни городской умом тронулся.
Ну не нужно ему это всё: шуры-муры, ахи и вздохи.
Ребятня ждёт не дождётся, когда Женька выучится, работать начнёт, деньги присылать на жизнь будет. Не всё же ему одному за чужой счёт прохлаждаться, пора долги возвращать.
Таисия Петровна хоть и осталась в городе, а основную часть жалованья ребятне отсылает.
К тому времени из нескладного подростка Евгений Петрович превратился в видного мужичка с грудью молотобойца и внушительного вида бицепсами.
Вкупе с густой шевелюрой, высоким открытым лбом, тёмными сверкающими нетерпеливым интересом к девчонкам глазами, его внешность вызывала немалый интерес у сокурсниц.
Девочки недоумевали: вокруг все с ума сходят от любви и интереса к представителям противоположного пола, а этот как кремень. Даже слухи нелепые пошли, один другого чуднее.
То, что выглядит загадкой, видится посторонним интригой, как магнитом притягивая желание узнать тайну явления: не может такого быть, чтобы мужчина в его возрасте не интересовался девочками.
Больной?
Вроде нет. Бегает на лыжах, в футбол и баскетбол играет, штангу тягает, занятия никогда не пропускает.
Может невеста есть?
Тоже не очень похоже.
Девочки проверяли его почту, там вся корреспонденция под той же фамилией, что и у Женьки. Похоже, слишком застенчив парень, увалень, а это не лечится.
Ну и пусть себе страдает от неудовлетворённости. Каждому своё.
Претендентов на любовь и дружбу в институте навалом. Всегда найдётся с кем на танцы или в кино сходить.
Интерес у парня есть. И желание познакомиться поближе с некоторыми девочками, но ответственность перед семьёй не позволяет расслабиться.
А природу не обманешь. У неё свои методы воздействия на упрямцев. Порой такого накрутит, чтобы поразить здоровый до поры мозг неизлечимой романтической хворобой, что и не заметишь, как влип по уши.
Была на их курсе девушка: неприкаянная, робкая, стыдливая и скромная, походившая внешним видом на замученную голодом серую мышку. Никто её не замечал, в качестве подружки не рассматривал.
Кому интересна монашка, с которой и поговорить-то не о чем?
Зато Женьку так и подмывало с ней подружиться. Увидит – рдеет, как рябиновый куст в предзимье.
Сколько ни давал себе зарок выбросить думы о ней из головы – напрасно.
Снится девчонка и всё.
Ладно бы ночью, а то ясным днём, когда люди кругом.
Лик её рисовать в тетрадках принялся, письма в уме писать, представляя, как Вера их читает и ответ строчит.
Само собой разумеется, ответы сам сочинял. И разговоры сам с собой разговаривал.
Очень, между прочим, складно.
Говорил себе, что она самая красивая, самая скромная, самая желанная.
На этом неожиданно трудном слове всегда спотыкался, считая, что перешёл границу дозволенного, что даже обидел: ведь девочка такая чистая и целомудренная. Разве можно с ней о желаниях?
Когда однажды Вера не смогла сдать текущий зачёт, беззвучно плакала в конце тёмного коридора, Женька осмелился подойти и пожалеть девочку как некогда успокаивал сестёр. Правда, тогда ему совсем не было страшно, не то, что теперь.
Такое простое, казалось бы, действие, а ноги предательски дрожат и ладони покрываются испариной.
– Не расстраивайся ты так. У всех бывает. Хочешь, я с тобой позанимаюсь?
– У меня второй… второй незачёт подряд. А если отчислят? Я обратно в деревню не поеду. Лучше под поезд… Из меня отец мочалку сделает. Знаешь как он меня вожжами и вицами ивовыми драл? До сих пор шрамы. Вот, посмотри, – Вера метнулась показывать следы наказания, лихо задирая подол юбки, но вовремя пришла в себя, зарделась от осознания, что готова была оголиться перед юношей.
– А мы без папки росли. Тоже плохо. Уж лучше бы драл. У нас за отца старший брат, Егор Петрович. Никогда никого не обижал. Он и сейчас всю малышню воспитывает, так и не женился до сих пор. А мамка давно померла. Если бы не Егорка, оказались бы все в детском доме. Вроде брат, а на самом деле отец. Вот как бывает.
– Моя мамка живая, только худая очень и болеет. Десятого родила и захворала. Семеро нас выжили, но плохие все, кроме меня. Папка коня продал, чтобы учиться меня отправить.
За разговором ребята, сами не понимая как, оказались в общежитии у Жени. Вера вела себя так, словно знакомы они были всегда. Куда только подевались робость и смущение.
Тем для разговоров появилась тьма, всего не переговорить. И все интересные.
Мальчишки, живущие в этой комнате, после занятий приходили уже затемно. Кто подрабатывал, у кого подружка была. Заниматься, готовиться к лекциям, никто не мешает.
Дела у Верочки с учёбой пошли в гору. Появился интерес.
Женя вернул ей уверенность в себе, помог похоронить страхи. Стало оставаться больше свободного времени.
Ребята объединили свои скромные бюджеты, начали готовить на двоих.
Как-то само собой вышло, что стали говорить о себе “мы”. Скучали, не видя друг друга несколько часов, ждали встреч. Общими у них стали не только усилия, но и мечты. Пока наивные, можно сказать детские.
Однако мимолётные дружеские прикосновения неожиданно начали походить на разряд током, вызывать биение сердца, желание более тесной близости и неясное пока томление, волнами обегающее всё тело, стремящееся куда-то вниз живота.
Они уже не стеснялись учить уроки, лёжа вдвоём на кровати. В голове занозой застревала мысль: что будет, если поцелуются?
Когда мимолётная дума превращается в навязчивое желание, к тому же оно становится обоюдным…
Каждый думал о том, кто решится первым.
Как всё произошло, ребята просто не помнят. Оба словно сознание потеряли, растворившись в пространстве и времени, а когда очнулись, испугались того, что натворили, не понимая, что на них нашло.
Это же надо, совершить такое до свадьбы! Просто немыслимо.
Прошло совсем немного времени, когда Верочка, заикаясь и краснея, сообщила Женьке, что с ней что-то не так.
Конечно, она уже знала, точнее, боялась себе в этом признаться, что попросту беременна.
Как это некстати.
Конечно, замечательно стать матерью, особенно если ребёнок и отцу тоже нужен, но отец… её отец: у него мышление крестьянина. Наверняка сочтёт беременность несмываемым позором. Что будет дальше, предсказать не сложно. Убить не убьёт, а искалечить может.
Женька, конечно, не маленький, способен уже ориентироваться во взрослых проблемах, но и он растерялся. Ребёнок, свой, родненький, это замечательно. Тем более что Верочку, теперь он был в этом уверен, любит, готов жить с ней в любом качестве.
Впрочем, не так, он мужчина, муж, значит глава семьи.
Такая жена, об этом можно только мечтать. Но как отнесутся к этому братья и сёстры? Если будет семья и ребёнок, Женька не сможет в полной мере заботиться о своих родных там, в деревне.
Нужно советоваться с Егором Петровичем. Что он скажет? Да и Верочкин отец тоже проблема немалая.
Крутили, вертели в уме ситуацию – нет решения. Верочка так и так останется недоучкой, да и Женьке не до диплома будет, когда маленький появится.
Всё бы ничего, нет неразрешимых проблем, да тут беда с Егором Петровичем приключилась: поскользнулся он и упал, когда копыта коню обрезал. Тот испугался и лягнул. Попал в голову. Расколол черепушку, пробил висок.
Брат выжил, но слёг.
Мало того, Тая к тому времени вышла замуж за лейтенанта, сразу забеременела и уехала с ним служить куда-то на край света и пропала.
По всему выходило – главой семьи становиться Евгению Петровичу.
Он-то готов взвалить на себе заботу о малышне, а Верочка на дыбы встала, – у нас теперь своя семья, о ней должен заботиться. Проживут и без тебя. В деревню ни за что не поеду – нахлебалась.
Женька разрывался между женой и семьёй, не в силах принять взвешенное решение.
Всё валилось из рук.
Вера на сносях, Егор в больнице, ребятня брошена, от Таи ни весточки, денег нет.
Пришлось искать работу, постоянно пропускать занятия.
Мысли о братьях и сёстрах, о Егоре Петровиче, ставшем инвалидом, об учёбе и прочем лишило покоя и сна.
В семейной комнате в институте отказали. Вере пришлось взять академический отпуск, вследствие чего из общежития её выселили.
Сняли угол в коммунальной квартире. На учёбу совсем не стало оставаться времени. Тая совсем затерялась, от младших приходили короткие письма: ребятня жаловалась на крайнюю бедность.
Родившийся недавно сын постоянно болел, жена сильно изменилась после родов: придиралась по мелочам, скандалила, предъявляла миллион претензий. На предложение и просьбу уехать в деревню Вера отреагировала довольно непредсказуемо и весьма бурно: бросила ребёнка и ушла.
Тем временем на родине события вышли из-под контроля. Евгений Петрович впал в кому. Младшенький, Максим, чего-то с голодухи украл в колхозе. Его арестовали, судили. Всех остальных ребятишек из-за этих событий и по причине отсутствия кормильцев отправили в детские дома.
Семья рассыпалась на части. Нужно было срочно что-то предпринимать.
Вера стала пропадать часто, иногда на несколько дней, приходила домой пьяная.
Евгений взял академический отпуск, рассчитался за комнату и уехал с ребёнком, оставив жене записку с адресом. Ждать её решения он больше не мог.
Пока Женька добирался до дома, Генка и Денис, над которыми в сиротском приюте сходу начали издеваться, сбежали. Их так и не нашли.
Егор Петрович умер, не приходя в сознание. Тая скончалась от патологических родов. Близняшки Лиза и Надя заразились в детском доме туберкулёзом, осложнённым дистрофией от голода.
Для того, чтобы разыскать ребят и оформить документы уходило очень много времени и сил. Маленький ребёнок на руках не давал возможности работать. Сын постоянно болел. Хорошо хоть односельчане подкармливали.
Вера на письма не отвечала.
Спустя год от семьи Михеевых остался только Егор Петрович, который работал скотником и ни с кем не общался.
Всё свободное время мужчина проводил на могилах родных, заливая горе самогоном.
Егору Петровичу было двадцать пять лет, но те, кто его не знал, могли подумать, что он глубокий старик.
Безвыходных ситуаций не бывает, это известно всем, но случается так, что выхода просто нет.
Отравленная приманка
Кресло, в котором сидел Кирилл, было удобное, но у него затекли ноги и затылок, спину ломило так, словно вчера разгружал вагоны с мешками цемента. Виной тому нервно-плаксивое состояние, чего никогда прежде не случалось.
По стенам сновали яркие тени от проезжавших на улице машин, ужасно громко шипела в ушах тишина, клочковатые мысли свивали в мозгу гнёзда и тут же рассыпались в прах, роняя в бездну небытия то, что в них было отложено.
Отчего на душе так паршиво, словно его силой заставили выпить целый стакан касторки?
Кирилла мутило. Ощущение было гораздо хуже того, когда он шмякнулся головой об асфальт, не удержавшись за бампер автобуса, к которому цеплялся зимой, чтобы скользить за ним на ногах со скоростью ветра.
В тот раз в голове роем крутились искры, он падал с огромной высоты в бездонную пропасть, зная, что это последние секунды, которые способен осознать.
В тот раз он пробыл в коме около недели, потом два месяца лежал в больнице, чувствуя острую боль где-то вне тела.
Сейчас ему было гораздо хуже, хотя на этот раз не терял сознание – болела душа и что-то ещё, чему не было определения.
Мужчина думал, что уже приобрёл опыт выхода из сложных ситуаций, исцелился, поскольку то, что однажды пережито, не вызывает такой же яркой реакции, как случившееся впервые.
Час назад него была девушка, невеста; молодые готовились к свадьбе. В этом не было никакого сомнения.
Именно так – была.
Жизнь манила заманчивыми обещанием счастья, заманчивыми перспективами и предсказуемостью. Кирилл уже всё рассчитал и распланировал на годы вперёд.
Час назад.
– Скажи, – спросила Ирина при встрече, приняв букет, – ты меня действительно любишь?
– Могу повторить это сто тысяч раз, – радостно сообщил Кирилл, – ты самое дорогое, что у меня есть.
– Ты самый лучший, – растянуто, со странной интонацией сказала невеста. – Но, что ты скажешь, если я сообщу, что намерена немедленно прекратить отношения, если узнаешь, что ты у меня не единственный?
– Странный вопрос. Для того, кто любит, никого иного просто не существует. Ты не способна изменить. Мы же любим друг друга.
– Замечательно, что ты так думаешь. Мне ужасно жаль, но, извини, я беременна.
– Чего ты? Мы же, у нас с тобой ничего не было! Как это могло случиться.
– Именно в этом проблема. Конечно не от святого духа. Если бы что-то было, могла бы соврать, что ребёнок твой и любить тебя дальше, но, увы, сама отрезала для себя такую возможность, затягивая с постелью. Свадьбы не будет.
– Почему? Ты с ним рассталась? Это случилось давно? Скажи, что тебя обманули, взяли силой!
– Нет, Кирилл, я сама. Мы и сейчас встречаемся. Я давно уже не девственница, привыкла к мужской ласке. Жить без секса мне не по силам, а ты, ты такой непорочный, такой застенчивый, робкий. Я не могла тебя соблазнять, ты не настаивал. Мне казалось, что это нормально.
– Я тоже не мальчик. Мне уже двадцать пять, у меня была женщина, была. Давно, очень давно. С тобой я мечтал о чистой любви, не хотел осквернять непорочные отношения, поэтому не настаивал на постельных отношениях: считал тебя недотрогой, радовался невинной свежести, считал тебя наивной девочкой.
– Получается, мы оба проиграли. Причиной тому недосказанность. Если бы ты сразу признался, сказал правду, ничего этого могло не случиться. Мне жаль.
– Зачем ты пришла? Чтобы сделать больно или пытаешься сохранить отношения?
– Захотела быть честной с тобой.
– Разве возможно обманывать честно?
– Я не давала тебе обязательств, ничего не обещала.
– А признания в любви, разве они совсем ничего не значат?
– Они были искренними, но я не сумела с собой справиться, сомневалась, что что-либо серьёзное получится. Мне нужен мужчина, а не иждивенец.
– Я работаю. Получается, что сомневалась в себе, а играла мной?
– Так бывает. Наверно я очень слабая. Ты останешься в моей памяти светлым пятном, нор теперь это ничего не меняет.
– Любишь его?
– Не знаю. Я теперь ничего не знаю! Ребёнку нужен отец, только и всего.
– Будешь жить без любви, только потому, что поддалась минутному соблазну, позволила случайному мужчине сделать тебя матерью?
– Разве теперь есть варианты? Может быть, ты станешь отцом этому ребёнку?
– Нет. И не потому, что ребёнок чужой: не хочу начинать жизнь с обмана. Я тоже слабый. Боюсь, что впоследствии могу вспомнить твою вину, тогда жизнь может превратиться в постоянный ад. Однажды я уже столкнулся с предательством. Мне казалось, что способен простить, но, увы, это оказалось слишком сложно. Именно потому я до сих пор один. Ты права, нам нужно расстаться.
Глаза женщины налились слезами. Она бросилась в объятия, принялась громко рыдать.
Рубашка Кирилла ещё сохраняла влагу, пролившуюся из глаз Ирины; манящий, волнующий запах её шелковистых волос, ощущение особенного, согревающего до кончиков пальцев тепла. И тошнотворный вкус её странных поступков, которые не укладывались в голове.
Он был опустошён, выжат, раздавлен.
В мыслях крутились случайно прочитанные, но отчего-то запомнившиеся стихи: “на кораблике бумажном наша юность вдаль умчалась. Что казалось нам неважным – самым главным оказалось. Всё так близко, всё так тонко, только это вспомнить мне бы, как смеялись нам вдогонку две звезды в высоком небе”
Звёзд больше не было.
В прямоугольнике окна быстро проплывали сгустки туч, завывал ветер, по стеклу стекали капли, точно такие, как из его глаз.
Вспомнилась первая, единственна до Ирины девушка, которая была ему по-настоящему дорога.
Это был возраст любви.
В то время ему грезились романтические отношения, чувственные и яркие, какие описываются в романах, легендах и сказках.
Кирилл заглядывал в глаза каждой встреченной девушки, пытаясь отыскать в них искру любви. В его поступках и мыслях было достаточно сухого хвороста, чтобы зажечь необъятное пламя непорочной страсти.
Он ждал любви, жаждал её испытать, надеялся, что волшебное чувство не обойдёт его стороной.
Сознание посылало и посылало сигналы возвышенных влечений, перед возможностью которых он благоговел, беспомощно озираясь вокруг, но ничего не находил, потому, что не представлял, как именно выглядит то, что ищет.
Переживания неизведанного, но желанного, переполняли, будоражили, овладевали каждой клеточкой тела, которое ждало чуда.
В то время он был способен принять за любовь любую улыбку, жест или взгляд, даже незначительный намёк на взаимные помыслы.
Нет смысла говорить, что Кирилл летал во сне и наяву, пытаясь утолить жажду затерянных в пространстве и времени ощущений, без которых продолжать жить было невозможно.
Он был настойчив и беспомощен, утеряв связь между реальностью и вымыслом. Тысячи раз юноша что-то испытывал в грёзах, не понимая, отчего становится так хорошо.
Так было не всегда. Чаще к Кириллу приходили видения, в которых липкая пустота была наполнена невнятными, но тревожными звуками и смыслами.
Он от кого-то убегал, что-то пытался спрятать. Каждый раз, когда хотел дотронуться до чужого пленительного тела, которое обычно расплывалось и таяло во тьме, испытывал блаженную истому и восхитительный трепет, но сталкивался с пустотой, рождающей отчаяние и страх.
Пережитое в мечтах было слишком ярким.
Столкнувшись с первыми чувствами наяву, Кирилл начал невольно сравнивать, почему-то не в пользу реальности.
Всё было не то и не так.
Первые слюнявые поцелуи с Полиной вызывали не столько сладостный трепет, сколько брезгливость. Кирилл старался незаметно отвернуться и вытереть губы.
Девушка была прелестна, но не такая, как в мечтах.
Юноша страдал от несоответствия, пытался понять умом, в чём причина необъяснимого беспокойства, странной настороженности, но не находил объяснений.
Несмотря на тревогу и предчувствия их отношения развивались, формировались и крепли. Многое из того, что вызывало смутные предчувствия чего-то неправильного, забылось. Ребята проводили вместе практически всё свободное время.
Кирилл осознал, что настоящая любовь отлична от придуманных, созданных из фантазий отношений.
Первый раз, когда юноша приник к нагому телу подруги, ощутил по-настоящему то, о чём грезил и мечтал, было совсем иным, чем представлялось.
Не было той трепетной сладости, восхитительного изнеможения, неодолимой признательности и нежности, пьянящего экстаза, окутывающего каждую клеточку разгорячённого тела, признательности и благодарности за доставленное счастье.
Не было.
Полина не исчезла, не растворилась, но и он не летал.
Где восторг, волнение и безумная страсть?
Всё случилось до невыносимости обыденно: странно неудобная поза, раздражающие запахи, неприятные звуки, ручьями стекающий скользкий пот, липкость. Это было скорее гадко, чем приятно.
Закончилось всё изнеможением и слабостью, желанием отстраниться, извиниться за всё то, что натворил.
Неужели это и есть любовь? Именно об этом пишут в романах и сказках? Разве в этой унижающей пляске смысл таинства жизни?
Кирилл не смел поднять глаза, посмотреть на Полину, боялся увидеть осуждение и боль. Ведь он слышал, как девушка стонала, значит, причинил ей страдание и боль.
– Прости, Полина, я не хотел, – через силу прошептал Кирилл.
– Дурачок, мне было так хорошо.
– Почему?
– Потому, что ты мужчина, а я женщина.
– И всё?
– Да нет же, бывает гораздо лучше. Есть много необычных способов, более приятных, но такое удовольствие только для любимого.
– А разве я…
– Кирилл, мой жених служит в армии. Скоро дембель, мы поженимся. Разве тебя не устраивают наши отношения? Я и так тебе очень многое позволяю. Радуйся, что потерял девственность без излишних переживаний.
– Но я тоже тебя люблю. Зачем ты меня обманывала?
– Когда, Кирилл? Ты получаешь от меня всё, чего хочешь сам. Это игра, забава. Разве я признавалась в любви? Какой же ты ещё ребёнок. Отвернись, я оденусь. – И чуть позднее, уже из коридора, – Можешь не провожать.
Кирилл был уничтожен. То, что он услышал, не укладывалось в голове.
Да, он жил не в безвоздушном пространстве, среди людей: слышал от сверстников о доступных девушках, одноразовом сексе, изменах и предательстве, но думал и верил, что его это не коснётся.
Как же он возненавидел Полину: мечтал отомстить, уничтожить, унизить.
Грязные, жестокие мысли обволакивали сознание, вызывали спазмы и приступы отчаяния. Он не хотел жить.
– Все бабы б***ди, – кричал он от отчаяния, – не-на-ви-жу!
Всю ночь Кирилл ворочался в постели на грязных простынях, осмысливая, как жить дальше. Когда забрезжил рассвет, уже немного успокоенный, он разглядел пятна на кровати, свидетельствующие о том, что произошедшее ему не приснилось, и заплакал.
Это уже был совсем другой юноша.
Что именно в нём стало не так, понять было невозможно. Мысли потекли в другом направлении: возможно, он смирился с ситуацией или переоценил что-то, казавшееся раньше незыблемым и правильным.
Кирилл снова хотел видеть Полину, мечтал опять затащить её в постель и…
Это странное “и” теперь не давало покоя. Мозг оккупировали, атаковали новые грёзы: желание повторить то, что вчера казалось гадким.
Малейшие намёки на то, что интимное приключение не было случайным, что продолжение их связи возможно, пусть даже без будущего, что, скорее всего тоже есть надежда изменить, вызывали прилив крови и похотливые спазмы в паху.
Мысли о том, что он стал мужчиной, приятно щекотали нервы, давая повод для самоутверждения, самолюбия и тщеславия.
Он мужчина и это здорово.
Желание ворваться в сладкую щель делали мальчишку немного безумным. Он хотел её, хотел.
В голову то и дело влезали мысли, как он замечательно будет это делать.
Остужала лишь необходимость думать о серьёзности намерений. Ведь если он продолжит спать с Полиной, скорее всего, придётся на ней жениться. Этого, после того, что о ней узнал, совсем не хотелось.
Рассуждения раздваивали его существо, рвали на мелкие кусочки: получалась нелепость, бессмыслица, белибирда.
Кирилл был человек ответственный, склонный к серьёзным отношениям. Он не мог поступиться совестью, которая подсказывала, что близкие интимные отношения, это навсегда.
Но как можно говорить о постоянстве, если Полина спала с женихом, дарила своё тело ему и неизвестно кому ещё.
Тем не менее, переживания и метания закончились в пользу секса.
Кирилл купил цветы, приоделся и пошёл к Полине.
Девушка ждала.
Они овладевали друг другом настойчиво, похотливо и жадно, забывая о том, что вскоре вычеркнут из памяти эти мгновения, забудут обо всём на свете.
Кирилла забавляло и радовало новое состояние: возможность не во сне, а наяву, взять и дотронуться до любой части тела Полины, проникнуть в запретные пределы, настойчиво потребовать повернуться как угодно или сделать такое, о чём даже в грёзах не смел думать.
Девушка была доступна целиком и полностью, принимала его действия с радостью и желанием, даже пыталась упредить сокровенные чаяния.
Насытившись, Кирилл начинал думать о том, что пора заканчивать грязные отношения. Когда Полины не было рядом, изнемогал от вожделения и страсти.
Определиться, чего хочет больше, не было возможности.
Девушка любила во время секса рассказывать о своём парне, акцентируя внимание на тех моментах, которые у того якобы получались чувствительнее и лучше.