000
ОтложитьЧитал
Дипломатические контакты Карла Великого с англосаксонскими королевствами в историописании «долгого XII века»
Мереминский С.Г.кандидат исторических наук, доцент, старший научный сотрудник Центр истории исторического знания Институт всеобщей истории РАН; Российская академия народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ
Аннотация: Фигура Карла Великого занимала исключительно важное место в исторической и политической мысли средневековой Европы, не исключая и Англию «долгого XII века». При этом английские историки того времени не имели почти никаких источников о контактах Карла с современными ему англосаксонскими правителями. Лишь Вильгельм Мальмсберийский, используя письма Алкуина, попытался реконструировать отношения Карла и короля Мерсии Оффы. В отсутствие достоверных источников на первый план порой выходила эпическая традиция, представленная в «Песни о Роланде» и других chansons de geste. В этой традиции Карл изображался как завоеватель Англии.
Ключевые слова: Средние века, международные отношения, Англия, Карл Великий, Оффа, Алкуин, Песнь о Роланде.
Annotation: The figure of Charlemagne held a singularly important place in the historical and political thought of medieval Europe, not excluding England of the ‘long twelfth century‘. However Anglo-Norman historians had virtually no information concerning the contacts of Charlemagne with his contemporary Anglo-Saxon rulers. A notable exception was William of Malmesbury, who through the analysis of Alcuin‘s letters tried to reconstruct the relations between Charlemagne and Offa, king of Mercia. The absence of reliable sources made the historians to look towards epic tradition, represented in the ‘Song of Roland‘ and other chansons de geste. There Charlemagne was described as a conqueror of England.
Key words : Middle Ages, international relationships, England, Charlemagne, Offa, Alcuin, Song of Roland.
Карл Великий принадлежит к числу исторических деятель, образы которых продолжали приковывать внимание потомков на протяжении множества поколений, подвергаясь различным трансформациям и мифологизации. Хотя Британские острова не входили в державу Карла, существует немало свидетельств, что в Англии в эпоху королей из Нормандской династии и первых Плантагенетов (с 1066 до 1216 года, в современной историографии этот период нередко обозначается, как «долгий XII век») Карл и некоторые из его потомков занимали важное место в исторической и политической жизни, часто рассматриваясь как выразители идеала христианских правителей [2]. Так, автор 1-й половины XII века Генрих Хантингдонский в «Истории англов», посвященной истории острова Британии, все же счел необходимым не просто упомянуть о восшествии на престол Карла, но и отметил, в духе концепции «translatio imperii», что в результате этого события «начала меняться десница Всевышнего. Ибо Римская империя, которая столь много лет была величайшей, покорилась великому королю франков Карлу» [11, c. 198]. Вместе с тем, о прямых контактах Карла с Англией ни Генрих, ни большинство других английских историков «долгого XII века» почти ничего сказать не могли. Это объяснялось содержанием доступных им источников. Так, в составленных не позднее конца IX века «Начальных анналах» Англосаксонской хроники событиям правления Карла Великого посвящены лишь два скупых известия: под 780 (правильно – 782) годом «Тогда старые саксы сражались с франками» и под 812 (правильно – 814) годом «Тогда король Карл умер, и он правил 45 зим» [10, с. 61, 63]. После Нормандского завоевания 1066 года в Англию были привезены рукописи многих исторических сочинений эпохи Каролингов. В их числе «Хроника» Адона Вьеннского, «История» Фрекульфа из Лизьё, «Римская история» и «История лангобардов» Павла Диакона, «Жизнь Карла» Эйнхарда, «Старшие Мецские анналы» и др. [12, с. 360–361] – однако и в этих трудах практически ничего не говорится об отношениях Карла с современными ему англосаксами.
Между тем, исследования современных учёных убедительно продемонстрировали значительную вовлеченность Карла в дела англосаксонских королевств, особенно Нортумбрии [4; 6; 8]. Этот вывод был сделан на основе анализа главным образом не нарративных источников, а капитуляриев, папских грамот, но главное – эпистолографии, в особенности обширного собрания писем англосакса Алкуина (ок. 735 – 804 гг.), который с 780-х годов входил в окружение Карла, сперва как глава дворцовой школы в Ахене, а затем как аббат монастыря в Туре. Письма Алкуина были известны в Англии «долгого XII века», но лишь один историк попытался собрать разбросанные по ним кусочки информации, чтобы реконструировать взаимоотношения между франкским правителем и Оффой, королем Мерсии (правил в 757–796 гг.). Вильгельм Мальмсберийский в «Деяниях английских королей» (1-я версия завершена ок. 1125 года) пишет: «Между тем, Оффа, дабы не пострадать из-за того, что сурово обходился со своими подданными, стремился повсюду дружить с королями и заключать договоры. Бриктрику, королю уэссексцев, он отдал в жены свою дочь Этельбургу [правильно – Эдбургу]. Благодаря частым посольствам он добился дружбы Карла Великого, короля франков, хотя в характере Карла нашел мало сходного со своим собственным. Прежде они вздорили даже до того, что в обеих сторон происходило немалое волнение, вплоть до того, что были запрещены поездки купцов. Есть письмо Альбина [Алкуина], которое об этом свидетельствует, и я приведу здесь часть из него как свидетельство великодушия и мужества Карла, который всю свою жизнь воевал против язычников, восстававших против Бога» [9, с. 132–134].
Далее Вильгельм цитирует письмо Алкуина о том, как полководцы Карла одержали победы над «старыми саксами», славянами, аварами и сарацинами, «освободив большую часть Испании». Алкуин с сожалением отмечает «возбужденную дьяволом» ссору между королем Карлом и королем Оффой, приведшую к прекращению торговли, предполагает, что его могут послать как посредника. После этого Вильгельм делает отступление об изменении баланса сил между сарацинами и христианами в Средиземноморье со времен Карла до его времени. Затем возвращается к теме франкско-мерсийских отношений и цитирует уже письмо самого Карла Оффе (оно так же сохранилось среди корреспонденции Алкуина). Вильгельм приводит лишь начальную часть послания: приветствие Карлом Оффы, упоминания о беспрепятственном проезде паломников по франкским землям при этом те, кто путешествуют ради наживы, то должны платить пошлины), гарантии безопасности купцов. Дальше мальмсберийский историк сразу переходит к заключительной части письма – упоминанию о дарах, которые Карл послал английским епископам, а также самому Оффе: пояс, «гуннский меч» и два шелковых паллия (очевидно, трофеи, добытые франками при захвате столицы Аварского каганата в 796 году).
В то же время, Вильгельм опускает содержащуюся в письме информацию о некоем «пресвитере Одберта», бежавшем из Британии на континент. Современные исследователи убедительно предположили, что имеется в виду претендент на престол Кента Эадберт Прен (praen – древнеанглийское «священник»), изгнанный мерсийцами, но в том же 796 году (возможно, как раз при поддержке Карла), вернувшийся в Кент и поднявший там восстание, подавленное к 798 году [4, c. 141–142]. Вильгельм знал историю Эадберта Прена по Англосаксонской хронике, но, очевидно, не сопоставил его с «Одбертом» из письма Карла. Мальмсберийский историк также опускает упоминание о неких «черных камнях», которые Оффа просил у Карла (имеются в виду либо мельничные жернова из майенской лавы, либо, более вероятно, римские колонны из порфира), и о претензиях Карла к размеру плащей, которые англосаксонские купцы привозили на продажу [4, c. 142]. По-видимому, эти сюжеты показались Вильгельму либо непонятными, либо слишком незначительными.
Далее историк поясняет причины, по которым решил включить в свое сочинение этот материал: «Я извлек эти слова из письма, с некоторыми пропусками, и переписал их сюда, чтобы потомки знали, какая дружба была между Карлом и Оффой. Полагаясь на эту связь, Оффа, хотя его ненавидели многие люди, окончил свои дни в мире и покое, добился, что его сын Эгфрид был помазан как король еще до его смерти, и оставил его наследником» [8, c. 136]. Следует пояснить, что к Оффе Вильгельм был настроен весьма враждебно, считал врагом Церкви и, в частности, разорителем земель Мальмсберийского монастыря, а также тираном и убийцей короля Восточной Англии святого Этельберта, почитаемого как мученик. Вильгельм недвусмысленно показывает, что его симпатии в данном случае полностью находятся на стороне Карла. Вместе с тем, любые контакты англосаксов с франками мальмсберийский историк рассматривал как безусловно позитивное явление, поскольку считал франков «первыми среди всех народов Запада и в проявлении силы, и в утонченности нравов». Вильгельм прямо указывал как проявление Провидения на то, что будущий король Уэссекса Эгберт (дед Альфреда Великого) был изгнан своим соперником Бриктриком и бежал во Францию, где «научился искусству управления» [9, c. 152].
Другим автором, располагавшим сведениями о контактах Карла с англосаксами, был современник Вильгельма Мальмсберийского, Симеон (умер около 1129 года), регент (архикантор) собора в Дареме. В начале XII века в библиотеке Дарема имелась копия (ныне утраченная) исторического сочинения монаха Биртферта из Рэмзи (жила на рубеже X–XI веков), который включил туда материал из хроники (известна под условным названием «Йоркские анналы»), составленной в Нортумбрии на протяжении 2-й половины VIII в. (обрывается на 802 годе). Эти источники Симеон использовал в собственной компиляции, так называемой «Истории королей англов» [12, c. 241]. К «Йоркским анналам», в составлении которых возможно участвовали ученики Алкуина, восходит приводимое Симеоном Даремским уникальное известие о том, что в 792 году Карл послал в Британию некие «соборные книги» («sinodalem librum») – акты VII Вселенского собора в Никее (787 год). Эти акты были известны Алкуину, который написал против них опровержение и отправил Карлу.
Кроме того, в составленных Симеоном кратких записях на полях рукописи с пасхальными таблицами (известны под условным названием «Линдисфарнские и Даремские анналы») под 797 годом приведено еще одно уникальное известие: «Эардульф правил 10 [лет]. Он женился на дочери короля Карла» [3, c. 483]. Исследователи традиционно сомневались в достоверности этой информации, считая её либо ошибкой, либо выдумкой Симеона [8, c. 170]. Вероятность сознательной выдумки в данном случае невелика – все без исключения остальные известия в «Линдисфарнских и Даремских анналах» основаны на хорошо известных и сохранившихся источниках, поэтому резонно предположить, что и в случае с упоминанием брака Эардульфа Симеон откуда-то взял соответствующую информацию. Более вероятна ошибка самого даремского архикантора или, скорее, автора источника, которым тот пользовался. В целом, представляется вероятным, что Эардульф был действительно женат на франкской принцессе, хотя едва ли на дочери самого Карла Великого [6, c. 156–157].
Наконец, весьма любопытная заметка о Карле Великом и Британии читается в рукописи с еще одним сочинением Симеона, его «Книжицей о начале и преуспевании церкви Дарема». Эта рукопись (ныне она хранится в Кембриджской университетской библиотеке под шифром Ff.1.27) была создана в Дареме, но спустя несколько десятилетий после кончины Симеона (вероятнее всего, около 1188 года). Между перечнем глав и началом основного текста «Книжицы» (на страницах 128–1130) в этой рукописи помещен ряд заметок исторического и географического содержания (перечни королей Нортумбрии, графств и епископств Англии [7, c. 217–222]). Географическое описание «английской Британии» (Anglica Britannia) заканчивается так: «Остров исключительного размера, всех прочих [островов] краса и слава. Каковую провинцию, изобилующую всяческими благами, Карл Великий некогда называл своей сокровищницей». По-видимому, неизвестный автор этой заметки считал, что Британия входила в державу Карла как полноправное, причем особо ценное владение. В английских латиноязычных исторических сочинениях мне не удалось найти параллелей этому утверждению (безусловно неверному с исторической точки зрения).
Источник, к которому восходит утверждение автора даремской заметки, оказался совсем иного рода – это знаменитый старофранцузский героический эпос «Песнь о Роланде». В ней Англия дважды фигурирует в числе владений Карла Великого: когда их перечисляет сарацин Бланкандрен (строка 373) и когда Роланд, обращаясь перед смертью к Дюрандаль, вспоминает, какие земли покорил для Карла с ее помощью (строки 2331-2332): «Jo l‘en cunquis e Escoce e Irlande / E Engletere, que il teneit sa cambre» [5, c. 45–46]. Стоит отметить, что лучшая и самая ранняя рукопись поэмы была создана во 2-й четверти XII века в Англии (или, возможно, в Нормандии; ныне хранится в Бодлеанской библиотеке в Оксфорде, шифр Digby 23, part 2). Примечательно, что в основанной на «Песни о Роланде» латиноязычной «Истории» Псевдо-Турпина нет сравнения Англии с «сокровищницей» Карла, следовательно автор даремской заметки основывался на старофранцузском оригинале, который читал или слышал. Таким образом, мы имеем дело с довольном ранним и примечательным проникновением в латиноязычную монашескую историческую культуру материала из старофранцузского эпоса, обычно изучаемого в совершенно ином контексте. Что касается причин возникновения легенды о завоевании Британии Карлом Великим, то представляется резонным предположение Д. Дугласа о том, что оно рассматривалось как один из прецедентов Нормандского завоевания. В этом контексте нормандский герцог Вильгельм, захвативший Англию и сделавший ее своим владением (словом camber в данном случае вероятно обозначены личные владения, домен государя, доходы с которого поступали прямо в его казну), выступал как преемник и наследник легендарного франкского правителя [1, с. 101].
Список использованных источников и литературы
1. Douglas D. 'Song of Roland' and the Norman conquest of England // French Studies, 1960. Volume 14. P. 99–116.
2. Hoofnagle W.M. The Continuity of the Conquest: Charlemagne and Anglo-Norman Imperialism – University Park, 2016.
3. Levison W. Die "Annales Lindisfarnenses et Dunelmenses". Kritisch untersucht und neu herausgegeben // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters, 1961. Bd. 17. S. 447-506.
4. Nelson J.L. Carolingian Contacts // Mercia: An Anglo-Saxon Kingdom in Europe / Edited by M. P Brown and C. A. Farr – London; New York, 2001. P. 126–143.
5. Rickard P. Britain in medieval French literature, 1100-1500 – Cambridge, 1956.
6. Story J. Carolingian Connections: Anglo-Saxon England and Carolingian Francia. Aldershot, 2003. С. 750–870.
7. Symeonis Monachi Opera et Collectanea / Edited by J. Hodgson Hinde – Surtees Society. Vol. 51. London, 1868.
8. Wallace-Hadrill J. M. Charlemagne and England // Idem. Early Medieval History – Oxford, 1975. P. 155–180.
9. William of Malmesbury. Gesta Regum Anglorum: Volume 1 / Edited and translated by R.A.B. Mynors; completed by R.M. Thomson and M. Winterbottom – Oxford, 1998.
10. Англосаксонская хроника / пер. с др.-англ. З. Ю. Метлицкой. СПб., 2010.
11. Генрих Хантингдонский. История англов / пер. с лат., вст. статья, прим., библ. и указ.. С. Г. Мереминского. М., 2015.
12. Мереминский С.Г. Формирование традиции. Английское историописание второй половины XI – первой половины XII веков. М., 2016.
Развитие форм норвежско-ганзейской торговли на раннем этапе (1250–1350 гг.) в контексте проблемы экономического кризиса в Норвегии
Агишев С.Ю.кандидат исторических наук, доцент Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова.
Аннотация: Экономический кризис в Норвегии второй половины XIII – первой половины XIV вв. был порождением не только внутренних, но и внешних факторов, главным из которых были взаимоотношения норвежских властей с ганзейскими городами. Политика официальных норвежских властей на международной арене и внутри страны в отношении иностранных негоциантов привела к «замыканию» внутреннего рынка страны, превращению Норвегии в сырьевой придаток Ганзы, к сокращению торговых связей внутри страны, что значительно сократило производственные возможности сельского хозяйства, попавшего в зависимость от немецких купцов.
Ключевые слова : Норвегия, Англия, Ганза, средние века, торговля, экономический кризис XIV в.
Annotation: The economic crisis in Norway in the second half of the 13th -first half of the 14th centuries was a procreationt of not only internal but also external factors, the main of which were the relationship of the Norwegian authorities with the Hanseatic cities. The policy of the official Norwegian authorities in the international inside the country towards foreign merchants led to a "closure" of the country's domestic market, transformation of Norway into a raw material appendage of the Hanseatic League and a reduction of trade links within the country, that significantly reduced the production capacity of agriculture that became dependent on German merchants.
Key words: Norway, England, Hansa, Middle Ages, trade, economic crisis of XIV century.
Одной из ключевых проблем истории Норвегии т. н. периода «высокого Средневековья» (høymiddelalder) является изучение факторов, которые привели к формированию экономического кризиса во второй половине XIII – первой половине XIV столетий. Если в историографии вплоть до начала 80-х гг. XX в. господствующей была точка зрения, что данный кризис был следствием эпидемии чумы середины XIV в., то дальнейшие исследования показали, что снижение темпов экономического роста, сокращение численности населения, забрасывание хозяйств, снижение объемов производства являются взаимосвязанными, самостоятельными явлениями общественной и экономической жизни средневекового норвежского общества [9, s. 216– 217, 273–275, 347–350, 410–414].
Главной причиной кризиса явились последствия развития производительных сил, эволюция форм собственности на землю и специфические рентные отношения. Кризис сформировался, прежде всего, в аграрном секторе, являвшемся основой хозяйства. Его последствия были серьезно отягощены эпидемией «черной смерти», пришедшей в Норвегию летом 1349 г. Освещение этой проблемы в сравнительном аспекте позволяет приблизиться к пониманию специфики ведения хозяйства в регионе и характеристике общественного уклада норвежского средневекового социума.
Отдельного рассмотрения заслуживают внешние факторы складывания экономического кризиса в условиях втягивания Норвегии в систему балтийской и североморской торговли, в которой важнейшую роль в изучаемый период начинает играть Вендская Ганза. В центре внимания, помимо сугубо экономических предпосылок, способствовавших развитию кризисных явлений, оказываются действия официальных норвежских властей на международной арене и внутри страны в отношении иностранных негоциантов, приведшие к «замыканию» внутреннего рынка страны, преданию норвежской экономике сугубо экспортного характера при сворачивании всегда характерной для нее активной внутрирегиональной торговли, попавшей в зависимость от иностранных купцов и, прежде всего, Ганзы.
Нарастающее присутствие немцев и постепенное вытеснение ими прочих иностранных негоциантов из Норвегии отмечается уже с 30-х гг. XIII в. Главный нарративный памятник по истории Норвегии первой половины XIII в. – «Сага о Хаконе Старом» сообщает, что норвежские купцы подвергались нападениям со стороны датчан и любекцев, и в 1247 г. лишь заступничеством находившегося тогда в Норвегии папского легата кардинала-епископа Сабины Вильгельма Моденского (1244–1251 гг.) все арестованные норвежским королем Хаконом IV (1217–1263 гг.) купцы из Дании, Страны вендов и Германии были освобождены, а их имущество им возвращено [3, s. 144]. В 1250 г. король даровал купцам из Любека первые привилегии, что положило начало официальным отношениям Норвегии с этим городом [12, s. 92– 94; 4, s. 197]. Договор был заключен на паритетных началах: он оговаривал обоюдную защиту товаров согласно береговому праву и предоставлял норвежским и любекским купцам свободу торговли на территориях друг друга [3, s. 154–155].
В это же время росла зависимость Норвегии от поставок зерна из заэльбских земель в условиях сокращения ввоза хлеба из Англии [11, bd. II, s. 112–113]. Сами норвежцы недолго оставались полноправными партнерами: к началу XIV в. немецкие купцы полностью вытесняют скандинавов, держа их на вторых, а то и на третьих, ролях [15, с. 164–167]. Немцы быстро взяли в свои руки товарные потоки, шедшие в Норвежское королевство из Англии, которая до середины XIII в. оставалась главным внешнеторговым партнером скандинавов.
В общих чертах ганзейскую торговлю в Норвегии можно охарактеризовать следующим образом. Поначалу она носила сезонный характер и происходила преимущественно летом. Но уже во второй половине XIII в. немецкие купцы стали регулярно зимовать в норвежских городах, что делало их присутствие там постоянным, а торговые связи более прочными. Кроме того, при покупке и аренде немцами недвижимости в норвежских городах возникала правовая коллизия. De-jure немцы оставались в юрисдикции властей своих родных городов. А в качестве норвежских домовладельцев (husfastemænn) они, согласно «Городскому закону» (Bylov), были обязаны уплачивать общегосударственный налог (leiðangr) [11, bd. II, s. 202–203], участвовать в городской страже и дозорах [11, bd. II, s. 201–202], а также нести общественную повинность, которая заключалась в том, что жители городов должны были вытаскивать на берег корабли (skipadrott) для их дальнейшего хранения на берегу [11, bd. II, s. 250–252]. Фактически ганзейцы становились подданными норвежской короны, чему они были вовсе не рады, стремясь освободиться от обязанностей, вытекающих из этого обстоятельства, что, разумеется, шло вразрез с интересами местных властей [5, s. 336– 349]. Таким образом, объем ганзейских привилегий и подсудность немцев норвежским должностным лицам стали главным камнем преткновения во взаимоотношениях между Норвегией и Ганзой. Это и отразилось в решениях, касающихся купцов из конкретного ганзейского города.
Рост претензий ганзейцев и усиление их торговой экспансии, которая распространялась не только на городские, но также и на внутренние норвежские рынки, при отказе от подчинения местным официалам и от законных выплат в пользу казны, требовали реакции королевской власти. В целом отношение короны к такому поведению ганзейцев было весьма негибким и непоследовательным. В ответ на требования расширить торговые привилегии немцев и законодательно закрепить их присутствие на локальных рынках королевская власть попросту изгоняла их из страны. А возвращая иноземных негоциантов назад, корона давала ганзейцам такие привилегии, которые более походили на капитуляцию перед зарвавшимися дельцами. Так, роль цехов в Норвегии выполняли конторы и представительства немецких и английских купцов. Горожане-иностранцы, отказавшиеся перейти в подданство норвежского государя, освобождались от общественных повинностей (1278 г.) [1, bd. V, s. 10–12], что обособляло их внутри норвежского города, приводило к столкновениям с местным населением, роптавшим на растущие привилегии иностранцев.
Одновременно это порождало коррупцию среди местных органов власти. Они закрывали глаза на поведение ганзейцев в их регионе, что приводило к возникновению неконтролируемого «черного рынка», когда сделки заключались напрямую в обход всяких торговых регламентов, что было выгодно и немцам, и норвежским бондам, не уплачивавшим ни вступного сбора за право торговать на регулярном торгу, ни прочих пошлин (например, постоянно возраставшей минимальной ставки капитала, которая позволяла отправляться в торговую поездку [11, bd. II, s. 163–164]), полагавшихся казне. Корона также путем наказаний и конфискаций пыталась бороться с подобной ситуацией, но результатом таких акций становилось объявление Ганзой регулярных торговых бойкотов Норвегии (1283–1285, 1292–1294 гг.).
Снятие этих бойкотов оформлялось очередными привилегиями ганзейцам, которые корона стремилась купировать в процессе переговоров, чтобы гарантировать часть рынка местным уроженцам. Так, немцам не раз запрещалось заключать сделки с бондами на стихийных торжищах за пределами городов. Но та частота, с которой повторялся этот запрет, показывает, что фактически он не действовал. Неуклюжая политика временщиков в отношении Ганзы в годы царствования безвольного короля Эйрика II (1280–1299 гг.) привела к законодательному запрету на создание в норвежских городах ремесленных цехов и торговых корпораций, что совершалось наряду с дарованием новых привилегий в пользу ганзейцев (1294 г.). Мотивом для этого служило то, что ремесленники были в основном иноземцами и их организации рассматривались в качестве агентов иностранного влияния. Подобные меры мешали корпоративному сплочению норвежского купечества и ремесленников, замедляли их профессиональную специализацию, а также развитие товарного производства в городах и в сельской местности.
В подобных условиях главными торговыми контрагентами иностранцев внутри Норвегии оставались королевская власть, церковь и аристократия: напрямую или же в лице своих уполномоченных. Они действовали исключительно в собственных узких интересах, что только усугубляло кризис норвежской торговли. Аккумулируя в своих руках большие денежные средства, а также дорогостоящие экспортные товары, они завышали цены на них, снижая при этом продажную стоимость импортных товаров. Кроме того, корона пользовалась исключительной привилегией предпочтительной покупки любого товара, ввезенного в Норвегию [11, bd. II, s. 155, 252], которой лишь изредка делилась с двумя другими участниками рынка.
Ганзейцы умело использовали сложившийся дисбаланс, постоянно отслеживая колебание цен, ситуацию на рынке и объем поставляемого импорта [2; 6; 7, s. 245–265; 8, s. 7–34; 13, s. 203–228]. Норвегия была наводнена ганзейскими агентами, скупавшими дорогостоящие и скоропортящиеся товары, перепродавая их, а взамен пуская на внутренний рынок импорты, распродавая их небольшими партиями по завышенным ценам, широко используя нелегальные формы торговли. Например, благодаря хорошей организации сбыта ганзейцы смогли регулировать поставки соленой рыбы – главной статьи норвежской внешней торговли – перекупая товар прямо в море на кораблях и направляя его в нужные пункты [11, bd. II, s. 250]. Корона законодательно требовала оформления торговых сделок [11, bd. II, s. 157], чтобы иметь возможность собирать полагавшиеся ей налоги, обладая документальным подтверждением самого факта заключения контракта. Но судя по весьма малому числу сохранившихся актов, их оформлявших, нелегальные формы торговли цвели пышным цветом.
Тем самым центральная власть утрачивала возможность формировать товарные потоки и контролировать доходы от торговли главными норвежскими экспортными товарами, привыкнув сначала сосредотачивать их на стационарных базах и складах, и лишь затем начинать торговлю ими. Мобильная ганзейская тактика, напротив, позволяла не только присвоить эти огромные ценности, снизить издержки, но также использовать норвежское купечество в качестве младших партнеров, не допуская его значительного усиления и привлекая норвежцев, имевших право торговать в сельской местности, одновременно в качестве своих агентов вдобавок к тем, что имелись в ганзейских конторах, располагавшихся в каждом крупном норвежском городе.
Попытки восстановить прежние отношения, например, с той же Англией, также стремившейся найти способы давления на Любек через Священную Римскую империю, а также через герцогство Саксонское [1, bd. XIX, s. 217–218, 220–222], Норвегия предпринимала [1, bd. XIX, s. 219–220]. В данных условиях дополнительный маневр мог быть обеспечен лишь за счет присутствия на норвежских рынках других иностранных купцов на паритетных началах с местными и прежде всего немецкими негоциантами. Но промахи во внешней политике стали причиной недоверия, которое росло в отношении Норвегии со стороны других ее соседей и возможных внешнеторговых партнеров.
Так, Регентский совет (королева-мать Ингеборг, канцлер Бьярни сын Эрлинга, барон Аудун сын Хюглейка) при малолетнем Эйрике II, стараясь направить доходы от торговли в казну, лишил ганзейцев прежних привилегий, ввел новые пошлины (1282 г. ) [11, bd. III, s. 12– 16], что, как уже говорилось, привело к торговой блокаде страны, окончательно попавшей в зависимость от внешних поставок. Третейский суд во главе с королем Швеции Магнусом Амбарный Замóк решил дело в пользу Ганзы (1285 г.), возвращавшей свои права в Норвегии, от которой немцы получали также и контрибуцию; Берген становился членом Ганзы [1, bd. XXIII, s. 1–3]. Затем вдовствующая королева Ингеборг втянула страну в войну за причитавшиеся ей как дочери датского короля Эрика V (ум. 1286 г.) лены на ее родине (1286– 1287 гг.) [1, bd. IV, s. 7–8], чем спровоцировала заключение антинорвежского союза Дании со Швецией [1, bd. III, s. 23–24; bd. V, s. 14–15]. Целью последнего было не допустить проникновения на Балтику еще одного конкурента. Доброго реноме не добавила норвежской внешней политике и авантюра Аудуна сына Хюглейка, который в 1295 г. в обмен на огромную сумму денег пообещал королю Франции Филиппу IV для войны с Англией большой флот и войска́, которыми Норвегия на самом деле не располагала [1, bd. XI, s. 6–7; bd. XIX, s. 436–448].
Перемена проанглийского курса внешней политики Норвегии, заигрывавшей одновременно с постоянными оппонентами англичан – Францией и Шотландией – и необязательность агентов норвежской короны в Англии привели к конфликту между двумя странами (1310– 1315 гг.) [1, bd. XIX, s. 578–582, 587–591, 593–594, 603–604, 605–618]. В итоге правительство Эдуарда II запретило пребывание норвежских судов в английских портах, что на долгое время положило конец англо-норвежским официальным контактам [10, s. 7–254]. Единственное послабление было сделано норвежской церкви: торговые агенты архиепископа Нидаросского Эйлива допускались в Англию при условии не торговать с шотландцами [14, bd. III, s. 292].
В период между заключением двусторонних договоров между Норвегией и отдельными ганзейскими городами в 1294–1296 гг. до начала эпидемии чумы в 1349 г. норвежские власти издали целый ряд т.н. «улучшений права», вводящих новые правила торговли для иностранных купцов. Их рассмотрение помогает увидеть, какие именно препоны на протяжении двух десятков лет вырастали перед иноземцами, заставляя их обходить запреты, казавшиеся им незаконными, вступать в конфликты с местными властями и церковью и в результате просить местные власти придерживаться ранее установленных правил. Объединяет эти постановления то, что они обращены не непосредственно к негоциантам, а к чиновникам на местах. Таким образом, королевская власть уходила от официальных контактов с иностранными купцами, хотя принимаемые решения касались непосредственно их.