000
ОтложитьЧитал
Внешние заимствования были разнонаправленными, несистемными и в значительной мере зависели от политических процессов, которые протекали внутри Франкской державы. При Людовике Благочестивом (814–840 гг.) меняются политические идеалы, и образцом для подражания вместо Давида и Константина в окружении государя выбирают Соломона и Феодосия. Эта смена отразилась, в том числе, и на дипломатической практике.
Убедительный тому пример – визит в Реймс в 816 году новоиспеченного папы Стефана. Он был избран без согласия императора Людовика Благочестивого в связи со скоропостижной кончиной папы Льва и потому поспешно отправился за Альпы, чтобы заявить о своей верности Людовику. Это было вполне объяснимо, учитывая подчиненное положение римских понтификов по отношению к франкским государям. Но в Реймсе его ждал совершенно неожиданный прием.
Сохранилось два описания встречи Людовика и Стефана, оба поздние – одно принадлежит перу Тегана (ок. 838 г.) [8, cap. 16–17], второе – Астронома (ок. 842 г.) [3, cap. 26]. Они не идентичны, однако сходятся в главном. Людовик не стал дожидаться папу во дворце, но, отправив вперед себя весьма представительную делегацию, лично вышел к нему на встречу. Более того, примерно километр прошел пешком, как пишет Астроном, помог папе слезть с лошади, да и потом все время его поддерживал. Теган сообщает еще более удивительную вещь – Людовик будто бы трижды распростерся на земле у ног понтифика и только потом его поприветствовал.
Вероятно, перед нами отголосок характерного византийского ритуала приветствия императора его придворными – падание ниц. Практиковалось ли это в Аахене, мы не знаем, почти наверняка – нет, учитывая, сколь неоднозначно воспринимали франки любые византийские веяния. Но в качестве разовой акции таковое вполне могло иметь место, учитывая склонность Людовика к разного рода ритуальным экспериментам (здесь стоит вспомнить, например, о публичном покаянии государя в Аттиньи в 822 году). Все поведение императора франков было призвано показать – повелитель могущественной империи ставит себя ниже папы, он демонстрирует смирение, подобно тому, как в конце IV века вел себя Феодосий по отношению к Амвросию Медиоланскому, на тот момент признанному лидеру западной церкви. Но в этом его уничижении символическим образом должно было проявиться его подлинное величие [ср. 3, cap. 28]. В целом по проблеме [подробнее см.: 1].
В этом Людовик был ни на кого не похож – ни на предков, ни на современников, ни на ближайших потомков. Этим и запомнился. Остается только добавить, что в перспективе «подражание Феодосию» для Людовика закончилось печально – империя погрязла в междоусобицах, а императора, обвиненного в систематическом нарушении клятв и непозволительной для правителя слабости, в какой-то момент даже свергли с трона. Следует отметить, что подобным образом Людовик вел себя не каждый раз при встрече с папой. Например, папу Григория IV в 833 году на Поле лжи император принимал подчеркнуто прохладно [3, cap. 48], ибо тот оказался в стане его врагов. Впрочем, дарами они обменялись [8, cap. 42].
Список использованных источников и литературы
1. Бойцов М.А. Величие и смирение. Очерки политического символизма в средневековой Европе. М., 2009.
2. Annales regni Francorum // ed. F. Kurze (MGH. SS. rerum Germanicarum in usum scholarum. T. 6) Hannover, 1895.
3. Astronomus. Das Leben Kaiser Ludwigs. In: Thegan. Die Taten Kaiser Ludwigs. Astronomus. Das Leben Kaiser Ludwigs / Hg. und übers. von E. Tremp (MGH. SS. rerum Germanicarum in usum scholarum. T. 64). Hannover, 1995.
4. Einhard. Vita Karoli Magni / Hg. O. Holder-Egger (MGH. SS. rerum Germanicarum in usum scholarum. T. 25) Hannover; Leipzig. 1911.
5. Nithard. Historiarum libri IIII / ed. E. Müller (MGH. SS. rerum Germanicarum in usum scholarum. T. 44). Hannover, 1907.
6. Notker Balbulus. Gesta Karoli Magni imperatoris / Ed. H. F. Haefele (MGH. SS. rerum Germanicarum. Nova Series. T. 12). München, 1959.
7. Richer. Historiarum libri IIII / Ed. G. Pertz (MGH. SS. T. 3). Hannover, 1839. P. 561– 657.
8. Thegan. Die Taten Kaiser Ludwigs. In: Thegan. Die Taten Kaiser Ludwigs. Astronomus. Das Leben Kaiser Ludwigs / Hg. und übers. von E. Tremp (MGH. SS. rerum Germanicarum in usum scholarum. T. 64). Hannover, 1995.
«Дары такие принять не стыдно»: посольские дары конунгам по материалам королевских и исландских родовых саг
Носова Е.С.кандидат исторических наук, доцент Московский педагогический государственный университет
Аннотация: В раннесредневековой Скандинавии ритуал обмена дарами был в числе важных знаковых общественных явлений. В сагах неоднократно встречаются упоминания о богатых дарах, которые были преподнесены конунгу послами. Конунгу вручались советующие их рангу: оружие, одежды, ткани, меха и ювелирные изделия. В статье рассматриваются принципы, которыми руководствовались посланцы при выборе дара для конунга, учитывая их символическую и материальную ценность.
Ключевые слова: конунг, дары, мечи, одежда, Скандинавия, королевские и исландские саги.
Annotation: In the Medieval Scandinavia gifts exchange ritual was among the important meaningful social phenomena. It is repeatedly mentioned in sagas about rich gifts, which were presented to konung by embassadors. Konung was presented weapons, clothes, fabrics, furskins and jewelry relevant to his rang. This Article considers principles, which were governed by embassadors when choosing gifts for konung, taking into account its symbolic and material value.
Key words: konung, gifts, swords, clothes, Scandinavia, Royal and Icelandic sagas
Вопрос происхождения и особого значения института посольских даров в исторической науке является одним из актуальных направлений научных исследований. Часть исследователей считают, что зарождение традиции посольских даров произошло в контексте сформировавшейся дипломатической практики в эпоху античности. Другие видят корни этого явления в культуре восточных стран, заимствованной, в свою очередь, Восточно-Римской империей и получившей широкое распространение в странах Западной Европы в средние века.
Не углубляясь особо в суть спора, следует отметить, что в скандинавских странах в средневековую эпоху посольские дары являлись составной частью межгосударственных отношений, непременным атрибутом международной вежливости. В королевских и исландских родовых сагах неоднократно упоминаются посланцы, которые «преподнесли богатые дары» либо «ценные подарки» конунгу.
Основная цель дара соответствовала принципу do ut des (я даю тебе, чтобы ты дал мне). Марсель Мосс в эссе «Очерк о даре» [2] пришел к заключению, что дар предполагает три обязанности сторон: давать, получать и возмещать. В данном очерке нас будет интересовать подарки, которые вручались скандинавским конунгам. Нужно сразу оговориться, что в рамках данного исследования мы ставим своей целью не перечислить все многочисленные упоминания подарков, но выявить символическую и материальную значимость дара.
В раннесредневековой дипломатической практике имелся целый ряд правил, которые следовало соблюдать. В источниках многократно засвидетельствован принцип – дары должны соотносится с рангом одариваемого. В качестве даров могли быть не только материальные, но и нематериальные блага любого рода. Также действовало неписаное правило, что нежелательно, без особых причин, отказаться от подарков. Отказ от принятия подарка представляло собой афронт против чести дарившего.
В «Речах Высокого», одной из песен «Старшей Эдды», мы можем найти рекомендации относительно того, какие дары лучше всего преподносить:
Подарок большой
Не всюду пригоден,
Он может быть малым…[12, c. 48]
Как мы видим, речь идет не о покупательной способности подарка, а о соответствии дара статусу дарителя. Наиболее значимыми дарами могли быть «оружие» и «одежда» [12, c. 46].
Оружие, в эпоху викингов, воспринималось не только как орудие для ведения боевых действий или защиты, но выполняло важную социокультурную функцию. Нередко в сагах и в поэзии скальдов меч упоминается в качестве объекта дарения. Харальду Прекрасноволосому английский конунг Адальстейн подарил «меч с позолоченной рукоятью и навершием. А ножны этого меча были отделаны золотом и серебром и украшены самоцветными камнями» [10, c. 64]. Конунг Хакон Воспитанник Адальстейна получил в дар «меч, рукоять которого была в золоте. Но лучшее в мече был его клинок: этим мечом Хакон мог разрубить жернов до ячеи. Поэтому меч назывался Жернорез» [10, c. 65] При описании дара, как мы видим, особое внимание уделяется деталям подарка. Чем это было обусловлено? Во-первых, при взгляде на богато отделанную золотую инкрустацию рукояти опытный ценитель должен сразу увидеть, что данный меч добротное оружие. При описании клинка акцент всегда делается в пользу его боевых качеств, употребляя кеннинги «змея крови», «огонь крови и ран», «огонь Гаута» [6, c. 85]. Во-вторых, дарение меча воспринималось как сакральное действие, так как он носитель судьбы: «острая сталь судьбы в сшибке мечей вершила» [4, c. 80]. Клинок обеспечивает непобедимость воина, от него зависит жизнь владельца меча. В связи с этим происходит процесс индивидуализации мечей, который выражен в появлении «собственных имен»: Фотбит, Драгвандиль, Скафнунг, Тюрвинг и др. Например, легендарному конунгу Хрольву Жердинке принадлежал меч Скафнунг обладающий магической силой: «Если кто-нибудь будет ранен этим мечом, то рана не сможет зажить, если её не коснуться чудодейственным камнем, который есть на мече» [4, с. 359]. Не стоит забывать о сакральной связи воинов с богами, осуществляющейся при помощи клинка. Бог Один, по мифологическим представлениям скандинавов, наделял конунгов особым даром – «мечи затупить» [12, c. 362].
Знаю и третье (заклинание. прим. автора), –
оно защитит
в битве с врагами,
клинки я туплю,
их мечи и дубины
в бою бесполезны [12, c. 67].
В-третьих, оружие часто служило маркером социального статуса владельца. Стоимость меча с драгоценной оправой оценивалась примерно в одну или две золотые марки (марка весила 214, 32 грамма).
Как мы видим, в «сообществе мечей» существовала иерархия. Место меча определялось совокупностью боевых функций: «закаленный», «остро отточенный», «острейший», «разящий». Не менее важным значением было убранство меча: «ценный», «искусной работы», «убранный золотом». Употребление данной терминологии подразумевало уникальность и значимость меча, который может быть преподнесен в дар конунгу.
Не менее значимыми подарками для конунга могли быть: одежда, ткани или меховые изделия.
В «Саге об Олаве Святом» есть описание дара, который был преподнесен конунгу. Купец Гудлейк в Восточных странах закупил «дорогие вещи, которые трудно достать в Норвегии… и купил там драгоценных тканей для праздничных нарядов, меха…» [10, c. 202]. Схожие сведения мы также обнаруживаем в западноевропейских источниках. В четвертой книге Эрмольда «Похвала христианнейшему императору Людовику» повествуется о том, что «Людовик награждает короля (Харальда Клака, датского конунга) огромными дарами: плащом украшенным драгоценностями… золотканными одеяниями» [1, 356].
Если мы проанализируем все упоминания в сагах о парадных одеждах конунга, которые были преподнесены в качестве дара, то сможем выявить тесную взаимосвязь между цветовой гаммой и тканью. Красная, белая и золотая цветовая гамма, как правило, упоминается в связке с шелковой или с тонкой выделанной шерстяной тканью. «Сверху рубашки на нем был красный шелковый плащ, и на нем спереди и сзади желтым шелком был выткан лев» [10, c. 479], «Она послала Олаву конунгу плащ с золотым шитьем» [10, c. 219], конунг получил в дар «алый плащ», «темно-пурпурный плащ». В эддической поэзии, выкрашенные в красный цвет одежды всегда сочетаются с другими предметами роскоши, тем самым фиксируя высокий социальный статус человека [12, c. 285]. Все вышеприведённые упоминания фиксируются археологическими данными. Окрашенные мареной ткани в скандинавских захоронениях всегда связаны с дорогими и привозными вещами. Наиболее дорогими были одежды, окрашенные в цвет экарлат, для которого использовали термин «skarlet» (сияющий красный цвет). Для данных тканей в качестве красящего вещества использовали кермес. Кермес получали из вредоносных насекомых – кокцид (карминосных червецов), обитающих на листьях кустарникового дуба Quercus ilex. Кермес постепенно вытеснял пурпур, так как был менее дорогостоящим красящим веществом. Известно, что в погребениях X–XI вв. были найдены красные туники, окрашенные при помощи кермеса.
Белые ткани в качестве дара подносились намного реже. Преимущественно это было связано с техническими трудностями. Шерсть «отбеливали» при помощи утренней росы (то есть воды сильно насыщенной кислородом и солнечным светом), но для этого требовалось много времени. При такой обработки ткани белый цвет получался нестойким, и в скором времени окрашенная ткань вновь становилась сероватой, желтоватой или светло-бежевой.
Меха лесных зверей в качестве даров пользовались не меньшим спросом у конунгов. Предметом роскоши считались пышные и теплые меха для плащей и головных уборов, парадных шуб и опушек нарядных одежд. Наиболее престижными были «сапфериновые меха», то есть сине-черного отлива, к которым относились соболь и куница. По словам Адама Бременского стоимость «меха куницы той же цены, что вечное блаженство» [3, c. 430].
Помимо оружия и одежд скандинавские правители достаточно часто получали в дар ювелирные изделия: броши, ожерелья, фибулы. По числу наибольших упоминаний самым распространённым предметом ювелирного изделия в качестве дара являлось кольцо. При археологических раскопках найденные кольца были изготовлены из золота, серебра, агата и т.д. Кольца, как и мечи, в повседневной практике имели двойное назначение. Они выступали не только как предметы украшений, но и в качестве сакральных атрибутов (обереги).
Подводя итоги, мы можем говорить о том, что в основе дарения заложены материальные, религиозные и социальные компоненты. В акте наделения дарами фиксировались различия в социальном статусе, поэтому в качестве дара конунги получали соответствующие рангу оружие, одежды, ткани, ювелирные изделия. Поднесение «богатых даров» показывало могущество конунга. В связи с этим в сагах вполне оправдано замечание «дары такие принять не стыдно».
Список использованных источников и литературы
1. Ermoldus Nigellus In honorem Hludowici Caesaris Augusti libri IV // Monumenta Germaniae Historica. Scriptores (in folio). Hannover, 1829. T. 2.
2. Marcel Mauss Essai sur le don. Paris, 2007.
3. Бременский Адам Деяния архиепископов Гамбургской церкви // Немецкие анналы и хроники X–XI столетий. М., 2012.
4. Исландские саги. СПБ., 1999, Том 1.
5. Кирпичников А.Н. Новые исследования мечей эпохи викингов (по материалам норвежских музеев). СПб., 1995.
6. Младшая Эдда. М., 1970.
7. Пастуро М. Синий цвет. М., 2015.
8. Петерсен Я. Норвежские мечи эпохи викингов: типохронологическое изучение оружия эпохи викингов. СПБ., 2005.
9. Сванидзе А.А. Викинги. М., 2014.
10. Стурлусон Снорри Круг Земной. М., 1980.
11. Сойер П. Эпоха викингов. СПБ., 2006.
12. Старшая Эдда. СПб., 2000.
Путь посла: маршруты и скорость перемещения раннесредневекового посольства
Малков В.А.магистр истории, преподаватель ГБОУ «Школа № 1524» г. Москвы
Аннотация: Статья посвящена вопросу географических перемещений посольств в условиях раннесредневековой Европы. При отсутствии постоянных посольских миссий при королевских и императорских дворах раннего средневековья значительную часть времени существования посольства составляло перемещение посольства от отправителя к адресату. В текстах многих источников содержится ценная информация о маршрутах миссий, времени, затраченном послами, населенных пунктах, в которых они останавливаются. Из этих фрагментарных сведений может быть воссоздана некая картина перемещений раннесредневековых посольств по территории Европы. В статье ставится задача на материале западноевропейских и византийских источников проследить типичные маршруты передвижения послов, а также рассчитать скорость перемещения по сухопутным и водным маршрутам.
Ключевые слова : раннее средневековье, Западная Европа, Византия, дипломатия, послы, посольства.
Annotation: The article is devoted to the issue of geographical movements of envoys in the conditions of early medieval Europe. In the absence of permanent Embassy missions at the Royal and Imperial courts of the early middle ages, a significant part of the Embassy's lifetime was the movement of the envoys from the sender to the addressee. The texts of many sources contain valuable information on the routes of legations, the time spent by envoys, the localities in which they stop. From these fragmentary information can be reconstructed a certain pattern of movement early medieval legations in Europe. The article aims to trace typical routes of movement of envoys, as well as to calculate the speed of movement on land and water routes based on the material of Western European and Byzantine sources.
Key words: The Early Middle Ages, Western Europe, Byzantium, diplomacy, envoys, legations.
Для перемещения по суше в V–VI веках активно продолжает использоваться сеть римских дорог. Благодаря кратким упоминаниям промежуточных пунктов в тексте источника можно с большой степенью достоверности восстановить маршрут раннесредневекового посольства. К примеру, Григорий Турский много раз упоминает посольства, отправляемые королями франков в Испанию, или же прибывающие оттуда. В частности, он сообщает о посольстве короля Галисии Мира [Миро] к королю Гунтрамну. Когда эти послы пересекли границу области Пуатье, об их миссии было доложено королю Хильперику, и он отдал приказ задержать послов [4, с. 146].
Для самого автора в этом сообщении основной темой является задержание послов, но здесь есть важные сведения для определения маршрута посольства галисийцев. Так, вероятно, посольство вышло из столицы королевства свевов, которой на тот момент была Брага. Пункт назначения посольства также назван – это местопребывание короля Гунтрамна – то есть Орлеан. В качестве промежуточного этапа пути названа область Пуатье, принадлежавшая королю Хильперику. Путь галисийских послов, вероятнее всего, проходил через следующие населенные пункты: Брага, Асторга, Бривеска, Памплона, Ронсеваль, Дакс, Бордо, Тур, Орлеан. Маршрут данного посольства можно восстановить столь точно потому, что данные населенные пункты были расположены на одной из двух римских дорог, связывавшей Иберию с Галлией и пересекавшей Пиренеи. Все дипломатические, торговые, военные перемещения проходили по этому маршруту. А к концу раннего средневековья этот путь приобретет еще большее значение, став частью via peregrini в Сантьяго-де-Компостела. Этот маршрут будет известен под названием via Turonensis.
Это позволяет понять и то, почему в сочинении Григория Турского так часто говорится о посольствах в Испании или оттуда, и значительно меньше говорится о посольствах в другие регионы. Сам автор, находясь в Туре, был свидетелем множества дипломатических миссий, а с участниками многих из них, останавливавшихся в его городе, вступал в контакт.
В сочинении Григория Турского также достаточно часты упоминания посольств в Византию. Существовало два маршрута: сухопутный и водный. Можно попробовать хотя бы частично восстановить сухопутный маршрут из Галлии в Константинополь. Указания на этот путь содержатся еще у Аммиана Марцеллина, описывающего как Юлиан, произведя переворот в Галлии, отправил послов к императору Констанцию, отправившемуся на войну с персами [2, с. 233–236]. В тексте указано, что императорские чиновники высоких рангов задерживали их в пути в Италии и Иллирике – то есть путешествие было сухопутным. Затем сказано, что они переправились через Босфор и застали Констанция лишь в Кесарии Каппадокийской. Воспользовавшись данными Пейтингеровой таблицы [1], можно понять через какие промежуточные пункты проходил этот маршрут: от Паризий через Везонтин (Безансон), вдоль южного берега Рейна к южному берегу Боденского озера. От города Бриганция (Брегенц) посланцы поворачивали на юг к Комо, а далее – по северной Италии через Бергонум (Бергамо), Бриксию (Брешию), Верону, Винченцу к Аквилее. Поскольку Марцеллин говорит, что послов задерживали в Иллирике, то их путь от Аквилеи должен был проходить именно по этой провинции вдоль берега Адриатического моря через Аддиану (Сплит) до Дирация (Дурреса). От Дурреса начиналась прямая дорога – via Egnatia, пересекавшая Балканский полуостров и идущая до самого Константинополя.
Однако тот путь, который был доступен во времена Римской империи в правление Юлиана, а, возможно, еще и в V веке, в следующем столетии мог оказаться заблокирован враждебными народами. Поэтому наиболее быстрый путь, которым можно было попасть из Франкского королевства в Константинополь, был морской. Посольства, отправленные этим путем, также описаны в «Истории франков». Григорий Турский подробно рассказывает о трагическом случае с посольством короля Хильдеберта, отправленным к императору Маврикию [4, с. 285]. По этому рассказу легко восстановить часть маршрута посольства. Посланцы доезжают до Марселя, где садятся на корабли.
Вообще, значение Марсельского порта в раннее средневековье сложно переоценить. Именно через Марсель попадают во Франкское королевство послы других народов и туда же возвращаются отправленные франками посланцы [8, с. 267]. Но послы Хильдеберта, отплыв из Марселя, плывут не прямиком в Константинополь, а в «некий африканский порт», откуда попадают в Карфаген, где и задерживаются на некоторое время. Логично предположить, они ожидали в Карфагене подходящего византийского судна, которое направлялось бы в Константинополь.
Возможно, маршрут был построен так: послы переплывают Средиземное море по самому короткому пути, а под африканским портом следует понимать Гиппон Регий (Аннаба), откуда либо каботажным плаванием, либо по суше – этот путь занимал десять дней [7, с. 248–249] – посольство прибывает в Карфаген.
Любопытно, что послы прибыли сначала в Гиппон Регий, а уж затем – в Карфаген. Подобная ситуация находит подтверждение в тексте «Войн» Прокопия Кесарийского. Повествуя о посольстве короля вандалов Гелимера, уже знающего о высадившихся в Африке византийских войсках, к вождю вестготов Февдису, он указывает, что послы Гелимера, чтобы переправиться в Испанию, пересекли пролив у Гадира (т.е. Кадиса) [7, с. 235–236]. При этом сам Прокопий отмечает, что посольство добиралось до цели достаточно медленно, тогда как некое торговое судно, отплыв из Карфагена в день его штурма Велисарием, достигло Испании быстро, а купцы, плывшие на нем, сообщили Февдису весть о захвате Карфагена. Прокопий также упоминает, что Гелимер перед штурмом Карфагена отправляет своего секретаря Бонифация на корабле, груженном ценностями, в Гиппон Регий, где тот должен ждать вестей и в случае захвата города уплыть к вестготам. Бонифаций так и сделал, но встречный ветер пригнал его судно обратно в порт, где он и был задержан войсками Велисария.
Возможно, именно из-за направления ветра посольства в VI веке не пребывают в Карфаген напрямую и не отправляются непосредственно оттуда. Отказ от длительных морских путешествий в этот период характерен не только для жителей западных земель, но и для византийцев. По словам Прокопия Кесарийского, Иоанн Каппадокийский советовал идти до Карфагена сухим путем – сто сорок дней, поскольку «плыть по морю означало отправиться на самый край его, пересекая все водное пространство» [7, с. 203]. То есть сухопутное путешествие продолжительностью в четыре с лишним месяца рассматривается как равная альтернатива морскому перемещению, которое воспринимается как нечто необыкновенное и крайне опасное, хоть и намного короче – Велисарий совершил этот переход примерно за три месяца.
Перемещение посольства, проходило оно самым кратчайшим или удлиненным путем, требовало значительных временных затрат. В некоторых текстах содержатся прямые указания на то, сколько занимало то или иное путешествие. Однако не всегда можно точно восстановить маршрут, чтобы определить длительность пути и рассчитать среднюю скорость перемещения.
Такую возможность предоставляет фрагмент текста «Готской истории» Приска Панийского, сообщающего, что путь из Константинополя в Сердику (Софию) составляет тринадцать дней «для хорошего пешехода» [6; с. 5]. Поскольку этот путь проходил по часто используемой римской дороге, легко восстановить его промежуточные пункты. Он пролегал через Силиврию, Бергуле (Люлебургаз), Адрианополь, Филипополь (Пловдив). Длина этого пути составляет 534 километра, что дает возможность рассчитать среднюю скорость пешего путника, разделив это число на 13 дней пути. Исходя из этого расчета, хороший пешеход должен был проходить по 41 километру в день. Приняв среднюю скорость пешего за четыре километра в час, получаем, что дневной переход мог быть совершен за 10 часов. Правда, вряд ли даже хороший пешеход мог пройти данное расстояние без привалов, поэтому логично предположить, что 10 часов пути делились на равные промежутки с обязательным привалом между ними и завершался остановкой для ночного отдыха.
Приск говорит о перемещении «хорошего пешехода», то есть более выносливого либо более быстрого, чем обычно. С чем же сравнивает Приск Панийский скорость «хорошего пешехода»? Речь, вероятно, идет об iter pedestre – римской мере длины, равной примерно 28 километрам, что на 13 километров меньше, чем полученный результат. Правда, iter pedestre – достаточно условная мера, к тому же могла применять для расчета перемещения по пересеченной местности. Из Пейтингеровой таблицы [4] же ясно, что от Константинополя до Сердики существовала очень хорошая дорога, позволявшая идти быстрее.
Расчет для перемещения конного посланца с помощью раннесредневековых источников также возможен. В тексте Прокопия Кесарийского есть описание процесса переговоров с персами по поводу заключения мира между императором Юстинианом и персидским царем Хосровом. Послы Юстиниана: Руфин, Александр, Фома и Гермоген прибывают «к берегу Тигра» для встречи с Хосровом [3, с. 69–70]. В процессе переговоров были достигнуты некие договоренности, и было решено отправить одного из послов – Руфина в Константинополь, чтобы получить решение императора на заключение мира, а остальные должны были дожидаться его. Руфину было отпущено на путешествие в Константинополь и обратно семьдесят дней.
Ценность этого указания в том, что сообщается о конкретном посольском поручении. У Руфина вряд ли было время на длительные остановки в пути, к тому же он мог рассчитывать на аудиенцию у императора сразу по приезду, о чем также упоминается у Прокопия. Таким образом, семьдесят дней – время чистого перемещения, причем, вероятнее всего, не пешком, а верхом. Для расчета скорости посла остается лишь определить крайние точки маршрута, трассу маршрута и ее длину.
Цель путешествия известна – Константинополь, сложность может возникнуть лишь с начальной точкой. Где могло находиться место переговоров, если о нем сообщается, лишь то, что оно находилось на берегу Тигра, и можно ли вообще его установить? Однако Прокопий, говоря о береге Тигра, имел в виду не любую точку в бассейне реки, а конкретное место. В Пейнтингеровой таблице существует только один населенный пункт под названием ad flumen Tygrim близ современного турецкого города Джизре в провинции Ширнак. Это могло быть поселение, либо mutatio – почтовая станция, либо mansio – постоялый двор. Выбор именно этого пункта мог быть определен тем, что в VI веке это была граница византийских и персидских владений.
Не совсем понятно, через какие населенные пункты должен был пролегать путь Руфина; из них Прокопий называет лишь один – на обратном пути Руфин встретит Хосрова в Нисибисе (Нусайбин), расположенном в ста километрах западнее Джизре. Таким образом, можно предположить, что путь Руфина пролегал через Нисибис, Амиду, Милитену, Цезарею Каппадокийскую, Анкиру, Никею, Никомедию. Другой возможный вариант маршрута – через Нисибис, Самосату, Тарс, Иконий, Аморион, Никею и Никомедию.
В обоих случаях длина пути составляет приблизительно 1700 километров. Разделив 3400 километров (путь в обе стороны) на 69 дней (хотя бы один день он должен был пробыть в столице), получим 49 километров в день. Следовательно, Руфин, действительно, перемещается верхом. Это соответствует важности его миссии, однако все же не является максимально возможной, что следует из дальнейшего текста Прокопия. Он сообщает, что пока Руфин еще находился в пути, до Хосрова дошел некий слух, что император Юстиниан в Константинополе, разгневавшись, казнил Руфина. Поэтому Хосров и не стал дожидаться возвращения посланца, а двинулся вместе с войском на запад. Правда, далеко продвинуться царь персов успел, поскольку, как уже было сказано, Руфин встретился с ним в Нисибисе – в ста километрах от назначенного места.
В этом фрагменте интересно то, что Прокопий, отрицательно настроенный по отношению к персам, обосновывает действия Хосрова объективно. То есть Прокопий описывает реальные с его точки зрения события, в том числе возникновение слуха о казни посланца и доверие Хосрова к этому слуху. А для того, чтобы царь персов поверил подобному слуху, он должен был допустить, что информация из Константинополя может быть доставлена быстрее, чем путешествует Руфин – то есть быстрее, чем за тридцать пять дней. Однако, то, что Хосров сумел продвинуться до появления Руфина всего на сто километров, говорит о том, что слухи дошли до него не намного быстрее.
Из сказанного следует сделать вывод, что скорость перемещения посла сухопутным путем по существующим дорогам могла составлять до 41 километра пешком или 49 километров верхом, что все же не было максимально возможным.
Что касается водных путей, то информация источников о перемещениях послов по ним еще более скудна. Тем не менее, и здесь возможна некоторая, хотя бы и приблизительная реконструкция. Например, у Анонима Астронома содержится следующая информация о перемещениях послов. Рассказывая об одном из ежегодных съездов, проходившем в Ахене в мае 824 года, автор указывает, что туда прибывает посольство, вернувшееся из Болгарии [3, с. 39]. Им были даны поручения и письма и они отправились обратно в Болгарию. Далее Астроном указывает, что они вернулись на собрание, проходившее в начале зимы. Таким образом, путешествие послов из Ахена в Плиску и обратно заняло семь месяцев. Конечно, у Астронома нет никаких комментариев по поводу их маршрута, однако логично предположить, что послы воспользовались самым простым из имевшихся торговых путей – водным: Рейн – Майн – Дунай. Несмотря на то, что часть этого пути (от верхнего течения Рейна до Майна и от нижнего течения Дуная до Плиски) проходила по суше, большая часть была водной. Длина этого пути составляет приблизительно 3000 километров. При самом примерном подсчете, не учитывая времени на отдых и времени, проведенного у болгар, разделив 6000 километров на 245 дней, получается, что посланцы императора Людовика должны были проходить или проплывать не менее чем 24,5 километра в день. То есть, несмотря на кажущееся крайне долгим отсутствие послов – семь месяцев – подавляющую часть этой дипломатической миссии занимало само перемещение.